В палате у него он застал восточную девушку-танцовщицу. Она сидела на маленьком стульчике у кровати и держала Бришо за руку. Не сказав ни слова, когда вошел Альбер, тут же встала, расправила юбку, улыбнулась Шарлю и удалилась.
— Спасибо, — сказал Бришо.
Альбер пожал плечами. Что ему ответить? Пожалуйста? Не стоит, пустяки? Бришо на минуту прикрыл глаза. Альберу захотелось уйти. Не может он долгие часы тихо сидеть у постели больного, как эта девушка. Целый день он ждал, когда удастся поговорить с Шарлем, а теперь не знает, что сказать. Это не тот Бришо, с которым он рвался поговорить. Это больной Бришо, больничный Бришо, бедняга, напичканный болеутоляющими средствами.
— Сядь, — простонал тот.
Альбер послушно сел. Он чувствовал, что скоро зажарится, ощущал отчаянную панику, которая обычно охватывала его в больницах: вот что ждет его, болезнь, ранения, смерть. Казалось, над ним смеются блестящие иглы, зажимы, фарфоровые тазики — неважно, что сейчас он уйдет, это только отсрочка.
— Почему ты не раскроешься? — грубо спросил он. — Девица ушла.
— Потому что зябну, — сказал Бришо.
Альбер глянул на часы. За столько времени Буасси нашел, вероятно, инспектора Гуафа. Если все пойдет как надо, через полчаса люди будут на месте.
— Что случилось? — спросил Бришо. — В баре сказали, что Колль убийца. Они не видели, но…
— Он убийца, — сказал Альбер и наклонился вперед, опершись локтями о колени. — Ты спрашиваешь, почему? — продолжал он, хотя Бришо не произнес ни слова, лежал неподвижно, прикрытый до подбородка. — Спрашиваешь, какой в этом смысл? Кому это выгодно? — Он поднял голос, словно обращался к большой аудитории. — Видишь, двадцать лет мы делаем эту работу и до сих пор еще верим, что все имеет смысл. Эта работа не для нас. Мы слишком много рассуждаем, у нас слишком богатая фантазия…
— Почему он его убил? — спросил Бришо. На глаза ему упала прядь волос, но он не откинул ее, возможно, не мог даже шевельнуть рукой.
— Просто так, — сказал Альбер. — Потому что они поссорились. Фанфарон не так на него посмотрел. Потому что он был таким типом, с которым нельзя вести себя нагло. Достаточно оснований?
— А кто убил его самого и почему?
Альбер будто не слышал.
— Если у тебя спросят, почему совершается большинство убийств, тяжких телесных повреждений, что ты скажешь? Просто так. Пили. Ссорились. Поспорили о том, у кого больше прав на место для стоянки машины. Толкнули друг друга в танцевальном зале. Кому-то понадобилось сто франков, а он знал, что тот скупердяй все равно ему денег не даст. Вот из-за этого убивают, а не ради наследства, не ради состояния, которое сложно приобрести, и вовсе не из-за того, что кто-то стоит на пути другого. Это жизнь, мой друг. Нас смущало, что Фанфарон был огромным и сильным, мы забыли, что в глазах множества людей такой человек — прямой вызов. Смущало и то, что газеты полны статьями о состязаниях по кетчу, словно о другом и писать нечего, словно всех интересует только одно: организуют ли эти соревнования, имеет ли государство право их запретить или нет. Мы совершили ошибку, друг мой, когда во всем искали смысл.
Бришо закрыл глаза. Альбер, не спрашивая, спит ли он, продолжал:
— Колль привязался к Фанфарону в баре. Нормальный человек такого не сделает, но, говорю тебе, здоровенный, сильный человек нервирует многих. Однако же и у Колля ума хватило поджать хвост, когда Фанфарон привстал. Думаю, за это ему еще больше захотелось отплатить вольнику. Он подождал его на улице и, подобравшись со спины, перерезал глотку. Велико дело — подбежал сзади и полоснул ножом. Для этого не нужно ни силы, ни ловкости, ни даже смелости. Но он был собой очень доволен. И — смею тебя успокоить — ни секунды не испытывал угрызений совести.
Бришо открыл глаза. Он говорил тихо, медленно, было видно, что речь ему дается с трудом.
— А кто убил его и почему?
