Но — странное дело! — поруководив три-четыре месяца, начальник убеждался в своей неспособности выполнять ежемесячно программу, переругивался с рабочими. Страсти в главке к тому времени шли на убыль, вместо упраздненного отдела там создавался другой, начальник и впрямь был незаменимым, его возвращали, а в цехе освобождалось место для следующего. Баянникова на всех совещаниях корили за «неупорядоченное руководство цехом». Короче, требовался знающий инженер на эту должность, человек с дипломом и хотя бы с небольшим стажем работы.
— Начальник основного, выпускного, цеха завода, второго цеха, как мы его называем, — осторожно сказал Виктор Антонович. — В нем производится сборка, монтаж и регулировка выпускаемой радиоаппаратуры. Завод опытный, создает приборы по чертежам НИИ… Вы, по существу, будете заместителем директора НИИ по производству. Поработаете несколько месяцев, приглядитесь.
Понравится — останетесь, нет — перейдете в НИИ. Согласны? В денежном отношении мы вас не обидим…
Он подавал слова легко, небрежно, убеждал тоном своим в не такой уж значимости предлагаемой работы: с ней любой справится.
— Я согласен. — Виталий разжал зубы. — Что еще от меня требуется кроме анкеты и заявления?
— Пустяки: две фотокарточки пять на четыре.
Виталий положил их на стол. Он согласился бы с любой должностью в этом НИИ. Перспективно и заманчиво. Пора кончать проводы собственной исключительности. Надо вгрызаться в жизнь. Смешно: двадцать пять лет — и уже на бобах.
— Погуляйте в холле, я постараюсь немедленно подписать приказ.
Виктор Антонович без стука, без кивка секретарши нарушил уединение директора НИИ и опытного завода Анатолия Васильевича Труфанова.
— И кого ты мне только подсовываешь? — удивился директор, изучив «документик». — Карьерист, рвач, кляузник, неуч, грубиян, прогульщик и пьяница… Нет, такие мне не нужны.
Считая вопрос решенным, он полез за чем-то в стол, но Баянников хорошо знал своего шефа, знал, что шеф охотнее работает с людьми, чья репутация подмочена. С такими людьми Труфанов сворачивает горы, с такими людьми и Баянникову работать легче.
— Подумай, Анатолий, подумай… Характеристика — это еще не все, да она, между нами говоря, ложь от начала до конца.
Труфанов исподлобья, продолжая копаться в столе, глянул на него.
Медленно задвинул ящик.
— Парень-то ничего?
— Вполне.
— Потянет?
— Свободно.
— С народом управится?
— Запросто. Язык у него подвешен. Это тот самый Игумнов, который… — Баянников, по-дружески наклонившись, прошептал что-то в ухо директору Директор НИИ и завода смеялся редко, чувства утаивал, не позволял им выглядывать. Но когда ему напомнили уже дошедшее до него ругательство, он расхохотался.
— Так это тот? Ну, удружил, Виктор, ты мне… Такого матерщинника…
Ладно, бери.
24
По холлу, косясь на Игумнова, расхаживал Ефим Чернов, старший мастер цеха. В периоды междуцарствий он автоматически становился начальником, в эти месяцы завод выполнял планы. Баянников подвел его к Игумнову, познакомил.
Увидев, что новенький одних с ним лет, узнав, что Игумнов пришел с улицы, а не из главка, старший мастер погладил мушкетерские усы и предупредил:
— На нашей работе нужны нервы.
Когда подошли к заводскому корпусу, продолжил пояснения:
— Первый этаж — механический цех. Сплошная пьянь. — Указал пальцем выше. — Второй этаж — инструментальный цех и часть механического. Пьянь с вывертами. Третий этаж — тарный цех, гальваника и малярка. Сюда не ходи: измажешься. — Палец поднялся еще выше. — Твой, монтажно-сборочный. Здесь — все вместе взятое и возведенное в квадрат.
Цех походил на актовый зал обычной московской школы. Справа от входа кабинет начальника цеха, против кабинета — склад комплектующихся изделий.
Запах расплавленной канифоли чувствовался еще на лестнице. Блоки монтировали за длинными столами, рабочие сидели в белых халатах. Слева от прохода участок сборки, здесь легонько постукивали молоточками. Чуть подальше наматывали катушки трансформаторов. Правый дальний угол огородили стеною из оргстекла.
— Регулировка.
Чернов старался побыстрее увести от нее Игумнова. Тот же заупрямился.
