Тетка примет на год?— Она будет счастлива.— Я тоже. Выучишь украинский язык, он уже становится, вроде как, иностранным. Кажется, подъехал мой водитель... Пошли. Отвезу тебя домой.— Так что... получается, отпускаете?— А за что мне тебя задерживать? Не вижу причин, — Пафнутьев хотел поторопить Андрея, встряхнуть его, но видя, что тот попросту еле ворочает языком, что каждое слово дается ему с трудом, присел рядом, положил руку на плечо. — Ну? Как? Легче?— Нет, — и Андрей, уткнувшись в тяжеловатое плечо Пафнутьева, разрыдался. Слезы лились у него из глаз, как у ребенка. Увидев появившегося в дверях водителя, Пафнутьев махнул рукой, подожди, дескать. Водитель сочувственно покачал головой и осторожно попятился из сарая. — Ведь все могло быть иначе, все могло быть иначе, — сквозь рыдания проговорил Андрей. — Как они узнали, куда я ее отвез, как?— Твой телефон прослушивался, — бесстрастно произнес Пафнутьев.— Кем?! — Андрей отшатнулся, чтобы лучше видеть лицо следователя.— "Прокурор дал команду.— Я убью его, — прошептал Андрей, глядя мокрыми глазами в стену сарая.— Не надо, — спокойно произнес Пафнутьев. — Ты и так славно поработал. Отдохни малость... Сделай передышку. Я сам с ним разберусь.— Точно?— Доверься мне в этом деле.— Подождите, — сказал Андрей, — посидите здесь, я сейчас, — и, прежде чем Пафнутьев успел сообразить, в чем дело, Андрей выскочил из сарая и метнулся за угол дома. Пафнутьев бросился за ним, но споткнулся, упал, а когда поднялся, Андрей уже вылез из погреба, держа в руках черный чемоданчик. — Вот, — сказал он. — Там полно бумаг, может, пригодятся...Пафнутьев взял чемоданчик, с опасливостью положил его на стопку дров, потрогал пальцем замочки.— Я уже открывал, — сказал Андрей. — Нет там никакой взрывчатки.Открыв крышку, Пафнутьев внимательно просмотрел несколько листочков.— Боже, — прошептал он потрясение. — Боже... Андрей, где ты все это взял?— У Заварзина.— Ты знаешь, что это такое?— Документы какие-то... Но фамилии там мелькают забавные... Сысцов, Колов, Анцыферов...— Андрей! — торжественно произнес Пафнутьев, — ты страшный человек. Это же приговор. Голдобов всю жизнь собирал эти документы, надеясь, что когда-нибудь они спасут его, отведут удар... Они бы спасли его, если бы он успел кому-нибудь о них сказать... Но они у него пропали. И это все ускорило... В чемоданчике больше ничего не было?— Нет, — ответил Андрей, помолчав.— Да? Ну ладно. Ты со всеми расквитался... Не только с теми недоумками, но и с этой публикой, — Пафнутьев похлопал тяжелой ладонью по крышке чемоданчика.— Я уже открывал, — сказал Андрей. — Нет там никакой взрывчатки.Открыв крышку, Пафнутьев внимательно просмотрел несколько листочков.— Боже, — прошептал он потрясение. — Боже... Андрей, где ты, все это взял?— У Заварзина.— Ты знаешь, что это такое?— Документы какие-то... Но фамилии там мелькают забавные... Сысцов, Колов, Анцыферов...— Андрей! — торжественно произнес Пафнутьев, — ты страшный человек. Это же приговор. Голдобов всю жизнь собирал эти документы, надеясь, что когда-нибудь они спасут его, отведут удар... Они бы спасли его, если бы он успел кому-нибудь о них сказать... Но они у него пропали. И это все ускорило... В чемоданчике больше ничего не было?— Нет, — ответил Андрей, помолчав.— Да? Ну ладно. Ты со всеми расквитался... Не только с теми недоумками, но и с этой публикой, — Пафнутьев похлопал тяжелой ладонью по крышке чемоданчика.— Там что-то важное?— Расчеты... Взаимные расчеты.— Этого достаточно, чтобы их взять?— Не сразу. Честно предупреждаю — не сразу. Не смогу. Но это уже моя родная стихия — бумаги, подписи, расписки, обязательства, — счастливо улыбнулся Пафнутьев. — Здесь не будет погонь, стрельбы, а может, и трупов не будет... Все, старик, — он обнял Андрея за плечи. — Пошли. — Нам пора. Да и мама, наверно, волнуется. * * * В коридоре прокуратуры Пафнутьева ожидал Фырнин. Он загородился от всех газетой, надел на нос очки и углубился в чтение. И только иногда поверх газетного листа бросал настороженные взгляды на каждый хлопок двери. Наконец появился Анцыферов, — его тоже не было с самого утра.— Хорошее же впечатление останется у вас о нашем городе! — воскликнул прокурор с подъемом.