И об этом прискорбном конфликте он доложил вовремя, потому что, как только около «Жигулей» очутилось теперь уже четверо мальчишек с очкастой девчонкой, а один из мальчишек уже был уличен в злодействе, сторож вытащил из-за ворот метлу, снова пересек улицу и стал свирепо кричать, чтобы все немедленно убирались прочь. Он много чего кричал и размахивал метлой, и, поскольку скандал мог попросту сразу спутать все карты, Ольга мгновенно что-то прикинула в уме и кратко скомандовала: «За мной!»
И тотчас первой пошла на другую сторону улицы, немного наискосок – подальше от автобазы.
Смею заметить – у этой девочки отличная способность быстро ориентироваться на местности. Там, наискосок, – довольно высокий зеленый забор из штакетника: он отделяет от улицы недурной садик, выращенный перед шестиэтажным, по-моему, домом. В заборе калитка, и Ольга очень здраво рассудила, что если они станут за калиткой в саду и будут там на дорожке потихоньку разговаривать, посматривая куда надо, то к ним никто не сможет придраться.
И наблюдательную позицию они получили роскошную: машина оттуда видна отлично, а они за кустами, слегка даже нависающими над калиткой, не видны совсем. Но только они заняли эту позицию и собрались коллективно подумать, что им делать дальше, как из-за угла зеленой башни вышел довольно молодой высокий человек в зеленой рубашке и в джинсах и, держа в руках какую-то большую непонятную решетку, направился к «Жигулям».
Правда, решетка оказалась всего-навсего автомобильным багажником, который молодой человек взгромоздил на крышу и стал очень аккуратно подравнивать, а затем терпеливо привинчивать, и что-то у него не получилось. Тут между ним и ребятами прополз к Нижней Масловке трамвай. А когда медленно прополз и другой в противоположную сторону, оказалось, что молодой человек открыл задний багажник и извлекает укладку с инструментами. А потом он открыл капот и начал возиться в двигателе. И снова между ними проехал трамвай, а потом два грузовика, и ребят даже начала бить дрожь – от напряжения и от того, что они, говоря по-честному, не знали, как дальше действовать.
…А как они ненавидели того молодого человека! Он же был для них противник, враг. И это очень тяжко вот так, затаившись, видеть совсем рядом противника, который делает какие-то обыкновенные дела, но и эти обыкновенные дела для тебя тоже вражеские. Как бы мирно они ни выглядели, все они – против тебя.
Славик не выдержал и полез в калитку.
– Ты что? – спрашивает Ольга.
– Я там должен стоять. Я здесь больше не могу.
– Не высовывайся! – шипит Данила.
– Я тихонечко, – молит Славик. – Я на одном месте буду стоять, но только там – в открытую.
И представляете, в момент, когда Славик высунулся, вдруг раздался воющий звук автомобильного мотора – такой, как бывает, когда машина должна тронуться с места и шофер слишком сильно нажал на педаль газа. И тут же раздался отчаянный крик Славика:
– Варяг! Варяг!
Ольга, Митя, Данила, Эдик сразу уставились в те «Жигули» – а там капот и крышка багажника по-прежнему торчат вверх. Только хозяин поднял голову и оторопело на Славика смотрит.
Тогда все четверо выскочили из калитки на улицу. И – ничего не видно, потому что опять ползет двухвагонныи трамвай. Но вот он прошел, и, оказывается, по дальнюю сторону зеленой башни – на выезде от домов, расположенных сзади нее, – уже у самой мостовой мигает указателем правого поворота другой беленький «жигуленок», и хозяин его терпеливо пропускает медленно катящийся по той стороне синий «Москвич»-«пикап». Оба левых окна, обращенных к ребятам, открыты, и за рулем виден массивный седой мужчина с круглой, совершенно белой шкиперской бородой, а в заднее окошко высунула нос собака – ирландский сеттер, копия Варяга, ну, конечно, насколько об этом можно было судить на расстоянии чуть ли не сотни метров.
Когда рассказываешь – получается долго. А глаза-то фиксируют все, как киноаппарат. Три секунды – «пикап» проехал, «жигуленок» вывернул и неспешно пополз к улице 8 Марта. А когда он поворачивал, Славик снова крикнул: «Варяг!» – и тогда собака высунула как следует голову и дважды гавкнула. И кто-то, видимо сидевший рядом с ней в глубине, оттянул ее от окна за ошейник, чтобы не высовывалась и не гавкала.
