Волшебник, да и только! Мы же в этих местах купались, бегали по берегу, а удочек нигде не видели...
Зеленую подкормку привезли на грузовике голосистые девчата. Загорелые, в белых косынках... И сюда ехали - пели, сбрасывали вико-овсяную смесь пели, и назад поехали с песней.
Витю отправили вместе с ними. Пусть сам пообедает и нам чего-либо прихватит.
Мы сделали все так, как и приказывал Стахей Иванович: и напоили телят в Мелянке, и разложили всю зелень вдоль жердей.
Пробовали опять купаться. Но так хотелось есть, что было не до купанья. Полежали немного на солнышке, позагорали.
Хмурец, казалось, пропадал целую вечность.
Прикатил он на велосипеде. Вытер рукавом мокрый лоб и сунул нам в руки черную клеенчатую сумку. В ней было полбуханки хлеба, кусок сала и бутылка молока.
Витя сыпал новостями, как из мешка:
- Гриша, твоя мама и к нам приходила... Называла тебя Змеем Маргаринычем, грозилась в милицию позвонить... А мой папа не выдержал, опять на химический уехал... Зимой, говорит, буду отдыхать... А председатель, Фома Изотович, с твоим батькой, Леня, чего-то у хаты деда Стахея похаживали, разглядывали... А Горохов Петя, письмо, говорят, прислал...
Гриша, положив сумку на бок и застлав ее газетой, резал хлеб и сало на куски и не очень прислушивался, о чем тараторил Хмурец.
- А может, тебе и вправду уже надо вернуться домой? - осторожно посоветовал я Чаратуну.
Гриша сверкнул на меня глазом.
- Жри да помалкивай... И нечего меня милицией пугать, я не преступник.
Мы все подчистили за пять минут. Кусок хлеба, грамм двести, Гриша спрятал в карман.
- Пришел ответ из "Пионерской правды"... - Витя достал из кармана сложенный пополам конверт.
- И молчит! - выхватил я письмо.
- А нечего было говорить.
- Читай! - сказал Гриша.
А читать в той красивой, блестящей бумажке, действительно, было нечего. Сообщали, что наше письмо переслали в Министерство обороны.
Вот так... Не скоро сказка сказывается!
Я проехал на Витином "Орленке" пять раз к лесу и назад. Хорошо было стремглав лететь под гору. Гриша тоже проехал несколько раз. Потом стал кататься Хмурец...
Скучно...
Солнце уже склонилось к закату, жара спала, и мы выгнали телят из загона. И хоть бы один теленок нагнул голову! Некоторые опять улеглись и блаженно щурились, пережевывали пищу, другие терлись боками о можжевеловые кусты. А двое самых мордастых сошлись и давай бодаться - кто кого? Мы узнали одного из них - Лысик!
Задир все больше разбирал азарт. Вокруг них собрались телята-болельщики. Смотрят, крутят головами, фыркают презрительно...
Вите хотелось, чтобы победил Лысик.
- Покажи... ему... где раки зимуют... - начал он подталкивать бычка сзади.
- Это несправедливо! - возмутился Гриша. - Отойди, пусть сами! Чаратун уперся, как рыбак на какой-то картине, руками в коленки и начал судить борцов: - Ага: три - ноль!
- Давай мы свою пару организуем! - предложил Хмурец.
Сказано - сделано. Взяли двух за шеи, подтащили одного к другому. Наклонили им головы, постучали рожками о рожки. Понравилось бычкам!
- Пять - два! - надрывался тем временем Гриша.
Солнце повисло над самым Неманом. Вода задымилась розовым паром-туманом...
Баталия была в самом разгаре, как вдруг послышался голос Стахея:
- Что это тут за шпиктакли?! Ах, бусурманы... Если напасли хорошо, то им лежать надо, килограммов набираться...
- А-а, дедушка... Как мы вас ждали! Пригнали лодку? - бросились мы к нему.
