Только почему так рано? Ведь ещё и двенадцати нет…– Ты куда? – Саша упёрся ногой в стояк двери, прижав платье Алёны. – Приказано никого не впускать!– Это Женя из нашего дома. Он – артист! – сказала Аленка и выдернула платье из-под Сашиной ноги.– Много тут всяких бродит… – проворчал Саша, опуская ногу-шлагбаум.Иван Иванович номер два!Я толкнул Сашу в грудь и пролез между ними. Меня – и не пускать?! Да кто он такой? Без году неделя, как приехал, а уже распоряжается. Видали мы таких командиров!Коридор… Справа – глухая стена, в левой – две двери. Обе ведут в пионерскую комнату, только первая в зал, а вторая – на сцену. Я потихоньку приоткрыл первую.Бабушка, Галка со своей мамой и Любовь Васильевна не занавес цепляли, а… танец разучивали! Кадриль!– А теперь угловые пары по очереди, крест-накрест, меняются кавалерами! – командовала бабушка. – Сходятся на середине квадрата, топают друг на дружку ногами… Та-а-ак!.. Ударяют правыми ладонями над головой… Хлопни по моей руке, Галка! Взбрыкивают одновременно левыми ногами… Смелее ногой брыкай, Галка! Кружись вокруг меня, а я вокруг тебя…«Кавалер»-бабушка и «кавалер»-Галка топают друг на дружку, как козы, стукаются ладонями над головой, «взбрыкивают» и кружатся. Тётя Люба и Галкина мама приплясывают на месте, уперев руки в бока.– Надо, чтоб четыре пары было… Или восемь… – говорит бабушка. – Обменя-а-ались кавалерами! Танцуем все по кругу, как в польке… Ля-ли-ля… Ля-ля-ли…Дверь у меня неожиданно заскрипела. Галка вздрогнула с перепугу, присела – потом прыг на сцену! И все разошлись, застыдились.– Ну что же вы? Это наш Женя! – протягивала к тёте Любе и Галкиной маме руки бабушка. – Идёмте, ещё четыре фигуры покажу. Красивые очень… Ты, Галка, ни одного танца не знаешь. Видела, как танцуете: что ни играют – подпрыгиваете на месте, кривляетесь…Галка со сцены не сходила, быстренько совала в петли занавеса проволоку. Ей стали помогать мама и тётя Люба.Под окном засигналила машина, послышались знакомые голоса. Я бросился во двор, там интереснее.Женя Гаркавый стоял в кузове грузовика и подавал вниз, в руки Валерию, длинные скамьи.– Расставлять будете по росту! – распоряжался Левон Иванович. – Сзади поставите, а впереди пусть на стульчиках садятся… – Он заглянул в кабину грузовика, подал шофёру бумажку. – Директору поклон и вот – расписка. Пусть не беспокоится, всё будет в целости и сохранности. Стойте, стойте! Не несите сразу в зал! – закричал он на малышей, что вцепились, как муравьи, в скамьи. – Надо с них пыль стереть, ножки очистить от земли. Под стеной конторы комбината стояли…Дете-е-ей собралось! Подбежали и Павлуша с Генкой, Серёжа, появились откуда-то Вася и Жора, из других домов пацаны примчались. Две совсем молоденькие мамы прикатили коляски с сосунками. Неужели и этим, в колясках, интересно будет смотреть кукол? Х-хэ… Соску изо рта не выпускают. Зрители!Толстая тётка, как будто сестра той, что на рынке в воротах билетики проверяла, пролезла к самой двери, расталкивая взрослых и детей направо-налево.– Я здесь занимала очередь за женщиной в красном джемпере! На минутку отпросилась отойти… Где она? – И наклонилась ко мне, спросила шёпотом: – Что здесь будут продавать?Я сказал что. Тётка плюнула под ноги, вылезла, ругаясь, из толпы.– Не напир-райте! Ещё не пропускаем! Рано ещё, сказано! – надрывался у дверей Саша.– Товарищи! Товарищи! – уговаривал всех, взрослых и детей, Левон Иванович. – Расходитесь по домам. Спокойно пообедайте, тогда уж приходите, занимайте места! Нельзя ведь работать в таких условиях!