За стеклом происходило что-то любопытное. Три регулировщика, демонстративно бросив работу, сидели на подоконниках. От одного к другому носилась худенькая девушка, каждому всовывая какие-то листки бумаги.
— Что здесь происходит?
Чернов объяснил вполголоса. Слегка обросший мясом скелет — это Лида Майорова, инженер-нормировщик. Занята же она тем, что пытается вручить регулировщикам нерасцененные наряды. А те прибегли к испытанной тактике.
Надо им, предположим, за месяц отрегулировать сто блочков. Цех работает неритмично, блочки в регулировку поступают за неделю, за десять дней до конца месяца. Блочки, приборы, вся продукция — опытная, твердых расценок на нее нет. Регулировщики покопаются день-другой с блочком. Майорова по затраченному времени определяет стоимость регулировки одного блочка. К концу месяца регулировщики выкидывают в день по пять — семь блочков и предъявляют к оплате наряды на сумму, позволяющую им купить мотороллеры. Конфликт обычно разбирается самим директором, составляется аккордный договор, ребята получат по три-четыре куска и довольны.
— И все? — Игумнов удивился, продолжая смотреть в регулировку.
Инженер-нормировщик рыдала в углу. Один из регулировщиков успокаивал ее.
— Эти шуточки мне знакомы. Пойдем.
Чернов успел раньше его попасть в регулировку и предупредить. Игумнов сел на место утешавшего Лиду парнишки, попросил принести любой блок из выпускаемой серии. Другой регулировщик, с неприятным пухлым лицом, сорвался со стула, бросился вон, поставил перед Игумновым блочок, улыбнулся мерзко и вежливо. Нормировщица навсхлипываласъ, посморкалась и села рядом. Вдруг она вскочила, затрясла кулачком:
— Фомин! Ты зачем принес недомонтированный блок? На нем же нет бирки ОТК!
Третий регулировщик поднялся, по-стариковски кряхтя. Он был очень красив и, видимо, фотогеничен, трудно сказать, кого из кинокрасавцев он напоминал. Этот регулировщик положил на стол другой блочок и, возвращаясь на свое место, произнес по адресу Фомина: «Сука!» — сел при полном молчании всей регулировки, водрузил ноги на пористую резину, покрывавшую столы.
Через час Игумнов продемонстрировал отрегулированный блок.
— Я выведу среднюю сумму вашей зарплаты и буду платить ее, предложил Игумнов. — При условии, что никаких фокусов с нарядами не будет.
Перед обедом комплектовщица принесла на подпись требования на сто ламп 6НЗП и четыреста метров провода МГШВ-0,15. Чернов не отходил ни на шаг от Игумнова, он выгнал комплектовщицу, показал, где что лежит в ящиках стола.
— Требования подпиши. В этом месяце должны по плану сдать четыре комплекта СУ — сигнального устройства. Сделаем же полностью десять, шесть припрячем на май. Провод, как видишь, необходим, хотя месячный лимит на него исчерпан.
Две недели слушал Виталий умные разговоры в конторке экспериментального цеха, он многому там научился.
— Зачем же так нагло работать, — поучал он теперь старшего мастера.
— Припрятывать на май… Припрятанное — значит, краденое. Будем договариваться с главным диспетчером, искусственно создавать нехватку каких-либо изделий, а недоделанные блоки процентовать по нарядам. Никакая комиссия не придерется. Понятно? Это будет называться заделом на следующий месяц.
— Монтажники взвоют, — усомнился Чернов. — Если будем процентовать на все девяносто, зарплата получится очень большой, бухгалтерия не пропустит. А меньше — монтажники законно возмутятся.
— Каждый блок закрепляй за определенным монтажником. Ему-то безразлично, сейчас он получит деньги или в следующем месяце, сумма-то не изменится.
— Ясно. Понятно. То есть так: ничего нового нет.
— Не понимаю…
— Я так и делаю… и делал.
— Так какого ж…
— Человек ты новый, кто тебя знает…
— Наряды и требования забери себе. Я инженер, и неплохой, займусь техническими вопросами.
— Так бы сразу и сказал.
Чернов выволок из стола начальника цеха половину папок и унес к себе.
За стеной равномерно, как машина, гудел цех, и это не позволяло сидеть бесцельно. Виталий нашел описание радиометра, прочитал, посмотреть схему его не удалось.
