— Как же Петр позволяет такое? Разве не страшится он того, что Учитель не допустит его в свое царствие?
— Пожалуйста, братец, запомни, — сказал Иоанн с горьковатой усмешкой, — что сам Симон Петр держит ключи от того царствия. Их тайно передал ему Учитель, и никому не ведомо, где и когда это было. Теперь ты понимаешь, мой дорогой брат, что вернулся как нельзя более кстати.
Бригантий. Лето 34 года
СЛОВА
Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство… Ибо восстанут лжехристы и лжепророки… солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…
И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие… Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут.
Евангелие от Марка, 13, 8-31
В последних отблесках заката Иосиф Аримафейский стоял на высоком скалистом берегу залива Бригантия, провожая взглядом корабль Иакова, сына Зеведея, что скользил по волнам в открытое море, окутанный туманной дымкой. Бригантий, некогда центр поклонения великой кельтской богине Бригите, был последним морским портом на этой земле, основанным в древнейшие времена. Многие области Иберии находились под римским владычеством сотни лет, начиная с Пунических войн. Но эту дальнюю северо-западную область римляне завоевали в ходе жестоких кровопролитных сражений совсем недавно, в правление Августа, и моральный дух здешних дикарей был еще далеко не сломлен.
У них было множество названий, но как бы они ни назывались — кельтами, галлами или галатами, — все их многочисленные и, с точки зрения римлян, варварские племена оказали влияние на культуру народов, живших даже во Фригии. В сущности, они заложили основы культуры многих народов. К великолепному искусству кельтских мастеров приобщились ремесленники от Скандинавии до Мавритании; дикие орды кельтских воинов так часто совершали набеги на все эти земли, что просто для того чтобы хоть как-то защитить свои владения, римлянам пришлось собрать особые огромные войска, легионы, которые теперь внедрены в большей части римских провинций. Хранителями кельтской истории и веры, хранителями живого слова издавна являлись друиды, и один из таких жрецов в данный момент стоял рядом с Иосифом на скалистом берегу.
Плывущий по волнам корабль пропал в холодном прибрежном тумане, всегда, даже летом, как сейчас, окутывающий это побережье. Но со своего возвышенного наблюдательного пункта Иосиф различал все-таки основную береговую линию, не размываемую непрерывно набегающей чередой поблескивающих волн — несмываемую, как слова Учителя, подумал он. Хотя Учитель обычно говорил не вырезать его слова в камне, но держать их в мыслях, возможно, его слова уже исчезли из умов людей, поскольку не было среди его последователей такого друида, призванного хранить их живыми в сердце.
Если опасения Иосифа справедливы, то от проповедей Учителя осталось только то, что удалось собрать за последний год Марии Магдалине, то, что хранится в запечатанных глиняных амфорах, лежащих сейчас у его ног в рыболовной сети: в них собраны воспоминания тех, кто видел и слышал Учителя в его завершающую земную неделю.
Иосиф и друид поднялись из густого и промозглого берегового тумана на уединенный утес с хорошим обзором, чтобы понаблюдать за уходом корабля перед обсуждением их собственной миссии. И вот наконец Иосиф взглянул на своего спутника.
В косых лучах заходящего солнца грубое угловатое лицо друида приобрело оттенок пламенеющей меди. Его каштановые волосы, хитроумно заплетенные в множество косичек, падали на широкие плечи и могучую грудь. Подобно Иосифу жрец одет был в свободную кельтскую тунику, но его наряд дополнялся накидкой, выделанной из мягкого и густого меха рыжей лисицы и скрепленной на одном плече золотым аграфом — символом высокого положения в этом клане лисицы. Его мускулистую шею и крепкие бицепсы охватывали толстые, затейливо изготовленные золотые ожерелья и браслеты, традиционно отличавшие знатные сословия вождей или жрецов: как друид, он обладал обоими этими статусами.
Это был Ловерний, вождь племени Лисиц, человек, которому Иосиф доверял всю свою жизнь и которого считал мудрейшим из знакомых ему людей, за исключением Учителя. Иосиф чувствовал, что их ждут тяжелые времена, и молился, чтобы великая мудрость друида помогла преодолеть их.
— Близится конец, Ловерн, — сказал Иосиф.
