Мне придется вызвать обоих на допрос и разорвать в клочья.
– Вот и сделай это, – ответил Катон, в глазах которого появился блеск.
– И в итоге мы все равно проиграем, поскольку, если судьи и симпатизируют кому-то больше, чем воссоединившимся любовникам, то только детям, а она – и то, и другое. Что касается тебя, то ты превратишься в посмешище для всего Рима.
– Ты думаешь, меня волнует, что будут говорить обо мне люди? – насмешливо проговорил Катон.
– Но даже если мы выиграем, только представь, во что это выльется. Ты за волосы потащишь рыдающую и брыкающуюся Лепиду из суда, а затем по городским улицам – в ее новый супружеский дом. Это будет скандал года.
– Вот до какого унижения мы докатились! – с горечью воскликнул Катон. – Честный человек должен отступиться, чтобы торжествовал мерзавец? И это – правосудие Рима? – Он поднялся на ноги. – Мне нужен юрист из стали, и если мне не удастся найти такого, клянусь, я сам выступлю обвинителем.
– Сядь, Катон, – мягко сказал Цицерон. Тот даже не пошевелился, и Цицерон повторил: – Сядь, Катон, и я расскажу тебе кое-что о правосудии.
Катон, поколебавшись, опустился на краешек стула, чтобы вскочить при первом же намеке на то, что его убеждения подвергаются унижению.
– Выслушай совет человека, который старше тебя на десять лет. Ты не должен действовать так прямолинейно. Очень часто самые выигрышные и важные дела даже не доходят до суда. Твое дело, как мне кажется, из их числа. Дай мне время подумать о том, что я мог бы сделать.
– А если у тебя ничего не получится?
– Тогда ты будешь действовать по собственному усмотрению.
После того как юноша ушел, Цицерон сказал мне:
– Этот молодой человек ищет возможности проверить свои принципы на прочность столь же рьяно, как пьяный в трактире нарывается на драку.
Но, как бы то ни было, Катон дал согласие на то, чтобы Цицерон от его имени вел переговоры со Сципионом, и мой хозяин радовался как ребенок, поскольку таким образом он получил возможность исследовать аристократов с более близкого расстояния. В Риме не было другого человека с такой знатной родословной, какая была у Квинта Цецилия Метелла Пия Сципиона Насика.
Слово Насика означало «острый нос», и этот парень действительно умел держать нос по ветру, поскольку был не только родным сыном Сципиона, но и приемным сыном Метелла Пия, титулованного главы рода Метеллов. Отец и его приемный сын лишь недавно вернулись из Испании и в настоящее время находились в огромном загородном поместье Пия возле Тибура. Они намеревались появиться в городе в двадцать девятый день декабря, сопровождая Помпея на триумфальной церемонии. Цицерон решил встретиться с Насикой на следующий день после этого.
И вот двадцать девятый день наконец настал, и что это был за день! Рим не видывал таких торжеств со времен Суллы. Стоя возле Триумфальных ворот, я наблюдал за происходящим, и мне казалось, что вдоль Священной дороги выстроился весь город.
Первыми через Триумфальные ворота с Марсова поля вошли все до единого сенаторы, включая Цицерона. Во главе этой процессии шли консулы и другие магистраты. Затем показались трубачи, дующие в фанфары, а следом за ними – носилки и повозки, на которых несли и везли захваченные в Испании трофеи: золото и серебро в монетах и слитках, оружие, статуи, картины, вазы, мебель, самоцветы, гобелены, а еще – деревянные макеты городов, которые покорил и разграбил Помпей. Над каждым из них был плакат с названием города и именами его видных жителей, убитых Помпеем. После этого медленной поступью прошли огромные белые жертвенные быки с позолоченными рогами, украшенные лентами и гирляндами из цветов. Их вели жрецы и юноши. Следом за быками устало прошествовали слоны – геральдический символ рода Метеллов, а за ними – запряженные буйволами повозки с клетками, в которых рычали и бросались на железные прутья дикие звери с гор Испании. Затем настала очередь оружия и знамен разбитых повстанцев, а потом, закованные в цепи, появились и они сами – поверженные последователи Сертория и Перперны. Послы, представляющие союзников Рима, пронесли регалии и богатые подношения, а после них через Триумфальные ворота прошли двенадцать ликторов императора. Их фасции были увиты лавровыми гирляндами.