— И тут появились мы. Великие сыщики. Фанфарона, мол, убили противники состязаний по кетчу. Но почему? Чего они этим достигли? Взять хотя бы организаторов соревнований. — Он махнул рукой. — Все делается не так. Если спортсмена хотят уничтожить, его и пальцем не тронут. Просто с ним не заключат контракта, и вскоре после этого он сможет отправляться грузить вагоны. Реклама? Жиле, руководитель лагеря противника, работает на организаторов соревнований «Все дозволено»! Раскрою тебе еще секрет. Все эти соревнования сплошное жульничество. Кого в наше время интересует, что несколько идиотов забьют друг друга? Великая находка в этом деле вовсе не то, что на ринге все дозволено, а то, что режиссеры соревнований сами организуют и движение протеста! Впрочем, нет ничего естественнее, чем такой кетч. Что ты повсюду видишь? Насилие. Бессмысленное насилие, насилие без расчета на выгоду. Так что же теперь делать с вопросом: кому это выгодно? — Альбер все больше злился, еще счастье, что Бришо был в отдельной палате. — Бессмысленно взрывают, бессмысленно воюют, отправишься в путешествие, все время испытываешь страх, что украдут твою машину, ограбят тебя или захватят и угонят самолет, на котором ты летишь. Теперь в местах развлечений ты уже не танцуешь, не беседуешь, а следишь, чтобы к тебе не придрались. Сейчас молодежь жаждет выглядеть не элегантной, а устрашающей! Сейчас в кинокомедиях смеются, когда у кого-то в руках взрывается граната и отрывает ему обе кисти. Сейчас даже у меня не возникают подозрения, когда всего в нескольких шагах от моего кабинета кого-то забивают насмерть. Почему же насилию не проявляться именно в преступлениях?
Голос Бришо прозвучал сильнее, чем раньше:
— Если ты сейчас не скажешь, кто убил Колля и почему, у меня будет приступ, и я позову сестру. Но, — и удивительно проворным движением он вытащил руку из-под одеяла и предупреждающе поднял палец, — если посмеешь сказать, что его тоже убили просто так, из-за того что кому-то была несимпатична его физиономия, я сверну тебе шею. Наверное, не сейчас, а лишь в том случае, если меня вылечат, но шею я тебе сверну! И не говори, что на меня тоже напали случайно!!!
— Нет, — сказал Альбер. — Не случайно, а потому что мы были идиотами. Все это я говорил для того, чтобы ты понял, какими идиотами мы были. Этого о нас никто и никогда не предполагал. Все знали, в чем дело. Кто-то перерезал здоровенному дубине глотку — так ему и надо. И все. И вот тогда появляемся мы, начинаем повсюду разнюхивать. Как там дела с соревнованиями по кетчу? Кто их финансирует? И дразним Реноде, и дразним Ле Юисье, и дразним того типа из Министерства спорта, и Жиле, и кто знает, кого еще! Как ты думаешь, что они подумали?
— Что убийство Фанфарона только предлог. — Глаза Бришо блестели, похоже, он опять становится прежним.
— Именно. Они тонко попытались нас остановить, выбить этот предлог у нас из-под ног. Твой заместитель министра велит своему приятелю-депутату позвонить Корентэну. Таинственный заявитель доносит по телефону, кто убийца вольника. Но мы затыкаем уши, завязываем глаза, не видим, не слышим, становимся почти такими же, как три обезьяны, но не совсем, потому что все-таки продолжаем говорить. И что же происходит?
— Они еще больше убеждаются в том, что все это предлог.
— Да. Но теперь они действуют тверже. Пытаются на блюде поднести нам убийцу, только бы мы отвязались, слезли с них. Те трое субъектов искали Колля, по-моему, не для того, чтобы убить.
— А для чего?
— Уговорить, чтобы сдался.
— Да брось, не может быть! — Бришо, разволновавшись, пошевелился, и лицо его исказилось от боли.
— Еще как может! До каких пор такой Колль остается хулиганом-поножовщиком? До тех, пока поджидает кого-либо на темной улице с ножом в руках. Настоящей борьбы он боится. А когда такая личность, как Реноде, что-то ему прикажет, он от страха обделается.
— Но почему же он не послушался?
— По-моему… — На момент он умолк, еще раз обдумывая свою мысль, чуть ли не наслаждаясь тем, как все прекрасно сходится. — По-моему, когда Колль узнал, что его ищут трое крутых ребят, он, видимо, подумал, будто приятели Фанфарона хотят за него отомстить. Он исчез, притаился, не появлялся в обычных местах И когда те типы нашли его, он, не ожидая никаких объяснений, выхватил нож и бросился на них.
Бришо задумался. Вполне допустимо, что так и произошло. Это, правда, предположение, но приемлемое. Однако Альбер обычно выступает не с предположениями.
