— отвечал Накацуна. — Но в последнее время я слишком часто ездил верхом, и конь притомился. А посему я отправил его в деревню на отдых».
— Коли так, делать нечего! — сказал Мунэмори и больше не заговаривал о коне. Но то один, то другой вассал Тайра твердили наперебой: «Только позавчера я видел этого коня!» — или: «Да и вчера он был на месте! — или: „Только нынче утром Накацуна ездил верхом на этом коне у себя на подворье!“
— Вот оно что! — воскликнул Мунэмори, услышав речи вассалов. — Значит, Накацуна солгал мне! Негодяй! Тотчас же доставьте сюда коня!
Он приказал вассалам отправиться к Накацуне и написал послание с требованием прислать коня. За один день он посылал к Накацуне не меньше семи или восьми раз. Когда Ёримаса услышал об этих письмах, он призвал сына и сказал:
— Да будь твой конь хотя бы из цельного слитка золота, все равно, разве можно отвергать подобную просьбу? Тотчас же отошли коня в Рокухару!
Накацуна не смел ослушаться отцовского приказания; пришлось ему отослать коня к Мунэмори. Вдобавок он послал князю стихотворение:
Чтоб увидеть коня,
к нам пожаловать было бы проще...
Неужели теперь
суждено мне расстаться с буланым,
с неизменной моею тенью?!
Князь Мунэмори на стихи не ответил, зато воскликнул:
— Да, славный конь! Но хоть конь и прекрасен, его хозяин меня прогневил — уж слишком он жадничал, даже показать не желал. Поставьте же коню тавро с именем его господина!
Люди Мунэмори изготовили клеймо с именем Накацуны, выжгли это клеймо на крупе коня и отвели его в княжескую конюшню. С тех пор, стоило кому-нибудь из гостей в Рокухаре сказать: «Хотелось бы взглянуть на прославленного коня!» — как Мунэмори приказывал: «Оседлайте этого чертова Накацуну! Ведите его сюда! Садитесь верхом на эту скотину Накацуну! Хлещите его! Дайте ему кнута!»
Гневом запылал Накацуна, услышав о таком оскорблении. «Мунэмори, подло использовав свою власть, отнял коня, который был мне дороже жизни! — сказал он. — Я никогда не прощу ему такую несправедливость! Мало того — теперь он бесчестит меня, делая посмешищем в глазах всей страны!»
Узнав об этом, Ёримаса сказал сыну
— Тайра презирают нас, не ставят нас ни во что, оттого и глумятся! Стоит ли дорожить жизнью в мире, где царит такая несправедливость? Нужно выждать удобный случай и отомстить!
Так решил Ёримаса; но впоследствии говорили, что он задумал мятеж не ради одной лишь мести, а для блага всего государства, оттого он и вовлек в заговор принца Мотихито.
Во время этих событий вспоминался людям покойный князь Сигэмори, прежний Главный министр. Однажды, приехав ко двору, он решил заодно навестить сестру свою, государыню Кэнрэй-монъин. В покоях императрицы откуда ни возьмись внезапно выползла змея длиной не менее восьми сяку и запуталась в складках его кафтана. Князь понял, что, если дамы заметят змею, они закричат от страха, государыня испугается насмерть. Крепко схватив змею левой рукой за хвост, а правой — за голову, он тихонько опустил ее в рукав своего кафтана. Потом спокойно встал и кликнул: «Есть здесь кто-нибудь из летописцев шестого ранга?»
На зов откликнулся Накацуна, служивший в дворцовой страже; в ту пору он имел звание всего лишь младшего летописца. Князь Си-гэмори передал ему змею. Накацуна принял змею, прошел через книгохранилище во двор, подозвал одного из младших чинов и со словами: «Вот, держи!» — хотел передать ему змею, но тот в страхе покачал головой и убежал прочь. Тогда Накацуна кликнул одного из своих вассалов — то был Киоу, самурай из местности Ватанабэ, — и отдал ему змею. Киоу принял ее, не дрогнув, и уничтожил.
На следующий день князь Сигэмори приказал оседлать прекрасного скакуна и отправил его Накацуне с посланием: «Преподношу вам сего коня в награду за вчерашнее ваше образцовое поведение. Пользуйтесь им, когда, закончив службу во дворце, вы под покровом ночи спешите к вашей красавице».
Накацуна, в свою очередь, послал князю ответ, гласивший: «Я безмерно счастлив, получив ваш драгоценный подарок, и восхищен мудрым поступком вашей светлости вчера вечером. Ваши движения напомнили мне танец Гэндзёраку»17.