— Конец? Возможно, — ответил Ловерний. — Но в каждом конце есть свое начало, как говорил мне Езус из Назарета, когда ты еще мальчиком привозил его к нам. По его словам, во время путешествий с тобой он понял, что люди всегда противятся переменам, — добавил Ловерний с загадочной улыбкой. — Интересно, понял ли ты, что именно это означает?
— Я боюсь, это означает, — сказал Иосиф, — что ты, так же как Мария из Магдалы, веришь в то, что Учитель на самом деле жив: что он прошел через трансформацию смерти, однако каким-то образом еще остается среди нас.
Друид пожал плечами:
— Вспомни его слова: «Я всегда с вами, отныне и до скончания мира».
— В духовном смысле — да, это возможно, — согласился Иосиф. — Но едва ли доступно человеку менять свое плотское обличье, как плащ! Нет, мой мудрый друг, меня привело сюда не примитивное суеверие. Я хочу найти истину.
— То, что ты ищешь, мой друг, — сказал Ловерний, неодобрительно покачав головой, — ты никогда не найдешь в тех глиняных сосудах, что лежат у твоих ног. В них содержатся лишь слова.
— Но ведь ты же сам впервые рассказал мне о той магии, которой друиды наделяют слова, — возразил Иосиф. — Ты говорил, что есть слова, способные убивать или исцелять. Я надеюсь, что какие-то из этих воспоминаний откроют нам последние наставления Учителя — а он как раз просил не забывать его проповеди.
— Записи не помогают оживить воспоминания, а разрушают их, — сказал Ловерний. — Именно поэтому мы ограничиваем использование письменного языка для священных ритуалов: защиты или очищения, уничтожения зла, пробуждения сил природы, магических обрядов. Великие истины невозможно уместить в слова, и никакие идеи не вырежешь в камне. Ты можешь открыть эти глиняные сосуды, мой друг, но найдешь там лишь воспоминания воспоминаний, тени теней.
— С самого детства Учитель сохранил воспоминания об одном друиде, — сказал Иосиф. — Он наизусть знал Тору и мог цитировать ее часами. Во время долгих морских путешествий я обычно читал ему разные истории, и он также доверил их памяти. Его любимыми были «Пифийские оды» Пиндара, особенно строка: «Kairos и прилив никого не ждут». В греческом языке есть два слова, обозначающие время: chronos и kairos. Chronos связан со временем движения солнца в небесах. A kairos определяет «нужный момент» — удачное мгновение, которое необходимо поймать мореходу, чтобы его корабль не накрыла и не разрушила приливная волна. Именно это второе толкование времени Учитель считал очень важным. Мне довелось увидеть его в последний раз, когда он велел привести белую ослицу, потребную ему для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье, а потом сказал мне: «Все готово, Иосиф, и я иду навстречу моему kairos». Это были последние слова, сказанные мне Учителем перед его смертью.
Иосиф смахнул навернувшиеся на глаза слезы и тяжело вздохнул.
— Мне так не хватает его, Ловерний, — прошептал он.
Кельтский вождь повернулся к Иосифу. Хотя друзья эти были одного возраста и почти одинакового роста, Ловерний обнял Иосифа и баюкал его, точно ребенка, как делал обычно Учитель, когда слова были неуместны.
— Тогда нам остается лишь надеяться, — сказал наконец друид, — что эти словесные представления, даже если не все они истинны, по крайней мере облегчат твои сердечные страдания. Иосиф взглянул на своего друга и кивнул. Он склонился над сетью и извлек оттуда первую амфору с печатью Марии. Сломав печать глиняного сосуда, он вытащил и развернул свиток и начал читать вслух:
«Иосифу из Аримафеи
в Гластонбери, Британия
От Марии из Магдалы
в Вифании, Иудея.
Возлюбленный Иосиф!
Прими мою сердечную благодарность за письмо, которое привез мне от тебя Иаков Зеведеев. К сожалению, лишь на выполнение твоей просьбы ушел целый год, но ты уже наверняка узнал от Иакова, как много у нас здесь изменилось… очень многое изменилось.