И вот под крики толпы в воротах появилась бочкообразная, инкрустированная драгоценными каменьями и запряженная четверкой белоснежных коней императорская колесница, в которой стоял сам Помпей. На нем была украшенная пальмовыми ветвями туника и пурпурная тога с золотой вышивкой. В правой руке он держал лавровую ветвь, а в левой – скипетр из слоновой кости с изображением орла. Чело триумфатора венчал венок из дельфийского лавра, а его мужественное лицо было выкрашено красной краской. В этот день он воистину являлся воплощением Юпитера. Рядом с Помпеем стоял его восьмилетний сын, златовласый Гней, а позади – раб, который через равные промежутки времени шептал ему на ухо: «Помни, ты всего лишь человек!»
Позади колесницы императора на черном боевом коне ехал старый Метелл Пий с повязкой на ноге – свидетельством о ране, полученной в битве. Рядом с ним был Сципион, красивый молодой человек двадцати четырех лет. «Неудивительно, что Лепида предпочла его Катону!» – подумал я. Следом за этими двумя ехали командиры легионов, включая Авла Габиния, а потом – всадники и конники, доспехи которых матово отсвечивали под тусклым декабрьским солнцем. И наконец наступил черед пехоты – легионов Помпея, маршировавших колоннами в полном боевом облачении. От поступи тысяч и тысяч опаленных солнцем ветеранов, казалось, дрожала земля. Они во всю глотку орали «Io Triumphe» – возглас, которым приветствуют триумфатора, распевали гимны богам и малопристойные песни, в которых их главнокомандующий грубо высмеивался. В такой день, как сегодня, им было разрешено такое, поскольку считалось, что это умерит гордость триумфатора и она не будет раздражать богов.
Грандиозное шествие продолжалось несколько часов. От Марсова поля колонна прошла через Триумфальные ворота, Фламиниев цирк и Большой цирк, вокруг Палатина и по Священной улице – на Капитолий, к храму Юпитера Сильнейшего и Величайшего. Там Помпей поднялся по ступеням храма и заколол жертвенных животных. Самых знатных пленников тем временем отвели в Карцер и предали смерти посредством удушения. Разве можно было придумать концовку лучше? В этот день закончился военный империй победителя, а вместе с ним – жизни побежденных.
Я слышал рев толпы со стороны храма Юпитера, но не пошел туда и остался у Триумфальных ворот, желая посмотреть, как сюда пожалует Красс за полагающимися ему овациями. Он постарался извлечь из своей части торжества максимум, величаво шествуя рядом со своим сыном, но, несмотря на все усилия его доверенных лиц, которые отчаянно пытались разогреть энтузиазм толпы, после пышной процессии Помпея это все же было довольно жалкое зрелище. В душе он наверняка негодовал, лавируя между кучами лошадиного и слоновьего дерьма, оставшегося на дороге после шествия его коллеги-консула. У него и пленников-то было совсем мало, поскольку большую их часть он, поторопившись, неосмотрительно распял на Аппиевой дороге.
На следующий день Цицерон отправился в дом Сципиона, взяв с собой меня и приказав мне захватить коробку для документов. Это был его излюбленный прием, с помощью которого ему нередко удавалось запугать противника. Никаких улик, свидетельств и документов против Сципиона у нас не было, поэтому я без разбора накидал в коробку какие-то старые, никчемные свитки.
Дом Сципиона находился на Священной дороге, где располагалось также множество лавок. Однако это не были обычные лавки, каких в Риме большинство. Здесь продавались уникальные драгоценности, разложенные на прилавках под толстыми решетками. Нашего прихода ожидали, поскольку Цицерон загодя отправил Сципиону уведомление о том, что желает с ним встретиться, и слуга незамедлительно провел нас в атриум хозяйского дома. Этот дом называли одним из чудес Рима, и он действительно – даже в те времена – являлся таковым. Сципион мог проследить своих предков в глубь веков до одиннадцатого колена, причем девять поколений его рода произвели на свет консулов. На стенах рядами висели типовые маски Сципионов, причем некоторым из них, потемневшим от дыма и сажи, было по несколько сотен лет, и от них исходил тонкий и сухой аромат пыли и благовоний – запах самой древности. Впоследствии в результате усыновления Сципиона Пием в атриуме добавится еще шесть консульских масок.