Отчего же князь Сигэмори был так великодушен, так мудр, а князь Мунэмори так мало походил на старшего брата? Даже в малой степени не достиг он величия брата! Больше того, он похитил чужого коня, столь дорогого сердцу владельца, и поступком сим вызвал в стране смятение. Поистине это горестно и прискорбно!
В шестнадцатый день пятой луны, едва лишь пала ночная тьма, Ёримаса с сыновьями — старшим Накацуной и младшим Канэцу-ной, а с ними — чиновник Летописной палаты Накаиэ со старшим сыном и наследником Накамицу и более трехсот их вассалов предали огню свои жилища и поскакали в монастырь Миидэра.
Киоу, воин дворцовой стражи, был вассалом Ёримасы. Он не успел присоединиться к своему господину. Князь Мунэмори призвал Киоу.
— Отчего ты не последовал за господином твоим Ёримасой и остался в столице? — спросил Мунэмори.
— Я всегда был полон решимости, — почтительно отвечал Киоу, — отдать жизнь за моего господина и первым прийти к нему на помощь, если бы ему грозила опасность. Но сегодня ночью, не знаю почему, мой господин не призвал меня.
Тогда сказал ему Мунэмори:
— Выбирай, следовать ли тебе за Ёримасой, изменником и ослушником государя, или перейти на сторону Тайра? В прошлом ты служил и нашему дому. Взвесь же хорошенько, где ждет тебя в будущем процветание. Говори без утайки.
— Тяжело мне расторгнуть давнюю связь с господином, которому еще предки мои служили, — в слезах отвечал Киоу, — но могу ли я принять сторону человека, ставшего врагом трона? Отныне я буду служить вам!
— Если так, хорошо! Увидишь, я не менее щедр и великодушен, чем прежний твой господин! — сказал Мунэмори и с этими словами удалился в свои покои.
— Здесь ли Киоу?
— Здесь!
— Здесь ли Киоу?
— Здесь! — так весь день напролет, утром и вечером, спрашивал Мунэмори своих вассалов, а Киоу целый день усердно нес службу наравне с самураями Тайра. Когда же завечерело и князь Мунэмори вышел из своих покоев, Киоу обратился к нему с почтительной просьбой:
— Слыхал я, что Ёримаса укрылся в обители Миидэра. Несомненно, вы пошлете туда войско, чтобы разгромить его. Силы Ёримасы невелики, но к нему придут на помощь монахи Миидэры или воины Ватанабэ. Хотелось бы мне встретить и уложить достойных противников! Был у меня пригодный для битвы конь, да его увел один из моих прежних товарищей. Не соблаговолит ли ваша милость одолжить мне коня?
— Разумеется! — отвечал Мунэмори и дал ему одного из лучших своих коней, мышастого скакуна по кличке Сребреник под дорогим седлом.
Киоу возвратился домой. «Поскорее наступила бы ночь! — думал он. — Я поскачу на этом коне в обитель Миидэра и сложу голову в битве, защищая моего господина!» Болью сжималось его сердце, когда с наступлением ночи он укрыл жену и детей в тайном убежище, а сам поскакал в монастырь Миидэра. На нем был яркий узорный кафтан, украшенный по швам маленькими кисточками из шелковых нитей, поверх кафтана — алый панцирь, наследие отца и дедов. Шлем, украшенный серебряными бляшками, был туго завязан шнурами под подбородком. На боку висел большой грозный меч, за спиной — колчан и в нем двадцать четыре стрелы с черной полосой по белому оперению. Памятуя обычай воина императорской стражи, он даже в спешке не забыл вложить в колчан две особые стрелы, украшенные соколиными перьями. Сжимая в руке лук, крытый лаком, оплетенный пальмовым волокном, вскочил он на дареного скакуна. Один из его вассалов следовал за ним на подменном коне, другой держал щит господина. Киоу предал огню свой дом и пустился вскачь к обители Миидэра.
Когда в Рокухаре заметили пламя, поднимавшееся из усадьбы Киоу, там поднялся великий переполох. Мунэмори опрометью выбежал из покоев.
— Здесь ли Киоу? — спросил он.
Но на сей раз ответ гласил: «Его нет!»
— О! — воскликнул Мунэмори. — Мы поддались на обман, он ловко провел меня. Догоните его и схватите!
Но воины колебались, страшась преследовать Киоу, ибо он славился искусством стрельбы из лука.
«У него двадцать четыре стрелы в колчане, значит, двадцать четыре наших воина будут наверняка убиты... Не стоит чересчур торопиться!» — решили они и вскоре прекратили погоню.
Тем временем в обители Миидэра воины Ватанабэ вели речь о Киоу:
— Надо было взять Киоу с собой! Он остался в Рокухаре. Какие жестокие пытки терпит он в этот миг!
