Меня интересует Сова.
– Да не знаю я…
– Слушай, хватит отнекиваться, как деревенщина. Руби все как есть.
Леха сидел в темном уголку, прикинувшись фикусом. От злобы Машка его даже не видела, а потому говорила только со мной.
– Сова – это баба. Ваших лет. Она работает при колледже, где я училась якобы на балерину, а на самом деле повышала блядскую квалификацию.
Научилась смешивать напитки и улыбаться всей сотней зубов.
– Что преподавала Сова?
– Она ничего не преподавала. Просто... один раз ко мне подошел такой крутяк и сказал мне, что обо мне знает. Все прошлое. И что у меня не будет детей, и все остальное. Он знал, что жить мне негде, что комнату я снимаю и все такое. А потом…
– Ты знала этого человека?
– Нет. И слава Богу.
– Как он выглядел?
– Как красный пиджак с радиотелефоном в ухе и пейджером в жопе... пардон.
– Что он хотел от тебя?
– Он хотел, чтоб я вышла замуж.
– За него?
– Ну вот еще! За определенного человека в два раза старше меня. Я сказала, что он, видимо, с печки упал. На это он ответил, что если я еще что-нибудь вякну, то упаду не с печки, я с крутой машины на полном ходу. Я заткнулась.
– Ну и…
– Он сказал, что я буду посещать лучшую преподавательницу, которая из таких, как я, делает превосходных жен для богатых людей. Курсы эти очень дорогие, но я отдам, когда получится результат. И что мне оставалось делать?
– Сколько еще девушек училось у Совы?
– Не знаю. Уроки были частными. Да и не хотела я ничего знать, я вам не Янка. Это ей все интересно.
– И что ж ей было интересно?
– С тех пор, как появились вы и поймали ее на какой-то цитате, она стала приставать ко мне.
По-еенному выходило, что дело нечисто. Она стала вычислять других девочек и вдруг однажды залепила мне такую залепуху, такую залепуху…
– Какую?
– Что почти все они уже вдовы, а их мужья замочены. И что после смерти мужей девочки остаются почти нищими. Так... квартира, которую не оплатить, шмотки, несколько брюликов. Она орала, что если я люблю Володю, то должна подумать вместе с ней, что творится вокруг нас.
– Ну а ты?
Ее лицо вдруг стало малиновым. Она, как рыба, то открывала, то закрывала рот. Мне все стало ясно.
– Ты встретила краснопиджачника и сказала ему все, что слышала от Яны?
– Но я люблю Володю! Я люблю Володю!
– А самому Володе ты не могла бы рассказать?
И не предавать подруг, и отдать дело в чьи-то разумные руки?
– Но я люблю Володю! Люблю Володю! Он бы выгнал меня!
– Ладно. Кончай истерику. Где мне найти Сову?
Дрожащей ручонкой, неграмотным почерком она начертала мне на бумажке адрес колледжа.
– Э-э, а фамилия, имя, отчество?
– Совицкая Людмила Ивановна.
Когда Машка ушла, воздух стал чище.
– И ведь она любит его, – сказала я.
– Да. Большинство именно так представляют любовь. Любит! Да она ничегошеньки о нем не знает. Разве так любят?
– Но она молодец, хоть и испорченная. У нее еще есть шанс.
– Однако рисковый твой приятель Стальной…
Ладно уж, связался со шлюхой. Но чтоб с такой дурой!
Кабинетик был уютен, как будуар. Правда, для будуара там были лишние предметы. Маленькая газовая плитка, разделочные доски, набор ножей. Все это было отодвинуто в сторонку, в нишу, не сразу бросалось в глаза. Зато в глаза бросались прекрасный письменный стол, книжные полки, уставленные классикой и учебниками иностранных языков.
У стены между окон стояло огромное и очень точное зеркало.
А за столом сидела... как бы это сказать... нет, не тетка, не «девушка», а скорее, дама. Лицо у нее было мягкое, подвижное, но за этим скрывались воля и ум.
– Вы по какому поводу? – спросила она в меру интимно, в меру официально.
Леха протянул ей свое удостоверение.
– Мне надо было самой прийти к вам, – спокойно сказала она. – Но я не была уверена.
– В чем?
– В своем контингенте. Я считаю, что все, что творится вокруг них, происходит потому, что они… шлюхи. Вокруг шлюх всегда что-то не так. Это только с моей гордыней можно было взяться за такое безнадежное дело…
– За какое «дело»?
– Это длинная история.
– Мы готовы выслушать самую длинную…
– Хорошо…
История Совы
Я закончила юридический и поступила юрисконсультом в очень большую военную фирму, где работали и мама с папой.
Честно скажу, я ленива. Не во всем, но во многом.
Я не люблю бессмысленную работу, ненужные словопрения, ненавижу вынужденное оплаченное безделье. То есть я ленива по-своему, понимаете?