- Пригнал, пригнал... Положите телятам на ночь остальную подкормку, и можете идти домой. Спасибо!
Мы поглядывали друг на друга, как воришки. "Напасли... Еще как напасли! Ни один даже головы не нагнул... "Положите подкормку..." Было бы что ложить!"
- А мы все на обед отдали! - ляпнул Витя.
Кто же мог знать, что эту подкормку надо было разделить на две порции! Кажется, дед об этом и слова не сказал...
- Вот жулики!.. - Стахей Иванович пошел посмотреть, что делается за изгородью.
Мы - за ним следом чуть ли не на цыпочках.
Много зелени было втоптано в грязь, попорчено. Дед поохал, повздыхал, открыл жердяные ворота. Мы загнали телят.
- Идите и вы по домам... Пора! - сказал нам дед и заковылял, прихрамывая, в сторону шалаша.
Мы все еще медлили - идти или нет? Кажется, Стахей Иванович опять навеселе, угощались, наверное, с Адамом...
Из шалаша тем временем послышался громкий, прерывистый храп. Уснул!
- Знаете что? - сказал Чаратун. - Останусь я тут ночевать - буду и за лодкой присматривать, и за телятами. А вы привезите сюда все утречком, погрузимся и поплывем...
- Но ведь ты не ужинал! - запротестовал я. - И замерзнешь - на тебе только майка да штаны, а у нас хоть рубашки есть. Лучше мне остаться или Вите.
- Тебе дай только поспорить... Домой я все равно не пойду, а ночевать где-нибудь надо.
- Ладно, Лаврушка... Я привезу ему поесть и ватник захвачу... Поехали! - Хмурец поднял с земли "Орленка" и нетерпеливо посмотрел на меня.
Я нехотя уселся на раму...
БУРЛАКИ НА НЕМАНЕ
Около хаты деда Стахея лежал большой штабель бревен - плоских, обрезанных с двух сторон на пилораме. Откуда они взялись?
Соскочили с велосипеда, походили вокруг. Витя с видом знатока постучал пяткой по одному:
- Хороший лес...
Быстро захожу к себе во двор. Отец мастерит новую бригадирскую мерку "козу". На старую кто-то наехал с возом сена, поломал.
- Папа, а что это за бревна около дедовой хаты? - спросил я.
- Привезли сегодня, две машины... Начнем ему новый дом ставить...
Вон оно что... Молодцы эти взрослые! И председатель Фома Изотович чудесный человек. Строгий, конечно, но справедливый. Как обрадуется завтра дед Стахей! Или нет, завтра мы ему еще ничего не скажем, пусть будет сюрприз...
- А-а, появился... - вышла на крыльцо мать. - Совсем отбился от рук. Надо что-то делать, Алексей: целыми днями где-то пропадает. Или он утопился, или удавился - что хочешь, то и думай. И теленка не перевязал на другое место...
- Не надо было оставлять... Мало тебе без теленка забот?
- Все выращивают, а почему нам нельзя? Скоро колхоз будет закупать их на откорм, продадим... Да я тебе не про теленка хотела, а про Леню. Ждала-ждала, чтобы покормить, плюнула и пошла...
- А ты не жди... Захочет есть, сам прибежит, - попыхивает папиросой отец.
- Ой, мамочка, как хорошо на Немане! Мы телят помогали деду Стахею пасти, а поесть нам Витя привозил. А завтра на Партизанский остров поплывем. И будем ночевать там! Нам Стахей Иванович уже лодку из Студенца пригнал...
- Эт-того еще нам не хватало! - всплеснула руками мать. - А если утонешь?! Тогда и домой не приходи!
- Ну что его - за пазухой держать или на привязи? Если будут делать все осторожно, то ничего не случится.
- Потакай, потакай на свою голову! Вырастет неслухом!
Отец становится рядом со мной.
- Видишь, какой вымахал? Уже по плечо мне... А ты все охаешь да ахаешь... А к работе, конечно, надо его привлекать больше...