Но Ёримаса знал душу Киоу.
— Не такой человек Киоу, чтобы сдаться без боя! Он мне предан всем сердцем! Вот увидите, ручаюсь, он скоро будет здесь!
Не успел он вымолвить эти слова, как пред ними предстал Киоу.
— Ну что, кто был прав? — воскликнул Ёримаса. — Вот он! Киоу опустился перед ним на колени.
— Взамен коня господина Накацуны я привел из Рокухары Сребреника. Примите коня! — сказал он, и передал Накацуне лошадь. Обрадовался Накацуна; тотчас приказал отрезать Сребренику хвост и гриву и выжечь клеймо на крупе. На следующий день, с наступлением темноты, коня тайно отвели в Рокухару и после полуночи загнали в ворота. Лошадь прибежала в конюшню, где начала грызться с другими конями. Удивленные конюхи заметили лошадь. «Сребреник вернулся!» — закричали они. Мунэмори поспешил взглянуть на коня и увидел клеймо: «Некогда Сребреник, а ныне — монах Мунэмори Тайра»18.
— Проклятие, негодяй обманул меня! Приказываю захватить его в плен живым, как только мы ударим на Миидэру! Я пилой отпилю ему голову!
В ярости Мунэмори топал ногами как одержимый, да только все понапрасну — ни хвост, ни грива Сребреника обратно не приросли, и клеймо не исчезло.
7. ВОЗЗВАНИЕ К СВЯТОЙ ГОРЕ
Меж тем в обители Миидэра ударили в колокол, затрубили в боевые раковины; монахи стали держать совет.
— Воистину сбывается изречение: «...и захиреет учение Будды, и ослабеет власть государей!» Слова эти сказаны о наших гибельных временах! Когда еще представится случай пресечь злодеяния Правителя-инока, если не ныне? Сами великие боги Хатиман и Санара вразумили принца искать убежище в нашем храме: то знамение свыше, дабы мы его защищали! Боги Неба и Земли придут к нам на помощь, бодхисатвы и будды сподобят нас разгромить лиходеев! Святая гора Хиэй к северу от столицы — средоточие вероучения Тэндай; к югу, в древнем городе Нара, монастырь Кофу-кудзи — священный храм, где миряне, пройдя долгий путь размышлений, вступают в лоно учения Будды. Обратимся же с воззванием к этим монастырям, и они нас поддержат, в том нет сомнения! — Так дружно решили монахи и послали воззвания к Святой горе и в монастырь Кофукудзи. Воззвание к Святой горе гласило:
«Обитель Миидэра — храму Энрякудзи на Святой горе Хиэй. Взываем о помощи, ибо нам угрожает гибель. Киёмори Тайра, в монашестве Дзёкай, творя произвол, вознамерился ниспровергнуть власть государей, уничтожить учение Будды, чем давно уже причиняет всем нам несказанное горе. Скорбь наша усилилась еще больше, когда в пятнадцатую ночь сей луны принц Мотихи-то, сын государя Го-Сиракавы и второй по праву наследник его престола, спасаясь от гонений, в поисках убежища тайно прибыл в наш монастырь. Тайра требуют выдать принца, ссылаясь на указ, якобы выданный государем Го-Сиракавой, но мы не можем повиноваться сему указу. Дошло до нас также, что Киёмори готовится выслать войско, дабы нас истребить. Поистине наша обитель Миидэра ныне на волосок от гибели, а это было бы величайшим бедствием и для народа, и для всего нашего государства.
Братья, наши монастыри относятся к разным школам, но мы так же, как вы, исповедуем единое вероучение Тэндай. Мы подобны двум крылам птицы, двум колесам повозки. Если погибнет одно крыло, велика будет скорбь другого! Придите же к нам на помощь, спасите нашу обитель от разрушения, и мы навеки оставим былые распри и отныне будем жить с вами в мире, как в стародавние времена! Таково единодушное решение всей нашей братии.
Дано в восемнадцатый день пятой луны 4-го года Дзисё.
Монахи обители Миидэра».
8. ВОЗЗВАНИЕ К ОБИТЕЛИ КОФУКУДЗИ
— Какая дерзость! — сказали монахи Святой горы, прочитав послание обители Миидэра. — Миидэра — всего лишь ответвление нашего храма, а они пишут, будто мы подобны двум крылам птицы или двум колесам повозки! По меньшей мере странные и оскорбительные слова! — И они вовсе не ответили на воззвание.