И Митька, и Данила сразу сообразили, что машина – это те самые «Жигули» модели 2103, которые они видели у дома позади башни, а за ее рулем – дядька, который позавчера накупил у них на Башиловской целую сетку бутылок «Байкала». И хотя номер у машины не такой серии и задние фары – каждая из двух, а не из девяти прямоугольников, и вид у дядьки до отвращения приличный, сомнений не было никаких: собака сзади – их украденный Варяг. Ведь голос-то! Голос!
Они стояли на тротуаре оцепеневшие, а сторож у автобазы встрепенулся на Славикины вопли и погрозил метлой.
И тут Эдик как закричит:
– Такси! – и замахал руками.
И все замахали, потому что со стороны улицы 8 Марта плелась старенькая «Волга» с зеленым огоньком, причем она была почему-то даже не салатного, а какого-то нестандартного грязно-рыжего цвета. И двигатель у нее уже издали стучал. И кузов у нее уже издали скрипел. И хотя она ехала медленно, было видно, что останавливаться ради них ее шофер не собирается.
Но мы же знаем, что Эдик Соломатин – человек поступков. Он как понял, что такси не остановится, так и кинулся на мостовую и расставил руки: не пущу! Хорошо, скорость была маленькая.
Шофер выскочил.
Вот если бы я этот детектив придумывал, как говорится, из головы, то в этом месте шофером должен бы оказаться Петя Михнев, так как мне проще было бы все закруглить. Тем более, закругляться давно пора. Но закруглялось-то иначе! И шофером был не юный Петя, а ничем на него не похожий мужчина лет уже сорока, с серым недовольным лицом человека, у которого начинается обострение язвы двенадцатиперстной кишки и который ищет не приключений, а диетическую столовую, ибо есть ему полагается каждые три часа.
Шофер выскочил и еле дух перевел – так он испугался, что вот мог Эдика задавить. И ему больше всего хотелось теперь как следует Эдику дать по шее. Но Эдик, вместо того чтобы уворачиваться, вцепился ему в плечо и крикнул:
– У нас собаку украли! Дедушкину! Сеттера! Вон на той машине! На «Жигулях»! Догоняйте!
А Митька с Данькой и Славик уже захватили заднее сиденье, и Ольга уже бухнулась на продавленное переднее кресло, к тому же так сердито, словно такси ею вызвано и опоздало. И шофер растерялся. Представляете, сколько страсти было не только в словах ребят, но и в каждом движении!
…Немолодой, худосочный, лысоватый, нездоровый человек. Как все таксисты – лишенный житейских иллюзий: сама его служба заставляет быть практичным и трезвым. И всего какую-то минуту назад он думал об одном – покарать мальчишку, безобразничающего на проезжей части улицы! А на него обрушены такие стоны и такие взгляды, что он скребет свою лысину, крякает, садится за руль и, как только за Соломатиным захлопывается задняя дверца, разворачивает колымагу, которой через день «на списание», и пускается в погоню неведомо за кем!
И приходит в настоящую ярость, когда на первом же перекрестке – у Мирского переулка – перед носом вспыхивает красный светофор!
И вылезает из кабины, чтобы с высоты роста получше рассмотреть, где они там, эти «Жигули», куда они собираются сворачивать от трамвайного круга, до которого ему самому еще почти полкилометра – целых две остановки.
Но, на их удачу, день стоит ясный, солнце светит в спину, улица просматривается далеко, а в восемь утра в воскресенье машин еще мало, и, плюхаясь за руль, шофер рапортует своим единомышленникам – он же теперь им тоже единомышленник:
– На Часовую пошел!
И еще на желтый пересекает перекресток, скрежеща, выскакивает переулками на Часовую, и теперь уже всего в полутора кварталах перед собой вылавливает зорким глазом из утренней дымки силуэт удирающей дичи – все мы потомки охотников! Все!..
И расстояние сокращается. И уже можно понять, что заднее стекло «Жигулей», по-прежнему пока еще не спешащих и о погоне за ними не ведающих, затянуто синей полупрозрачной пленкой. А потом становятся видны в машине силуэты голов – двух, считая водителя, человек, и, кажется еще, действительно иногда мелькает нечто вроде собачьей головы.
Об удаче я сказал. А на их неудачу светофоры-автоматы о происходящем не знают и думать не думают, чтоб создать режим наибольшего благоприятствования. Таксист хитрит, высматривает, нет ли милиционеров, нарушает правила. Но конечно, всем назло, у поселка Сокол – у выезда к Волоколамскому и Ленинградскому шоссе, когда разрыв между машинами сократился метров до пятидесяти и никого меж ними уже не было, – «Жигули» аккуратно свернули направо под указующим перстом зеленой стрелки, а эта проклятая стрелка тотчас погасла! И через дорогу у бровки, да еще лицом к их машине, ехидно расставив ноги, стоит могучий черноусый автоинспектор в белом шлеме и роскошной кожаной куртке. И он словно бы угадал тайные мысли таксиста и назидательно пригрозил ему своей полосатой палкой: «Не смей». И машина застыла на самом углу.