Ах, Иосиф, как мне не хватает тебя! И как я благодарна тебе за то, что ты попросил меня заняться этим делом. Кажется мне, что ты один еще помнишь, как часто Учитель обращался к помощи женщин. Разве не женщины предоставляли средства для его миссии, давали ему кров, странствовали, проповедовали и исцеляли, во всем помогая ему? Мы с его матерью Марией провожали его на Голгофу; мы плакали под крестом, пока он не умер, и пошли в гробницу, чтобы омыть его тело, умастить его редкими травами и укутать в тонкое полотно, изготовленное в Магдале. В общем, только мы, женщины, оставались с Учителем от начала и до конца, пока его дух не вознесся на небеса.
Иосиф, прости, что я так бурно изливаю тебе свои чувства. Но когда твоя весточка, перелетев через моря, достигла меня, я почувствовала себя как утопающий, спасенный в последнее мгновение. Я согласна, что в последние дни земной жизни Учителя произошло нечто очень важное, и поэтому особенно огорчает меня то, что не могу я сейчас выполнить твое пожелание и сразу отправиться к тебе в Британию. Однако отсрочка нашей встречи, возможно, оказалась благословенной, ибо мне удалось обнаружить то, о чем не было и намека ни в одной из собранных мною записей. Это связано с Эфесом.
Мать Учителя стала и мне как родная, и ее, как и всех нас, тревожит то, что произошло за столь короткое время с заветами ее сына. Решив отправиться в Эфес, на Ионийский берег, она попросила меня сопровождать ее туда и прожить с ней год, пока она не успокоится.
Ее покровитель, младший сын Зеведея Иоанн, тот, кого Учитель обычно называл parthenos — «краснеющим девственником», теперь выглядит зрелым мужем. На окраине города он построил нам каменный домик в Ортигии, на горе Квайл. Возможно, ты помнишь это место по своим путешествиям? Я уверена, что Учителю оно запомнилось, поскольку он сам выбрал его и рассказал о нем матери незадолго до смерти. Необычное местечко: наш дом, я уже упоминала о нем, построен рядом со священным источником, где, по верованиям греков, родилась их богиня Артемида (римляне теперь называют ее Дианой). Но есть еще кое-что странное.
Ежегодно на их праздник Пасхи — когда в дни весеннего равноденствия отмечается день рождения этой богини — в Ортигию стекаются толпы пилигримов со всего греческого мира. Дети бродят по всей этой перепелиной горе в поисках легендарных красных пасхальных яиц, символов удачи и плодородия, священных символов богини. По иронии судьбы время их праздника совпадает с нашим Песахом — с той самой неделей, на которой два года назад умер Учитель. Так что эта языческая богиня и посвященные ей обряды кажутся странным образом связанными с памятью о смерти Учителя, а также еще с одной вещью, о которой, как я говорила, не упомянуто во всех остальных записях очевидцев: с историей об этой священной горе, которую Учитель поведал нам два года назад, в тот день, когда ты, вернувшись из плавания, пришел в мой дом.
«В юности, — сказал нам Учитель в то утро, когда мы гуляли по высокогорным лугам, — я много странствовал и познакомился с разными народами. Я узнал, что у далеких северных людей есть слова, обозначающие для них истинные понятия: dru означает „вера“, a troth — „обет“. То есть как и в нашей иудейской традиции, истина, вера и справедливость соединяются в одном понятии, и жрецы их являются также законодателями. Когда один из их жрецов отправляет правосудие — как наши собственные предки поступали в древнейшие времена, — он устраивается под duru — под деревом, которое мы называем дубом. Поэтому их жрецов называют d'rui или d'ruid, то есть друид считается приобщенным к „корням истины“. Так же как древние евреи, эти северяне особо почитают число „тринадцать“ — число месяцев года по лунному календарю. Поскольку тринадцатый месяц знаменует конец года, то мы связываем это число с изменением, с началом нового цикла, с возрождением и с надеждой. Само это число является стержнем истинной веры в истории Иакова, который боролся с Ангелом Божиим и посему переименован был в Израиля. Все склонны умалчивать, что наш праотец, Иаков, имел не двенадцать детей, а тринадцать».
Потом, как будто сочтя, что он объяснил все достаточно ясно и наша беседа подошла к концу, Учитель, вновь погрузившись в свой внутренний мир, отвернулся от нас, словно собрался уходить.
«Но, Учитель! — воскликнул тогда Симон Петр. — Конечно, тут какая-то ошибка? Признаюсь, я ничего не слышал об упомянутых тобой дубовых жрецах. Но в нашем народе считается установленным, что Тора говорит о двенадцати племенах Израиля, а не о тринадцати, как ты сказал. Это же безусловная данность!»