А вскоре Правитель-инок приказал Мэйуну, главе вероучения Тэндай, всячески задобрить монахов Святой горы, и Мэйун поспешил на Святую гору, говорил с монахами, и те написали принцу Мотихито, что еще не решили, как им поступать дальше. Привез Мэйун монахам также и дары от Правителя-инока — двадцать тысяч коку риса из края Оми и более трех тысяч хики19 шелка из северных земель. Дары раздали монахам, обитателям всех вершин и долин Святой горы. Монахи возликовали. Но дары прибыли так нежданно, что иные монахи получили много, другим же ничего не досталось. И тут кто-то — имя его так и осталось неизвестным — СЛОЖИЛ СТИХИ:
О монахи горы,
не слишком ли тонки одежды,
что прислал вам Дзёкай?
Ведь полученными шелками
все равно не сокрыть позора!
А вот еще одна песня — возможно, ее сложил монах, оставшийся с пустыми руками:
Ни куска я не взял
из шелков, даренных Дзёкаем, —
так зачем же винят
и меня в зловредной корысти,
что шелка вовеки не скроют!
А в монастырь Кофукудзи, в Нару, монахи обители Миидэра писали:
«Храм Трех Источников, Миидэра, — храму Кофукудзи, в Наре. Взываем о помощи, ибо нам угрожает гибель. Прекрасно учение Будды, ибо охраняет власть императоров; вечно величие трона, ибо покоится на учении Будды! Однако вассал императора, прежний Главный министр Киёмори, в монашестве Дзёкай, самоуправно вершит дела в государстве, вносит смуту в управление страною, не отличает правды от кривды, причиняет страдания и горе людям. В пятнадцатую ночь сей луны принц Мотихито, второй сын государя Го-Сиракавы, спасаясь от нежданной беды, внезапно прибыл в нашу обитель. Тайра требуют выдать принца, ссылаясь на указ, якобы выданный государем-иноком, но наша братия решительно отвергает это требование. За это Киёмори вознамерился выслать против нас воинов-самураев. Поистине и учение Будды, и власть государей ныне на волосок от гибели!
В давно прошедшие времена, когда танский император У-цзун20 повелел своим воинам изничтожить учение Будды, монахи обители Цинляншань21 с оружием в руках встали на защиту святого учения. Так получил отпор даже сам танский император. Насколько же справедливее оказать ныне сопротивление дому Тайра, гнусным заговорщикам и смутьянам! Напомним, что Тайра обрекли на дальнюю ссылку ни в чем не повинного канцлера Мотофусу, старшего в роду Фудзивары, вашего покровителя. Когда же вы смоете сей позор, если не ныне? Братья, молим вас, встанем вместе на защиту вероучения Будды, положим конец злодеяниям Киёмори! Это и будет высшим проявлением единства наших стремлений, осуществлением наших самых заветных чаяний! Таково дружное решение всей нашей братии. С тем и шлем вам это воззвание.
Дано в восемнадцатый день пятой луны.
Монахи обители Миидэра».
Прочитав это письмо, монахи Кофукудзи прислали в храм Миидэра ответ. Он гласил:
«Монастырь Кофукудзи — обители Миидэра.
Мы получили ваше послание с сообщением о том, что Дзёкай вознамерился уничтожить вашу обитель. Хотя наши монастыри исповедуют разные догмы веры — учение Тэндай, Драгоценный Источник, и учение Хоссо, Драгоценный Цветок, — золотые слова священных сутр толкуют о едином вероучении Будды. Точно так же, будь то на Святой горе Хиэй к северу от столицы или к югу от нее, у нас, в Южной столице Наре, все мы в равной мере суть послушники Будды. А посему надлежит нам объединиться, дабы вместе сокрушить Киёмори, сего новоявленного злого демона Девадатту!22
Ибо Киёмори — это плевела рода Тайра, грязь, марающая сословие самураев! Дед его, Масамори, прислуживал в доме куран-до пятого ранга, был низшим чиновником в земельных управах. Когда Главный казначей Тамэфуса был правителем земли Кага, Масамори служил у него в местной Сыскной управе; когда Акисуэ, глава Ведомства построек, был правителем земли Харима, Масамори состоял при его конюшнях. Оттого-то все жители в деревнях и в столице, старцы и юноши, сокрушались об ошибке императора Тобы, когда тот даровал его сыну Тадамори почетный ранг царедворца. Горевали и мудрецы, постигшие законы буддийской веры и конфуцианской науки, ибо то было знамение грядущих бед для нашего государства! Высоко, к синим тучам, воспарил Тадамори, но люди по-прежнему презирали рожденного под соломенной кровлей! Юноши, дорожившие честью, не желали служить его семейству.