— А почему убили девушку? — спросил он. Альбер пожал плечами.
— Я думал, тебе ясно. Так и было, как говорили танцовщицы из «Рэнди кока». Он напился, пьяный похвастался птичке своим подвигом, а потом пожалел. Все. А что? Чего ты ждал? Карту украденного и запрятанного сокровища? Но пошли дальше. За мной следили, потому что заметили: слишком уж я кручусь вокруг Реноде. И на тебя напали из-за этого же.
Бришо вздохнул.
— И все? Считаешь, на этом мы можем закончить? Успокоиться на том, что Колля настигло возмездие, а ты застрелил того, кто напал на меня?
— Да, — после недолгого размышления ответил Альбер. — Не думаю, что мы найдем убийц Колля, а если и найдем, они с легкостью докажут, что это была самозащита.
— А заместитель министра Леблан и Ле Юисье?
— У всех у них рыльце в пушку! Когда выздоровеешь и у тебя найдется на это время, займешься расследованием. Это ведь как с закрытыми глазами ткнуть в точку на карте, показывая, куда едешь. Езжай в любое место! И куда ни ткнешь, обнаружишь свинство.
Бришо сел. Пижамной куртки на нем не было, гладкие, белые мышцы казались хрупкими.
— Перестань говорить банальности. Не потому же я здесь валяюсь. И не говори, что Реноде мафиози, это знает любой читатель газет. Расскажи, что он делает!
— Похищает по заказам девушек, — тихо произнес Альбер.
Бришо снова лег. «Возможно, мы идиоты, — думал он, — возможно, нашли новый след, потянули за „ниточку“, как говорит Альбер. И снова попали прямо в точку».
— Вообще, это тоже банальность, — сказал Альбер. — Предположение. Доказать его я не могу, и полностью сам не уверен в этом. Только… я так думаю.
— Как ты думаешь?
Альбер улыбнулся. Бришо во всем ему верит, убежден в его правоте, словно он непогрешим.
— Я думаю, он похищает молодых, красивых девушек-спортсменок. Тех, кого предварительно показывают по телевидению. Возможно, он их сам выбирает, но, скорее, его заказчики. Хотелось бы, мол, ту лапочку, которая была восемьдесят третьей. Но показывали ее в начале программы, такая блондиночка с хорошей фигуркой, на ней еще синее платьице было… Они прокручивают видеомагнитофонную запись, выясняют, кто эта девушка, и похищают.
— Дело такого размаха?
— Думаю, он и еще кое-чем пробавляется. И, по-моему, это приносит солидные барыши. Наверное, можно было бы похитить и женщин получше, но эти не просто хорошенькие девушки, а именно те, на которых, сидя у телевизора, облизываются, пуская слюни, богатые клиенты.
Бришо покачал головой.
— Просто не верится!!!
— Видимо, не только тебе, и другим будет трудно поверить, — сказал Альбер.
Некоторое время они молча глядели друг на друга. Затем Лелак снова заговорил:
— Ты даже не спрашиваешь, как я это обнаружил и что собираюсь делать?
— Нет, — ответил Бришо. — Я устал.
Альбер нерешительно встал.
— Тебя даже не волнует, что Корентэн забрал у меня пистолет, что Буасси меня охраняет и, если я в течение двух-трех дней не запрячу Реноде за решетку, меня тоже постараются убрать как тебя?
— Можешь все бросить, — тихо произнес Бришо. — Опубликуй в газетах, что Фанфарона убил Колль, и ты закрываешь следствие. Они поймут.
— Наверное, так и следует поступить, — сказал Альбер. Он направился к двери. — А может, уже поздно. Я боюсь за Марту.
— Тогда запрячь Реноде за решетку, — сказал Бришо. — Не говори, что ты предпримешь, но действуй.
Он сделал усилие, протянул руку и нажал кнопку звонка, находившегося над его головой.
Альбер тихо вышел. Когда у лифта он оглянулся, медсестра еще не появлялась.