Дядя Левон хотел ещё одну сцену прорепетировать: Эрпиды опять превратились в шары, стартуют к своему кораблю-спутнику. Танька и Ванька задирают кверху головы, машут ручками и кричат: «До свидания! Не забывайте нас!» Жучок должен скулить и выть от тоски. А я с Серёжей – мы же Эрпиды! – зажимаем себе рты и кричим неразборчиво, еле слышно: «А-о-ум!!!» Высоко уже, значит, поднялись…Все «артековцы» направились в пионерскую комнату, а тёти пошли протирать скамейки.Галку дядя оставил – учиться открывать и закрывать занавес.А мы репетировали. Жора до сих пор не принёс из дому Жучка и ходил, лаял, подняв кверху голую руку. Левон Иванович не выдержал, прогнал его. Потом порвались нитки, за которые надо было поднимать «на небо» шары-эрпиды. «О господи! Как пережить этот день?!» – Левон Иванович сел на табуретку, схватился за голову. Потом отправил всех на обед, а сам остался с Галкой – будут, наверно, ремонтировать подъёмное приспособление.Какие мы были чудаки! Хотели всё удержать в тайне до дня «П»! Хотели всё сделать только своими руками!.. А тут и взрослые подключились, и старшеклассники, а всей работы никак не переделать. А может, так и надо было? Может, у дяди Левона такая задумка и была? Чтоб побольше людей втянуть в общее дело…Прибежал я с обеда, а у двери шестого дома уже никого нет и под окнами нет. Все внутри, из комнаты слышен гул и гам.Дёрнул ту дверь, через которую идут на сцену.– Где Жора? – набросились на меня ребята. – Начинать уже пора!Левон Иванович нервно расхаживал по сцене, сцепив руки за спиной. Вынул стеклянную трубочку с таблетками, вытряс одну – и в рот.Вдруг зашевелился занавес, под него просунул голову, а потом вполз на четвереньках на сцену Жора. За собой тащил школьный ранец.– А наро-о-оду! Не пробиться, не протолкаться! Сзади на скамейки с ногами забрались! – восхищался он.– Молодой человек! Ты меня доведёшь до инфаркта! – помахал у него перед носом пальцем дядя Левон. – По своим местам, быстро.Галка схватилась за шнур, смотрит на Левона Ивановича: «Уже?» Занавес всколыхнулся и медленно раздвинулся в стороны. Не всю сцену Галка открыла, а только на ширину ширмы. Тром-м! Трем-м! Тринь! – подала голос гитара. Го, так ведь это Валерка! Спрятался в уголке, делает «музыкальное сопровождение». И когда Левон Иванович успел с ним договориться?Павлуша запел дрожащим голоском:– Нам не страшен серый волк! Серый волк! Где ты бродишь, гадкий волк? Фью, фью… – Губы у него дрожали, и свист не получался.Наша Марина и то лучше свистит. А своего Ваньку он вёл хорошо! И пританцовывала кукла, и под кусты заглядывала, и хмыкала – нашла что-то…Опять Павлуша-Ванька засвистел: где Жучок? А Жора наклонился над ранцем, копошится, никак не вынет собачку. Вдруг и Павлуша разинул рот, и мы разинули: Жора поднял на руке не чёрного Жучка, а рябого, разукрашенного белыми кружочками. Жучка шили как куклу-перчатку, как будто он всё время ходит на задних лапах. Сказка, чего не бывает. А у этой и ноги задние появились, болтаются как привязанные, и хвост завёрнут баранкой на спину. Хвост рыжий и пушистый, как у белки… Может, и бывают собаки с кружочками, но чтоб сам был чёрно-белый, а хвост рыжий – сроду не видел!Живот Жучка застёгнут на замки-»молнии». Два замка вшиты: от передних лап к пупку и от задних к пупку. Железки, за которые браться, болтаются посреди живота. Ещё одна «молния» пришита сзади – снизу к хвосту. Сейчас сзади было расстёгнуто, и Жора держал Жучка, просунув в него руку.