- Привлечешь его! Лоботряс, даже за теленком присмотреть лепится... мать идет в сени, чем-то гремит.
Испортил я ей настроение...
У отца с матерью, наверное, еще и ночью разговор был обо мне. Потому что просыпаюсь, а на табуретке лежит солдатский вещевой мешок. Самый настоящий!.. На лямках какая-то поперечинка с пряжкой. Для чего она - не понятно...
От радости я бросился маме на шею. А она отворачивается, хмурит лицо, хотя на губах лукавая улыбка.
Отца, как обычно, дома уже нет.
Завтракаю на скорую руку и смотрю, как мать хлопочет около вещмешка. Кладет туда буханку хлеба, большой кусок сала, три ложки...
- А зачем сало? Мы там уху будем варить! - говорю я.
- Едешь на день, продуктов бери на неделю.
Что пословица не врет, я только потом убедился...
Я бросил в мешок еще несколько картофелин, завернул в бумажку соли, перца, лаврового листа, вырвал с грядки пару кустов лука. Одеяло в мешок уже еле-еле запихнул.
- Ну, как тут у тебя? - заглянул к нам Хмурец. - Я вот как одеяло свернул... И через плечо, как солдаты скатку носят. Удочку взял, еду в карманы...
У Вити на ремне болтается сбоку котелок. Вид у хлопца бравый.
Я отдал ему и свою удочку. Только у комика этого, у Гриши, не будет удочки. И зачем он носил лески в кармане? А потом скормил курам крючки!
- Все? - торопит Витя.
- Куртку надень! - мать набросила на меня пиджак, потом помогла и вещмешок пристроить. Поперечную лямку она подвинула чуть ли не к подбородку, стянула потуже и застегнула. Груз за спиной сразу как будто потерял свой вес. Хитрая поперечина! А еще хитрее солдаты, что ее придумали.
Мы гордо идем по улице. У меня на спине горб мешка, у Витя оттопыриваются карманы. Мальчишки с завистью смотрят вслед, лаем провожают нас собаки. В одном окне отдает нам лапкой салют пластмассовый зайчик. Какая-то малявка-первоклашка показала нам язык, но Витя грозно шагнул в ее сторону, и та шмыгнула за ворота. Попробовала показать язык из-за ворот, просунув голову между досок. И застряла, заверещала, как поросенок. Пришлось оказать скорую помощь, прижать к голове ее уши, чтобы голова пролезла назад.
Жаль, что нет у нас какого-нибудь Рекса или Каштана! С собакой было бы, конечно, интереснее...
Еще утро, а уже парит. День ожидается жаркий.
Лениво и глухо тирленькают над головой жаворонки. Камнем падают вниз, и мы видим, как бегают они по земле с раскрытыми клювиками...
Мокреет под мешком спина...
Мы спустились в ложбину, перешли мостик через ручеек. Начались плантации картофеля, свеклы, льна. Дорога раздвоилась. И мы свернули на левую.
На припыленной траве у дороги - ни росинки. Но ожила трава за ночь, не выпрямилась...
- Доброе утро! - еще издали кричим мы деду Стахею, машем руками.
Старик похаживает, внимательно следит, чтобы телята не лезли на посевы. Стадо уже далеко от шалаша.
- А Гриша где? - кричу я.
Дед указывает на шалаш, прикладывает ладонь к щеке, наклоняет к плечу голову - спит, значит...
Аг-га! Ну, пусть спит... Сейчас мы ему устроим штуку: спрячем лодку в кусты. Вот смеху будет! Сторож называется...
У шалаша догорает костер, с почерневших головешек струятся тонюсенькие ниточки дыма. У костра набросало крапивы, немного в сторонке - куча ольховых палок: коротких и длинных, метра по два, суковатых и гладких, толстых и тонких. Кому была нужна крапива? Что с ней делали?
