Естественно, он выполняет свою работу, как и я, и нельзя допускать, чтобы дружба мешала долгу. Но...
– К черту, Боб, – сказал я. – Я ничего такого не думаю.
– Ну а я думаю. Я думал об этом все время после того, как мы расстались в аэропорту. Я думал о том, как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте, а я – на твоем. Полагаю, ты был бы любезен и дружелюбен, потому что именно так ты устроен. И ты бы ни у кого не оставил сомнений насчет своей точки зрения. Ты бы сказал: «Послушайте, Боб Мейплз – мой друг, и мне известно, что он прямой, как струна. И если мы хотим что-то узнать, пойдем и спросим его. Давайте не будем подличать с ним так, будто он по одну сторону баррикады, а мы – по другую...» Вот что ты бы сказал. А я... не знаю, Лу Возможно, я отстал от жизни. Возможно, я стал слишком старым для этой работы.
Мне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст. Он действительно стареет и теряет уверенность в своих силах, а Конвей, очевидно, устроил ему разгром, о котором я ничего не знаю.
– Боб, у тебя возникли какие-то проблемы в больнице? – спросил я.
– Да, – поколебавшись, ответил он. – Проблемы возникли. – Он встал и налил в свой стакан виски. Потом подошел к окну и встал спиной ко мне. – Она умерла, Лу – Он принялся покачиваться с пятки на носок и обратно. – Она так и не вернулась оттуда.
– Так мы же знали, что у нее нет шансов, – сказал я. – Все, кроме Конвея, а он слишком упрям, чтобы здраво смотреть на вещи.
Боб промолчал. Я подошел к окну, встал рядом с ним и положил руку ему на плечо.
– Послушай, Боб, – проговорил я, – не знаю, что тебе сказал Конвей, но нельзя, чтобы его слова так действовали на тебя. Ты посмотри, что он вытворяет! Ведь он даже не собирался брать нас в это путешествие – мы сами навязались. А теперь он требует, чтобы мы прыгали по первому его «кваку», и закатывает страшный скандал, когда что-то его не устраивает.
Мне показалось, что Боб слегка пожал плечами, а может, он просто глубоко вздохнул. Я убрал руку с его плеча, секунду прикидывал, стоит ли еще что-то сказать, а потом ушел в ванную и закрыл за собой дверь. Когда человеку плохо, иногда лучше оставить его одного.
Я сел на край ванны и закурил. Я сидел и думал – как бы со стороны – о себе и Бобе Мейплзе. Боб всегда был очень добр ко мне, и он мне нравился. Но не более, чем другие. Когда дело доходило до расследований, он становился одним из сотен, с кем я встречался и был любезен. Однако почему-то сейчас меня волнуют его проблемы, а не мои собственные.
Возможно, это отчасти объясняется тем, что мои проблемы главным образом решены. Я знал, что Джойс не выживет и, следовательно, не заговорит. Я не исключал, что она на время придет в сознание, но был убежден, что говорить она не сможет, – это нереально после того, что случилось с ее лицом... Однако уверенность в собственной безопасности не объясняла мое беспокойство за Боба. После убийства меня здорово напугали, поэтому до сих пор у меня не было возможности порассуждать спокойно и принять тот факт, что я в безопасности. Однако, несмотря на это, я попытался помочь сыну того грека, Джонни Папасу.
Дверь распахнулась, и я поднял голову. Мне широко улыбался Боб. Он раскраснелся, виски выплескивалось на пол из полного стакана.
– Эй, – спросил он, – ты меня бросил, Лу? Иди сюда, составь мне компанию.
– Конечно, Боб, – сказал я, – с удовольствием. – Я вместе с ним вернулся в гостиную. Он плюхнулся в кресло и залпом опорожнил свой стакан.
– Лу, давай чем-нибудь займемся. Давай выйдем в этот чертов коровий город и загуляем. Вдвоем, только ты и я, а?
– А как же Конвей?
– К черту его. У него здесь какие-то дела, планирует задержаться на несколько дней. Бросим свои вещи в какой-нибудь гостинице, чтобы больше не встречаться с ним, и устроим себе праздник.
Он потянулся за бутылкой, но ухватить ее ему удалось только со второй попытки. Я забрал у него бутылку и сам наполнил стакан.
– Звучит соблазнительно, Боб, – сказал я. – Я бы с удовольствием. А разве нам не надо возвращаться в Сентрал-сити? Я имею в виду, Конвей в таком состоянии, и с нашей стороны было бы...
– Я сказал: к черту его. Я сказал именно то, что хотел сказать.
– Да, конечно, но...