«Петр, Петр, Господь дал тебе уши. Тебе следует отблагодарить Его, с пользою применяя их!» — рассмеявшись, сказал Учитель, обняв Петра за плечи. Поскольку Петр выглядел удрученным, Учитель добавил: «Я не говорил о тринадцати племенах, а сказал о тринадцати детях. Вслушайся заново в эти слова: спроси себя, почему эта данность представляет стержень или суть искомой мной истины».
Учитель подошел к лужайке, где я сидела вместе с подругами, и улыбнулся, положив руку мне на голову.
«Когда-нибудь Мария найдет ответ, — сказал Учитель Петру. — Я всегда считал Марию моей тринадцатой ученицей. Но однажды она станет также моей первой посланницей. Тринадцатая и первая, завершение цикла. Альфа и омега, первая и последняя». Помолчав, он добавил, как бы вдруг вспомнив о чем-то: «Забытым ребенком Иакова была его дочь Дина. Ее имя, так же как и имя ее брата Дана, связано с понятиями суда и правосудия».
Улыбнувшись своей странной улыбкой, Учитель вновь отвернулся и начал спускаться с горы, и нам всем оставалось лишь следовать по его стопам.
Иосиф, ты знаешь так же хорошо, как и я, что Учитель никогда не рассказывал притчи или диковинные истории, просто чтобы запутать или подразнить воображение: у него всегда имелась на это особая причина. Он считал, что, только если мы сами будем искать истину и сами найдем ее, найденная истина будет совершенно понятой, полностью осознанной, только тогда мы приобщимся к ней.
В то утро Учитель явно дал нам понять, что число «тринадцать» связано с еврейским лунным календарем, а значит, с понятием смены времени года. Но почему он не упомянул и другое, что наверняка должен был знать: что римское имя Дины — Диана? И почему не поделился с нами своим пожеланием, о котором я уже упомянула: чтобы его мать отправилась в знаменитую дубовую рощу в Ортигии? Почему он хотел, чтобы она жила в доме, построенном рядом с источником в том самом месте, где появилась на свет лунная богиня Артемида, также называемая эфесцами Дианой, покровительницей источников и водоемов, ритуалы в честь которой проводятся в дубовых рощах по всей Греции? Нет, совсем не случайно рассказал он эту историю своей пастве в тот день, что оказался последним днем, который мы провели все вместе. И моя ошибка лишь в том, что я не поняла этого раньше.
Иосиф, я знаю, что эта история и посылаемые мною записи дадут тебе богатую пищу для размышления, и когда мы встретимся вновь, ты вполне осмыслишь их. А сама я тем временем постараюсь как можно лучше понять скрытые мотивы Учителя — ибо такие, я уверена, были — для отправления его матери на родину этой почитаемой эфесцами богини. Возможно, нам с тобой вместе удастся найти потерянное звено, которое поможет связать воедино все, казалось бы, разрозненные и многообразные события последних дней Учителя.
А пока, Иосиф, я желаю тебе пребывать с Богом. Мне хотелось бы послать тебе мои глаза, уши, сердце и мое благословение — чтобы ты мог видеть, слышать, любить и верить, как завещал нам Учитель.
Мария Магдалина».
Когда Иосиф поднял взгляд от письма, солнце уже погрузилось за линию горизонта, окрасив море кроваво-красными бликами. Вихревой туман клубился над водами, словно поднимающиеся из глубины серные пары. Ловерний стоял рядом с ним, глядя на эту огненную дорогу, и молчал, погрузившись в размышления.
— Мария не упомянула в своем рассказе кое-каких подробностей, — заметил Иосиф. — У Иакова действительно было тринадцать детей, но его дочь Дина родилась не тринадцатой. Последовательность рождений в Торе — по крайней мере, для сынов одного племени — является очень важной. Дина была последним ребенком, рожденным Иакову его старшей женой Лией, но не последней из тринадцати.
— Значит, у вашего прародителя была не одна жена? — с интересом спросил Ловерний.
У кельтов полигамия считалась редкостью и была совершенно неприемлемой в высшем сословии друидов.