Когда же, в двенадцатую луну 1-го года Хэйдзи, его сын Киёмори один-единственный раз отличился на поле брани, император Го-Сиракава осыпал его наградами и сразу возвысил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Коли так, делать нечего! — сказал Мунэмори и больше не заговаривал о коне. Но то один, то другой вассал Тайра твердили наперебой: «Только позавчера я видел этого коня!» — или: «Да и вчера он был на месте! — или: „Только нынче утром Накацуна ездил верхом на этом коне у себя на подворье!“
— Вот оно что! — воскликнул Мунэмори, услышав речи вассалов. — Значит, Накацуна солгал мне! Негодяй! Тотчас же доставьте сюда коня!
Он приказал вассалам отправиться к Накацуне и написал послание с требованием прислать коня. За один день он посылал к Накацуне не меньше семи или восьми раз. Когда Ёримаса услышал об этих письмах, он призвал сына и сказал:
— Да будь твой конь хотя бы из цельного слитка золота, все равно, разве можно отвергать подобную просьбу? Тотчас же отошли коня в Рокухару!
Накацуна не смел ослушаться отцовского приказания; пришлось ему отослать коня к Мунэмори. Вдобавок он послал князю стихотворение:
Чтоб увидеть коня,
к нам пожаловать было бы проще...
Неужели теперь
суждено мне расстаться с буланым,
с неизменной моею тенью?!
Князь Мунэмори на стихи не ответил, зато воскликнул:
— Да, славный конь! Но хоть конь и прекрасен, его хозяин меня прогневил — уж слишком он жадничал, даже показать не желал. Поставьте же коню тавро с именем его господина!
Люди Мунэмори изготовили клеймо с именем Накацуны, выжгли это клеймо на крупе коня и отвели его в княжескую конюшню. С тех пор, стоило кому-нибудь из гостей в Рокухаре сказать: «Хотелось бы взглянуть на прославленного коня!» — как Мунэмори приказывал: «Оседлайте этого чертова Накацуну! Ведите его сюда! Садитесь верхом на эту скотину Накацуну! Хлещите его! Дайте ему кнута!»
Гневом запылал Накацуна, услышав о таком оскорблении. «Мунэмори, подло использовав свою власть, отнял коня, который был мне дороже жизни! — сказал он. — Я никогда не прощу ему такую несправедливость! Мало того — теперь он бесчестит меня, делая посмешищем в глазах всей страны!»
Узнав об этом, Ёримаса сказал сыну
— Тайра презирают нас, не ставят нас ни во что, оттого и глумятся! Стоит ли дорожить жизнью в мире, где царит такая несправедливость? Нужно выждать удобный случай и отомстить!
Так решил Ёримаса; но впоследствии говорили, что он задумал мятеж не ради одной лишь мести, а для блага всего государства, оттого он и вовлек в заговор принца Мотихито.
Во время этих событий вспоминался людям покойный князь Сигэмори, прежний Главный министр. Однажды, приехав ко двору, он решил заодно навестить сестру свою, государыню Кэнрэй-монъин. В покоях императрицы откуда ни возьмись внезапно выползла змея длиной не менее восьми сяку и запуталась в складках его кафтана. Князь понял, что, если дамы заметят змею, они закричат от страха, государыня испугается насмерть. Крепко схватив змею левой рукой за хвост, а правой — за голову, он тихонько опустил ее в рукав своего кафтана. Потом спокойно встал и кликнул: «Есть здесь кто-нибудь из летописцев шестого ранга?»
На зов откликнулся Накацуна, служивший в дворцовой страже; в ту пору он имел звание всего лишь младшего летописца. Князь Си-гэмори передал ему змею. Накацуна принял змею, прошел через книгохранилище во двор, подозвал одного из младших чинов и со словами: «Вот, держи!» — хотел передать ему змею, но тот в страхе покачал головой и убежал прочь. Тогда Накацуна кликнул одного из своих вассалов — то был Киоу, самурай из местности Ватанабэ, — и отдал ему змею. Киоу принял ее, не дрогнув, и уничтожил.
На следующий день князь Сигэмори приказал оседлать прекрасного скакуна и отправил его Накацуне с посланием: «Преподношу вам сего коня в награду за вчерашнее ваше образцовое поведение. Пользуйтесь им, когда, закончив службу во дворце, вы под покровом ночи спешите к вашей красавице».
Накацуна, в свою очередь, послал князю ответ, гласивший: «Я безмерно счастлив, получив ваш драгоценный подарок, и восхищен мудрым поступком вашей светлости вчера вечером. Ваши движения напомнили мне танец Гэндзёраку»17.