– Я сделал для Конвея достаточно. Я сделал слишком много. Я сделал даже больше, чем следовало. Итак, запрыгивай в свои ботинки, и пошли.
Я сказал, что да, конечно, с удовольствием, сию минуту, но у меня болит мозоль, и мне нужно срезать ее, и пока я буду заниматься мозолью, Бобу было бы неплохо немного поспать.
Боб так и сделал, предварительно поворчав и посопротивлявшись. Я позвонил на железнодорожный вокзал и забронировал купе в спальном вагоне на восьмичасовой поезд в Сентрал-сити. Это обойдется нам в кругленькую сумму, так как округ не будет оплачивать проезд в первом классе, однако я решил, что нам никто не должен мешать.
Я оказался прав. Я разбудил его в шесть тридцать, чтобы у него было достаточно времени прийти в себя. Он выглядел хуже, чем до сна. Я попытался уговорить его принять душ, но он отказался наотрез. Отказался он и от кофе и еды. Вместо этого он опять присосался к виски и перед уходом прихватил с собой полную бутылку. Когда я усадил его в поезд, я был измочален, как коровья шкура в дубильном чане, и спрашивал себя, что, ради всего святого, сказал Бобу Конвей.
Я спрашивал себя, хотя уже давно должен был понять. Потому что Боб почти сказал мне. Все было ясно как день, просто я слишком глубоко ушел в себя, чтобы разглядеть это.
Возможно, хорошо, что я ничего не понял. Ведь уже нельзя было что-либо изменить. А я бы обливался кровавым потом.
Вот таким было мое путешествие в большой город. Первое путешествие за пределы округа. Из самолета – в гостиницу. Из гостиницы – в поезд. А потом долгий ночной переезд, когда за окном ничего не увидишь, в тесном купе в обществе рыдающего пьяницы.
Примерно в полночь, незадолго до того как заснуть, Боб, кажется, начал бредить. Он вдруг сжал кулак и ударил меня в грудь.
– Эй, – воскликнул я, – не зарывайся. Боб!
– Не зары... не зарывайся, – забормотал он. – Люди, улыбайтесь, с-смехом заряжайтесь... о содеянном не сокрушайтесь и т-так далее. Так что не зарывайся.
– Боб, – сказал я, – я просто пошутил.
– Вот что я тебе скажу, – резко проговорил он. – Ты никогда даже не думал об этом.
– Ну?
– С-светлее всего – п-перед темнотой.
Я расхохотался, несмотря на усталость.
– Ты все неправильно понял, Боб, – сказал я. – Ты имеешь в виду...
– Ш-ш-ш, – оборвал он меня. – Это ты неправильно все понял.
10
Мы прибыли в Сентрал-сити около шести утра, и Боб тут же на такси поехал домой. Он плохо себя чувствовал – он действительно заболел, а не мучился с похмелья. Боб был слишком стар, чтобы тянуть свой воз.
Я заехал в офис. Все было спокойно, по словам ночного дежурного. И я тоже отправился домой. Я проводил в офисе гораздо больше времени, чем мне было положено в соответствии с должностью, поэтому никто не осудил бы меня, если бы я взял недельку отпуска. Что я и собирался сделать.
Я переоделся в чистое, сварил себе яйца и кофе. Когда я сел есть, зазвонил телефон.
Я решил, что звонят из офиса или, вероятно, Эми проверяет, вернулся ли я, – она могла либо звонить утром, либо ждать до четырех, когда закончатся уроки. Идя к телефону, я пытался найти какой-нибудь удобоваримый предлог, чтобы не встречаться с нею, поэтому, услышав в трубке голос Джо Ротмана, я немного опешил.
– Знаете, кто звонит, Лу? – спросил он. – Помните наш последний разговор?
– Конечно, – ответил я. – О... э-э... ситуации на стройках.
– Я хотел попросить вас заехать сегодня вечером, но мне нужно уехать в Сан-Анджело. Вы не против, если я заскочу к вам через несколько минут?
– Нет, – сказал я, – не против. Что-то важное?
– Одно маленькое, но важное дельце, Лу Всего лишь пара слов в подтверждение.
– Да, но, может, я смог бы...
– Не сомневаюсь в этом, однако будет лучше, если мы встретимся лично, - сказал он и положил трубку.
Я тоже положил трубку и вернулся к столу Время еще раннее. Возможно, никто его и не увидит. Как бы то ни было, он не преступник и даже пользуется уважением в определенных кругах.
Он пришел через пять минут. Не вкладывая особого радушия в свои слова, так как я не хотел, чтобы он надолго задержался у меня, я предложил ему позавтракать. Он отказался, однако сел за стол.