— Иаков имел двух жен и двух наложниц, — ответил Иосиф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
— Пожалуйста, братец, запомни, — сказал Иоанн с горьковатой усмешкой, — что сам Симон Петр держит ключи от того царствия. Их тайно передал ему Учитель, и никому не ведомо, где и когда это было. Теперь ты понимаешь, мой дорогой брат, что вернулся как нельзя более кстати.
Бригантий. Лето 34 года
СЛОВА
Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство… Ибо восстанут лжехристы и лжепророки… солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются…
И во всех народах прежде должно быть проповедано Евангелие… Небо и земля прейдут, но слова Мои не прейдут.
Евангелие от Марка, 13, 8-31
В последних отблесках заката Иосиф Аримафейский стоял на высоком скалистом берегу залива Бригантия, провожая взглядом корабль Иакова, сына Зеведея, что скользил по волнам в открытое море, окутанный туманной дымкой. Бригантий, некогда центр поклонения великой кельтской богине Бригите, был последним морским портом на этой земле, основанным в древнейшие времена. Многие области Иберии находились под римским владычеством сотни лет, начиная с Пунических войн. Но эту дальнюю северо-западную область римляне завоевали в ходе жестоких кровопролитных сражений совсем недавно, в правление Августа, и моральный дух здешних дикарей был еще далеко не сломлен.
У них было множество названий, но как бы они ни назывались — кельтами, галлами или галатами, — все их многочисленные и, с точки зрения римлян, варварские племена оказали влияние на культуру народов, живших даже во Фригии. В сущности, они заложили основы культуры многих народов. К великолепному искусству кельтских мастеров приобщились ремесленники от Скандинавии до Мавритании; дикие орды кельтских воинов так часто совершали набеги на все эти земли, что просто для того чтобы хоть как-то защитить свои владения, римлянам пришлось собрать особые огромные войска, легионы, которые теперь внедрены в большей части римских провинций. Хранителями кельтской истории и веры, хранителями живого слова издавна являлись друиды, и один из таких жрецов в данный момент стоял рядом с Иосифом на скалистом берегу.
Плывущий по волнам корабль пропал в холодном прибрежном тумане, всегда, даже летом, как сейчас, окутывающий это побережье. Но со своего возвышенного наблюдательного пункта Иосиф различал все-таки основную береговую линию, не размываемую непрерывно набегающей чередой поблескивающих волн — несмываемую, как слова Учителя, подумал он. Хотя Учитель обычно говорил не вырезать его слова в камне, но держать их в мыслях, возможно, его слова уже исчезли из умов людей, поскольку не было среди его последователей такого друида, призванного хранить их живыми в сердце.
Если опасения Иосифа справедливы, то от проповедей Учителя осталось только то, что удалось собрать за последний год Марии Магдалине, то, что хранится в запечатанных глиняных амфорах, лежащих сейчас у его ног в рыболовной сети: в них собраны воспоминания тех, кто видел и слышал Учителя в его завершающую земную неделю.
Иосиф и друид поднялись из густого и промозглого берегового тумана на уединенный утес с хорошим обзором, чтобы понаблюдать за уходом корабля перед обсуждением их собственной миссии. И вот наконец Иосиф взглянул на своего спутника.
В косых лучах заходящего солнца грубое угловатое лицо друида приобрело оттенок пламенеющей меди. Его каштановые волосы, хитроумно заплетенные в множество косичек, падали на широкие плечи и могучую грудь. Подобно Иосифу жрец одет был в свободную кельтскую тунику, но его наряд дополнялся накидкой, выделанной из мягкого и густого меха рыжей лисицы и скрепленной на одном плече золотым аграфом — символом высокого положения в этом клане лисицы. Его мускулистую шею и крепкие бицепсы охватывали толстые, затейливо изготовленные золотые ожерелья и браслеты, традиционно отличавшие знатные сословия вождей или жрецов: как друид, он обладал обоими этими статусами.
Это был Ловерний, вождь племени Лисиц, человек, которому Иосиф доверял всю свою жизнь и которого считал мудрейшим из знакомых ему людей, за исключением Учителя. Иосиф чувствовал, что их ждут тяжелые времена, и молился, чтобы великая мудрость друида помогла преодолеть их.
— Близится конец, Ловерн, — сказал Иосиф.