— Да. — согласился Фырнин. — Жарко... Знаете, на юге Таджикистана есть такой городок Курган-Тюбе... Вот там уж жарко по-настоящему, — он прошел вслед за прокурором в кабинет.— Надо же! — изумился Анцыферов. — А мне казалось, что такое возможно только у нас!— Вы, наверно, имеете в виду убийства? — спохватился Фырнин. — Да, многовато. Но когда я был в Нагорном Карабахе в момент вспышки национального достоинства...Анцыферов про себя выматерился и, очевидно, этот мысленный посыл был столь мощный, что заставил Фырнина резко изменить тему.— Скажите, Леонард Леонидович... У вас наверняка есть какие-то объяснения... Почему на одной неделе погиб и водитель, и его шеф? Неужели случайность?— Да, это печально, — Анцыферов удрученно развел руками. — Что делать... Что делать...— Я слышал, что Голдобов долгое время пользовался личным покровительством Сысцова, это правда? Мне говорили, что они вместе ездили на охоту, на рыбалку... Наверно, это большой удар для Председателя?— Это для всех нас удар, — Анцыферов непритворно вздохнул, — Как? Голдобов — и ваш друг?! Простите, я не знал... Мне казалось, что... Потеря близкого человека... Простите.— Голдобов не был моим близким другом, — холодно сказал Анцыферов. — Да, мы встречались, по работе находили общий язык... Но дружить... Нет.— Да? Интересно... Я понимаю, я прекрасно все понимаю, — и Фырнин принялся что-то быстро записывать в свой блокнот. Причем, делал он это как-то слишком уж долго, Анцыферов маялся, ерзал на стуле и, не придумав ничего лучшего, в раздражении начал набирать номер телефона. Фырнин тут же перестал записывать и замер, с напряженным любопытством ожидая разговора, который сейчас состоится. Анцыферов в полнейшей растерянности положил трубку. — Простите, если у вас больше нет вопросов...— Есть! — радостно воскликнул Фырнин. — Я слышал, что на месте бывшей дачи Голдобова обнаружены человеческие останки... Кости, черепа... В городе говорят, что в подвалах дачи была маленькая тюрьма... Неужели это правда, Леонард Леонидович?!— Кто вам сказал такую чушь? Кто вам мог такое сказать?— А что... это закрытая информация?— О, Боже! — Анцыферов схватился за голову.— Леонард Леонидович, я понимаю, огласка всегда нежелательна, но вы должны согласиться, что пресса имеет право...— Тюрьмы не было! — твердо сказал Анцыферов.— Но там горы скелетов!— Не знаю. Не видел.— Скажите, а труп прекрасной девушки... Мне говорили, что ее застрелил генерал Колов? Он признался?— Как Колов? Почему Колов? — Анцыферов от неожиданности откинулся на спинку стула.— Случайно, по своим каналам я узнал, что пуля выпущена из его пистолета... Таково заключение экспертизы. И у меня есть ее копия.— Как она к вам попала?— Значит, все правильно? Значит, вы подтверждаете? — и Фырнин опять принялся писать в блокнот.— Что вы там пишете?— Что вы согласны с заключением экспертизы.— Я этого не говорил! — заорал Анцыферов.— Как? Уже отказываетесь?! Но вы же сказали, что пистолет Колова фигурирует в деле... Ведь в деле есть пистолет?— Пистолет есть, но...— И прекрасно! — подхватил Фырнин. — Понимаю, вы не можете сказать всего, следствие не закончено, но даже то, что сказали... Очень вам благодарен, очень! Я позвоню из Москвы и зачитаю все места, где приведены ваши слова.Дверь открылась и в кабинет заглянул Пафнутьев, озадаченно посмотрел на бледного Анцыферова, возбужденного Фырнина с блокнотом в руке.— О, Павел Николаевич! Здравствуйте! Заходите, пожалуйста! — закричал Фырнин. — Леонард Леонидович рассказывает потрясающие вещи! Оказывается все скелеты на даче Голдобова — это не выдумка! Они есть! Оказывается, Сысцов, представляете — личный друг Голдобова и долгие годы покрывал его и покровительствовал ему!Анцыферов поднялся и, пошатываясь, вышел из кабинета.— Он, кажется, тронулся умом, — прошептал Фырнин. — Он созрел. Но и для тебя кое-что есть...— Пройдемся. И по дороге поговорим, голова кругом идет.Они вышли на улицу, прошлись немного и сели на ту самую скамейку, на которой несколько дней назад Пафнутьев ожидал собственной смерти, сам того не подозревая. Так же толпились люди на остановке, в киосках торговали всякой всячиной, да время от времени душераздирающе скрежетал трамваи.