Не только рот, даже щеки и лоб Пети были измазаны свежим вишневым соком. Руки - совсем черные.
- Привет! - подал он Чаратуну пухлую ладошку.
Гриша спрятал свои руки за спину.
- Иди сначала вымой хорошенько, тогда и будешь совать.
- Ты что - нарочно надавил вишен, размалевал себя? - съехидничал Хмурец.
- Скажете! Я просто объелся. Угощайтесь и вы...
Гриша хмурил брови, рассматривал, словно оценивал, дом, сад, улья. Витя присел возле тазика и давай бросать в рот самые крупные и зрелые вишни. Соблазн был большой - присел и я...
Около дома надрывался, гремел цепью барбос.
Чаратун попробовал заткнуть уши.
- Вот хорошо, что вы зашли... А то сидишь целый день один... - Петя, видно, искал сочувствия.
- А кто тебе запрещает ходить везде? Ходи! Лето на то, каникулы... Витя выплюнул косточки под ноги Горохову.
- Я ходил бы... - вздохнул Петя. - Но надо вишни обирать - перезрели. Сегодня мне задание - целый тазик собрать. И косточки булавкой повынимать мама вечером будет варенье варить. Помогите, хлопцы, а? Полтазика осталось, и пойдем купаться...
Петя присел на корточки, начал палочкой вдавливать в землю косточки вишен.
Мы с удивлением смотрели на его манипуляции. Собака начала уже от ярости грызть забор и хрипеть.
- Иди угомони ее, а то как схвачу кол... - не выдержал наконец Гриша.
Петя сходил во двор, загнал собаку в конуру, прикрыл лаз тяжелым свиным корытом и вернулся.
- Хлопцы, я же не задаром предлагаю помочь. Будете лопать вишни от пуза. Все равно скворцы их поклюют... Как налетят стаей! И такие гады: не клюют одну до конца, а дернет и бросит, дернет и бросит. За пять минут всю землю укроют... И чучела не боятся... Воробьи, черти, садятся на это чучело и клювики чистят. Папа думает ружье покупать...
- На скворцо-ов ружье-е-о?! - удивился Гриша.
- Да нет, он скворцов стрелять не будет! На охоту зимою будет ходить. А скворцов так - пугать... А если и убьет одного, то повесим на шесте над вишнями. Птицы очень боятся своих мертвецов... Я из рогатки пробовал - разве попадешь!
Гриша как сидел, так и бросился на него с кулаками.
- Ты что? Ты что? - Петя упал навзничь, защищая лицо руками, а коленками - живот.
Пока мы оторвали Чаратуна, у Горохова уже был расквашен нос.
- Пустите! - рванулся из наших рук Гриша, но больше Петю не трогал, побежал к улице. Руками он отбрасывал от лица ветви с такой яростью, что вишни сыпались градом.
- Бешеный! Посадят в сумасшедший дом! Ты еще попомнишь меня!
Петя плакал, размазывая кровь по лицу, и уже нельзя было понять, где вишневый сок, где кровь.
Грохнуло, падая, корыто. Из конуры вырвалась собака, хрипло залаяла, загремела цепью. Хмурец зажал ладонями уши, простонал:
- Умир-р-раю...
Горохов неохотно встал, пошел усмирять пса.
- Ты умойся и приходи сюда - дело есть! - крикнул я.
У нас пропал аппетит, на вишни смотреть не хотелось.
Слышно было, как воюет с собакой Горохов, как звякает умывальник...
Петя появился перед нами умытый, но с синими пятнами-разводами на лице - следами сока. Нос его подозрительно увеличился в объеме, покраснел.
- Если хочешь, мы попросим у тебя прощения. За Гришу... - сказал Хмурец.
- Больно нужно мне ваше извинение... Он еще сам прибежит ко мне... грозился Петя. - Как скажу своему отцу!..
- Не прибежит Чаратун, ты его плохо знаешь... - сказал я.