– Итак, Лу, – сказал он, скручивая сигарету. – Я полагаю, вам известно, что именно я хотел бы услышать.
– Думаю, да, – кивнул я. – Считайте, что я это сказал.
– Самые осторожные статьи правы в своих намеках? Он пытался всыпать ей и сам же поплатился за это?
– Все выглядит именно так. Не вижу другого объяснения.
– Не перестаю удивляться, – сказал он, смачивая слюной папиросную бумагу. – Не перестаю удивляться тому, как женщина с разбитым лицом и сломанной шеей могла шесть раз попасть в обидчика, пусть и такого крупного, как наш покойный Элмер Конвей.
Он медленно поднял глаза. Когда наши взгляды встретились, я пожал плечами.
– Вероятно, она сделала все выстрелы не одновременно. Она стреляла в него, пока он бил ее. Черт, вряд ли она стояла и ждала, когда он закончит, прежде чем начать стрелять.
– Такое маловероятно, верно? – согласился Ротман. – И все же из имеющейся информации – не забывайте, я дилетант – можно сделать вывод, что она поступила именно так. Она еще была жива, когда он умер. Одной – ладно, двух выпущенных ею пуль было достаточно, чтобы обезвредить его. Следовательно, она получила повреждения – сломанную шею и прочее – до того, как стреляла.
Я помотал головой – мне нужно было отвести от него взгляд.
– Вы сказали, что вам требуется подтверждение, – сказал я. – Вы... вы...
– Мне нужно подлинное свидетельство, Лу. И никакие суррогаты не принимаются. И я жду его с нетерпением.
– Не понимаю, с чего это вдруг вы пришли ко мне с вопросами, – сказал я. – Шериф и окружной прокурор всем довольны. Это главное, что меня волнует.
– Значит, вы так смотрите на ситуацию, да?
– Именно так.
– Ладно, расскажу, как вижу ее я. Я пришел к вам с вопросами, потому что имею отношение к этому делу. Не прямое, но и...
– Но и не косвенное.
– Точно. Мне известно, что вы имели зуб на Конвеев. Я сделал все возможное, чтобы настроить вас против старика. В нравственном отношении – а может, и в правовом – я разделяю ответственность за любое неблаговидное действие, предпринятое вами. Скажем так: я и профсоюз, который я возглавляю, можем оказаться в очень некрасивом положении.
– Это вы сказали, – проговорил я. – Это ваши слова.
– Вы нос-то не задирайте, Лу. Я убийство так не оставлю. Кстати, каков счет на сегодняшний день? Один или два?
– Она умерла. Она умерла вчера во второй половине дня.
– Со мной эти штучки не пройдут, Лу, если это было убийство. Ваших рук дело. Мне трудно прямо сейчас сказать, как я поступлю, но вас в покое я не оставлю. Не смогу. Иначе кончится тем, что вы втянете меня в нечто худшее.
– Черт, – проговорил я, – чем мы тут...
– Девушка мертва, да и Элмер мертв. Следовательно, невзирая на то, как забавно выглядит ситуация, – узнай об этом судейские, у них бы началась истерика, – они ничего доказать не смогут. Если бы им было известно, как известно мне, что у вас есть мотивы...
– Чтобы убить ее? А зачем мне это?
– Ну, – Ротман немного сбавил пыл, – чтобы избавиться от нее. Скажем, она была лишь инструментом, с помощью которого можно добраться до Конвея. Что-то вроде театральной разводки.
– Вы же понимаете, что в этом нет смысла, – сказал я. – Что касается так называемого «мотива», то я имел его шесть лет – все те годы, что я знал о случайной смерти Майка. Зачем мне ждать шесть лет, а потом вдруг взять и отомстить? Забить до смерти несчастную шлюху только ради того, чтобы добраться до сынка Конвея? Ну, ответьте мне, это логично? Просто ответьте, Джо.
Ротман задумчиво нахмурился и принялся барабанить пальцами по столу.
– Нет, – медленно проговорил он. – Не логично. В том-то и проблема. Человек, которому выгодно это убийство...
– Вы же знаете, что не выгодно, Джо.
– Это вы сказали.
– Это я сказал, – согласился я. – И все так говорят. И вы бы так говорили, если бы не знали о моем отношении к Конвеям. На минутку забудьте об этом – и что у вас останется? Просто двойное убийство – двое поссорились и прикончили друг друга – при невыясненных обстоятельствах.
Он ухмыльнулся.
– Я бы сказал, что вы еще мягко выразились, Лу.