Левон Иванович сидел на табуретке возле самой ширмы, держал «камень»-шар, на который должен был сесть Ванька. Я стоял рядом наготове – лопнет шар, и надо будет выставлять из-за ширмы Эрпида-один. Вижу, дядя Левон наклоняется, подаётся вперёд, всматривается в Жучка и Жорины проделки и вдруг выпрямляется, стонет.– Занавес! – шепчет Галке, громко, на весь зал. Хотел, чтоб закрыла, чтоб прекратить представление.– Шире? Шире нельзя, вы же показали докуда! – шепчет и Галка. Не поняла!– А-а-а… – застонал опять Левон Иванович. Шар в его руках пошатнулся, и я поддержал левой рукой. – Текст!Павлуша вздрогнул, словно проснулся, повёл Ваньку дальше. Хорошо вёл, только дети хохотали даже тогда, когда никакого смеха не предвиделось. Жучок потешал: то оба уха подымал-опускал, то одно топырил кверху, то становился на три лапы, а четвёртую поднимал на куст, то пробовал ходить на передних лапах. Жора, как фокусник, дёргал за какие-то нитки и проволоки, засовывал в Жучка то одну руку – снизу и сзади, то сразу две через живот накрест. Одна вертела голову Жучка, другая – зад и хвост. Только забывал Жора, на какой высоте держать руки: то лишне высоко подымал собачку, то чересчур низко опускал. Наконец он надолго опустил Жучка на все четыре ноги. А замок, который под хвостом, не задёрнул до конца – заело, наверно. И в зале начали стонать и визжать от смеха, аплодировать. Хохотали и мы, хоть артисты не должны смеяться, как бы ни было смешно.Один дядя Левон не хохотал, а всё больше краснел, лицо покрывалось потом. Он тяжело дышал и тряс на Жору кулаком:– Действие! Текст!Сдвинулись опять с места. И хорошо всё шло, только один раз из-за Жориных фокусов я забыл слова, и мне подсказал их Левон Иванович. Он всю пьесу знал назубок!
Дошло действие до встречи с медведем. Жора-Жучок поднял на медведя такой лай – хоть затыкай уши! Бросается на него, как Моська на слона, со всех сторон и вдруг – хвать медведя за бок! Зарычал, затряс Жучок головой, зарычал, точно хотел на куски медведя разорвать. Стащил дядю Левона с табуретки. Совсем не по пьесе были эти Жорины штучки. Дядин медведь заревел страшным голосом – рассердился! – подмял под себя собачку, пригнул за ширму.– Визжи! Вой! – зашипел дядя на Жору.– А-яй! А-яй! А-яй! – завопил, заскулил Жора.А дядя в это время отцеплял Жучка от медведя. Пришил, оказывается, Жора к собачьему носу рыболовные крючки!И всё-таки первое действие закончили под бурные аплодисменты…Павлуша, как неживой, упал на дядину табуретку, запрокинул голову и закрыл глаза. Белый как мел! Левон Иванович обмахивал его платком, как боксёра на ринге. А Валерий принёс в стакане воды и брызгал на Павлушу, давал ему пить.Левон Иванович чуть отодвинул занавес, выглянул в зал.– Товарищи взрослые! Откройте окна, иначе задохнёмся все!Оставил дядя Левон занавес, а он опять заколыхался, снизу показалась голова тёти Клавы.– Сынок, почему же ты не выступал? Выкинули тебя? – спросила она громко.– Ещё буду! – шмыгнул носиком Вася.– На, подкрепись! – тётя Клава протянула две пачки мороженого.Начали второе действие, а Васина Танька шипит, как клубок гадюк, в зале ничего не слышат.– Звук!!! – надрываются дети.– Говори: «Собачка, почему ты такая удивительная? Ты не настоящая? Сейчас мы с тобой погуляем, побегаем!» – подсказала ему тётя Клава из зала – голос что гром.Дети в зале начали хохотать, шикать друг на друга:– Тише! Тише!Когда поняли, кого водит на ремешке Танька, закричали:– Отпусти его, мучителька! Ведьма! Это – Эрпид-два!