— Конец? Возможно, — ответил Ловерний. — Но в каждом конце есть свое начало, как говорил мне Езус из Назарета, когда ты еще мальчиком привозил его к нам. По его словам, во время путешествий с тобой он понял, что люди всегда противятся переменам, — добавил Ловерний с загадочной улыбкой. — Интересно, понял ли ты, что именно это означает?
— Я боюсь, это означает, — сказал Иосиф, — что ты, так же как Мария из Магдалы, веришь в то, что Учитель на самом деле жив: что он прошел через трансформацию смерти, однако каким-то образом еще остается среди нас.
Друид пожал плечами:
— Вспомни его слова: «Я всегда с вами, отныне и до скончания мира».
— В духовном смысле — да, это возможно, — согласился Иосиф. — Но едва ли доступно человеку менять свое плотское обличье, как плащ! Нет, мой мудрый друг, меня привело сюда не примитивное суеверие. Я хочу найти истину.
— То, что ты ищешь, мой друг, — сказал Ловерний, неодобрительно покачав головой, — ты никогда не найдешь в тех глиняных сосудах, что лежат у твоих ног. В них содержатся лишь слова.
— Но ведь ты же сам впервые рассказал мне о той магии, которой друиды наделяют слова, — возразил Иосиф. — Ты говорил, что есть слова, способные убивать или исцелять. Я надеюсь, что какие-то из этих воспоминаний откроют нам последние наставления Учителя — а он как раз просил не забывать его проповеди.
— Записи не помогают оживить воспоминания, а разрушают их, — сказал Ловерний. — Именно поэтому мы ограничиваем использование письменного языка для священных ритуалов: защиты или очищения, уничтожения зла, пробуждения сил природы, магических обрядов. Великие истины невозможно уместить в слова, и никакие идеи не вырежешь в камне. Ты можешь открыть эти глиняные сосуды, мой друг, но найдешь там лишь воспоминания воспоминаний, тени теней.
— С самого детства Учитель сохранил воспоминания об одном друиде, — сказал Иосиф. — Он наизусть знал Тору и мог цитировать ее часами. Во время долгих морских путешествий я обычно читал ему разные истории, и он также доверил их памяти. Его любимыми были «Пифийские оды» Пиндара, особенно строка: «Kairos и прилив никого не ждут». В греческом языке есть два слова, обозначающие время: chronos и kairos. Chronos связан со временем движения солнца в небесах. A kairos определяет «нужный момент» — удачное мгновение, которое необходимо поймать мореходу, чтобы его корабль не накрыла и не разрушила приливная волна. Именно это второе толкование времени Учитель считал очень важным. Мне довелось увидеть его в последний раз, когда он велел привести белую ослицу, потребную ему для въезда в Иерусалим в грядущее воскресенье, а потом сказал мне: «Все готово, Иосиф, и я иду навстречу моему kairos». Это были последние слова, сказанные мне Учителем перед его смертью.
Иосиф смахнул навернувшиеся на глаза слезы и тяжело вздохнул.
— Мне так не хватает его, Ловерний, — прошептал он.
Кельтский вождь повернулся к Иосифу. Хотя друзья эти были одного возраста и почти одинакового роста, Ловерний обнял Иосифа и баюкал его, точно ребенка, как делал обычно Учитель, когда слова были неуместны.
— Тогда нам остается лишь надеяться, — сказал наконец друид, — что эти словесные представления, даже если не все они истинны, по крайней мере облегчат твои сердечные страдания. Иосиф взглянул на своего друга и кивнул. Он склонился над сетью и извлек оттуда первую амфору с печатью Марии. Сломав печать глиняного сосуда, он вытащил и развернул свиток и начал читать вслух:
«Иосифу из Аримафеи
в Гластонбери, Британия
От Марии из Магдалы
в Вифании, Иудея.
Возлюбленный Иосиф!
Прими мою сердечную благодарность за письмо, которое привез мне от тебя Иаков Зеведеев. К сожалению, лишь на выполнение твоей просьбы ушел целый год, но ты уже наверняка узнал от Иакова, как много у нас здесь изменилось… очень многое изменилось.