К Виталию влетел перепуганный Чернов:
— Виталий Андреевич! Не отпускай ты ее — Ритку Станкевич! Я не подписываю заявление ей на отгул, а она шепчет: «Отпустите, ради бога, что угодно за это сделаю, хотите — отдамся!» Не отпускайте, у нее два блока недомонтировано.
Не успела за ним закрыться дверь, как впорхнула сама Ритка Станкевич полы халата разлетелись, юбочка плещется у коленок, хитрое смазливое личико разъярено.
— Я говорю ему — отпусти! У меня дело, Виталий Андреевич!
— Не могу.
Она выслушала отказ, приоткрыв рот. Подошла ближе.
— Отпустите, ради бога. Хотите — отдамся! Только отпустите.
— Согласен. — Виталий пригладил волосы. — Отдавайся.
Ритка хмыкнула. Уныло посмотрела в окно. Медленно застегнула халат и ушла.
— Часто она такие номера выкидывает? — спросил, смеясь, Виталий у Чернова.
— Ежемесячно, у этой стервы нет ничего святого.
— Святое — это твоя невинность?
— Ее скорее. К ней тут многие подбивались — безрезультатно.
— Весело живете…
— Куда уж… Набрали красоток. Заметил — все одна к одной, на конкурс красоты посылать можно. Набирал Трайнин, первый начальник цеха, у него губа не дура, а до тебя здесь был Константин Христофорович Валиоди, не то узбек, не то грек какой-то… Одессит. Тоже любил окружать себя предметами роскоши.
Не-е, ты не подумай плохого, он свою жену на два батальона красоток не сменяет, оригинальный начальник…
Они стояли в проходе, говорили тихо. Монтажники и монтажницы справа, слесари-сборщики слева выжидательно поглядывали на них, прикидывали, что сулит им этот, по-видимому, важный разговор, что нового и необычного принесет с собой очередной начальник.
Чернов холил мушкетерские усы — это уже перестало вызывать раздражение.
— Мастер на сборке Яков Иванович Сараев, одновременно и диспетчер, бегает где-то по цехам, что-то вышибает… Диспетчером до него был Мишель Стригунов, умнейшая голова, но пил, как лошадь, выгнали по сорок седьмой, Баянников люто его ненавидел. Чтоб полностью просветить тебя, покажу еще одну… — Чернов не решился на слово, сделал паузу. — Технолог цеха Нинель Сарычева, не вздумай называть ее Ниной. Нинель Владимировна. Я, признаюсь, слабохарактерный парень, на меня можно надавить слезой и криком. Я поэтому перестал на нее жаловаться. Все запустила, не высыпается она, что ли…
Начнет составлять технологическую карту сборки — и бросит, и затеряет…
Вот она, кстати, проспалась, вылезла на свет божий… По сборочному участку прошла, кутаясь в шаль, невысокая женщина.
— Мерзнет, бедняжка, от безделья…. Муженек у нее работает в главке, а то бы давно вылетела отсюда.
— Вылетит, — обещал Виталий. — Этот пижон, который ноги на стол…
— Валентин Сорин. Он не пижон в смысле ног… Служил на тральщике, какой-то идиот не положил на пол радиорубки линолеум, а под полом машинное отделение, вот он и приучился поднимать ноги на стол. Мальчишка это Юра Крамарев, сосунок, но в радиотехнике разбирается здорово. Фомин муторный какой-то тип, спирт ему на руки не давай, через Валентина, тот поскромнее, не пьет…
— Тебе не кажется, что нужен еще один регулировщик?
— Давно кажется. Трудно найти. Голову надо иметь для такой работы и терпение, каждый месяц новые приборы, разработчикам наплевать на все, отправят схемы и думают, что усилители или еще что там работают, а усилители-то и не хотят работать…
Чернов рассказал много еще интересного и любопытного. В заключение спросил:
— Ну как, не откажешься руководить нами?
Ответил Виталий не сразу. Ритка Станкевич, истошно вопя, требовала справедливости, кричала, что не будет работать, пока не найдутся ее бокорезы.
— Наоборот, горю желанием.
Вечером появился мастер сборочного участка. Чернов подозвал его к себе.
— Яша, хозяин пришел. Скоро нам станет легче. Такого проходимца я еще не встречал, в институтах их теперь, что ли, готовят… Все знает, все тонкости, тот еще тип, с ним мы не пропадем, прогрессивку каждый месяц получать будем, на баб не падкий, выпить, видно, не дурак, кажется, нам повезло.