Жора и в другом действии фокус выкинул. Встречаются Ванька, Эрпид-один и Жучок с Танькой. Они должны были Таньку немного поругать, и всё! А Жора словчился – трах лапой Жучка по Таньке! Лапа и прицепилась, как кошкина, и она была с крючками! Дёрг, дёрг – тр-р! Вырвал кусок платья Таньки.– Правильно! Так ей и надо! – вопят в зале.А в пьесе такого нет, чтобы рвать платье!.. Вася пустил Таньку драться с Жучком (тоже не по пьесе!). Зацепили дом на палке-треножке, зашатался он, как от землетрясения. Дядя Левон наклонился, подскочил к ним, рванул за руки, чтоб куклы опустились вниз. Расцепил их, разнял, дал по щелчку в лоб.Не куклам – Жоре и Васе!– Дальше! Текст! – закричал на них шёпотом.Дети в зале одурели, наверно, от жары.– Шайбу! Шайбу! – кричат, как на хоккейном матче.А к концу на меня икота напала. Слова не могу сказать: ик да ик! Дядя показал Валерке, будто стакан к губам подносит, и тот шмыгнул со сцены. Хорошо, что в пионерской комнате была и эта, вторая, дверь! Хорошо, что не надо было пробираться через весь зал!– Ик! – И Эрпид вздрагивает с ног до головы. – Ик! – чуть с ног не падает.А в зале смех: дети не знают, что Эрпид из металла, что он электронный робот и не может икать. Все решили, что так и надо, потому что вскоре Эрпиды начали зевать и засыпать, опять превращаться в шары.Шары поднимали «на небо» не за нитки. Просто Галка нагнулась, зашла за ширму и бросила один наискосок вверх. Потом – второй! А Левон Иванович стоял за занавесом с другой стороны – ловил их. Второго не поймал, потому что шар развалился на две зубчатые половинки, упал на сцену. Но этого зрители не видели. И не слышали, потому что Валерка поставил на пол стакан с водой, схватил гитару и затренькал: др-рон-н! тэ-нн! тинь!..Конец…Доиграли!..Чудо просто, что остались в живых. И хорошо! Больше я артистом – ик! – не буду! Хватит – ик! – с меня…Занавес закрылся и опять открылся – на всю ширину сцены.– На поклон! Все на поклон! С куклами! – выгонял нас из углов Левон Иванович.А в зале и кричат, и ногами топают, и аплодируют:– Ещё! Ещё! Ещё!А мы кланяемся, кланяемся – ик! Занавес закрылся, а мы всё кланяемся!..На сцену взобрались наши мамы, Серёжин и Жорин папы, бабушка с Мариной, и Женя-большой, и дети – лезли пощупать кукол.– Ой, а мы думали – они живые!Тесно стало на сцене, не повернуться.Нас обнимали, тискали, хлопали по плечам. А деревья на треножках, кусты и дома падали, громыхали.– Осторожнее, товарищи! – спасал декорации Валерий.– Ну и артисты! Ну и молодцы! И кто бы мог подумать, что в нашем доме такие таланты! – слышалось со всех сторон.Дядя Левон смущенно улыбался и слегка кланялся каждому, кто хвалил или подходил пожать руку.– Что вы! Считайте, что провалились! Всё делали не так, как нужно!Павлуша опять сидел на табуретке, а моя мама щупала у него пульс. По одной щеке его гладила тётя Люба, по другой – Генка:– Не плачь! Не плачь!Тётя Клава вытирала Васе нос, заглядывала в рот – проверяла гланды. Марина совала мне в рот растаявшую шоколадку:– Вот здесь ещё слижи! Вот здесь!Серёжу папа подбросил вверх, забыл, что стоит на сцене, и Серёжа чуть не прошиб головой потолок – хныкал и почёсывал макушку.А Жоре папа давал нагоняй:– Так вот куда подевались мои самые лучшие крючки!Бабушка вытерла мне перепачканные губы и щёки, мама поцеловала в лоб. Маринка стала на цыпочки, чтоб поцеловать в подбородок, и кричала:– Не достать! Жека, ты вырос?!А нос мой задирался от гордости, задирался…Дети расходились по домам, несли табуретки и стульчики на головах, перед собой, под мышками…Мы, «артековцы», шли со своими родителями последними. Шли и шатались. Кружились головы – от счастья, от пережитого волнения, от славы…И усталости!