– Не знаю, что случилось, – сказал я, – потому что меня там не было. Однако мне известно, что в убийстве, как и в любых других ситуациях, могут возникнуть самые разные неожиданности. Человек, которому вышибли мозги, прополз целую милю. Женщина звонит в полицию после того, как ее застрелили прямо в сердце. Мужчину повесили, отравили, разделали на куски и застрелили, а он выжил. Не спрашивайте, почему такое случается. Не знаю. Но знаю, что случается. Да и вы знаете.
Ротман пристально посмотрел на меня. Потом дернул головой, кивая.
– Возможно, Лу, – сказал он, – возможно, вы чисты. Все то время, что я сижу здесь и наблюдаю за вами, я анализирую то, что мне известно о вас, однако картинка убийцы – то, как я его представляю, - не складывается. Хреново все, но если бы картинка сложилась, было бы еще хреновее. Вы не вписываетесь в роль, вот как бы я сказал.
– И что мне на это ответить? – спросил я.
– Ничего, Лу. Мне следовало бы поблагодарить вас за то, что вы сняли тяжелейший груз с моей души. И все же, если вы не против, я еще чуть-чуть увеличу свой долг перед вами...
– Да?
– Какова истинная картина? Я хотел бы иметь эту информацию исключительно для себя. Я рассуждаю так: вы ненавидели Конвея, но не до такой степени, чтобы убить. Что вы пытались провернуть?
Я был готов к этому вопросу с того вечера, когда мы с ним встречались. У меня уже был заготовлен ответ.
– Деньги предназначались для того, чтобы выставить ее из города. Конвей заплатил ей за то, чтобы она оставила Элмера в покое. На самом же деле...
– ...Элмер собирался уехать с ней, верно? – Ротман встал и надел шляпу – У меня не хватает духу осуждать вас за столь ловкий ход. Жаль, что он привел к столь плачевному результату. Мне следовало бы самому сообразить это.
– О, – сказал я, – тут нет ничего особенного. Было бы желание.
– Ух! – воскликнул он. – Кстати, как себя чувствует Конвей?
– Ну, думаю, не очень хорошо, – ответил я.
– Наверное, съел что-нибудь, – сказал он. – Вы согласны? Будьте осмотрительны, Лу. Обдумайте все это. Для простаков сойдет.
Он ушел.
Я принес со двора газеты – вчерашнюю вечернюю и сегодняшнюю утреннюю, – налил себе еще кофе и снова сел за стол.
Как обычно, газеты сыграли мне на руку. Вместо того чтобы изобразить меня тупицей, совершившим ошибку или лезущим не в свои дела, что они могли бы сделать без особых усилий, они сотворили из меня этакую комбинацию Дж. Эдгара Гувера и Ломброзо, «проницательного сыщика, чье бескорыстное участие в деле свелось к нулю исключительно из-за непредсказуемости человеческого поведения».
Я захохотал, поперхнулся кофе и еле продышался. Несмотря на все, через что я прошел, я был абсолютно спокоен. У меня было отличное настроение. Джойс мертва. Даже Ротман перестал подозревать меня. А если уж ты не вызываешь подозрении у этого типа, можешь ни о чем не волноваться. Это была весьма серьезная проверка.
Я размышлял, стоит ли позвонить в газеты и поблагодарить их за «правильность». Я часто так делал, проливал на них немного солнечного света, знаете ли, и они заглатывали это. Я мог бы поведать – я опять захохотал, – я мог бы поведать им, что иногда правда бывает удивительнее вымысла. И вероятно, добавить что-нибудь насчет... гм... того, что шила в мешке не утаишь. Или... о том, что не все планы претворяются в жизнь.
Я перестал хохотать.
Я должен быть осмотрителен. Ротман предупредил меня об этом, да и Боба Мейплза раздражает моя беспечность. Но...
С чего это вдруг, если мне так хочется? Если это помогает снимать напряжение? Если это у меня в характере. Это отлично вписывается в образ недалекого добродушного парня, который не смог бы совершить ничего плохого, даже если бы захотел. Ротман сам сказал, что все выглядит довольно хреново, но было бы еще хреновее, если бы я оказался убийцей. А моя манера разговора служит существенным добавлением к образу – к образу того парня, который сбил их со следа. Если я внезапно отброшу эту беспечность, что подумают люди?
Короче, я должен продолжать, хочу я того или нет. Выбора у меня нет. Однако я не буду особо усердствовать. Нельзя перебарщивать.
Я все это проанализировал, и настроение у меня осталось хорошим. Я решил не звонить в газеты. Статьи были более чем сносными, и им это ничего не стоило – ведь им надо как-то заполнять свободное пространство. А детали меня не волновали, например, то, что они написали о Джойс. Что на самом деле она не была «потрепанной сестрой греха». И не «демонстрировала глубокий опыт в любовных утехах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
– К черту, Боб, – сказал я. – Я ничего такого не думаю.