Зачем нарезали столько ольхи? Сырой...
Заглянули в шалаш: Гриша лежит, свернувшись калачиком, из-под ватника видны желтые пятки.
К шалашу приставлены весла. Мы взяли их тихонько, ни один листик не зашуршал...
Через минуту были уже у лодки...
Нам бы только стянуть с отмели, оттолкнуться, и метров через двадцать уже будет устье Мелянки. Нырнем с лодкой под кусты...
На корме лодки отгорожен ящик-багажник, помост из досок сверху снимается, как крышка. Витя стал на багажник, раскачивает, перевешивает на свою сторону лодку - так легче столкнуть в воду. Я толкаю и руками, и плечом...
- Ну - и что дальше? - послышалось над нами.
Мы подняли головы: на самой кромке берега, почесывая нога об ногу, сидел Чаратун. Зевал - во весь рот! Лицо опухшее, измятое...
Мы бросились к нему.
- Кто тебя размалевал? Может, дикий мед доставал? - сгорал я от любопытства.
- Какой там мед!.. Крапива... Крапива и комары... - Гриша встал, потянулся до хруста в костях. Наброшенный на плечи ватник упал на траву. Чаратун осторожно спустился к Неману. Долго там кидал пригоршнями воду в лицо...
Что-то стал объясняться Чаратун загадками. Зачем было лезть лицом в крапиву?
- Жрать, братцы, хочется - бычка проглотил бы! - поднялся наверх Чаратун.
- Бычки уже пасутся, а вот курица жареная - есть! - Витя опустошил один карман, второй. - Вот тебе хлеба кусок, вот крылышко, шейка...
- Ух ты!
Гриша набросился на еду.
- Вкусно?
- Умгу...
- Еще бы! Знал, какую курицу на уду ловить. Самую жирную!
Чаратун вдруг посинел, сипло втянул в себя воздух, глаза закатились. Я подскочил к нему, стукнул кулаком по спине.
- А кхы!.. Кгы!! Чтоб ты пропал со своей курицей!.. - вытер Гриша слезы.
Витя катался на спине, дрыгал от хохота ногами и стонал:
- Ой, мамочка! Ой, умру!
Отсмеявшись, я спросил:
- Дорезали?
- Да-а! Одну вчера вечером, а другую утром. А кто тебя крапивой отстегал?
- До этого не дошло... Вы только уехали вчера, а дед и проснулся. Выспался уже, говорит... И до самого утра не уснул - ревматизм донимал... Особенно та нога ныла, хромая. Я ему ношу крапиву из кустов, он хлещет себя по ногам, кряхтит: "Ей-богу, помогает!" И что, спрашиваю, каждую ночь так? Нет, говорит, только к перемене погоды... "Сидели бы, деду, на печи, грели ноги да поплевывали в потолок... - говорю. - Пенсию ведь колхоз платит". А он дураком меня обозвал... Подрастешь, говорит, поймешь, что к чему...
- Ну и дед!
- Да-а-а... Днем с телятами воюет, а ночью с ревматизмом... А когда спит - неизвестно... И знаете, почему он хромает? - Гриша вытер жирные пальцы бумажкой. - Родной брат косой по ногам шарахнул! Показалось ему, что Стахей залез на полступни в его сеножать. Косой по ногам, а? Жуть просто... "Капитализм!" - говорит Стахей. Одним словом объяснил - "Капитализм!" Это еще до тридцать девятого года было, когда польские паны здесь хозяйничали.
Чаратун встал, подошел к куче нарезанных ольховых палок, начал набирать их в охапку.
- Давайте грузиться, а то время не ждет...
- Ты что - не проснулся еще? Зачем тебе это? - Витя заворачивал остатки еды в газету и наблюдал за ним.
- Умник! А из чего ты на острове построишь шалаш? Там только лоза да песок... Хорошо бы еще дров прихватить, раз лодка есть.
Гриша спустился к воде.