Яков Иванович, вдрызг разругавшийся со всеми мастерами первого цеха, протянул с облегчением:
— Пора уж…
25
Виктор Антонович Баянников сам привел нового регулировщика в цех и сказал Сорину:
— Валентин, это Александр Петров… Расскажи ему, чем вы здесь занимаетесь.
Сорин снял со стола ноги, Крамарев улыбнулся с детской приветливостью, а третий регулировщик, Фомин, воровато выглянул из своего угла и вновь скрылся.
Новичок, чем-то смущенный, был в драном свитере, только что полученный халат держал на сгибе руки, старался ни на кого не смотреть. Ему отвели место у крайнего окна.
— Чепухой занимаемся, — объяснил ему Сорин. — Как знаешь, есть четыре типа ядерных излучений: альфа, бета, гамма и нейтронное. Институт разрабатывает, а цех делает приборы для их обнаружения и измерения индикаторы, дозиметры, радиометры… Все они в сыром виде идут к нам, в регулировку, иначе — настройку… Ну, и попутно — усилители разные, рентгенометры. Понял?.. Как у тебя с образованием?
— Кое-что наскребется…
— Где до нас работал?
— Где придется… Выбор богатый.
До обеда Петров не работал. Получил приборы для настройки, монтажный инструмент. Сидел у своего окна с паяльником, прислушивался к разговорам.
Потом Сорин поставил перед ним блок.
— Усилитель, «Эвкалипт» называется, для врачей. Усиливает шум сердца.
Постарайся к вечеру сдать в ОТК.
— Ага, — сказал Петров и развернул принципиальную схему. Сорин стоял рядом до тех пор, пока не убедился, что новичок работает вполне квалифицированно.
26
Только далекий от производства человек мог решить, что все в регулировке совершаемое и концом месяца обозначенное плод чьего-то злого умысла или результат нерасчетливости, халатности.
Четверо регулировщиков предавались — каждый по-своему — краткому и вынужденному безделью. Их квалификация вне подозрений, они согласны работать днем и ночью, в конце и начале месяца, и, значит, не их вина, если три оставшиеся «Эвкалипта» не поддаются настройке. Ни угрозы, ни взывания к совести не пугали регулировщиков. Сорин курил. Во всем подражавший ему Крамарев на этот раз почитывал скромно журнальчик, потому что за спиной его сидел директор. Фомин спрятался в углу, он не любил попадаться начальству на глаза, он вообще не любил начальства, которое, по его мнению, жило глупо: могло на большие деньги пить круглые сутки, но не пило, обладало поэтому особым нюхом, чуяло запашок издалека.
Четвертый, Петров, размеренно шагал по комнате от окна к окну и негромко насвистывал мелодию — набор звуков, выражавших что-то бесконечно удаленное от того, что совершалось в регулировке. Мелодия шла на фоне пронзительного стрекотания самодельного гамма-индикатора. Настроил его Сорин очень тонко, и индикатор срывался на визг от лучей солнца. Сейчас оно уже зашло за дома, но «светил» институтский корпус.
Три широкополосных усилителя, окрещенных «Эвкалиптами», не поддавались регулировке, до конца месяца оставалось шесть часов, но в комнате говорили не об этом. Разработчик усилителей Дима Синников рассказывал своему однокурснику Игумнову о недавней женитьбе. Его начальник, вернее начальница, часто поправляя гребень в пышных волосах, объясняла директору причину рекламаций из Индии на заводские альфа-радиометры. Хлорвиниловая оплетка монтажных проводов понравилась тамошним муравьям, и они с удовольствием едят ее. К объяснениям прислушивался Светланов, начальник ОТК, по привычке переводя в уме дамскую дребедень на язык науки, преобразовывая эту болтовню в рецепты пропитки монтажа, в поиски нужных химикалиев. В сторонке безмолвно скучали те, кому положено в последние дни месяца позже всех уходить с работы, — оба мастера, заведующий складом готовой продукции, начальник бюро цехового контроля (БЦК), монтажник — этот для срочной переделки «Эвкалиптов», если потребуется.
— Петров! Ты прекратишь этот свист?
Голос директора тих и невыразителен. Как опытный военачальник, он, Труфанов, знает, что нервировать подчиненных накануне решительного сражения не следует. Петров, продолжая высвистывать, дошел до окна, выглянул, свист пропал в уличных шумах. Спугнутый директором Крамарев засуетился, включил «Эвкалипт», отошел к Сорину, позволяя всем смотреть на строптивый усилитель.