– Ну а я думаю. Я думал об этом все время после того, как мы расстались в аэропорту. Я думал о том, как бы ты поступил, если бы оказался на моем месте, а я – на твоем. Полагаю, ты был бы любезен и дружелюбен, потому что именно так ты устроен. И ты бы ни у кого не оставил сомнений насчет своей точки зрения. Ты бы сказал: «Послушайте, Боб Мейплз – мой друг, и мне известно, что он прямой, как струна. И если мы хотим что-то узнать, пойдем и спросим его. Давайте не будем подличать с ним так, будто он по одну сторону баррикады, а мы – по другую...» Вот что ты бы сказал. А я... не знаю, Лу Возможно, я отстал от жизни. Возможно, я стал слишком старым для этой работы.
Мне показалось, что в его словах скрыт некий подтекст. Он действительно стареет и теряет уверенность в своих силах, а Конвей, очевидно, устроил ему разгром, о котором я ничего не знаю.
– Боб, у тебя возникли какие-то проблемы в больнице? – спросил я.
– Да, – поколебавшись, ответил он. – Проблемы возникли. – Он встал и налил в свой стакан виски. Потом подошел к окну и встал спиной ко мне. – Она умерла, Лу – Он принялся покачиваться с пятки на носок и обратно. – Она так и не вернулась оттуда.
– Так мы же знали, что у нее нет шансов, – сказал я. – Все, кроме Конвея, а он слишком упрям, чтобы здраво смотреть на вещи.
Боб промолчал. Я подошел к окну, встал рядом с ним и положил руку ему на плечо.
– Послушай, Боб, – проговорил я, – не знаю, что тебе сказал Конвей, но нельзя, чтобы его слова так действовали на тебя. Ты посмотри, что он вытворяет! Ведь он даже не собирался брать нас в это путешествие – мы сами навязались. А теперь он требует, чтобы мы прыгали по первому его «кваку», и закатывает страшный скандал, когда что-то его не устраивает.
Мне показалось, что Боб слегка пожал плечами, а может, он просто глубоко вздохнул. Я убрал руку с его плеча, секунду прикидывал, стоит ли еще что-то сказать, а потом ушел в ванную и закрыл за собой дверь. Когда человеку плохо, иногда лучше оставить его одного.
Я сел на край ванны и закурил. Я сидел и думал – как бы со стороны – о себе и Бобе Мейплзе. Боб всегда был очень добр ко мне, и он мне нравился. Но не более, чем другие. Когда дело доходило до расследований, он становился одним из сотен, с кем я встречался и был любезен. Однако почему-то сейчас меня волнуют его проблемы, а не мои собственные.
Возможно, это отчасти объясняется тем, что мои проблемы главным образом решены. Я знал, что Джойс не выживет и, следовательно, не заговорит. Я не исключал, что она на время придет в сознание, но был убежден, что говорить она не сможет, – это нереально после того, что случилось с ее лицом... Однако уверенность в собственной безопасности не объясняла мое беспокойство за Боба. После убийства меня здорово напугали, поэтому до сих пор у меня не было возможности порассуждать спокойно и принять тот факт, что я в безопасности. Однако, несмотря на это, я попытался помочь сыну того грека, Джонни Папасу.
Дверь распахнулась, и я поднял голову. Мне широко улыбался Боб. Он раскраснелся, виски выплескивалось на пол из полного стакана.
– Эй, – спросил он, – ты меня бросил, Лу? Иди сюда, составь мне компанию.
– Конечно, Боб, – сказал я, – с удовольствием. – Я вместе с ним вернулся в гостиную. Он плюхнулся в кресло и залпом опорожнил свой стакан.
– Лу, давай чем-нибудь займемся. Давай выйдем в этот чертов коровий город и загуляем. Вдвоем, только ты и я, а?
– А как же Конвей?
– К черту его. У него здесь какие-то дела, планирует задержаться на несколько дней. Бросим свои вещи в какой-нибудь гостинице, чтобы больше не встречаться с ним, и устроим себе праздник.
Он потянулся за бутылкой, но ухватить ее ему удалось только со второй попытки. Я забрал у него бутылку и сам наполнил стакан.
– Звучит соблазнительно, Боб, – сказал я. – Я бы с удовольствием. А разве нам не надо возвращаться в Сентрал-сити? Я имею в виду, Конвей в таком состоянии, и с нашей стороны было бы...
– Я сказал: к черту его. Я сказал именно то, что хотел сказать.
– Да, конечно, но...