Услышав о дровах, Витя начал шарить по карманам:
- Леня, ты спички взял?
Захлопал глазами и я - забыл! Киваю на Гришу: у него должны быть. Он спички всегда носит, я видел даже, как он тайком покуривает.
- Чаратун! Мы спички не брали - у тебя же есть! - крикнул Витя.
- Ну вот... Я так и знал... Будете, как дикари, трением добывать. Я свои вчера в кустах пожег.
Гриша взобрался опять на обрыв и, не посмотрев в нашу сторону, пошел к Мелянке, спрыгнул там вниз.
- Побегу к деду, попрошу... А ты, Хмурец, привезешь потом ему, отдашь! - рванул я с места в карьер.
- Эй, давай назад! Есть у меня еще четыре спички... Нарочно оставил, крапиву наощупь рвал. - Гриша нес с Мелянки ржавую консервную банку. - Знаю вас, вы и червяков не накопали... Я тут утром насобирал немного ручейников. Хлебных жучков наловил на кустах... Тут они, вместе со спичками... - прижал он к уху коробку. - Шевелятся...
Стыдно... Спали, как буржуи, в мягких постелях, а он здесь всю ночь и утро работал. Интересно, что бы мы делали на острове с одними хлебными наживками, без шалаша, без огня?
Наконец - погрузка...
Управляться с лодкой никто толком не умел. Да и не мог... Морщились от боли, посматривали на ладони, отталкивались веслами... И то зарывались носом в песок, то тянуло нас на быстрину, то сносило назад. Витя поразрывал засохшие мозоли, и ладони его были в крови.
Гриша остался с веслом на корме - управлять, а мы подвернули штаны и где берегом, цепляясь руками и ногами за осыпающийся песок, а где отмелью, шлепая по воде, тащили лодку за цепь. Потом с цепью управлялся один я, а Витя подталкивал лодку сзади веслом.
Когда начался лес, стало еще хуже. Часто дорогу преграждали черные, скользкие корчи-топляки, целые деревья. Неман подмывал берег, наступал на лес, и сосны не выдерживали осады: то свешивались, вцепившись корнями в кручу, то падали с глыбами земли вниз, к воде, и там еще пытались расти, то, наконец, обессиленно опускали кудрявые головы в волны, сдавались на милость победителя. А ни милости, ни пощады не было...
В самых трудных местах мы залезали в лодку, плыли в объезд выворотней по глубоким местам. Легко сказать - плыли... А что стоило опять прибиться к берегу!
Вылезали на песок, отдышавшись, смывали пот с разгоряченных лиц. И опять тащили, толкали, пробовали грести... Громадной и неуклюжей казалась нам лодка деда Адама, и кто пустил слух, что она - лучшая лодка в Студенце?
Наконец - остров...
- Стоп, ребята... Сначала соберем дров, - сказал Гриша. - Если там с топливом туго, то я - дудки! Больше не сунусь в протоку...
Протащили лодку еще метров на сто вперед, выше по течению. Здесь берег пологий, заросший травой. В кустиках мирно журчал, вливаясь в Неман, ручеек. Сделали из цепи петлю, набросили на куст и пошли прямо на птичий гам и свист.
В ложбине, между лохматыми елями-великанами, старыми, с почерневшими сучьями осинами - сплошные заросли крушины, лещины, у самого ручейка ольхи. Полумрак и сырость, щекочет в носу от резкого запаха прелых листьев и плесени. То здесь, то там у стволов зеленые ковры "заячьей капусты". Мы набили ею карманы, напились из криницы-ручейка холодной воды и полезли на заросший сосняком песчаный горб. Из-под этого горба и пробивался родник.
Сколько здесь хворосту - не пройти! Как будто нарочно наломали сухих сучьев, набросали под ноги. Мы набрали по большущей охапке и повернули назад к Неману.
Продирались через заросли, застревали, спотыкались и падали, царапая лица, понемногу теряя груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16