Шофер снова выскочил. Вытянул шею вслед «Жигулям». Сел. Отрапортовал: «На Волоколамку пошел». И в этот самый миг денежный счетчик старенькой «Волги» щелкнул немного громче прежнего. Потому что на нем поменялись разом три цифры, и вместо двух нулей и девяноста восьми копеек обозначился ноль один рубль и ноль-ноль.
И шофер как проснулся. Нахмурился. И таким, знаете, безразличным тоном спрашивает:
– А деньги-то у вас есть? Платить?
Рыбкин ойкнул. И все заднее сиденье, до сей секунды в азарте гомонившее, как вымерло. И шофер молчит. Но тут Ольга подняла кулак с зажатым в нем кошелечком и с очень большим достоинством сказала: «Есть!» И с таким же достоинством на следующий вопрос ответила: «Хватит». И на следующий: «Шесть рублей». И на Митькин первый вопрос: что это – остаток от тех тринадцати, которые отец давал на объявление в «Вечерке». А на его второй вопрос – уже сердито: «Сколько осталось – столько осталось». А Рыбкин вспомнил, что мама дала два рубля на сметану.
Ну вот, не мне же вам объяснять, что по разным улицам ездят по-разному.
Ведь Волоколамское шоссе до Тушина – как линейка. На нем, правда, большие подъемы и спуски, но ведь оно прямехонькое. И пока на Соколе стрелка поворота включилась снова и такси вырулило на это шоссе около здания Гидропроекта, никаких белых «Жигулей» впереди видно уже не было. Только когда доехали до самой вершины моста через железную дорогу, что-то вдали, кажется, мелькнуло – и все. И у Покровского-Стрешнева еще с полминуты пришлось постоять перед светофором, а полминуты – это, как минимум, еще полкилометра разрыва. И впереди то и дело, как на грех, возникают канареечные с синими полосами автомашины ГАИ – не разгонишься.
Шофер мне сказал потом, что его перестало беспокоить, хватит ли в конце концов денег у ребят. Он бы заехал на Башиловскую и получил от родителей. А что заплатят и не обидят, он, говорит, почему-то не сомневался. К Покровскому-Стрешневу он уже все знал о Варяге, кое-что обо мне и о бабе Нате, о таксисте Пете, вчерашних поисках, даже о щенке Вавиле. Он только не мог понять, кто же из пятерых мне внуки, а кто не внуки. Точно знал, что мой внук – Соломатин. И остальные, кажется, – тоже, кроме Данилы и Ольги, которые вели себя чопорно, поспокойней.
А вот мучило его другое. Что он, как маленький, влип в эту историю с дурацкой погоней, которая на самом-то деле была неизвестно за кем, и неизвестно, чем должна и чем даже хотя бы могла теперь кончиться!
Вот он выскочил из туннельчика под каналом имени Москвы – как раз где от Волоколамского шоссе ответвляется широкая главная улица нового Тушина, выскочил, притормозил прямо перед милиционером и крикнул:
– Белые «Жигули» – куда?
Милиционер показал: «Прямо».
А что за белые «Жигули» там, впереди? Вдруг другие, вывернувшие у Покровского-Стрешнева? И вообще, а что дальше-то?
Он и у ребят спросил: «А что дальше-то? Вот догоним, что будете делать?» И они там позади зашушукались.
А у метро «Тушинская» он увидел, что «Жигули» проскочили речку, а потом – что не повернули к станции «Трикотажная». Дальше до самой кольцевой дороги сворачивать некуда. А там, к Ленинградскому шоссе, – вряд ли: глупо было бы ради этого заезжать сюда. Значит, либо влево, в Рублево, либо прямо – к музею «Архангельское», в тупичок, либо направо – на Красногорск. А потом куда? До Истры? До Волоколамска? До Великих Лук? До Риги? Смехотища!..