Отчего же князь Сигэмори был так великодушен, так мудр, а князь Мунэмори так мало походил на старшего брата? Даже в малой степени не достиг он величия брата! Больше того, он похитил чужого коня, столь дорогого сердцу владельца, и поступком сим вызвал в стране смятение. Поистине это горестно и прискорбно!
В шестнадцатый день пятой луны, едва лишь пала ночная тьма, Ёримаса с сыновьями — старшим Накацуной и младшим Канэцу-ной, а с ними — чиновник Летописной палаты Накаиэ со старшим сыном и наследником Накамицу и более трехсот их вассалов предали огню свои жилища и поскакали в монастырь Миидэра.
Киоу, воин дворцовой стражи, был вассалом Ёримасы. Он не успел присоединиться к своему господину. Князь Мунэмори призвал Киоу.
— Отчего ты не последовал за господином твоим Ёримасой и остался в столице? — спросил Мунэмори.
— Я всегда был полон решимости, — почтительно отвечал Киоу, — отдать жизнь за моего господина и первым прийти к нему на помощь, если бы ему грозила опасность. Но сегодня ночью, не знаю почему, мой господин не призвал меня.
Тогда сказал ему Мунэмори:
— Выбирай, следовать ли тебе за Ёримасой, изменником и ослушником государя, или перейти на сторону Тайра? В прошлом ты служил и нашему дому. Взвесь же хорошенько, где ждет тебя в будущем процветание. Говори без утайки.
— Тяжело мне расторгнуть давнюю связь с господином, которому еще предки мои служили, — в слезах отвечал Киоу, — но могу ли я принять сторону человека, ставшего врагом трона? Отныне я буду служить вам!
— Если так, хорошо! Увидишь, я не менее щедр и великодушен, чем прежний твой господин! — сказал Мунэмори и с этими словами удалился в свои покои.
— Здесь ли Киоу?
— Здесь!
— Здесь ли Киоу?
— Здесь! — так весь день напролет, утром и вечером, спрашивал Мунэмори своих вассалов, а Киоу целый день усердно нес службу наравне с самураями Тайра. Когда же завечерело и князь Мунэмори вышел из своих покоев, Киоу обратился к нему с почтительной просьбой:
— Слыхал я, что Ёримаса укрылся в обители Миидэра. Несомненно, вы пошлете туда войско, чтобы разгромить его. Силы Ёримасы невелики, но к нему придут на помощь монахи Миидэры или воины Ватанабэ. Хотелось бы мне встретить и уложить достойных противников! Был у меня пригодный для битвы конь, да его увел один из моих прежних товарищей. Не соблаговолит ли ваша милость одолжить мне коня?
— Разумеется! — отвечал Мунэмори и дал ему одного из лучших своих коней, мышастого скакуна по кличке Сребреник под дорогим седлом.
Киоу возвратился домой. «Поскорее наступила бы ночь! — думал он. — Я поскачу на этом коне в обитель Миидэра и сложу голову в битве, защищая моего господина!» Болью сжималось его сердце, когда с наступлением ночи он укрыл жену и детей в тайном убежище, а сам поскакал в монастырь Миидэра. На нем был яркий узорный кафтан, украшенный по швам маленькими кисточками из шелковых нитей, поверх кафтана — алый панцирь, наследие отца и дедов. Шлем, украшенный серебряными бляшками, был туго завязан шнурами под подбородком. На боку висел большой грозный меч, за спиной — колчан и в нем двадцать четыре стрелы с черной полосой по белому оперению. Памятуя обычай воина императорской стражи, он даже в спешке не забыл вложить в колчан две особые стрелы, украшенные соколиными перьями. Сжимая в руке лук, крытый лаком, оплетенный пальмовым волокном, вскочил он на дареного скакуна. Один из его вассалов следовал за ним на подменном коне, другой держал щит господина. Киоу предал огню свой дом и пустился вскачь к обители Миидэра.
Когда в Рокухаре заметили пламя, поднимавшееся из усадьбы Киоу, там поднялся великий переполох. Мунэмори опрометью выбежал из покоев.
— Здесь ли Киоу? — спросил он.
Но на сей раз ответ гласил: «Его нет!»
— О! — воскликнул Мунэмори. — Мы поддались на обман, он ловко провел меня. Догоните его и схватите!
Но воины колебались, страшась преследовать Киоу, ибо он славился искусством стрельбы из лука.
«У него двадцать четыре стрелы в колчане, значит, двадцать четыре наших воина будут наверняка убиты... Не стоит чересчур торопиться!» — решили они и вскоре прекратили погоню.
Тем временем в обители Миидэра воины Ватанабэ вели речь о Киоу:
— Надо было взять Киоу с собой! Он остался в Рокухаре. Какие жестокие пытки терпит он в этот миг!
Но Ёримаса знал душу Киоу.