Цицерон ходил вдоль стен, читая надписи под каждой маской. Самой старой из масок исполнилось триста двадцать пять лет, и, естественно, это была маска победителя Ганнибала, Сципиона Африканского, перед которым Цицерон благоговел, и поэтому застыл перед маской на несколько долгих минут. Это было благородное, чуткое лицо – гладкое, без морщин, какое-то неземное. В нем угадывалась скорее душа, нежели плоть и кровь.
– И этого человека, естественно, погубил прапрадед нашего нынешнего клиента, – сказал Цицерон. – В жилах Катона течет не кровь, а упрямство, причем упрямство, растянувшееся на века.
Вернулся слуга, и мы проследовали за ним в таблинум. Молодой Сципион возлежал на ложе в окружении десятков ценнейших предметов: статуй, бюстов, рулонов ковров и других поистине драгоценных вещей. Это помещение напоминало погребальную камеру какого-нибудь восточного монарха. Когда вошел Цицерон, он не потрудился встать, что само по себе являлось оскорблением по отношению к сенатору, и даже не предложил гостю сесть. Тягучим голосом, не меняя позы, юный Сципион осведомился о цели его визита.
Цицерон не замедлил удовлетворить его любопытство, вежливо, но твердо сообщив ему, что дело Катона, с его точки зрения, представляется беспроигрышным, поскольку тот не только обручен с юной дамой, но и является ее официальным опекуном. Он указал на коробку для документов, которую я, словно мальчик на побегушках, держал перед собой, и стал перечислять юридические прецеденты. Закончил он сообщением о том, что Катон намерен вынести это дело на рассмотрение суда по делам о вымогательстве, а заодно потребовать, чтобы юной даме было официально запрещено поддерживать любые контакты с лицами, имеющими хоть какое-то отношение к данному делу. По словам Цицерона, у Сципиона оставался единственный способ избежать всенародного позора – отказаться от своих притязаний на юную даму.
– Он, наверное, чокнугый? – апатично спросил Сципион и откинулся на своем ложе, заложив руки под голову и улыбаясь расписному потолку.
– Это твой единственный ответ?
– Нет, – ответил Сципион. – Вот мой единственный ответ. Лепида!
И сразу же после этого из-за переносной ширмы, за которой она, видимо, находилась все это время, появилась застенчивая девушка и, грациозно пройдя через комнату, остановилась у ложа Сципиона и взяла его за руку.
– Это моя жена. Мы поженились вчера вечером. То, что ты видишь здесь, это свадебные подарки от наших друзей. Помпей Великий пришел на нашу свадьбу после жертвоприношений и стал свидетелем.
– Даже если бы свидетелем на вашей свадьбе был сам Юпитер, – едко парировал Цицерон, – это не сделало бы церемонию законной. – По тому, как слегка опустились плечи Цицерона, стало ясно: он понял, что теряет контроль над ситуацией. Юристы говорят, что богатство – это девять десятых успеха в любом судебном деле. Что касается Сципиона, то у него было не только богатство, но и, по-видимому, горячая поддержка со стороны его новоиспеченной жены. – Что ж, – проговорил Цицерон, рассматривая свадебные подарки, – в таком случае позвольте мне поздравить вас обоих. Если не от имени моего клиента, то хотя бы от своего. А в качестве свадебного подарка я постараюсь убедить Катона в том, чтобы он примирился с реальностью.
– Это стало бы самым дорогим подарком из всех, которые я когда-либо получал, – ответил Сципион.
– Мой двоюродный брат, в сущности, очень добрый человек, – сказала Лепида. – Передайте ему мои самые лучшие пожелания. Я уверена, что однажды мы с ним обязательно помиримся.
– Непременно, – пообещал Цицерон с вежливым поклоном, повернулся и уже собрался было уходить, как вдруг резко остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. – Какая изумительная вещь! – воскликнул он. – Настоящее чудо!
Взгляд его был устремлен на бронзовую статую обнаженного Аполлона размером примерно в половину человеческого роста. Греческий бог играл на лире и являл собой воплощение утонченности и красоты. Он словно только что танцевал и вдруг застыл, не успев закончить какое-то изящное па. Все детали изваяния были выполнены с изумительной, поистине ювелирной точностью; на его голове можно было рассмотреть каждый волосок. На бедре Аполлона маленькими серебряными буквами значилось имя: Мирон.