Ах, Иосиф, как мне не хватает тебя! И как я благодарна тебе за то, что ты попросил меня заняться этим делом. Кажется мне, что ты один еще помнишь, как часто Учитель обращался к помощи женщин. Разве не женщины предоставляли средства для его миссии, давали ему кров, странствовали, проповедовали и исцеляли, во всем помогая ему? Мы с его матерью Марией провожали его на Голгофу; мы плакали под крестом, пока он не умер, и пошли в гробницу, чтобы омыть его тело, умастить его редкими травами и укутать в тонкое полотно, изготовленное в Магдале. В общем, только мы, женщины, оставались с Учителем от начала и до конца, пока его дух не вознесся на небеса.
Иосиф, прости, что я так бурно изливаю тебе свои чувства. Но когда твоя весточка, перелетев через моря, достигла меня, я почувствовала себя как утопающий, спасенный в последнее мгновение. Я согласна, что в последние дни земной жизни Учителя произошло нечто очень важное, и поэтому особенно огорчает меня то, что не могу я сейчас выполнить твое пожелание и сразу отправиться к тебе в Британию. Однако отсрочка нашей встречи, возможно, оказалась благословенной, ибо мне удалось обнаружить то, о чем не было и намека ни в одной из собранных мною записей. Это связано с Эфесом.
Мать Учителя стала и мне как родная, и ее, как и всех нас, тревожит то, что произошло за столь короткое время с заветами ее сына. Решив отправиться в Эфес, на Ионийский берег, она попросила меня сопровождать ее туда и прожить с ней год, пока она не успокоится.
Ее покровитель, младший сын Зеведея Иоанн, тот, кого Учитель обычно называл parthenos — «краснеющим девственником», теперь выглядит зрелым мужем. На окраине города он построил нам каменный домик в Ортигии, на горе Квайл. Возможно, ты помнишь это место по своим путешествиям? Я уверена, что Учителю оно запомнилось, поскольку он сам выбрал его и рассказал о нем матери незадолго до смерти. Необычное местечко: наш дом, я уже упоминала о нем, построен рядом со священным источником, где, по верованиям греков, родилась их богиня Артемида (римляне теперь называют ее Дианой). Но есть еще кое-что странное.
Ежегодно на их праздник Пасхи — когда в дни весеннего равноденствия отмечается день рождения этой богини — в Ортигию стекаются толпы пилигримов со всего греческого мира. Дети бродят по всей этой перепелиной горе в поисках легендарных красных пасхальных яиц, символов удачи и плодородия, священных символов богини. По иронии судьбы время их праздника совпадает с нашим Песахом — с той самой неделей, на которой два года назад умер Учитель. Так что эта языческая богиня и посвященные ей обряды кажутся странным образом связанными с памятью о смерти Учителя, а также еще с одной вещью, о которой, как я говорила, не упомянуто во всех остальных записях очевидцев: с историей об этой священной горе, которую Учитель поведал нам два года назад, в тот день, когда ты, вернувшись из плавания, пришел в мой дом.
«В юности, — сказал нам Учитель в то утро, когда мы гуляли по высокогорным лугам, — я много странствовал и познакомился с разными народами. Я узнал, что у далеких северных людей есть слова, обозначающие для них истинные понятия: dru означает „вера“, a troth — „обет“. То есть как и в нашей иудейской традиции, истина, вера и справедливость соединяются в одном понятии, и жрецы их являются также законодателями. Когда один из их жрецов отправляет правосудие — как наши собственные предки поступали в древнейшие времена, — он устраивается под duru — под деревом, которое мы называем дубом. Поэтому их жрецов называют d'rui или d'ruid, то есть друид считается приобщенным к „корням истины“. Так же как древние евреи, эти северяне особо почитают число „тринадцать“ — число месяцев года по лунному календарю. Поскольку тринадцатый месяц знаменует конец года, то мы связываем это число с изменением, с началом нового цикла, с возрождением и с надеждой. Само это число является стержнем истинной веры в истории Иакова, который боролся с Ангелом Божиим и посему переименован был в Израиля. Все склонны умалчивать, что наш праотец, Иаков, имел не двенадцать детей, а тринадцать».
Потом, как будто сочтя, что он объяснил все достаточно ясно и наша беседа подошла к концу, Учитель, вновь погрузившись в свой внутренний мир, отвернулся от нас, словно собрался уходить.
«Но, Учитель! — воскликнул тогда Симон Петр. — Конечно, тут какая-то ошибка? Признаюсь, я ничего не слышал об упомянутых тобой дубовых жрецах. Но в нашем народе считается установленным, что Тора говорит о двенадцати племенах Израиля, а не о тринадцати, как ты сказал. Это же безусловная данность!»