– Я сделал для Конвея достаточно. Я сделал слишком много. Я сделал даже больше, чем следовало. Итак, запрыгивай в свои ботинки, и пошли.
Я сказал, что да, конечно, с удовольствием, сию минуту, но у меня болит мозоль, и мне нужно срезать ее, и пока я буду заниматься мозолью, Бобу было бы неплохо немного поспать.
Боб так и сделал, предварительно поворчав и посопротивлявшись. Я позвонил на железнодорожный вокзал и забронировал купе в спальном вагоне на восьмичасовой поезд в Сентрал-сити. Это обойдется нам в кругленькую сумму, так как округ не будет оплачивать проезд в первом классе, однако я решил, что нам никто не должен мешать.
Я оказался прав. Я разбудил его в шесть тридцать, чтобы у него было достаточно времени прийти в себя. Он выглядел хуже, чем до сна. Я попытался уговорить его принять душ, но он отказался наотрез. Отказался он и от кофе и еды. Вместо этого он опять присосался к виски и перед уходом прихватил с собой полную бутылку. Когда я усадил его в поезд, я был измочален, как коровья шкура в дубильном чане, и спрашивал себя, что, ради всего святого, сказал Бобу Конвей.
Я спрашивал себя, хотя уже давно должен был понять. Потому что Боб почти сказал мне. Все было ясно как день, просто я слишком глубоко ушел в себя, чтобы разглядеть это.
Возможно, хорошо, что я ничего не понял. Ведь уже нельзя было что-либо изменить. А я бы обливался кровавым потом.
Вот таким было мое путешествие в большой город. Первое путешествие за пределы округа. Из самолета – в гостиницу. Из гостиницы – в поезд. А потом долгий ночной переезд, когда за окном ничего не увидишь, в тесном купе в обществе рыдающего пьяницы.
Примерно в полночь, незадолго до того как заснуть, Боб, кажется, начал бредить. Он вдруг сжал кулак и ударил меня в грудь.
– Эй, – воскликнул я, – не зарывайся. Боб!
– Не зары... не зарывайся, – забормотал он. – Люди, улыбайтесь, с-смехом заряжайтесь... о содеянном не сокрушайтесь и т-так далее. Так что не зарывайся.
– Боб, – сказал я, – я просто пошутил.
– Вот что я тебе скажу, – резко проговорил он. – Ты никогда даже не думал об этом.
– Ну?
– С-светлее всего – п-перед темнотой.
Я расхохотался, несмотря на усталость.
– Ты все неправильно понял, Боб, – сказал я. – Ты имеешь в виду...
– Ш-ш-ш, – оборвал он меня. – Это ты неправильно все понял.
10
Мы прибыли в Сентрал-сити около шести утра, и Боб тут же на такси поехал домой. Он плохо себя чувствовал – он действительно заболел, а не мучился с похмелья. Боб был слишком стар, чтобы тянуть свой воз.
Я заехал в офис. Все было спокойно, по словам ночного дежурного. И я тоже отправился домой. Я проводил в офисе гораздо больше времени, чем мне было положено в соответствии с должностью, поэтому никто не осудил бы меня, если бы я взял недельку отпуска. Что я и собирался сделать.
Я переоделся в чистое, сварил себе яйца и кофе. Когда я сел есть, зазвонил телефон.
Я решил, что звонят из офиса или, вероятно, Эми проверяет, вернулся ли я, – она могла либо звонить утром, либо ждать до четырех, когда закончатся уроки. Идя к телефону, я пытался найти какой-нибудь удобоваримый предлог, чтобы не встречаться с нею, поэтому, услышав в трубке голос Джо Ротмана, я немного опешил.
– Знаете, кто звонит, Лу? – спросил он. – Помните наш последний разговор?
– Конечно, – ответил я. – О... э-э... ситуации на стройках.
– Я хотел попросить вас заехать сегодня вечером, но мне нужно уехать в Сан-Анджело. Вы не против, если я заскочу к вам через несколько минут?
– Нет, – сказал я, – не против. Что-то важное?
– Одно маленькое, но важное дельце, Лу Всего лишь пара слов в подтверждение.
– Да, но, может, я смог бы...
– Не сомневаюсь в этом, однако будет лучше, если мы встретимся лично, - сказал он и положил трубку.
Я тоже положил трубку и вернулся к столу Время еще раннее. Возможно, никто его и не увидит. Как бы то ни было, он не преступник и даже пользуется уважением в определенных кругах.
Он пришел через пять минут. Не вкладывая особого радушия в свои слова, так как я не хотел, чтобы он надолго задержался у меня, я предложил ему позавтракать. Он отказался, однако сел за стол.