Глава десятая
I
Марта Лелак вернулась домой в четыре часа. Уроки у нее были до шести, но она отпросилась пораньше, вдруг что-то понадобится Альберу. Могла бы, кажется, знать. Квартира пуста, так пуста, словно Альбер уже в больнице или на кладбище. Когда Бришо ранили, молния ударила очень близко от их дома. Она подошла к окну. Альбер уехал на машине, возможно, так он меньше подвергается опасности. По крайней мере не пырнут ножом в толчее, не собьют автомобилем. Марта и думать не хотела о том, что с ним еще могут сделать. Она глядела на символический садик у дома, на пустую автостоянку. Как раз в этот момент на нее въехала новая «ланча». Марту это не обрадовало. У всех обитателей дома были свои места на стоянке. Когда Альбер вернется домой, он не найдет свободного места. Они как-то собирались написать номер своей машины краской на бетоне, как сделали прочие жильцы, но посчитали это смешным. А соседи так не считали. Не случайно «ланча» встала на их место. В машине сидели двое мужчин, никто из них не вышел. Марта успокоилась. Ждут кого-то. Она направилась в кухню и поставила чай.
II
Случилось то, на что он надеялся. Буасси обо всем договорился вместо него. Видимо, сумел лучше поладить с инспектором Гуафом, чем он. Получил людей, несмотря на то, что Гуаф не знал, куда они поедут и зачем. Альбер и думать не желал о том, что мог Буасси наговорить о нем Гуафу.
Люди ждали их метрах в пятистах от Спортивного центра «Академия». Их было двадцать, как он просил; они были в пуленепробиваемых жилетах, с автоматами, в стальных касках. Альбер сунул в руки Буасси ордер на обыск.
— Пятерых посадишь к себе в машину, поедешь в «Академию». Скажешь, что хочешь обыскать и прочесать всю местность, весь комплекс. О'кей?
Буасси глянул на него исподлобья маленькими глазками. Его очень задевало, что он не знает, в чем дело.
— Нет, не о кей! Я не могу усадить пятерых в «пежо».
Альберт отошел от его машины, сел рядом с водителем в один из черно-белых полицейских автомобилей и сделал знак, что можно отправляться. Лишь музыки Моррисона не хватало: молчаливые мужчины отправляются на штурм вражеской крепости. Пожалуй, раньше он подумал бы обо всем этом именно так. Теперь он только испытывал страх. Боялся, что они ничего не найдут, и он — опозоренный — станет всеобщим посмешищем. Интересно, сейчас Альбера не пугало, что и его может постигнуть беда.
По карте он раз двадцать проверил дорогу, но все-таки они чуть не проскочили подъездной путь.
— Сюда! — вскричал он.
Водитель что-то гневно проворчал про себя, сворачивая на грунтовую дорогу. Они сбавили скорость, шофер пытался маневрировать между рытвинами и ухабами.
— Быстрее, — сказал Альбер.
Он не знал, сколько стражей ожидают их и насколько они отчаянны. И не хотел оставлять им много времени на размышления.
Хлопал и гремел амортизатор, когда они проваливались в рытвины, деревья терлись о бока машины, словно и они хотели кинуться на полицейских.
Здесь лужайка, думал Альбер. Здесь должны быть двое часовых, которые сейчас в испуге решают, что им делать. Если мы остановимся, выйдем, стражи непременно тотчас откроют огонь.
Пока он это обдумывал, они промчались мимо сторожевого поста. В следующий момент он увидел высокие, массивные решетчатые ворота, которые были открыты. И, когда они приблизились, в них появилась машина. Большая черная машина, казалось, сейчас устремится на них и опрокинет. Руки Альбера вспотели. Он вытер их о брюки и схватился за «бардачок». Лелак ощутил колоссальное облегчение: перед ним был черный «мерседес».
— Это он, — хрипло сказал Альбер.
Водитель кивнул. Альбер просил специально подготовленных людей. Теперь он узнает, что это значит. Водитель затормозил и рванул руль в сторону. Буасси сделал бы это не так. Машина чуть не легла на бок, затем ударилась о дерево, стоящее вдоль дороги, и с громким стуком и скрежетом остановилась. Альбер почувствовал, что какая-то сила швыряет его вперед, затем ощутил рывок на груди — его удержал пояс безопасности. Нос машины разбился, из-под капота мотора пробивался дым. Но по крайней мере дорогу они преградили. Пока Альбер спохватился, остальных уже не было в автомобиле: они выбросились, выкатились из него. Альбер посмотрел влево, увидел, как останавливается другая машина и люди в касках, будто на тренировочных занятиях, выпрыгивают и, пригнувшись, бегут к укрытию.
Прогремел выстрел. Это был одиночный выстрел, за ним последовала короткая, но мощная автоматная очередь. И началось светопреставление. Альбер наклонился вперед, закрыв руками голову. Не было смысла выпрыгивать, не было смысла искать прикрытие. Прикрытия уже не было, пули летали повсюду, словно он сидел посреди поля боя, где все охотятся именно на него. Не было смысла даже молиться. Альбер думал о Марте, о том, что она скажет, если он не вернется домой. Он съежился еще больше.