Низко загудел трансформатор, рыкнул и замер электромеханический счетчик импульсов, лампы нагревались… Вдруг счетчик завыл, черная стрелка равномерно и быстро забегала по циферблату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
— Начальник основного, выпускного, цеха завода, второго цеха, как мы его называем, — осторожно сказал Виктор Антонович. — В нем производится сборка, монтаж и регулировка выпускаемой радиоаппаратуры. Завод опытный, создает приборы по чертежам НИИ… Вы, по существу, будете заместителем директора НИИ по производству. Поработаете несколько месяцев, приглядитесь.
Понравится — останетесь, нет — перейдете в НИИ. Согласны? В денежном отношении мы вас не обидим…
Он подавал слова легко, небрежно, убеждал тоном своим в не такой уж значимости предлагаемой работы: с ней любой справится.
— Я согласен. — Виталий разжал зубы. — Что еще от меня требуется кроме анкеты и заявления?
— Пустяки: две фотокарточки пять на четыре.
Виталий положил их на стол. Он согласился бы с любой должностью в этом НИИ. Перспективно и заманчиво. Пора кончать проводы собственной исключительности. Надо вгрызаться в жизнь. Смешно: двадцать пять лет — и уже на бобах.
— Погуляйте в холле, я постараюсь немедленно подписать приказ.
Виктор Антонович без стука, без кивка секретарши нарушил уединение директора НИИ и опытного завода Анатолия Васильевича Труфанова.
— И кого ты мне только подсовываешь? — удивился директор, изучив «документик». — Карьерист, рвач, кляузник, неуч, грубиян, прогульщик и пьяница… Нет, такие мне не нужны.
Считая вопрос решенным, он полез за чем-то в стол, но Баянников хорошо знал своего шефа, знал, что шеф охотнее работает с людьми, чья репутация подмочена. С такими людьми Труфанов сворачивает горы, с такими людьми и Баянникову работать легче.
— Подумай, Анатолий, подумай… Характеристика — это еще не все, да она, между нами говоря, ложь от начала до конца.
Труфанов исподлобья, продолжая копаться в столе, глянул на него.
Медленно задвинул ящик.
— Парень-то ничего?
— Вполне.
— Потянет?
— Свободно.
— С народом управится?
— Запросто. Язык у него подвешен. Это тот самый Игумнов, который… — Баянников, по-дружески наклонившись, прошептал что-то в ухо директору Директор НИИ и завода смеялся редко, чувства утаивал, не позволял им выглядывать. Но когда ему напомнили уже дошедшее до него ругательство, он расхохотался.
— Так это тот? Ну, удружил, Виктор, ты мне… Такого матерщинника…
Ладно, бери.
24
По холлу, косясь на Игумнова, расхаживал Ефим Чернов, старший мастер цеха. В периоды междуцарствий он автоматически становился начальником, в эти месяцы завод выполнял планы. Баянников подвел его к Игумнову, познакомил.
Увидев, что новенький одних с ним лет, узнав, что Игумнов пришел с улицы, а не из главка, старший мастер погладил мушкетерские усы и предупредил:
— На нашей работе нужны нервы.
Когда подошли к заводскому корпусу, продолжил пояснения:
— Первый этаж — механический цех. Сплошная пьянь. — Указал пальцем выше. — Второй этаж — инструментальный цех и часть механического. Пьянь с вывертами. Третий этаж — тарный цех, гальваника и малярка. Сюда не ходи: измажешься. — Палец поднялся еще выше. — Твой, монтажно-сборочный. Здесь — все вместе взятое и возведенное в квадрат.
Цех походил на актовый зал обычной московской школы. Справа от входа кабинет начальника цеха, против кабинета — склад комплектующихся изделий.
Запах расплавленной канифоли чувствовался еще на лестнице. Блоки монтировали за длинными столами, рабочие сидели в белых халатах. Слева от прохода участок сборки, здесь легонько постукивали молоточками. Чуть подальше наматывали катушки трансформаторов. Правый дальний угол огородили стеною из оргстекла.
— Регулировка.
Чернов старался побыстрее увести от нее Игумнова. Тот же заупрямился.
За стеклом происходило что-то любопытное. Три регулировщика, демонстративно бросив работу, сидели на подоконниках. От одного к другому носилась худенькая девушка, каждому всовывая какие-то листки бумаги.
— Что здесь происходит?