– Ах, это, – безразличным тоном откликнулся Сципион. – Эта статуя была подарена какому-то храму одним из моих прославленных предков, Сципионом Африканским. А что, она тебе известна?
– Если я не ошибаюсь, это – статуя из храма Эскулапа в Агригенте.
– Точно, теперь и я вспомнил, – подтвердил Сципион. – Это в Сицилии. Веррес отобрал ее у жрецов и подарил мне вчера вечером.
* * *
Вот так Цицерон узнал о том, что Веррес вернулся в Рим и уже раскидывает по городу щупальца подкупа.
– Тварь! – сжимая и разжимая кулаки, восклицал Цицерон, когда мы вышли на улицу. – Тварь! Тварь! Тварь!
У него были все основания беспокоиться, поскольку, если Веррес подарил юному Сципиону статую работы Мирона, можно было только догадываться, сколь щедрые взятки он всучил Гортензию, братьям Метеллам и другим своим влиятельным союзникам в Сенате. А ведь именно из этих людей будет состоять суд, если ему вообще суждено иметь место.
Вторым ударом для Цицерона стало известие о том, что, помимо Верреса и наиболее видных представителей аристократии, на свадьбе Сципиона присутствовал сам Помпей. Он издавна был тесно связан с Сицилией. Еще будучи молодым полководцем, он наводил на острове порядок и даже провел одну ночь в доме Стения. Не то чтобы Цицерон надеялся на поддержку императора – нет, он уже получил наглядный урок, – но рассчитывал хотя бы на то, что тот будет сохранять нейтралитет. Теперь же становилась очевидной пугающая реальность: если Цицерон не оставит своего намерения привлечь Верреса к суду, он столкнется с сопротивлением со стороны практически всех влиятельных групп Рима.
Однако сейчас было не время предаваться мрачным размышлениям и взвешивать имеющиеся в нашем распоряжении шансы. Катон настаивал на том, чтобы Цицерон сообщил ему о результатах переговоров сразу же после визита к его сопернику, и теперь ожидал нас в доме своей двоюродной сестры Сервилии, который располагался там же, на Священной дороге, совсем недалеко от резиденции Сципиона.
Когда мы вошли, навстречу нам выбежали из атриума три девочки, самой старшей из которых было не больше пяти лет, а следом за ними вышла их мать. Я полагаю, это была первая встреча Цицерона с Сервилией, которой впоследствии предстояло стать самой влиятельной женщиной из всех римских матрон. Будучи на пять лет старше Катона и вплотную приблизившись к тридцатилетнему рубежу, она была весьма привлекательной, хотя и не красавицей. От своего первого мужа, Марка Брута, еще в пятнадцатилетнем возрасте она родила сына, а от второго, слабого и ничтожного Юния Силана, с очень небольшими перерывами произвела на свет этих трех девочек.
Цицерон приветствовал их, ничем не выдав тяжести, бременем лежавшей на его душе, и под пристальным взглядом матери заговорил с девочками, как с равными. Сервилия требовала, чтобы дочери встречали каждого приходящего в дом, чтобы с самых юных лет перенимать привычки взрослых и учиться у них. Она возлагала на них большие надежды и хотела, чтобы дочери росли умными и раскрепощенными.
Вскоре появилась нянька и увела девочек с собой, а Сервилия провела нас в таблинум. Здесь нас ждал Катон в компании Антипатра Тирского, известного стоика, который почти постоянно находился при нем. Реакция Катона на известие о замужестве Лепиды была именно такой, какую мы ожидали: он принялся метаться и изрыгать проклятия. Это напомнило мне еще одно едкое замечание Цицерона, сказавшего, что Катон является образцовым стоиком до тех пор, пока все в порядке.
– Угомонись, Катон, – попыталась вразумить брата Сервилия, переждав первую волну брани. – Совершенно очевидно, что вопрос закрыт, и ты должен принять это как данность. Ты не любил ее, ты вообще не знаешь, что такое любовь. Тебе не нужны и ее деньги, поскольку у тебя хватает своих. Она просто сентиментальная дурочка. Ты найдешь себе сотню таких.
– Она просила меня передать тебе наилучшие пожелания, – проговорил Цицерон, и эти слова вызвали новый поток ругани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
– Вот и сделай это, – ответил Катон, в глазах которого появился блеск.