Когда наступила тишина, он не знал, верить ли в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Спасибо, — сказал Бришо.
Альбер пожал плечами. Что ему ответить? Пожалуйста? Не стоит, пустяки? Бришо на минуту прикрыл глаза. Альберу захотелось уйти. Не может он долгие часы тихо сидеть у постели больного, как эта девушка. Целый день он ждал, когда удастся поговорить с Шарлем, а теперь не знает, что сказать. Это не тот Бришо, с которым он рвался поговорить. Это больной Бришо, больничный Бришо, бедняга, напичканный болеутоляющими средствами.
— Сядь, — простонал тот.
Альбер послушно сел. Он чувствовал, что скоро зажарится, ощущал отчаянную панику, которая обычно охватывала его в больницах: вот что ждет его, болезнь, ранения, смерть. Казалось, над ним смеются блестящие иглы, зажимы, фарфоровые тазики — неважно, что сейчас он уйдет, это только отсрочка.
— Почему ты не раскроешься? — грубо спросил он. — Девица ушла.
— Потому что зябну, — сказал Бришо.
Альбер глянул на часы. За столько времени Буасси нашел, вероятно, инспектора Гуафа. Если все пойдет как надо, через полчаса люди будут на месте.
— Что случилось? — спросил Бришо. — В баре сказали, что Колль убийца. Они не видели, но…
— Он убийца, — сказал Альбер и наклонился вперед, опершись локтями о колени. — Ты спрашиваешь, почему? — продолжал он, хотя Бришо не произнес ни слова, лежал неподвижно, прикрытый до подбородка. — Спрашиваешь, какой в этом смысл? Кому это выгодно? — Он поднял голос, словно обращался к большой аудитории. — Видишь, двадцать лет мы делаем эту работу и до сих пор еще верим, что все имеет смысл. Эта работа не для нас. Мы слишком много рассуждаем, у нас слишком богатая фантазия…
— Почему он его убил? — спросил Бришо. На глаза ему упала прядь волос, но он не откинул ее, возможно, не мог даже шевельнуть рукой.
— Просто так, — сказал Альбер. — Потому что они поссорились. Фанфарон не так на него посмотрел. Потому что он был таким типом, с которым нельзя вести себя нагло. Достаточно оснований?
— А кто убил его самого и почему?
Альбер будто не слышал.
— Если у тебя спросят, почему совершается большинство убийств, тяжких телесных повреждений, что ты скажешь? Просто так. Пили. Ссорились. Поспорили о том, у кого больше прав на место для стоянки машины. Толкнули друг друга в танцевальном зале. Кому-то понадобилось сто франков, а он знал, что тот скупердяй все равно ему денег не даст. Вот из-за этого убивают, а не ради наследства, не ради состояния, которое сложно приобрести, и вовсе не из-за того, что кто-то стоит на пути другого. Это жизнь, мой друг. Нас смущало, что Фанфарон был огромным и сильным, мы забыли, что в глазах множества людей такой человек — прямой вызов. Смущало и то, что газеты полны статьями о состязаниях по кетчу, словно о другом и писать нечего, словно всех интересует только одно: организуют ли эти соревнования, имеет ли государство право их запретить или нет. Мы совершили ошибку, друг мой, когда во всем искали смысл.
Бришо закрыл глаза. Альбер, не спрашивая, спит ли он, продолжал:
— Колль привязался к Фанфарону в баре. Нормальный человек такого не сделает, но, говорю тебе, здоровенный, сильный человек нервирует многих. Однако же и у Колля ума хватило поджать хвост, когда Фанфарон привстал. Думаю, за это ему еще больше захотелось отплатить вольнику. Он подождал его на улице и, подобравшись со спины, перерезал глотку. Велико дело — подбежал сзади и полоснул ножом. Для этого не нужно ни силы, ни ловкости, ни даже смелости. Но он был собой очень доволен. И — смею тебя успокоить — ни секунды не испытывал угрызений совести.
Бришо открыл глаза. Он говорил тихо, медленно, было видно, что речь ему дается с трудом.
— А кто убил его и почему?