— Не такой человек Киоу, чтобы сдаться без боя! Он мне предан всем сердцем! Вот увидите, ручаюсь, он скоро будет здесь!
Не успел он вымолвить эти слова, как пред ними предстал Киоу.
— Ну что, кто был прав? — воскликнул Ёримаса. — Вот он! Киоу опустился перед ним на колени.
— Взамен коня господина Накацуны я привел из Рокухары Сребреника. Примите коня! — сказал он, и передал Накацуне лошадь. Обрадовался Накацуна; тотчас приказал отрезать Сребренику хвост и гриву и выжечь клеймо на крупе. На следующий день, с наступлением темноты, коня тайно отвели в Рокухару и после полуночи загнали в ворота. Лошадь прибежала в конюшню, где начала грызться с другими конями. Удивленные конюхи заметили лошадь. «Сребреник вернулся!» — закричали они. Мунэмори поспешил взглянуть на коня и увидел клеймо: «Некогда Сребреник, а ныне — монах Мунэмори Тайра»18.
— Проклятие, негодяй обманул меня! Приказываю захватить его в плен живым, как только мы ударим на Миидэру! Я пилой отпилю ему голову!
В ярости Мунэмори топал ногами как одержимый, да только все понапрасну — ни хвост, ни грива Сребреника обратно не приросли, и клеймо не исчезло.
7. ВОЗЗВАНИЕ К СВЯТОЙ ГОРЕ
Меж тем в обители Миидэра ударили в колокол, затрубили в боевые раковины; монахи стали держать совет.
— Воистину сбывается изречение: «...и захиреет учение Будды, и ослабеет власть государей!» Слова эти сказаны о наших гибельных временах! Когда еще представится случай пресечь злодеяния Правителя-инока, если не ныне? Сами великие боги Хатиман и Санара вразумили принца искать убежище в нашем храме: то знамение свыше, дабы мы его защищали! Боги Неба и Земли придут к нам на помощь, бодхисатвы и будды сподобят нас разгромить лиходеев! Святая гора Хиэй к северу от столицы — средоточие вероучения Тэндай; к югу, в древнем городе Нара, монастырь Кофу-кудзи — священный храм, где миряне, пройдя долгий путь размышлений, вступают в лоно учения Будды. Обратимся же с воззванием к этим монастырям, и они нас поддержат, в том нет сомнения! — Так дружно решили монахи и послали воззвания к Святой горе и в монастырь Кофукудзи. Воззвание к Святой горе гласило:
«Обитель Миидэра — храму Энрякудзи на Святой горе Хиэй. Взываем о помощи, ибо нам угрожает гибель. Киёмори Тайра, в монашестве Дзёкай, творя произвол, вознамерился ниспровергнуть власть государей, уничтожить учение Будды, чем давно уже причиняет всем нам несказанное горе. Скорбь наша усилилась еще больше, когда в пятнадцатую ночь сей луны принц Мотихи-то, сын государя Го-Сиракавы и второй по праву наследник его престола, спасаясь от гонений, в поисках убежища тайно прибыл в наш монастырь. Тайра требуют выдать принца, ссылаясь на указ, якобы выданный государем Го-Сиракавой, но мы не можем повиноваться сему указу. Дошло до нас также, что Киёмори готовится выслать войско, дабы нас истребить. Поистине наша обитель Миидэра ныне на волосок от гибели, а это было бы величайшим бедствием и для народа, и для всего нашего государства.
Братья, наши монастыри относятся к разным школам, но мы так же, как вы, исповедуем единое вероучение Тэндай. Мы подобны двум крылам птицы, двум колесам повозки. Если погибнет одно крыло, велика будет скорбь другого! Придите же к нам на помощь, спасите нашу обитель от разрушения, и мы навеки оставим былые распри и отныне будем жить с вами в мире, как в стародавние времена! Таково единодушное решение всей нашей братии.
Дано в восемнадцатый день пятой луны 4-го года Дзисё.
Монахи обители Миидэра».
8. ВОЗЗВАНИЕ К ОБИТЕЛИ КОФУКУДЗИ
— Какая дерзость! — сказали монахи Святой горы, прочитав послание обители Миидэра. — Миидэра — всего лишь ответвление нашего храма, а они пишут, будто мы подобны двум крылам птицы или двум колесам повозки! По меньшей мере странные и оскорбительные слова! — И они вовсе не ответили на воззвание.