– Итак, Лу, – сказал он, скручивая сигарету. – Я полагаю, вам известно, что именно я хотел бы услышать.
– Думаю, да, – кивнул я. – Считайте, что я это сказал.
– Самые осторожные статьи правы в своих намеках? Он пытался всыпать ей и сам же поплатился за это?
– Все выглядит именно так. Не вижу другого объяснения.
– Не перестаю удивляться, – сказал он, смачивая слюной папиросную бумагу. – Не перестаю удивляться тому, как женщина с разбитым лицом и сломанной шеей могла шесть раз попасть в обидчика, пусть и такого крупного, как наш покойный Элмер Конвей.
Он медленно поднял глаза. Когда наши взгляды встретились, я пожал плечами.
– Вероятно, она сделала все выстрелы не одновременно. Она стреляла в него, пока он бил ее. Черт, вряд ли она стояла и ждала, когда он закончит, прежде чем начать стрелять.
– Такое маловероятно, верно? – согласился Ротман. – И все же из имеющейся информации – не забывайте, я дилетант – можно сделать вывод, что она поступила именно так. Она еще была жива, когда он умер. Одной – ладно, двух выпущенных ею пуль было достаточно, чтобы обезвредить его. Следовательно, она получила повреждения – сломанную шею и прочее – до того, как стреляла.
Я помотал головой – мне нужно было отвести от него взгляд.
– Вы сказали, что вам требуется подтверждение, – сказал я. – Вы... вы...
– Мне нужно подлинное свидетельство, Лу. И никакие суррогаты не принимаются. И я жду его с нетерпением.
– Не понимаю, с чего это вдруг вы пришли ко мне с вопросами, – сказал я. – Шериф и окружной прокурор всем довольны. Это главное, что меня волнует.
– Значит, вы так смотрите на ситуацию, да?
– Именно так.
– Ладно, расскажу, как вижу ее я. Я пришел к вам с вопросами, потому что имею отношение к этому делу. Не прямое, но и...
– Но и не косвенное.
– Точно. Мне известно, что вы имели зуб на Конвеев. Я сделал все возможное, чтобы настроить вас против старика. В нравственном отношении – а может, и в правовом – я разделяю ответственность за любое неблаговидное действие, предпринятое вами. Скажем так: я и профсоюз, который я возглавляю, можем оказаться в очень некрасивом положении.
– Это вы сказали, – проговорил я. – Это ваши слова.
– Вы нос-то не задирайте, Лу. Я убийство так не оставлю. Кстати, каков счет на сегодняшний день? Один или два?
– Она умерла. Она умерла вчера во второй половине дня.
– Со мной эти штучки не пройдут, Лу, если это было убийство. Ваших рук дело. Мне трудно прямо сейчас сказать, как я поступлю, но вас в покое я не оставлю. Не смогу. Иначе кончится тем, что вы втянете меня в нечто худшее.
– Черт, – проговорил я, – чем мы тут...
– Девушка мертва, да и Элмер мертв. Следовательно, невзирая на то, как забавно выглядит ситуация, – узнай об этом судейские, у них бы началась истерика, – они ничего доказать не смогут. Если бы им было известно, как известно мне, что у вас есть мотивы...
– Чтобы убить ее? А зачем мне это?
– Ну, – Ротман немного сбавил пыл, – чтобы избавиться от нее. Скажем, она была лишь инструментом, с помощью которого можно добраться до Конвея. Что-то вроде театральной разводки.
– Вы же понимаете, что в этом нет смысла, – сказал я. – Что касается так называемого «мотива», то я имел его шесть лет – все те годы, что я знал о случайной смерти Майка. Зачем мне ждать шесть лет, а потом вдруг взять и отомстить? Забить до смерти несчастную шлюху только ради того, чтобы добраться до сынка Конвея? Ну, ответьте мне, это логично? Просто ответьте, Джо.
Ротман задумчиво нахмурился и принялся барабанить пальцами по столу.
– Нет, – медленно проговорил он. – Не логично. В том-то и проблема. Человек, которому выгодно это убийство...
– Вы же знаете, что не выгодно, Джо.
– Это вы сказали.
– Это я сказал, – согласился я. – И все так говорят. И вы бы так говорили, если бы не знали о моем отношении к Конвеям. На минутку забудьте об этом – и что у вас останется? Просто двойное убийство – двое поссорились и прикончили друг друга – при невыясненных обстоятельствах.
Он ухмыльнулся.
– Я бы сказал, что вы еще мягко выразились, Лу.