«Петр, Петр, Господь дал тебе уши. Тебе следует отблагодарить Его, с пользою применяя их!» — рассмеявшись, сказал Учитель, обняв Петра за плечи. Поскольку Петр выглядел удрученным, Учитель добавил: «Я не говорил о тринадцати племенах, а сказал о тринадцати детях. Вслушайся заново в эти слова: спроси себя, почему эта данность представляет стержень или суть искомой мной истины».
Учитель подошел к лужайке, где я сидела вместе с подругами, и улыбнулся, положив руку мне на голову.
«Когда-нибудь Мария найдет ответ, — сказал Учитель Петру. — Я всегда считал Марию моей тринадцатой ученицей. Но однажды она станет также моей первой посланницей. Тринадцатая и первая, завершение цикла. Альфа и омега, первая и последняя». Помолчав, он добавил, как бы вдруг вспомнив о чем-то: «Забытым ребенком Иакова была его дочь Дина. Ее имя, так же как и имя ее брата Дана, связано с понятиями суда и правосудия».
Улыбнувшись своей странной улыбкой, Учитель вновь отвернулся и начал спускаться с горы, и нам всем оставалось лишь следовать по его стопам.
Иосиф, ты знаешь так же хорошо, как и я, что Учитель никогда не рассказывал притчи или диковинные истории, просто чтобы запутать или подразнить воображение: у него всегда имелась на это особая причина. Он считал, что, только если мы сами будем искать истину и сами найдем ее, найденная истина будет совершенно понятой, полностью осознанной, только тогда мы приобщимся к ней.
В то утро Учитель явно дал нам понять, что число «тринадцать» связано с еврейским лунным календарем, а значит, с понятием смены времени года. Но почему он не упомянул и другое, что наверняка должен был знать: что римское имя Дины — Диана? И почему не поделился с нами своим пожеланием, о котором я уже упомянула: чтобы его мать отправилась в знаменитую дубовую рощу в Ортигии? Почему он хотел, чтобы она жила в доме, построенном рядом с источником в том самом месте, где появилась на свет лунная богиня Артемида, также называемая эфесцами Дианой, покровительницей источников и водоемов, ритуалы в честь которой проводятся в дубовых рощах по всей Греции? Нет, совсем не случайно рассказал он эту историю своей пастве в тот день, что оказался последним днем, который мы провели все вместе. И моя ошибка лишь в том, что я не поняла этого раньше.
Иосиф, я знаю, что эта история и посылаемые мною записи дадут тебе богатую пищу для размышления, и когда мы встретимся вновь, ты вполне осмыслишь их. А сама я тем временем постараюсь как можно лучше понять скрытые мотивы Учителя — ибо такие, я уверена, были — для отправления его матери на родину этой почитаемой эфесцами богини. Возможно, нам с тобой вместе удастся найти потерянное звено, которое поможет связать воедино все, казалось бы, разрозненные и многообразные события последних дней Учителя.
А пока, Иосиф, я желаю тебе пребывать с Богом. Мне хотелось бы послать тебе мои глаза, уши, сердце и мое благословение — чтобы ты мог видеть, слышать, любить и верить, как завещал нам Учитель.
Мария Магдалина».
Когда Иосиф поднял взгляд от письма, солнце уже погрузилось за линию горизонта, окрасив море кроваво-красными бликами. Вихревой туман клубился над водами, словно поднимающиеся из глубины серные пары. Ловерний стоял рядом с ним, глядя на эту огненную дорогу, и молчал, погрузившись в размышления.
— Мария не упомянула в своем рассказе кое-каких подробностей, — заметил Иосиф. — У Иакова действительно было тринадцать детей, но его дочь Дина родилась не тринадцатой. Последовательность рождений в Торе — по крайней мере, для сынов одного племени — является очень важной. Дина была последним ребенком, рожденным Иакову его старшей женой Лией, но не последней из тринадцати.
— Значит, у вашего прародителя была не одна жена? — с интересом спросил Ловерний.
У кельтов полигамия считалась редкостью и была совершенно неприемлемой в высшем сословии друидов.
— Иаков имел двух жен и двух наложниц, — ответил Иосиф.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71