– И в итоге мы все равно проиграем, поскольку, если судьи и симпатизируют кому-то больше, чем воссоединившимся любовникам, то только детям, а она – и то, и другое. Что касается тебя, то ты превратишься в посмешище для всего Рима.
– Ты думаешь, меня волнует, что будут говорить обо мне люди? – насмешливо проговорил Катон.
– Но даже если мы выиграем, только представь, во что это выльется. Ты за волосы потащишь рыдающую и брыкающуюся Лепиду из суда, а затем по городским улицам – в ее новый супружеский дом. Это будет скандал года.
– Вот до какого унижения мы докатились! – с горечью воскликнул Катон. – Честный человек должен отступиться, чтобы торжествовал мерзавец? И это – правосудие Рима? – Он поднялся на ноги. – Мне нужен юрист из стали, и если мне не удастся найти такого, клянусь, я сам выступлю обвинителем.
– Сядь, Катон, – мягко сказал Цицерон. Тот даже не пошевелился, и Цицерон повторил: – Сядь, Катон, и я расскажу тебе кое-что о правосудии.
Катон, поколебавшись, опустился на краешек стула, чтобы вскочить при первом же намеке на то, что его убеждения подвергаются унижению.
– Выслушай совет человека, который старше тебя на десять лет. Ты не должен действовать так прямолинейно. Очень часто самые выигрышные и важные дела даже не доходят до суда. Твое дело, как мне кажется, из их числа. Дай мне время подумать о том, что я мог бы сделать.
– А если у тебя ничего не получится?
– Тогда ты будешь действовать по собственному усмотрению.
После того как юноша ушел, Цицерон сказал мне:
– Этот молодой человек ищет возможности проверить свои принципы на прочность столь же рьяно, как пьяный в трактире нарывается на драку.
Но, как бы то ни было, Катон дал согласие на то, чтобы Цицерон от его имени вел переговоры со Сципионом, и мой хозяин радовался как ребенок, поскольку таким образом он получил возможность исследовать аристократов с более близкого расстояния. В Риме не было другого человека с такой знатной родословной, какая была у Квинта Цецилия Метелла Пия Сципиона Насика.
Слово Насика означало «острый нос», и этот парень действительно умел держать нос по ветру, поскольку был не только родным сыном Сципиона, но и приемным сыном Метелла Пия, титулованного главы рода Метеллов. Отец и его приемный сын лишь недавно вернулись из Испании и в настоящее время находились в огромном загородном поместье Пия возле Тибура. Они намеревались появиться в городе в двадцать девятый день декабря, сопровождая Помпея на триумфальной церемонии. Цицерон решил встретиться с Насикой на следующий день после этого.
И вот двадцать девятый день наконец настал, и что это был за день! Рим не видывал таких торжеств со времен Суллы. Стоя возле Триумфальных ворот, я наблюдал за происходящим, и мне казалось, что вдоль Священной дороги выстроился весь город.
Первыми через Триумфальные ворота с Марсова поля вошли все до единого сенаторы, включая Цицерона. Во главе этой процессии шли консулы и другие магистраты. Затем показались трубачи, дующие в фанфары, а следом за ними – носилки и повозки, на которых несли и везли захваченные в Испании трофеи: золото и серебро в монетах и слитках, оружие, статуи, картины, вазы, мебель, самоцветы, гобелены, а еще – деревянные макеты городов, которые покорил и разграбил Помпей. Над каждым из них был плакат с названием города и именами его видных жителей, убитых Помпеем. После этого медленной поступью прошли огромные белые жертвенные быки с позолоченными рогами, украшенные лентами и гирляндами из цветов. Их вели жрецы и юноши. Следом за быками устало прошествовали слоны – геральдический символ рода Метеллов, а за ними – запряженные буйволами повозки с клетками, в которых рычали и бросались на железные прутья дикие звери с гор Испании. Затем настала очередь оружия и знамен разбитых повстанцев, а потом, закованные в цепи, появились и они сами – поверженные последователи Сертория и Перперны. Послы, представляющие союзников Рима, пронесли регалии и богатые подношения, а после них через Триумфальные ворота прошли двенадцать ликторов императора. Их фасции были увиты лавровыми гирляндами.