Чернов объяснил вполголоса. Слегка обросший мясом скелет — это Лида Майорова, инженер-нормировщик. Занята же она тем, что пытается вручить регулировщикам нерасцененные наряды. А те прибегли к испытанной тактике.
Надо им, предположим, за месяц отрегулировать сто блочков. Цех работает неритмично, блочки в регулировку поступают за неделю, за десять дней до конца месяца. Блочки, приборы, вся продукция — опытная, твердых расценок на нее нет. Регулировщики покопаются день-другой с блочком. Майорова по затраченному времени определяет стоимость регулировки одного блочка. К концу месяца регулировщики выкидывают в день по пять — семь блочков и предъявляют к оплате наряды на сумму, позволяющую им купить мотороллеры. Конфликт обычно разбирается самим директором, составляется аккордный договор, ребята получат по три-четыре куска и довольны.
— И все? — Игумнов удивился, продолжая смотреть в регулировку.
Инженер-нормировщик рыдала в углу. Один из регулировщиков успокаивал ее.
— Эти шуточки мне знакомы. Пойдем.
Чернов успел раньше его попасть в регулировку и предупредить. Игумнов сел на место утешавшего Лиду парнишки, попросил принести любой блок из выпускаемой серии. Другой регулировщик, с неприятным пухлым лицом, сорвался со стула, бросился вон, поставил перед Игумновым блочок, улыбнулся мерзко и вежливо. Нормировщица навсхлипываласъ, посморкалась и села рядом. Вдруг она вскочила, затрясла кулачком:
— Фомин! Ты зачем принес недомонтированный блок? На нем же нет бирки ОТК!
Третий регулировщик поднялся, по-стариковски кряхтя. Он был очень красив и, видимо, фотогеничен, трудно сказать, кого из кинокрасавцев он напоминал. Этот регулировщик положил на стол другой блочок и, возвращаясь на свое место, произнес по адресу Фомина: «Сука!» — сел при полном молчании всей регулировки, водрузил ноги на пористую резину, покрывавшую столы.
Через час Игумнов продемонстрировал отрегулированный блок.
— Я выведу среднюю сумму вашей зарплаты и буду платить ее, предложил Игумнов. — При условии, что никаких фокусов с нарядами не будет.
Перед обедом комплектовщица принесла на подпись требования на сто ламп 6НЗП и четыреста метров провода МГШВ-0,15. Чернов не отходил ни на шаг от Игумнова, он выгнал комплектовщицу, показал, где что лежит в ящиках стола.
— Требования подпиши. В этом месяце должны по плану сдать четыре комплекта СУ — сигнального устройства. Сделаем же полностью десять, шесть припрячем на май. Провод, как видишь, необходим, хотя месячный лимит на него исчерпан.
Две недели слушал Виталий умные разговоры в конторке экспериментального цеха, он многому там научился.
— Зачем же так нагло работать, — поучал он теперь старшего мастера.
— Припрятывать на май… Припрятанное — значит, краденое. Будем договариваться с главным диспетчером, искусственно создавать нехватку каких-либо изделий, а недоделанные блоки процентовать по нарядам. Никакая комиссия не придерется. Понятно? Это будет называться заделом на следующий месяц.
— Монтажники взвоют, — усомнился Чернов. — Если будем процентовать на все девяносто, зарплата получится очень большой, бухгалтерия не пропустит. А меньше — монтажники законно возмутятся.
— Каждый блок закрепляй за определенным монтажником. Ему-то безразлично, сейчас он получит деньги или в следующем месяце, сумма-то не изменится.
— Ясно. Понятно. То есть так: ничего нового нет.
— Не понимаю…
— Я так и делаю… и делал.
— Так какого ж…
— Человек ты новый, кто тебя знает…
— Наряды и требования забери себе. Я инженер, и неплохой, займусь техническими вопросами.
— Так бы сразу и сказал.
Чернов выволок из стола начальника цеха половину папок и унес к себе.
За стеной равномерно, как машина, гудел цех, и это не позволяло сидеть бесцельно. Виталий нашел описание радиометра, прочитал, посмотреть схему его не удалось.
К Виталию влетел перепуганный Чернов:
— Виталий Андреевич! Не отпускай ты ее — Ритку Станкевич! Я не подписываю заявление ей на отгул, а она шепчет: «Отпустите, ради бога, что угодно за это сделаю, хотите — отдамся!» Не отпускайте, у нее два блока недомонтировано.