- Зачем пришли? Говорите быстрее, некогда мне с вами лясы точить?
Ого, в голосе у Горохова прорезались решительные нотки!
- Вадим Никанорович сказал: надо завтра всем отрядом идти выбирать "рожки", спорынью из семян. Председатель колхоза просил помочь... - выложил ему Хмурец цель визита.
- Вам сказал, вы и собирайте отряд... - повернулся спиной Петя. Видно, задело его самолюбие.
- А что - ты уже не председатель совета отряда? - с невинным видом полюбопытствовал Хмурец. - Может, тебя уже погнали, а мы и не знаем?
- Ну - я! Никто меня не прогонял и не прогонит. А почему я должен вам верить? Может, вам пошутить захотелось, разыграть меня.
- Разве этим шутят? - начал закипать и я.
Боевое настроение Горохова исчезло бесследно. Он сморщил лицо, как будто раскусил недозрелую вишню.
- Хлопцы, давайте дня через три пойдем, а? Отец настрого приказал, чтоб я все вишни оборвал... Или хоть через день, а? Только вы помогите мне, хорошо? Вишни будете от пуза лопать... Берите хоть сейчас. Только косточек не бросайте под ноги.
Хмурец глубоко задышал, и я поспешно сжал ему локоть: спокойно, спокойно!..
- Знаешь что, Горохов? Не хочется твоих вишен. Колхозу пора семена в другие хозяйства отправлять, "элиту"! Сеять людям надо - ты это понимаешь?! - Витя кричал Горохову, как глухому. И наконец махнул рукой: А-а, черт с тобой!
Он решительно зашагал к улице. В конуре выл и, казалось, кусал сам себя от злости, барбос Горохова.
Я догнал Хмурца.
- А что, если он ничего не сделает? Ну и председателя мы себе выбрали!
- Увидим. А нет - сами всех обежим, созовем.
Витя вдруг схватился за голову, затеребил волосы. Там зло жужжала, запутавшись, пчела.
- Помоги!!
Я взял за крылышко пчелу и бросил. Витя тер укушенное место, ругался:
- Чтоб им... И пчел выдрессировали: как собаки бросаются. А мед, гляди, ведрами таскают в улья...
Мы опять направляемся к дому деда Стахея. Я думаю о Чаратуне. Повзрослел он за лето, но нервный какой-то стал, невыдержанный. И Вадим Никанорович эту черту его как-то подметил. "У вас переходный возраст, кончается детство... - сказал он. - А повзросление не в дерзости или грубости должно проявляться, а в рассудительности, самостоятельности. Вот и смекайте, что к чему..."
А я, наверное, нисколечко не изменился. Ничего такого не заметно и у Вити. Хотя нет, Хмурец как раз стал и более рассудительным и самостоятельным. И он, и я уже не преклоняемся так перед Гришей.
ДРУЗЬЯ ВСТРЕЧАЮТСЯ ВНОВЬ
Уже который день на небе ни облачка.
Жара...
Воробьи и голуби лезут в лужи у колодцев, топчутся, бьют крыльями по воде. Куры прячутся в тень, купаются в песке, в золе.
Промчится по улице машина, и туча пыли надолго повисает над садами, огородами. Густой, перегретый машинный дух вызывает тошноту, головную боль.
От всего этого мы сегодня спасены. Мы сегодня в амбаре, тут прохладно.
Где-то монотонно гудят-дышат вентиляторы, прогоняют воздух через толщу зерна...
Посреди амбара площадка чуть не с волейбольную размером. На этой площадке детворы, как муравьев: и наш отряд, и еще два. Кто лежит на животе и болтает в воздухе ногами, кто прилег боком, кто поджал ноги по-турецки. Около каждого что-нибудь разостлано, около каждого мешок с рожью и жестянка из-под консервов, коробочка или стеклянная банка - для "рожков".