И вот под крики толпы в воротах появилась бочкообразная, инкрустированная драгоценными каменьями и запряженная четверкой белоснежных коней императорская колесница, в которой стоял сам Помпей. На нем была украшенная пальмовыми ветвями туника и пурпурная тога с золотой вышивкой. В правой руке он держал лавровую ветвь, а в левой – скипетр из слоновой кости с изображением орла. Чело триумфатора венчал венок из дельфийского лавра, а его мужественное лицо было выкрашено красной краской. В этот день он воистину являлся воплощением Юпитера. Рядом с Помпеем стоял его восьмилетний сын, златовласый Гней, а позади – раб, который через равные промежутки времени шептал ему на ухо: «Помни, ты всего лишь человек!»
Позади колесницы императора на черном боевом коне ехал старый Метелл Пий с повязкой на ноге – свидетельством о ране, полученной в битве. Рядом с ним был Сципион, красивый молодой человек двадцати четырех лет. «Неудивительно, что Лепида предпочла его Катону!» – подумал я. Следом за этими двумя ехали командиры легионов, включая Авла Габиния, а потом – всадники и конники, доспехи которых матово отсвечивали под тусклым декабрьским солнцем. И наконец наступил черед пехоты – легионов Помпея, маршировавших колоннами в полном боевом облачении. От поступи тысяч и тысяч опаленных солнцем ветеранов, казалось, дрожала земля. Они во всю глотку орали «Io Triumphe» – возглас, которым приветствуют триумфатора, распевали гимны богам и малопристойные песни, в которых их главнокомандующий грубо высмеивался. В такой день, как сегодня, им было разрешено такое, поскольку считалось, что это умерит гордость триумфатора и она не будет раздражать богов.
Грандиозное шествие продолжалось несколько часов. От Марсова поля колонна прошла через Триумфальные ворота, Фламиниев цирк и Большой цирк, вокруг Палатина и по Священной улице – на Капитолий, к храму Юпитера Сильнейшего и Величайшего. Там Помпей поднялся по ступеням храма и заколол жертвенных животных. Самых знатных пленников тем временем отвели в Карцер и предали смерти посредством удушения. Разве можно было придумать концовку лучше? В этот день закончился военный империй победителя, а вместе с ним – жизни побежденных.
Я слышал рев толпы со стороны храма Юпитера, но не пошел туда и остался у Триумфальных ворот, желая посмотреть, как сюда пожалует Красс за полагающимися ему овациями. Он постарался извлечь из своей части торжества максимум, величаво шествуя рядом со своим сыном, но, несмотря на все усилия его доверенных лиц, которые отчаянно пытались разогреть энтузиазм толпы, после пышной процессии Помпея это все же было довольно жалкое зрелище. В душе он наверняка негодовал, лавируя между кучами лошадиного и слоновьего дерьма, оставшегося на дороге после шествия его коллеги-консула. У него и пленников-то было совсем мало, поскольку большую их часть он, поторопившись, неосмотрительно распял на Аппиевой дороге.
На следующий день Цицерон отправился в дом Сципиона, взяв с собой меня и приказав мне захватить коробку для документов. Это был его излюбленный прием, с помощью которого ему нередко удавалось запугать противника. Никаких улик, свидетельств и документов против Сципиона у нас не было, поэтому я без разбора накидал в коробку какие-то старые, никчемные свитки.
Дом Сципиона находился на Священной дороге, где располагалось также множество лавок. Однако это не были обычные лавки, каких в Риме большинство. Здесь продавались уникальные драгоценности, разложенные на прилавках под толстыми решетками. Нашего прихода ожидали, поскольку Цицерон загодя отправил Сципиону уведомление о том, что желает с ним встретиться, и слуга незамедлительно провел нас в атриум хозяйского дома. Этот дом называли одним из чудес Рима, и он действительно – даже в те времена – являлся таковым. Сципион мог проследить своих предков в глубь веков до одиннадцатого колена, причем девять поколений его рода произвели на свет консулов. На стенах рядами висели типовые маски Сципионов, причем некоторым из них, потемневшим от дыма и сажи, было по несколько сотен лет, и от них исходил тонкий и сухой аромат пыли и благовоний – запах самой древности. Впоследствии в результате усыновления Сципиона Пием в атриуме добавится еще шесть консульских масок.