— И тут появились мы. Великие сыщики. Фанфарона, мол, убили противники состязаний по кетчу. Но почему? Чего они этим достигли? Взять хотя бы организаторов соревнований. — Он махнул рукой. — Все делается не так. Если спортсмена хотят уничтожить, его и пальцем не тронут. Просто с ним не заключат контракта, и вскоре после этого он сможет отправляться грузить вагоны. Реклама? Жиле, руководитель лагеря противника, работает на организаторов соревнований «Все дозволено»! Раскрою тебе еще секрет. Все эти соревнования сплошное жульничество. Кого в наше время интересует, что несколько идиотов забьют друг друга? Великая находка в этом деле вовсе не то, что на ринге все дозволено, а то, что режиссеры соревнований сами организуют и движение протеста! Впрочем, нет ничего естественнее, чем такой кетч. Что ты повсюду видишь? Насилие. Бессмысленное насилие, насилие без расчета на выгоду. Так что же теперь делать с вопросом: кому это выгодно? — Альбер все больше злился, еще счастье, что Бришо был в отдельной палате. — Бессмысленно взрывают, бессмысленно воюют, отправишься в путешествие, все время испытываешь страх, что украдут твою машину, ограбят тебя или захватят и угонят самолет, на котором ты летишь. Теперь в местах развлечений ты уже не танцуешь, не беседуешь, а следишь, чтобы к тебе не придрались. Сейчас молодежь жаждет выглядеть не элегантной, а устрашающей! Сейчас в кинокомедиях смеются, когда у кого-то в руках взрывается граната и отрывает ему обе кисти. Сейчас даже у меня не возникают подозрения, когда всего в нескольких шагах от моего кабинета кого-то забивают насмерть. Почему же насилию не проявляться именно в преступлениях?
Голос Бришо прозвучал сильнее, чем раньше:
— Если ты сейчас не скажешь, кто убил Колля и почему, у меня будет приступ, и я позову сестру. Но, — и удивительно проворным движением он вытащил руку из-под одеяла и предупреждающе поднял палец, — если посмеешь сказать, что его тоже убили просто так, из-за того что кому-то была несимпатична его физиономия, я сверну тебе шею. Наверное, не сейчас, а лишь в том случае, если меня вылечат, но шею я тебе сверну! И не говори, что на меня тоже напали случайно!!!
— Нет, — сказал Альбер. — Не случайно, а потому что мы были идиотами. Все это я говорил для того, чтобы ты понял, какими идиотами мы были. Этого о нас никто и никогда не предполагал. Все знали, в чем дело. Кто-то перерезал здоровенному дубине глотку — так ему и надо. И все. И вот тогда появляемся мы, начинаем повсюду разнюхивать. Как там дела с соревнованиями по кетчу? Кто их финансирует? И дразним Реноде, и дразним Ле Юисье, и дразним того типа из Министерства спорта, и Жиле, и кто знает, кого еще! Как ты думаешь, что они подумали?
— Что убийство Фанфарона только предлог. — Глаза Бришо блестели, похоже, он опять становится прежним.
— Именно. Они тонко попытались нас остановить, выбить этот предлог у нас из-под ног. Твой заместитель министра велит своему приятелю-депутату позвонить Корентэну. Таинственный заявитель доносит по телефону, кто убийца вольника. Но мы затыкаем уши, завязываем глаза, не видим, не слышим, становимся почти такими же, как три обезьяны, но не совсем, потому что все-таки продолжаем говорить. И что же происходит?
— Они еще больше убеждаются в том, что все это предлог.
— Да. Но теперь они действуют тверже. Пытаются на блюде поднести нам убийцу, только бы мы отвязались, слезли с них. Те трое субъектов искали Колля, по-моему, не для того, чтобы убить.
— А для чего?
— Уговорить, чтобы сдался.
— Да брось, не может быть! — Бришо, разволновавшись, пошевелился, и лицо его исказилось от боли.
— Еще как может! До каких пор такой Колль остается хулиганом-поножовщиком? До тех, пока поджидает кого-либо на темной улице с ножом в руках. Настоящей борьбы он боится. А когда такая личность, как Реноде, что-то ему прикажет, он от страха обделается.
— Но почему же он не послушался?
— По-моему… — На момент он умолк, еще раз обдумывая свою мысль, чуть ли не наслаждаясь тем, как все прекрасно сходится. — По-моему, когда Колль узнал, что его ищут трое крутых ребят, он, видимо, подумал, будто приятели Фанфарона хотят за него отомстить. Он исчез, притаился, не появлялся в обычных местах И когда те типы нашли его, он, не ожидая никаких объяснений, выхватил нож и бросился на них.
Бришо задумался. Вполне допустимо, что так и произошло. Это, правда, предположение, но приемлемое. Однако Альбер обычно выступает не с предположениями.
— А почему убили девушку? — спросил он. Альбер пожал плечами.