Я и Гриша лежим напротив друг друга и перегребаем зерно. Наш мешок повален на бок, мы выгребаем из него зерно на подстилку. У других мешки стоят рядом, надо чем-то набирать, рассыпать перед собой. Волокита!
Когда мешок кончается, я или Гриша цепляем его на ступни и раз-раз-раз! - заталкиваем рожь назад. Наловчились, таская кострицу.
А Витя устроился с комфортом. Поставил столик дядьки Нестера, кладовщика (столик - три доски на козлах), вбил в край стола гвозди, цеплять мешок, растянул щепкой. Рационализация... Посмотрит-посмотрит в кучу зерна, "поклюет" пальцами - шморг! Летит чистое, перебранное зерно прямо в мешок. Чудак: зато неперебранное приходится брать с пола, из другого мешка нагибаться, разгибаться.
Витя сегодня не Витя, а хан Батый: вместо глаз - щелки. Все утро он возмущался, почему так несправедливо устроен мир.
- Ты чего скалишься? - набрасывался он на меня. - Тебя или Гришу пчела хоть под самый глаз ужалит - никакого следа! А меня в пятку - и готово: пухнет лицо!
Дядька Нестер - невысокий, уже в годах человек. Топает и топает по амбару. Вот он катит перед собой смешную тачку на двух малюсеньких колесиках-подшипниках и с козырьком. Ставит эту тачку торчком вверх около мешка, подбивает козырек под низ. Кувырк! - лежит мешок, как откормленный поросенок, на тачке, а Нестер везет его поближе к выходу, где уселась на мешке Хмурцова бабка и зашивает большущей иглой, "затаривает" мешки, цепляет этикетки. Дядька Нестер и ребятам подвозит мешки, забирает другие, с чистым зерном. Только я и Гриша подтаскиваем свои мешки к бабке сами.
Нестер принимает мешки с зерном и от двух взрослых парней, которые привозят их с тока и легко швыряют с воза на длинное, на весь амбар, и высокое крыльцо-помост. Потом парни переступают с телеги на помост и, словно играя, укладывают мешки на весы, с весов относят в ам-Сар. Дядька Нестер выдает им квитанцию, и они уезжают.
Как только у Нестера свободная минутка, он хватается за перо, заполняет этикетки. Достается ему сегодня!
К полудню, когда мы уже наработались, у дверей вырос Петя Горохов. Помаячил немного, всматриваясь через темные стекла очков, - а может, считал, сколько нас здесь?
- Всеобщая мобилизация... А я только сейчас вырвался, - сказал он, адресуя эти слова, наверное, нам.
- А как же вишни?! - "перепугался" я.
- Ну их... Пусть хоть все скворцы пожрут...
- Мы склоняем седые головы перед вашим героическим подвигом! - с пафосом продекламировал Хмурец.
- "Профессор, снимите очки-велосипед!" - добавил Гриша.
Горохов и не думал снимать очки. Наоборот, еще плотнее надвинул на курносый нос. И тогда я догадался: прячет синяк под глазом. Успел вчера Гриша ему не только нос расквасить...
Петя о вчерашнем ни слова. Интересно, нажаловался он кому-нибудь или нет?
- Кто тут профессор? Где профессор? - подкатил свою тачку дядька Нестер. - А, ветеринара хлопец... Вот ты, грамотей, и нужен. Садись вот сюда, к Хмурцу, если пришел помогать. Вам не тесно будет вдвоем? Вот ручка, бери, смотри на готовую этикетку и заполняй. Тут все сказано - какая репродукция, какой сорт, номер партии.
Горохов сразу заважничал, оттопырил губы.
Нестер привез ему и поставил "на попа" у другого конца стола мешок зерна - вместо табуретки. Петя повертелся на своем сиденьи, заглянул в банку, куда Хмурец бросал "рожки" (там собралось их уже с полгорсточки), о чем-то пошептал сам себе. Вскочил, забегал по площадке, заглядывая каждому в посуду.