Солнце было на западе, светило нам прямо в глаза. Мы морщились, жмурились, как Муркины котята, которые теперь на квартире у Серёжи. Мы улыбались до ушей, как клоуны в цирке…Кто его знает, может, я и не брошу этот кукольный театр. Впереди ведь столько интересного!Из этого дома мы тоже никогда не съедем. Разве есть на свете лучший дом?А какие чудесные люди-соседи!И разве есть ещё где-нибудь такой Левон Иванович? Вот, зовёт, кричит что-то вслед… Надо послушать.– Репетиция завтра в семнадцать! Прошу не опаздывать!Стоит Левон Иванович на крыльце шестого дома, улыбается устало. Простил или не простил он нам сегодняшние грехи? Особенно Жорины…– Не опозда-а-аем! Придё-о-ом!!!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Дошло действие до встречи с медведем. Жора-Жучок поднял на медведя такой лай – хоть затыкай уши! Бросается на него, как Моська на слона, со всех сторон и вдруг – хвать медведя за бок! Зарычал, затряс Жучок головой, зарычал, точно хотел на куски медведя разорвать. Стащил дядю Левона с табуретки. Совсем не по пьесе были эти Жорины штучки. Дядин медведь заревел страшным голосом – рассердился! – подмял под себя собачку, пригнул за ширму.– Визжи! Вой! – зашипел дядя на Жору.– А-яй! А-яй! А-яй! – завопил, заскулил Жора.А дядя в это время отцеплял Жучка от медведя. Пришил, оказывается, Жора к собачьему носу рыболовные крючки!И всё-таки первое действие закончили под бурные аплодисменты…Павлуша, как неживой, упал на дядину табуретку, запрокинул голову и закрыл глаза. Белый как мел! Левон Иванович обмахивал его платком, как боксёра на ринге. А Валерий принёс в стакане воды и брызгал на Павлушу, давал ему пить.Левон Иванович чуть отодвинул занавес, выглянул в зал.– Товарищи взрослые! Откройте окна, иначе задохнёмся все!Оставил дядя Левон занавес, а он опять заколыхался, снизу показалась голова тёти Клавы.– Сынок, почему же ты не выступал? Выкинули тебя? – спросила она громко.– Ещё буду! – шмыгнул носиком Вася.– На, подкрепись! – тётя Клава протянула две пачки мороженого.Начали второе действие, а Васина Танька шипит, как клубок гадюк, в зале ничего не слышат.– Звук!!! – надрываются дети.– Говори: «Собачка, почему ты такая удивительная? Ты не настоящая? Сейчас мы с тобой погуляем, побегаем!» – подсказала ему тётя Клава из зала – голос что гром.Дети в зале начали хохотать, шикать друг на друга:– Тише! Тише!Когда поняли, кого водит на ремешке Танька, закричали:– Отпусти его, мучителька! Ведьма! Это – Эрпид-два!Жора и в другом действии фокус выкинул. Встречаются Ванька, Эрпид-один и Жучок с Танькой. Они должны были Таньку немного поругать, и всё! А Жора словчился – трах лапой Жучка по Таньке! Лапа и прицепилась, как кошкина, и она была с крючками! Дёрг, дёрг – тр-р! Вырвал кусок платья Таньки.– Правильно! Так ей и надо! – вопят в зале.А в пьесе такого нет, чтобы рвать платье!.. Вася пустил Таньку драться с Жучком (тоже не по пьесе!). Зацепили дом на палке-треножке, зашатался он, как от землетрясения. Дядя Левон наклонился, подскочил к ним, рванул за руки, чтоб куклы опустились вниз. Расцепил их, разнял, дал по щелчку в лоб.Не куклам – Жоре и Васе!– Дальше! Текст! – закричал на них шёпотом.Дети в зале одурели, наверно, от жары.– Шайбу! Шайбу! – кричат, как на хоккейном матче.А к концу на меня икота напала. Слова не могу сказать: ик да ик! Дядя показал Валерке, будто стакан к губам подносит, и тот шмыгнул со сцены. Хорошо, что в пионерской комнате была и эта, вторая, дверь! Хорошо, что не надо было пробираться через весь зал!