— Я думал, тебе ясно. Так и было, как говорили танцовщицы из «Рэнди кока». Он напился, пьяный похвастался птичке своим подвигом, а потом пожалел. Все. А что? Чего ты ждал? Карту украденного и запрятанного сокровища? Но пошли дальше. За мной следили, потому что заметили: слишком уж я кручусь вокруг Реноде. И на тебя напали из-за этого же.
Бришо вздохнул.
— И все? Считаешь, на этом мы можем закончить? Успокоиться на том, что Колля настигло возмездие, а ты застрелил того, кто напал на меня?
— Да, — после недолгого размышления ответил Альбер. — Не думаю, что мы найдем убийц Колля, а если и найдем, они с легкостью докажут, что это была самозащита.
— А заместитель министра Леблан и Ле Юисье?
— У всех у них рыльце в пушку! Когда выздоровеешь и у тебя найдется на это время, займешься расследованием. Это ведь как с закрытыми глазами ткнуть в точку на карте, показывая, куда едешь. Езжай в любое место! И куда ни ткнешь, обнаружишь свинство.
Бришо сел. Пижамной куртки на нем не было, гладкие, белые мышцы казались хрупкими.
— Перестань говорить банальности. Не потому же я здесь валяюсь. И не говори, что Реноде мафиози, это знает любой читатель газет. Расскажи, что он делает!
— Похищает по заказам девушек, — тихо произнес Альбер.
Бришо снова лег. «Возможно, мы идиоты, — думал он, — возможно, нашли новый след, потянули за „ниточку“, как говорит Альбер. И снова попали прямо в точку».
— Вообще, это тоже банальность, — сказал Альбер. — Предположение. Доказать его я не могу, и полностью сам не уверен в этом. Только… я так думаю.
— Как ты думаешь?
Альбер улыбнулся. Бришо во всем ему верит, убежден в его правоте, словно он непогрешим.
— Я думаю, он похищает молодых, красивых девушек-спортсменок. Тех, кого предварительно показывают по телевидению. Возможно, он их сам выбирает, но, скорее, его заказчики. Хотелось бы, мол, ту лапочку, которая была восемьдесят третьей. Но показывали ее в начале программы, такая блондиночка с хорошей фигуркой, на ней еще синее платьице было… Они прокручивают видеомагнитофонную запись, выясняют, кто эта девушка, и похищают.
— Дело такого размаха?
— Думаю, он и еще кое-чем пробавляется. И, по-моему, это приносит солидные барыши. Наверное, можно было бы похитить и женщин получше, но эти не просто хорошенькие девушки, а именно те, на которых, сидя у телевизора, облизываются, пуская слюни, богатые клиенты.
Бришо покачал головой.
— Просто не верится!!!
— Видимо, не только тебе, и другим будет трудно поверить, — сказал Альбер.
Некоторое время они молча глядели друг на друга. Затем Лелак снова заговорил:
— Ты даже не спрашиваешь, как я это обнаружил и что собираюсь делать?
— Нет, — ответил Бришо. — Я устал.
Альбер нерешительно встал.
— Тебя даже не волнует, что Корентэн забрал у меня пистолет, что Буасси меня охраняет и, если я в течение двух-трех дней не запрячу Реноде за решетку, меня тоже постараются убрать как тебя?
— Можешь все бросить, — тихо произнес Бришо. — Опубликуй в газетах, что Фанфарона убил Колль, и ты закрываешь следствие. Они поймут.
— Наверное, так и следует поступить, — сказал Альбер. Он направился к двери. — А может, уже поздно. Я боюсь за Марту.
— Тогда запрячь Реноде за решетку, — сказал Бришо. — Не говори, что ты предпримешь, но действуй.
Он сделал усилие, протянул руку и нажал кнопку звонка, находившегося над его головой.
Альбер тихо вышел. Когда у лифта он оглянулся, медсестра еще не появлялась.
Глава десятая
I
Марта Лелак вернулась домой в четыре часа. Уроки у нее были до шести, но она отпросилась пораньше, вдруг что-то понадобится Альберу. Могла бы, кажется, знать. Квартира пуста, так пуста, словно Альбер уже в больнице или на кладбище. Когда Бришо ранили, молния ударила очень близко от их дома. Она подошла к окну. Альбер уехал на машине, возможно, так он меньше подвергается опасности. По крайней мере не пырнут ножом в толчее, не собьют автомобилем. Марта и думать не хотела о том, что с ним еще могут сделать. Она глядела на символический садик у дома, на пустую автостоянку. Как раз в этот момент на нее въехала новая «ланча». Марту это не обрадовало. У всех обитателей дома были свои места на стоянке. Когда Альбер вернется домой, он не найдет свободного места. Они как-то собирались написать номер своей машины краской на бетоне, как сделали прочие жильцы, но посчитали это смешным. А соседи так не считали. Не случайно «ланча» встала на их место. В машине сидели двое мужчин, никто из них не вышел. Марта успокоилась. Ждут кого-то. Она направилась в кухню и поставила чай.