- Нестер Антонович, а куда вы спорынью высыпаете? - спросил он у кладовщика.
- Было немного, так в ров высыпал, затоптал грязью. А вот еще немного... - толкнул он ногой почти пустой мешок. - А самые большие на току отсеиваются, не знаю, куда агроном командует девать - выбрасывать или сжигать.
- Отдайте мне ее, хорошо?
- Кали ласка! Можешь хоть кашу варить из этой отравы.
Горохов выбежал на крыльцо, стал вглядываться в конец двора, где был ток. Я понял: переживал Петя, не пропали б те "рожки"!
- Видал? - зашептал мне Чаратун. - Кажется, из этих "рожков", спорыньи, какое-то лекарство делают. Кровь останавливает, что ли... В аптеку думает занести, заработать.
Я вытаращил на Горохова глаза. Вот тебе и Петя-Петушок! Не такой уж он простак, каким кажется...
Тем временем Горохов вернулся к своему мешку-сидению и старательно заскрипел пером.
...Мы шли на обед медленно и солидно, как взрослые.
Все "А" уже не только торчали над домом деда Стахея, но и были обшиты досками-горбылями. К ним можно было хоть сегодня прибивать шифер или гонт.
По привычке завернули во двор деда и сразу сорвались на галоп. Под забором на бревне сидели дед Стахей, тетка Фекла, Гришина мать и... Володя Поликаров!..
Пока мы его тормошили, дед Стахей и тетка Фекла рассматривали нас, словно впервые увидели, и ласково улыбались.
- Ну вот, все в сборе... Так вы смотрите, не задерживайтесь очень... начала собираться домой тетка Фекла. Приходите все к нам, будем вместе обедать.
Здорово! Оказывается, тетка Фекла не такая уж плохая, как мне казалось. Когда снова ушел отец Гриши, словно помолодела, выпрямилась, смело начала глядеть людям в глаза.
Тетка Фекла ушла. А мы еще немного посидели, поболтали и начали осматривать дом деда Стахея изнутри.
Поликаров не переставал расхваливать дом.
- Ой, голубок... Я уже и бригадиру Алексею говорил, Левонкиному отцу, и председателю уши продудел... - не преминул пожаловаться новому человеку Стахей Иванович. - Зачем мне, на старости лет, такая хоромина? Что я - танцы в ней буду устраивать? Мне надо о другом доме уже думать... Находился по земле, слава богу, аж ноги гудят. Мешаю только людям...
- Стахей Иванович, ну разве можно так говорить! - пожурил старика Поликаров. - Теперь только и жить. А на земле всем места хватит. И знаете ли вы, что у нас, в Белоруссии, еще до сих пор меньше людей, чем до войны? А сколько лет прошло... Каждый четвертый погиб...
- Твоя правда, внучек, чистая правда... - дед пригорюнился.
Гриша поспешил перевести разговор на другое:
- Пошли обедать, а то нам скоро в амбар идти...
Чаратун взял под руки Володю и Стахея Ивановича. Витя вцепился в другую руку Поликарова, я - за деда.
Шеренга наша заняла чуть ли не половину улицы, и каждый, кто встречался, почтительно здоровался с нами, улыбался, уступал дорогу.
Тетка Фекла нажарила яиц, нарезала домашней колбасы, сыра. Было и масло, и малосольные, лысоватенькие огурчики, рядом с ними желтел в тарелке мед, лежала гора яблок - "житников". Посредине стояла бутылка вишневого вина и бутылка ситро.
- Откройте кто консерву, а то долбила, долбила... - пожаловалась мать Чаратуна, посмотрев на пальцы.
- Ой, зачем ты, Феклочка, так размахнулась, кто это все съест? Хоть консерву не порть... - Дед забрал у нее из рук банку, отнес на кухонный стол. Но тетка принесла ее обратно.
- Она же пробитая уже!