Не успела за ним закрыться дверь, как впорхнула сама Ритка Станкевич полы халата разлетелись, юбочка плещется у коленок, хитрое смазливое личико разъярено.
— Я говорю ему — отпусти! У меня дело, Виталий Андреевич!
— Не могу.
Она выслушала отказ, приоткрыв рот. Подошла ближе.
— Отпустите, ради бога. Хотите — отдамся! Только отпустите.
— Согласен. — Виталий пригладил волосы. — Отдавайся.
Ритка хмыкнула. Уныло посмотрела в окно. Медленно застегнула халат и ушла.
— Часто она такие номера выкидывает? — спросил, смеясь, Виталий у Чернова.
— Ежемесячно, у этой стервы нет ничего святого.
— Святое — это твоя невинность?
— Ее скорее. К ней тут многие подбивались — безрезультатно.
— Весело живете…
— Куда уж… Набрали красоток. Заметил — все одна к одной, на конкурс красоты посылать можно. Набирал Трайнин, первый начальник цеха, у него губа не дура, а до тебя здесь был Константин Христофорович Валиоди, не то узбек, не то грек какой-то… Одессит. Тоже любил окружать себя предметами роскоши.
Не-е, ты не подумай плохого, он свою жену на два батальона красоток не сменяет, оригинальный начальник…
Они стояли в проходе, говорили тихо. Монтажники и монтажницы справа, слесари-сборщики слева выжидательно поглядывали на них, прикидывали, что сулит им этот, по-видимому, важный разговор, что нового и необычного принесет с собой очередной начальник.
Чернов холил мушкетерские усы — это уже перестало вызывать раздражение.
— Мастер на сборке Яков Иванович Сараев, одновременно и диспетчер, бегает где-то по цехам, что-то вышибает… Диспетчером до него был Мишель Стригунов, умнейшая голова, но пил, как лошадь, выгнали по сорок седьмой, Баянников люто его ненавидел. Чтоб полностью просветить тебя, покажу еще одну… — Чернов не решился на слово, сделал паузу. — Технолог цеха Нинель Сарычева, не вздумай называть ее Ниной. Нинель Владимировна. Я, признаюсь, слабохарактерный парень, на меня можно надавить слезой и криком. Я поэтому перестал на нее жаловаться. Все запустила, не высыпается она, что ли…
Начнет составлять технологическую карту сборки — и бросит, и затеряет…
Вот она, кстати, проспалась, вылезла на свет божий… По сборочному участку прошла, кутаясь в шаль, невысокая женщина.
— Мерзнет, бедняжка, от безделья…. Муженек у нее работает в главке, а то бы давно вылетела отсюда.
— Вылетит, — обещал Виталий. — Этот пижон, который ноги на стол…
— Валентин Сорин. Он не пижон в смысле ног… Служил на тральщике, какой-то идиот не положил на пол радиорубки линолеум, а под полом машинное отделение, вот он и приучился поднимать ноги на стол. Мальчишка это Юра Крамарев, сосунок, но в радиотехнике разбирается здорово. Фомин муторный какой-то тип, спирт ему на руки не давай, через Валентина, тот поскромнее, не пьет…
— Тебе не кажется, что нужен еще один регулировщик?
— Давно кажется. Трудно найти. Голову надо иметь для такой работы и терпение, каждый месяц новые приборы, разработчикам наплевать на все, отправят схемы и думают, что усилители или еще что там работают, а усилители-то и не хотят работать…
Чернов рассказал много еще интересного и любопытного. В заключение спросил:
— Ну как, не откажешься руководить нами?
Ответил Виталий не сразу. Ритка Станкевич, истошно вопя, требовала справедливости, кричала, что не будет работать, пока не найдутся ее бокорезы.
— Наоборот, горю желанием.
Вечером появился мастер сборочного участка. Чернов подозвал его к себе.
— Яша, хозяин пришел. Скоро нам станет легче. Такого проходимца я еще не встречал, в институтах их теперь, что ли, готовят… Все знает, все тонкости, тот еще тип, с ним мы не пропадем, прогрессивку каждый месяц получать будем, на баб не падкий, выпить, видно, не дурак, кажется, нам повезло.
Яков Иванович, вдрызг разругавшийся со всеми мастерами первого цеха, протянул с облегчением:
— Пора уж…
25
Виктор Антонович Баянников сам привел нового регулировщика в цех и сказал Сорину:
— Валентин, это Александр Петров… Расскажи ему, чем вы здесь занимаетесь.