— Итак, Паша... Докладываю о собственных поисках и находках, — манера разговора Фырнина изменилась настолько, что будь при их беседе Анцыферов, он бы ушам своим не поверил. Вместо бестолковых, дурацких вопросов, он бы услышал дельные слова. — Я заинтересовался машиной, которая сбила Голдобова.— А я не успел, — сокрушенно покачал головой Пафнутьев. — Но задание ребятам дал.— Это хорошо, но вряд ли им повезет так же, как повезло мне. — Машина принадлежит третьему автохозяйству. У них все машины во дворе не помещаются. И на ночь многие остаются на соседней улице. Но ключи сдают диспетчеру. Утром берут ключи и едут по своим делам. Дежурил в ту ночь некий дядя Петя...— Фамилия?— Подожди, Павел. Есть и фамилия, и показания, и его подпись. Все есть. Ты слушай. Его проведал участковый. Обходил квартал и забрел к нему. Попросил чайком угостить. Покалякали о том, о сем, и участковый ушел. Дядя Петя хвать — на доске под стеклом нет ключей. Он к машине — нет и машины. Дядя Петя сделал в журнале запись...— Участкового упомянул?— Дописал по моему совету.— Молодец.— Я или дядя Петя?— Вы оба молодцы. Дальше.— Под утро опять зашел участковый. Чайку выпил, покалякал и ушел. Дядя Петя глядь — ключи на месте. Дядя Петя к машине — машины нет.— Все ясно. Машина похищена и разбита. И найдена будет лишь с рассветом. Сработано грамотно.— Рад стараться, — улыбнулся Фырнин. И вынул из кармана маленький сверток, вручил его Пафнутьеву. — Это, Павел, тебе на память о нашей совместной борьбе с преступностью. Магнитофонная кассета. Подробный разговор с дядей Петей и с участковым. Конечно, он не сказал, что брал ключи, но что дважды приходил на дежурство, что чай пил, что видел щит с ключами и прочее, и прочее. В умелых руках запись может сработать.— Сработает, — кивнул Пафнутьев. — Писать будешь?— Хотелось бы... Но надо поговорить. Насовать в очерк побольше крючков... Авось кто-то клюнет.— Клюнут. Наши еще непуганные... И потом, у них полная уверенность, что выкрутились.— Они ошибаются? — спросил Фырнин.— Очень.— Поделишься добычей? Мне ведь для очерка документы нужны.— Копии тебя устроят?— Вполне.— Заметано, — Пафнутьев звонко шлепнул ладонью по тощеватой фырнинской коленке. — Сегодня подведение итогов у Сысцова... Он тебя не приглашал?— Что ты! Конечно, нет!— Напросись, — посоветовал Пафнутьев. — Я поддержу. Услышишь много забавного. И увидишь тоже. Для полноты картины тебе только нашего сборища не хватает. * * * — Разрешите, Иван Иванович? — Пафнутьев заглянул в дверь и улыбнулся широко, с легким вызовом, но была в его позе и в голосе приличествующая почтительность.— Да-да, конечно... Ждем, Павел Николаевич... Только о вас и разговоры...Сысцов с неподдельным интересом рассматривал Пафнутьева. Тот был оживлен и радостно предупредителен. Но не настроение следователя обращало на себя внимание — Сысцов был изумлен прекрасным костюмом Пафнутьева. Благородный серый цвет, почти незаметная красная полоска, светлая рубашка, не белая, нет, чуть затемненная в еле заметную сероватость. Сысцов полагал, что он разбирается в галстуках, и его маленькой слабостью было отмечать бездарность посетителей по этой части туалета. Но тут вынужден был признать — галстук Пафнутьева в сочетании с серым костюмом и рубашкой был безупречен. Глухо-красный, с четкой серой полоской по тону темнее рубашки, но светлее костюма, он был завязан легко, свободно, с почти неуловимой небрежностью.Пафнутьев увидел за приставным столиком Анцыферова, в кресле у окна расположился Колов, на стуле, у стены сидел Фырнин. Хотя место ему предложили не самое почетное, он, тем не менее, сумел сесть таким образом, что выглядел независимо и даже весьма значительно — расстегнутый пиджак, приспущенный галстук, нога на ногу, рука легко лежит на спинке соседнего стула. Второе место у приставного столика было, очевидно, оставлено для Пафнутьева.— Садись, Павел Николаевич, — Анцыферов кивнул в сторону свободного стула. — Вместе отдуваться будем.