Тем временем Поликаров достал из-под лавки свой чемодан - оказывается, он уже заходил сюда, к Чаратуну! - вынул свою бутылку вина - длинную, с заостренным горлышком. На ней было написано не нашими буквами "Фетяска".
- Вы свою спрячьте... - Володя поставил вишневое вино на окно. Слабоватые питцы собрались...
Мы только ради приличия помедлили, залезая за стол. А дед Стахей долго топтался у стола, все вздыхал и охал: "И зачем столько шума из-за нас подымать?" Наконец уселся с краешка - пряменько, как святой, руки где-то под столом, на коленках.
Гриша держался хозяином. Поликаров сидел в красном углу, смущенно улыбался. Чаратун, порезав большими ломтями хлеб, сам откупорил вино и ситро.
- Деду, вам может щей горяченьких налить? А то все, наверное, всухомятку да всухомятку...
- Насыпь со жменю, Феклочка...
Я хмыкнул: разве можно щи насыпать?
Володя поднял руку как первоклассник:
- А мне щей можно?
Все рассмеялись.
- Ой, я вам стыдилась предлагать... Думала, городской человек, не будете наше есть... А мой сорви-голова может целый день пропадать, а про еду и не вспомнит.
Взрослые выпили по чарке вина и начали закусывать. А мы со своим напитком расправились сразу: почти по полному стакану на брата вышло. Потом на столе появились душистые, наваристые щи...
- О, а главного я вам, хлопцы, и не сообщил, - сказал Володя. - Я же в музей заходил, интересовался. На их письмо уже есть ответ: самолета с номером мотора 88833 у западной границе не было. На Дальнем Востоке летал на нем некто Тарасюк Марк Тарасович, родом из Запорожья - это где Днепрогэс... Он жив-здоров, работает сейчас на своей родине.
Я положил вилку на стол. Вот тебе и дождались!
- А варианты? На варианты ответа еще нет? - Витя спокойно работал ложкой в тарелке с медом.
- Какие варьяты? Кто - варьят? - сразу же переспросил дед Стахей.
Пришлось объяснять, что ни о каких сумасшедших речь не идет, рассказать о номере двигателя, о возможных вариантах его. И все, вспомнив находку на комбинате, начали вздыхать. Притихли...
Да, только и остается, что утешать себя - отпал один вариант номера. А сколько их всех!
Когда взрослые выпили по второй рюмке, потом по третьей, дед Стахей повеселел, оживился:
- Ну - жив буду, обязательно устрою вечеринку! Новоселье справлю... На Октябрьские... Полный дом гостей назову. Пусть посидят вместе за моими столами... Ты уж, Феклочка, меня не чурайся, поможешь подготовиться. И их матерей буду просить...
- Хорошо, деду, хорошо... Лишь бы дождаться того новоселья. Берите меда с хлебом, если огурец не по зубам...
- Спасибо, дочка. "Нахлябаўся, насярбаўся дый сказаў - даволi", как в той песне поется.
- Так это же о примаках песня! Им есть не давали...
- Во, во! А я кто, по-твоему? Примак и есть... Я же из Черного Камня пришел, из-за Немана.
Мы посмеялись.
- Вот дурная баба... - покраснела тетка Фекла.
Она поставила на стол "для запитку" кувшин молока. Я выпил стакан и поднялся из-за стола, поблагодарил. Гриша толкнул под бок Хмурца: "Кончай!"
Витя сунул в мед изогнутую хлебную корочку, зачерпнул, как ложкой, и тоже поднялся из-за стола. Золотистые нити паутиной прилепились к подбородку, янтарные капли попали на рубаху. Любит, оказывается, Хмурец мед...
Пошел с нами посмотреть, что мы делаем в амбаре, и Поликаров.
Горохов уже сидел на своем месте и прилежно скрипел пером. А может, он и вовсе не ходил домой, боялся показаться на глаза родителям? У своих подстилок сидело еще несколько мальчиков и девочек, но не работали, а занимались кто чем:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16