А вскоре Правитель-инок приказал Мэйуну, главе вероучения Тэндай, всячески задобрить монахов Святой горы, и Мэйун поспешил на Святую гору, говорил с монахами, и те написали принцу Мотихито, что еще не решили, как им поступать дальше. Привез Мэйун монахам также и дары от Правителя-инока — двадцать тысяч коку риса из края Оми и более трех тысяч хики19 шелка из северных земель. Дары раздали монахам, обитателям всех вершин и долин Святой горы. Монахи возликовали. Но дары прибыли так нежданно, что иные монахи получили много, другим же ничего не досталось. И тут кто-то — имя его так и осталось неизвестным — СЛОЖИЛ СТИХИ:
О монахи горы,
не слишком ли тонки одежды,
что прислал вам Дзёкай?
Ведь полученными шелками
все равно не сокрыть позора!
А вот еще одна песня — возможно, ее сложил монах, оставшийся с пустыми руками:
Ни куска я не взял
из шелков, даренных Дзёкаем, —
так зачем же винят
и меня в зловредной корысти,
что шелка вовеки не скроют!
А в монастырь Кофукудзи, в Нару, монахи обители Миидэра писали:
«Храм Трех Источников, Миидэра, — храму Кофукудзи, в Наре. Взываем о помощи, ибо нам угрожает гибель. Прекрасно учение Будды, ибо охраняет власть императоров; вечно величие трона, ибо покоится на учении Будды! Однако вассал императора, прежний Главный министр Киёмори, в монашестве Дзёкай, самоуправно вершит дела в государстве, вносит смуту в управление страною, не отличает правды от кривды, причиняет страдания и горе людям. В пятнадцатую ночь сей луны принц Мотихито, второй сын государя Го-Сиракавы, спасаясь от нежданной беды, внезапно прибыл в нашу обитель. Тайра требуют выдать принца, ссылаясь на указ, якобы выданный государем-иноком, но наша братия решительно отвергает это требование. За это Киёмори вознамерился выслать против нас воинов-самураев. Поистине и учение Будды, и власть государей ныне на волосок от гибели!
В давно прошедшие времена, когда танский император У-цзун20 повелел своим воинам изничтожить учение Будды, монахи обители Цинляншань21 с оружием в руках встали на защиту святого учения. Так получил отпор даже сам танский император. Насколько же справедливее оказать ныне сопротивление дому Тайра, гнусным заговорщикам и смутьянам! Напомним, что Тайра обрекли на дальнюю ссылку ни в чем не повинного канцлера Мотофусу, старшего в роду Фудзивары, вашего покровителя. Когда же вы смоете сей позор, если не ныне? Братья, молим вас, встанем вместе на защиту вероучения Будды, положим конец злодеяниям Киёмори! Это и будет высшим проявлением единства наших стремлений, осуществлением наших самых заветных чаяний! Таково дружное решение всей нашей братии. С тем и шлем вам это воззвание.
Дано в восемнадцатый день пятой луны.
Монахи обители Миидэра».
Прочитав это письмо, монахи Кофукудзи прислали в храм Миидэра ответ. Он гласил:
«Монастырь Кофукудзи — обители Миидэра.
Мы получили ваше послание с сообщением о том, что Дзёкай вознамерился уничтожить вашу обитель. Хотя наши монастыри исповедуют разные догмы веры — учение Тэндай, Драгоценный Источник, и учение Хоссо, Драгоценный Цветок, — золотые слова священных сутр толкуют о едином вероучении Будды. Точно так же, будь то на Святой горе Хиэй к северу от столицы или к югу от нее, у нас, в Южной столице Наре, все мы в равной мере суть послушники Будды. А посему надлежит нам объединиться, дабы вместе сокрушить Киёмори, сего новоявленного злого демона Девадатту!22
Ибо Киёмори — это плевела рода Тайра, грязь, марающая сословие самураев! Дед его, Масамори, прислуживал в доме куран-до пятого ранга, был низшим чиновником в земельных управах. Когда Главный казначей Тамэфуса был правителем земли Кага, Масамори служил у него в местной Сыскной управе; когда Акисуэ, глава Ведомства построек, был правителем земли Харима, Масамори состоял при его конюшнях. Оттого-то все жители в деревнях и в столице, старцы и юноши, сокрушались об ошибке императора Тобы, когда тот даровал его сыну Тадамори почетный ранг царедворца. Горевали и мудрецы, постигшие законы буддийской веры и конфуцианской науки, ибо то было знамение грядущих бед для нашего государства! Высоко, к синим тучам, воспарил Тадамори, но люди по-прежнему презирали рожденного под соломенной кровлей! Юноши, дорожившие честью, не желали служить его семейству.
Когда же, в двенадцатую луну 1-го года Хэйдзи, его сын Киёмори один-единственный раз отличился на поле брани, император Го-Сиракава осыпал его наградами и сразу возвысил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81