– Не знаю, что случилось, – сказал я, – потому что меня там не было. Однако мне известно, что в убийстве, как и в любых других ситуациях, могут возникнуть самые разные неожиданности. Человек, которому вышибли мозги, прополз целую милю. Женщина звонит в полицию после того, как ее застрелили прямо в сердце. Мужчину повесили, отравили, разделали на куски и застрелили, а он выжил. Не спрашивайте, почему такое случается. Не знаю. Но знаю, что случается. Да и вы знаете.
Ротман пристально посмотрел на меня. Потом дернул головой, кивая.
– Возможно, Лу, – сказал он, – возможно, вы чисты. Все то время, что я сижу здесь и наблюдаю за вами, я анализирую то, что мне известно о вас, однако картинка убийцы – то, как я его представляю, - не складывается. Хреново все, но если бы картинка сложилась, было бы еще хреновее. Вы не вписываетесь в роль, вот как бы я сказал.
– И что мне на это ответить? – спросил я.
– Ничего, Лу. Мне следовало бы поблагодарить вас за то, что вы сняли тяжелейший груз с моей души. И все же, если вы не против, я еще чуть-чуть увеличу свой долг перед вами...
– Да?
– Какова истинная картина? Я хотел бы иметь эту информацию исключительно для себя. Я рассуждаю так: вы ненавидели Конвея, но не до такой степени, чтобы убить. Что вы пытались провернуть?
Я был готов к этому вопросу с того вечера, когда мы с ним встречались. У меня уже был заготовлен ответ.
– Деньги предназначались для того, чтобы выставить ее из города. Конвей заплатил ей за то, чтобы она оставила Элмера в покое. На самом же деле...
– ...Элмер собирался уехать с ней, верно? – Ротман встал и надел шляпу – У меня не хватает духу осуждать вас за столь ловкий ход. Жаль, что он привел к столь плачевному результату. Мне следовало бы самому сообразить это.
– О, – сказал я, – тут нет ничего особенного. Было бы желание.
– Ух! – воскликнул он. – Кстати, как себя чувствует Конвей?
– Ну, думаю, не очень хорошо, – ответил я.
– Наверное, съел что-нибудь, – сказал он. – Вы согласны? Будьте осмотрительны, Лу. Обдумайте все это. Для простаков сойдет.
Он ушел.
Я принес со двора газеты – вчерашнюю вечернюю и сегодняшнюю утреннюю, – налил себе еще кофе и снова сел за стол.
Как обычно, газеты сыграли мне на руку. Вместо того чтобы изобразить меня тупицей, совершившим ошибку или лезущим не в свои дела, что они могли бы сделать без особых усилий, они сотворили из меня этакую комбинацию Дж. Эдгара Гувера и Ломброзо, «проницательного сыщика, чье бескорыстное участие в деле свелось к нулю исключительно из-за непредсказуемости человеческого поведения».
Я захохотал, поперхнулся кофе и еле продышался. Несмотря на все, через что я прошел, я был абсолютно спокоен. У меня было отличное настроение. Джойс мертва. Даже Ротман перестал подозревать меня. А если уж ты не вызываешь подозрении у этого типа, можешь ни о чем не волноваться. Это была весьма серьезная проверка.
Я размышлял, стоит ли позвонить в газеты и поблагодарить их за «правильность». Я часто так делал, проливал на них немного солнечного света, знаете ли, и они заглатывали это. Я мог бы поведать – я опять захохотал, – я мог бы поведать им, что иногда правда бывает удивительнее вымысла. И вероятно, добавить что-нибудь насчет... гм... того, что шила в мешке не утаишь. Или... о том, что не все планы претворяются в жизнь.
Я перестал хохотать.
Я должен быть осмотрителен. Ротман предупредил меня об этом, да и Боба Мейплза раздражает моя беспечность. Но...
С чего это вдруг, если мне так хочется? Если это помогает снимать напряжение? Если это у меня в характере. Это отлично вписывается в образ недалекого добродушного парня, который не смог бы совершить ничего плохого, даже если бы захотел. Ротман сам сказал, что все выглядит довольно хреново, но было бы еще хреновее, если бы я оказался убийцей. А моя манера разговора служит существенным добавлением к образу – к образу того парня, который сбил их со следа. Если я внезапно отброшу эту беспечность, что подумают люди?
Короче, я должен продолжать, хочу я того или нет. Выбора у меня нет. Однако я не буду особо усердствовать. Нельзя перебарщивать.
Я все это проанализировал, и настроение у меня осталось хорошим. Я решил не звонить в газеты. Статьи были более чем сносными, и им это ничего не стоило – ведь им надо как-то заполнять свободное пространство. А детали меня не волновали, например, то, что они написали о Джойс. Что на самом деле она не была «потрепанной сестрой греха». И не «демонстрировала глубокий опыт в любовных утехах».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19