– Ик! – И Эрпид вздрагивает с ног до головы. – Ик! – чуть с ног не падает.А в зале смех: дети не знают, что Эрпид из металла, что он электронный робот и не может икать. Все решили, что так и надо, потому что вскоре Эрпиды начали зевать и засыпать, опять превращаться в шары.Шары поднимали «на небо» не за нитки. Просто Галка нагнулась, зашла за ширму и бросила один наискосок вверх. Потом – второй! А Левон Иванович стоял за занавесом с другой стороны – ловил их. Второго не поймал, потому что шар развалился на две зубчатые половинки, упал на сцену. Но этого зрители не видели. И не слышали, потому что Валерка поставил на пол стакан с водой, схватил гитару и затренькал: др-рон-н! тэ-нн! тинь!..Конец…Доиграли!..Чудо просто, что остались в живых. И хорошо! Больше я артистом – ик! – не буду! Хватит – ик! – с меня…Занавес закрылся и опять открылся – на всю ширину сцены.– На поклон! Все на поклон! С куклами! – выгонял нас из углов Левон Иванович.А в зале и кричат, и ногами топают, и аплодируют:– Ещё! Ещё! Ещё!А мы кланяемся, кланяемся – ик! Занавес закрылся, а мы всё кланяемся!..На сцену взобрались наши мамы, Серёжин и Жорин папы, бабушка с Мариной, и Женя-большой, и дети – лезли пощупать кукол.– Ой, а мы думали – они живые!Тесно стало на сцене, не повернуться.Нас обнимали, тискали, хлопали по плечам. А деревья на треножках, кусты и дома падали, громыхали.– Осторожнее, товарищи! – спасал декорации Валерий.– Ну и артисты! Ну и молодцы! И кто бы мог подумать, что в нашем доме такие таланты! – слышалось со всех сторон.Дядя Левон смущенно улыбался и слегка кланялся каждому, кто хвалил или подходил пожать руку.– Что вы! Считайте, что провалились! Всё делали не так, как нужно!Павлуша опять сидел на табуретке, а моя мама щупала у него пульс. По одной щеке его гладила тётя Люба, по другой – Генка:– Не плачь! Не плачь!Тётя Клава вытирала Васе нос, заглядывала в рот – проверяла гланды. Марина совала мне в рот растаявшую шоколадку:– Вот здесь ещё слижи! Вот здесь!Серёжу папа подбросил вверх, забыл, что стоит на сцене, и Серёжа чуть не прошиб головой потолок – хныкал и почёсывал макушку.А Жоре папа давал нагоняй:– Так вот куда подевались мои самые лучшие крючки!Бабушка вытерла мне перепачканные губы и щёки, мама поцеловала в лоб. Маринка стала на цыпочки, чтоб поцеловать в подбородок, и кричала:– Не достать! Жека, ты вырос?!А нос мой задирался от гордости, задирался…Дети расходились по домам, несли табуретки и стульчики на головах, перед собой, под мышками…Мы, «артековцы», шли со своими родителями последними. Шли и шатались. Кружились головы – от счастья, от пережитого волнения, от славы…И усталости!Солнце было на западе, светило нам прямо в глаза. Мы морщились, жмурились, как Муркины котята, которые теперь на квартире у Серёжи. Мы улыбались до ушей, как клоуны в цирке…Кто его знает, может, я и не брошу этот кукольный театр. Впереди ведь столько интересного!Из этого дома мы тоже никогда не съедем. Разве есть на свете лучший дом?А какие чудесные люди-соседи!И разве есть ещё где-нибудь такой Левон Иванович? Вот, зовёт, кричит что-то вслед… Надо послушать.– Репетиция завтра в семнадцать! Прошу не опаздывать!Стоит Левон Иванович на крыльце шестого дома, улыбается устало. Простил или не простил он нам сегодняшние грехи? Особенно Жорины…– Не опозда-а-аем! Придё-о-ом!!!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17