Конечно, он решил, что далеко не поедет. Чуть дальше Опалихи на счетчике выскочит «8 руб. 00 коп.» – и он может остановиться и честно сказать: «Хватит! Покатались!» Ну, о том, чтобы высадить на шоссе, и речи нет. Дал бы им по пятнадцать – двадцать копеек на нос, вернулся бы к Опалихе, сделал бы крюк до платформы, а электричка довезет – у них же там рядом с трамвайным кругом станция, как раз этой, Рижской дороги. Или, может, не к Опалихе. Там, пока дождешься пассажира, больше потеряешь. И конечно, мелочиться, заезжать потом к родителям за этим рублем – себе дороже.
А перед кольцевой дорогой машин навстречу шло много – одна за другой, и все на хорошей скорости. Владелец белых «Жигулей», хоть он сейчас и ушел вперед, все-таки ехал все время аккуратно: можно ехать быстро – ехал быстро, нельзя – ехал медленно. И если бы он собирался у кольцевой сделать левый поворот, он бы стал здесь пережидать эти машины и такси его бы нагнало. И шофер еще почему-то решил, что «Жигули» тоже вряд ли пошли к «Архангельскому», а повернули к Красногорску. И когда он повернул туда сам, то снова спросил своих пассажиров – уже настойчиво:
– Ну, а дальше-то что? Вот если даже догоним, что будете делать?
– Скажем! – твердо сказал Данила. – Скажем им все!
– А если тебя и слушать не станут?
– А вы? – с надеждой спросил Славик Рыбкин.
– А я при чем? Пришей-пристебай! И меня не станут. Я же таксист, а не оперативник, чтоб меры принимать.
Ольга сказала:
– Надо вызывать Наталью Павловну. Попробуют они ее не послушать!
– Это что, прямо на дорогу? – захихикал Митька, который сразу представил себе, как баба Ната величественным автоинспекторским жестом останавливает «Жигули» с похитителями.
– Мы же не будем ждать! – возмутился Данила.
– Да, на дорогу, – безапелляционно ответила Ольга и открыла кошелечек. – Она возьмет в Москве такси. Подберет тебя или Славика где-нибудь здесь, и поедете вдогонку. На, бери двушки!..
Шофер сказал с некоторым облегчением:
– Сейчас пост ГАИ будет. У Красногорска. И московский автомат рядом. Последний.
– Ну, Скородумова, ты – Архимед! – весело сказал Митька. – А вот они куда-нибудь свернут, и мы за ними – ведь нам же надо! Тогда что?
– А мы у поворота тоже кого-нибудь высадим! – азартно сказал Рыбкин. – Будет еще поворот, тоже высадим! Мы четырех можем высадить. А я буду знать, где они скрылись!
Таксист притормозил, потому что уже подъехали к знаку «Пост ГАИ, скорость 40 км», и дальше тихонечко покатил, прижимаясь к бровке шоссе, чтобы кто-то из них высадился у телефонной будки. А Ольга протянула Мите извлеченные из кошелька монетки и скомандовала:
– Вылезай!
– Сама вылезай! – взвился Митя. – Мы же с Данькой обязательно должны сами туда приехать. Туда, где будет конец. Как раз мы! Он же наш, Варяг! Он же сразу покажет, что он наш. А ты ведь ему не своя. Может, он к тебе пойдет, а может, и не пойдет. И не докажешь!..
Машина уже стояла, а они еще пререкались, а время шло! Что могло выручить? Конечно, самоотверженность Эдика Соломатина – тем более, он сидел у правой дверцы. Он сгреб с Ольгиной ладони монетки, выскочил и помахал им вслед.
А за постом ГАИ стояли две очереди. Одна – из машин, поставленных на бровке, а вторая – из их шоферов и владельцев подле флегматичного автоинспектора. И когда бренчащая «Волга», набрав скорость, миновала голову той очереди из машин, таксист – он от себя этого не ожидал – совершенно растерялся. Потому что первыми в ней стояли те самые белые «Жигули» с рыжей собакой на заднем сиденье! И хозяин их, чей облик просто невозможно было не опознать, в эту минуту очень сердито пустил по ветру две аккуратненькие штрафные квитанции, плюхнулся за руль и захлопнул дверцу.
Подарок бога-случая был столь невероятен, что шофер так и опешил и среагировал только секунд через восемь или десять, причем среагировал совершенно неправильно: он вильнул к бровке и затормозил. А белые «Жигули», с шипением набирая скорость, быстро пронеслись вперед.
Но дальше все было очень буднично. Обогнав такси почти нa километр, «Жигули» вдруг перестали уменьшаться в размерах и свернули влево – в Опалиху.
У поворота был высажен очень огорченный Рыбкин.
Главная магистраль Опалихи не для гонок: ни гладкости, ни прямизны, боковые улочки – тем более.
1 2 3 4 5 6 7 8