Сорин снял со стола ноги, Крамарев улыбнулся с детской приветливостью, а третий регулировщик, Фомин, воровато выглянул из своего угла и вновь скрылся.
Новичок, чем-то смущенный, был в драном свитере, только что полученный халат держал на сгибе руки, старался ни на кого не смотреть. Ему отвели место у крайнего окна.
— Чепухой занимаемся, — объяснил ему Сорин. — Как знаешь, есть четыре типа ядерных излучений: альфа, бета, гамма и нейтронное. Институт разрабатывает, а цех делает приборы для их обнаружения и измерения индикаторы, дозиметры, радиометры… Все они в сыром виде идут к нам, в регулировку, иначе — настройку… Ну, и попутно — усилители разные, рентгенометры. Понял?.. Как у тебя с образованием?
— Кое-что наскребется…
— Где до нас работал?
— Где придется… Выбор богатый.
До обеда Петров не работал. Получил приборы для настройки, монтажный инструмент. Сидел у своего окна с паяльником, прислушивался к разговорам.
Потом Сорин поставил перед ним блок.
— Усилитель, «Эвкалипт» называется, для врачей. Усиливает шум сердца.
Постарайся к вечеру сдать в ОТК.
— Ага, — сказал Петров и развернул принципиальную схему. Сорин стоял рядом до тех пор, пока не убедился, что новичок работает вполне квалифицированно.
26
Только далекий от производства человек мог решить, что все в регулировке совершаемое и концом месяца обозначенное плод чьего-то злого умысла или результат нерасчетливости, халатности.
Четверо регулировщиков предавались — каждый по-своему — краткому и вынужденному безделью. Их квалификация вне подозрений, они согласны работать днем и ночью, в конце и начале месяца, и, значит, не их вина, если три оставшиеся «Эвкалипта» не поддаются настройке. Ни угрозы, ни взывания к совести не пугали регулировщиков. Сорин курил. Во всем подражавший ему Крамарев на этот раз почитывал скромно журнальчик, потому что за спиной его сидел директор. Фомин спрятался в углу, он не любил попадаться начальству на глаза, он вообще не любил начальства, которое, по его мнению, жило глупо: могло на большие деньги пить круглые сутки, но не пило, обладало поэтому особым нюхом, чуяло запашок издалека.
Четвертый, Петров, размеренно шагал по комнате от окна к окну и негромко насвистывал мелодию — набор звуков, выражавших что-то бесконечно удаленное от того, что совершалось в регулировке. Мелодия шла на фоне пронзительного стрекотания самодельного гамма-индикатора. Настроил его Сорин очень тонко, и индикатор срывался на визг от лучей солнца. Сейчас оно уже зашло за дома, но «светил» институтский корпус.
Три широкополосных усилителя, окрещенных «Эвкалиптами», не поддавались регулировке, до конца месяца оставалось шесть часов, но в комнате говорили не об этом. Разработчик усилителей Дима Синников рассказывал своему однокурснику Игумнову о недавней женитьбе. Его начальник, вернее начальница, часто поправляя гребень в пышных волосах, объясняла директору причину рекламаций из Индии на заводские альфа-радиометры. Хлорвиниловая оплетка монтажных проводов понравилась тамошним муравьям, и они с удовольствием едят ее. К объяснениям прислушивался Светланов, начальник ОТК, по привычке переводя в уме дамскую дребедень на язык науки, преобразовывая эту болтовню в рецепты пропитки монтажа, в поиски нужных химикалиев. В сторонке безмолвно скучали те, кому положено в последние дни месяца позже всех уходить с работы, — оба мастера, заведующий складом готовой продукции, начальник бюро цехового контроля (БЦК), монтажник — этот для срочной переделки «Эвкалиптов», если потребуется.
— Петров! Ты прекратишь этот свист?
Голос директора тих и невыразителен. Как опытный военачальник, он, Труфанов, знает, что нервировать подчиненных накануне решительного сражения не следует. Петров, продолжая высвистывать, дошел до окна, выглянул, свист пропал в уличных шумах. Спугнутый директором Крамарев засуетился, включил «Эвкалипт», отошел к Сорину, позволяя всем смотреть на строптивый усилитель.
Низко загудел трансформатор, рыкнул и замер электромеханический счетчик импульсов, лампы нагревались… Вдруг счетчик завыл, черная стрелка равномерно и быстро забегала по циферблату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32