— Зачем же вместе? — подхватил Сысцов. — Отдуваться будешь ты, Анцыферов. А Павел Николаевич доложит о своих успехах, — Сысцов приподнялся я с подчеркнутым уважением пожал Пафнутьеву руку. — Говорят, вы с подлинным блеском распутали преступление, которое всех нас поставило в тупик? Расскажите, что же произошло в нашем городе на самом деле. С кем бы мне ни приходилось разговаривать, мнения совершенно различные, противоположные, взаимоисключающие... Звонят из Москвы, а я не могу сказать ничего внятного... Глупейшее положение! Спасайте, Павел Николаевич!— Да ну! — Пафнутьев махнул рукой. — Какое блеск, Иван Иванович! Рутина. Будни. Суета.Анцыферов поморщился, склонив голову к столу — не принято было махать вот так рукой на слова Первого. Здесь принято стоять, вытянув руки, с папкой или без, в новом костюме или старом. Всего полчаса назад он достаточно подробно рассказал Пафнутьеву, как надо себя вести в этом кабинете. Но тот, похоже, сознательно все сделал наоборот.— Позвольте с вами не согласиться, — улыбнулся Сысцов. — То, что для вас рутина и будни, для нас, простоватых — тайна, загадка, мистика. Не томите, Павел Николаевич.— Не тяни! — свистяще прошептал Анцыферов. — Начинай доклад!— Спасибо, Иван Иванович, за добрые слова, но должен откровенно признаться, что это первое мое дело, связанное с расследованием убийства. И если бы не помощь, ежедневная, с утра до вечера помощь и дружеские наставления Леонарда Леонидовича, — он поклонился в сторону Анцыферова, — мне бы не скоро удалось распутать это дело.— Скромничаешь, — улыбнулся Анцыферов. — Прибедняешься.— Да, с прокурором нам повезло, — кивнул Сысцов. — Его опыт, знания, преданность делу все мы ценим. Думаю, нам не следует бояться столь высоких слов.— Да, Леонард Леонидович очень активно вмешался в расследование, и мы можем только благодарить его, — солидно произнес Колов. — Это тот случай, когда опыт старшего и напор молодости дали прекрасный результат.— Должен сказать, что у Леонарда Леонидовича с самого начала мелькнула правильная догадка, — поддержал генерала Пафнутьев, бесстыдно гладя Анцыферову в глаза. — И все дальнейшие его советы отличались необыкновенной проницательностью, которая говорит не только о высоком профессиональном уровне, но и о прекрасном знании человеческой натуры, без чего ни один юрист не может выполнить свои обязанности, — с подъемом произнес Пафнутьев, не сводя глаз с лица Анцыферова. А тот увидел столько издевки в этих словах, столько откровенного пренебрежения, что попросту не осмелился открыть рот. “Тут, пожалуй, меня занесло, — подумал Пафнутьев. — Надо бы сбавить обороты."— А вы не стесняйтесь, Леонард Леонидович, — поощрительно произнес Сысцов. — Похвала подчиненных часто стоит куда дороже, нежели похвала начальства.— И заслужить ее труднее, — добавил Колов.— Благодарю, — Анцыферов поднялся и церемонно поклонился каждому, даже Фырнину, хотя тот и не произнес ни единого слова. Он только улыбался широко и даже как-то радостно, открывая для себя Пафнутьева в новом качестве — бесстрашного и мстительного насмешника.— Итак? — Сысцов в упор посмотрел на следователя, и тот сразу вспомнил устремленный в потолок мохнатый палец Халандовского. Пафнутьев встал, подвигал плечами, чувствуя себя слегка скованно в новом костюме, задержался взглядом на лице Сысцова, на его старой руке с обвисшей кожей, помолчал...— Все произошло по старым, но строгим законам детективного жанра, — он бросил взгляд в сторону Фырнина — слушай, дескать, внимательно. — В начале всех происшедших печальных событий стоит Илья Матвеевич Голдобов. Двадцать лет он возглавлял управление торговли. Насколько я могу судить — это прекрасный человек, честный, самоотверженный работник.— Полностью с вами согласен, — скорбно кивнул Сысцов.— И вдруг на самом неожиданном месте возникает конфликт. Несколько раз за последние годы Голдобов вынужден был поехать в командировку с экономистом Пахомовой. Сами понимаете, что многие вопросы без экономиста решить нельзя — отчеты, планы, сметы... Но, к несчастью, мужем этой женщины оказался личный водитель Голдобова, некий Николай Пахомов. Человек, надо сказать, не самого лучшего пошиба. И только великодушие Ильи Матвеевича, его терпимость, может быть, даже простодушие, позволяли Пахомову какое-то время оставаться на этой работе.Сысцов согласно кивнул, а Анцыферов, увидев этот, почти неприметный, кивок, поспешил поддержать Пафнутьева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47