II
Случилось то, на что он надеялся. Буасси обо всем договорился вместо него. Видимо, сумел лучше поладить с инспектором Гуафом, чем он. Получил людей, несмотря на то, что Гуаф не знал, куда они поедут и зачем. Альбер и думать не желал о том, что мог Буасси наговорить о нем Гуафу.
Люди ждали их метрах в пятистах от Спортивного центра «Академия». Их было двадцать, как он просил; они были в пуленепробиваемых жилетах, с автоматами, в стальных касках. Альбер сунул в руки Буасси ордер на обыск.
— Пятерых посадишь к себе в машину, поедешь в «Академию». Скажешь, что хочешь обыскать и прочесать всю местность, весь комплекс. О'кей?
Буасси глянул на него исподлобья маленькими глазками. Его очень задевало, что он не знает, в чем дело.
— Нет, не о кей! Я не могу усадить пятерых в «пежо».
Альберт отошел от его машины, сел рядом с водителем в один из черно-белых полицейских автомобилей и сделал знак, что можно отправляться. Лишь музыки Моррисона не хватало: молчаливые мужчины отправляются на штурм вражеской крепости. Пожалуй, раньше он подумал бы обо всем этом именно так. Теперь он только испытывал страх. Боялся, что они ничего не найдут, и он — опозоренный — станет всеобщим посмешищем. Интересно, сейчас Альбера не пугало, что и его может постигнуть беда.
По карте он раз двадцать проверил дорогу, но все-таки они чуть не проскочили подъездной путь.
— Сюда! — вскричал он.
Водитель что-то гневно проворчал про себя, сворачивая на грунтовую дорогу. Они сбавили скорость, шофер пытался маневрировать между рытвинами и ухабами.
— Быстрее, — сказал Альбер.
Он не знал, сколько стражей ожидают их и насколько они отчаянны. И не хотел оставлять им много времени на размышления.
Хлопал и гремел амортизатор, когда они проваливались в рытвины, деревья терлись о бока машины, словно и они хотели кинуться на полицейских.
Здесь лужайка, думал Альбер. Здесь должны быть двое часовых, которые сейчас в испуге решают, что им делать. Если мы остановимся, выйдем, стражи непременно тотчас откроют огонь.
Пока он это обдумывал, они промчались мимо сторожевого поста. В следующий момент он увидел высокие, массивные решетчатые ворота, которые были открыты. И, когда они приблизились, в них появилась машина. Большая черная машина, казалось, сейчас устремится на них и опрокинет. Руки Альбера вспотели. Он вытер их о брюки и схватился за «бардачок». Лелак ощутил колоссальное облегчение: перед ним был черный «мерседес».
— Это он, — хрипло сказал Альбер.
Водитель кивнул. Альбер просил специально подготовленных людей. Теперь он узнает, что это значит. Водитель затормозил и рванул руль в сторону. Буасси сделал бы это не так. Машина чуть не легла на бок, затем ударилась о дерево, стоящее вдоль дороги, и с громким стуком и скрежетом остановилась. Альбер почувствовал, что какая-то сила швыряет его вперед, затем ощутил рывок на груди — его удержал пояс безопасности. Нос машины разбился, из-под капота мотора пробивался дым. Но по крайней мере дорогу они преградили. Пока Альбер спохватился, остальных уже не было в автомобиле: они выбросились, выкатились из него. Альбер посмотрел влево, увидел, как останавливается другая машина и люди в касках, будто на тренировочных занятиях, выпрыгивают и, пригнувшись, бегут к укрытию.
Прогремел выстрел. Это был одиночный выстрел, за ним последовала короткая, но мощная автоматная очередь. И началось светопреставление. Альбер наклонился вперед, закрыв руками голову. Не было смысла выпрыгивать, не было смысла искать прикрытие. Прикрытия уже не было, пули летали повсюду, словно он сидел посреди поля боя, где все охотятся именно на него. Не было смысла даже молиться. Альбер думал о Марте, о том, что она скажет, если он не вернется домой. Он съежился еще больше.
Когда наступила тишина, он не знал, верить ли в нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22