Цицерон ходил вдоль стен, читая надписи под каждой маской. Самой старой из масок исполнилось триста двадцать пять лет, и, естественно, это была маска победителя Ганнибала, Сципиона Африканского, перед которым Цицерон благоговел, и поэтому застыл перед маской на несколько долгих минут. Это было благородное, чуткое лицо – гладкое, без морщин, какое-то неземное. В нем угадывалась скорее душа, нежели плоть и кровь.
– И этого человека, естественно, погубил прапрадед нашего нынешнего клиента, – сказал Цицерон. – В жилах Катона течет не кровь, а упрямство, причем упрямство, растянувшееся на века.
Вернулся слуга, и мы проследовали за ним в таблинум. Молодой Сципион возлежал на ложе в окружении десятков ценнейших предметов: статуй, бюстов, рулонов ковров и других поистине драгоценных вещей. Это помещение напоминало погребальную камеру какого-нибудь восточного монарха. Когда вошел Цицерон, он не потрудился встать, что само по себе являлось оскорблением по отношению к сенатору, и даже не предложил гостю сесть. Тягучим голосом, не меняя позы, юный Сципион осведомился о цели его визита.
Цицерон не замедлил удовлетворить его любопытство, вежливо, но твердо сообщив ему, что дело Катона, с его точки зрения, представляется беспроигрышным, поскольку тот не только обручен с юной дамой, но и является ее официальным опекуном. Он указал на коробку для документов, которую я, словно мальчик на побегушках, держал перед собой, и стал перечислять юридические прецеденты. Закончил он сообщением о том, что Катон намерен вынести это дело на рассмотрение суда по делам о вымогательстве, а заодно потребовать, чтобы юной даме было официально запрещено поддерживать любые контакты с лицами, имеющими хоть какое-то отношение к данному делу. По словам Цицерона, у Сципиона оставался единственный способ избежать всенародного позора – отказаться от своих притязаний на юную даму.
– Он, наверное, чокнугый? – апатично спросил Сципион и откинулся на своем ложе, заложив руки под голову и улыбаясь расписному потолку.
– Это твой единственный ответ?
– Нет, – ответил Сципион. – Вот мой единственный ответ. Лепида!
И сразу же после этого из-за переносной ширмы, за которой она, видимо, находилась все это время, появилась застенчивая девушка и, грациозно пройдя через комнату, остановилась у ложа Сципиона и взяла его за руку.
– Это моя жена. Мы поженились вчера вечером. То, что ты видишь здесь, это свадебные подарки от наших друзей. Помпей Великий пришел на нашу свадьбу после жертвоприношений и стал свидетелем.
– Даже если бы свидетелем на вашей свадьбе был сам Юпитер, – едко парировал Цицерон, – это не сделало бы церемонию законной. – По тому, как слегка опустились плечи Цицерона, стало ясно: он понял, что теряет контроль над ситуацией. Юристы говорят, что богатство – это девять десятых успеха в любом судебном деле. Что касается Сципиона, то у него было не только богатство, но и, по-видимому, горячая поддержка со стороны его новоиспеченной жены. – Что ж, – проговорил Цицерон, рассматривая свадебные подарки, – в таком случае позвольте мне поздравить вас обоих. Если не от имени моего клиента, то хотя бы от своего. А в качестве свадебного подарка я постараюсь убедить Катона в том, чтобы он примирился с реальностью.
– Это стало бы самым дорогим подарком из всех, которые я когда-либо получал, – ответил Сципион.
– Мой двоюродный брат, в сущности, очень добрый человек, – сказала Лепида. – Передайте ему мои самые лучшие пожелания. Я уверена, что однажды мы с ним обязательно помиримся.
– Непременно, – пообещал Цицерон с вежливым поклоном, повернулся и уже собрался было уходить, как вдруг резко остановился, словно наткнувшись на невидимую преграду. – Какая изумительная вещь! – воскликнул он. – Настоящее чудо!
Взгляд его был устремлен на бронзовую статую обнаженного Аполлона размером примерно в половину человеческого роста. Греческий бог играл на лире и являл собой воплощение утонченности и красоты. Он словно только что танцевал и вдруг застыл, не успев закончить какое-то изящное па. Все детали изваяния были выполнены с изумительной, поистине ювелирной точностью; на его голове можно было рассмотреть каждый волосок. На бедре Аполлона маленькими серебряными буквами значилось имя: Мирон.
– Ах, это, – безразличным тоном откликнулся Сципион. – Эта статуя была подарена какому-то храму одним из моих прославленных предков, Сципионом Африканским. А что, она тебе известна?
– Если я не ошибаюсь, это – статуя из храма Эскулапа в Агригенте.
– Точно, теперь и я вспомнил, – подтвердил Сципион. – Это в Сицилии. Веррес отобрал ее у жрецов и подарил мне вчера вечером.
* * *
Вот так Цицерон узнал о том, что Веррес вернулся в Рим и уже раскидывает по городу щупальца подкупа.
– Тварь! – сжимая и разжимая кулаки, восклицал Цицерон, когда мы вышли на улицу. – Тварь! Тварь! Тварь!
У него были все основания беспокоиться, поскольку, если Веррес подарил юному Сципиону статую работы Мирона, можно было только догадываться, сколь щедрые взятки он всучил Гортензию, братьям Метеллам и другим своим влиятельным союзникам в Сенате. А ведь именно из этих людей будет состоять суд, если ему вообще суждено иметь место.
Вторым ударом для Цицерона стало известие о том, что, помимо Верреса и наиболее видных представителей аристократии, на свадьбе Сципиона присутствовал сам Помпей. Он издавна был тесно связан с Сицилией. Еще будучи молодым полководцем, он наводил на острове порядок и даже провел одну ночь в доме Стения. Не то чтобы Цицерон надеялся на поддержку императора – нет, он уже получил наглядный урок, – но рассчитывал хотя бы на то, что тот будет сохранять нейтралитет. Теперь же становилась очевидной пугающая реальность: если Цицерон не оставит своего намерения привлечь Верреса к суду, он столкнется с сопротивлением со стороны практически всех влиятельных групп Рима.
Однако сейчас было не время предаваться мрачным размышлениям и взвешивать имеющиеся в нашем распоряжении шансы. Катон настаивал на том, чтобы Цицерон сообщил ему о результатах переговоров сразу же после визита к его сопернику, и теперь ожидал нас в доме своей двоюродной сестры Сервилии, который располагался там же, на Священной дороге, совсем недалеко от резиденции Сципиона.
Когда мы вошли, навстречу нам выбежали из атриума три девочки, самой старшей из которых было не больше пяти лет, а следом за ними вышла их мать. Я полагаю, это была первая встреча Цицерона с Сервилией, которой впоследствии предстояло стать самой влиятельной женщиной из всех римских матрон. Будучи на пять лет старше Катона и вплотную приблизившись к тридцатилетнему рубежу, она была весьма привлекательной, хотя и не красавицей. От своего первого мужа, Марка Брута, еще в пятнадцатилетнем возрасте она родила сына, а от второго, слабого и ничтожного Юния Силана, с очень небольшими перерывами произвела на свет этих трех девочек.
Цицерон приветствовал их, ничем не выдав тяжести, бременем лежавшей на его душе, и под пристальным взглядом матери заговорил с девочками, как с равными. Сервилия требовала, чтобы дочери встречали каждого приходящего в дом, чтобы с самых юных лет перенимать привычки взрослых и учиться у них. Она возлагала на них большие надежды и хотела, чтобы дочери росли умными и раскрепощенными.
Вскоре появилась нянька и увела девочек с собой, а Сервилия провела нас в таблинум. Здесь нас ждал Катон в компании Антипатра Тирского, известного стоика, который почти постоянно находился при нем. Реакция Катона на известие о замужестве Лепиды была именно такой, какую мы ожидали: он принялся метаться и изрыгать проклятия. Это напомнило мне еще одно едкое замечание Цицерона, сказавшего, что Катон является образцовым стоиком до тех пор, пока все в порядке.
– Угомонись, Катон, – попыталась вразумить брата Сервилия, переждав первую волну брани. – Совершенно очевидно, что вопрос закрыт, и ты должен принять это как данность. Ты не любил ее, ты вообще не знаешь, что такое любовь. Тебе не нужны и ее деньги, поскольку у тебя хватает своих. Она просто сентиментальная дурочка. Ты найдешь себе сотню таких.
– Она просила меня передать тебе наилучшие пожелания, – проговорил Цицерон, и эти слова вызвали новый поток ругани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46