Еще в школе я умудрялась быть отличницей, тратя на домашние задания минут двадцать, не больше.
Я просто умела слушать на уроке.
Придя в фирму, я увидела массу злонамеренной чепухи. То терялись важные документы, то сбыт попадал в снабжение, то не было отвечено на телеграмму, приказывающую сделать что-то к шестнадцатому, в то время как пришла она восемнадцатого. Я уж не говорю о бестолочи в контрактах, грамматических ошибках, которые меняли суть дела.
Почему-то и кем-то такая работа считается нормальной и даже творческой. А как же! Все сбиваются с ног, берут документы на дом, сплошной аврал и суды в арбитраже, которых просто не должно быть. Суд – это уже нонсенс, я так считаю.
И вот от лени я стала налаживать свое маленькое, тихонькое бюрократическое хозяйство. Бумажка получена – на нее тут же отвечено, а сама бумажка будет храниться хоть сто лет. Разумеется, многое я делала не своими руками – зачем тогда целый штат бездельниц на высоченных каблуках, которые шляются по коридорам заводоуправления, как табун молодых кобылок? В каждом отделе можно вычислить такую бездельницу и пристроить к делу. Тем более, я вам не сказала, мой папа был главным инженером всей этой лавочки.
Года через два я уже не работала – я играла. Никакой самый хитрый жук не мог обвести меня вокруг пальца.
Как ни странно, но девочки и мальчики, работавшие на меня, в конце концов меня даже полюбили: я научила их ловить кайф в бумажках. Многие захотели учиться. Кстати, на юридическом.
Мало того, они любили приходить ко мне в гости (папа разменял квартиру), пить чаи-кофеи и что покрепче, а также рассказывать о своем житье-бытье.
Тут оговорюсь. Может, будь я покрасивее, меня бы девочки так не любили. Но я была некрасива и, на их взгляд, неопасна.
Они спрашивали у меня совета и, если следовали ему, выигрывали. Правда, были дуры, на каких никакие резоны не действовали. И тогда я стала гадалкой. Я не говорила вам, что я аферистка? От бабушки осталась книга по гаданию, я проштудировала ее от корки до корки, а потом, сообразуясь с тем, кому я гадаю, стала корчить из себя прозорливицу.
В моей жизни лишь одно было плохо – мне было не выйти замуж. Нет, это вовсе не значит, что никто не предлагал. Я даже жалею о некоторых отвергнутых, особенно об одном, но у меня-то не было под боком советчиц и гадалок.
И вот появился принц, разумеется, без прописки, но с амбициями. А уж красив-то! Мы поженились, с грехом пополам переспали раза три, а потом выяснилось, что у него на стороне есть друг. Друг, а не подруга!
Если бы не мой всесильный папа, нам с Андрюшкой всю жизнь куковать в коммуналке. Но папа дал моему так называемому мужу отступного, и больше я его не видела.
А время шло. Подступала перестройка, которую я так приветствовала. И тут вдруг выяснилось, что я не могу адаптироваться к новой работе. Предприятие распродавали оптом и в розницу, сдавали в аренду, на территории строили колбасные цеха и так далее.
Все это за бесценок, а я точно знала – это криминал.
Я не могла не понимать, что все это делается нечестно, тем более что однажды и меня намеком пригласили в долю. Я испугалась так, как может только испугаться человек, все время державшийся буквы закона Тем более что родители мои здесь больше не работали, а совсем юная поросль была мне чужда и казалась даже опасной.
Я ушла в первую же контору, куда меня пригласили. Ушла на гроши, но уверенная, что хоть там-то все чисто!
Пока жива, не забуду унижения секонд-хэндов, экономии на трамвае и спичках. А ведь у меня еще был сын, которого надо учить Родители умерли, а мы с Андреем переехали в их квартиру, сдали свою и стали кое-как жить.
Помните, я рассказывала о человеке, который делал мне предложение и о котором я потом жалела?
Однажды я встретила его. Я была в старой Андрюшиной куртке, в ботах «прощай, молодость», в одной руке шесть кило дешевой картошки, в другой – литр дешевого подсолнечного масла, редька, два хвоста селедки, кофе по рублю за кило, кубики «Галина Бланка» и прочее. Он посмотрел на меня, я посмотрела на него. Больше я о нем не жалела.
Дело не в сытости его лица и не в прекрасной одежде, дело в самодовольной ухмылке и этом: «Ну как жизнь молодая?»
И вот тогда ко мне явился Гиндин. Когда-то мы с ним вместе работали, и он очень меня ценил. Чуть что, забегал ко мне в кабинет, иногда даже давал умные советы. Что важно – он был человек молодой и лучше разбирался в теперешней жизни.
Вот Гиндин и предложил мне эту работу. Он, видите ли, открыл колледж барменов и официантов, но очень скоро понял, кого он набрал. Да, эти люди хорошо платили, но…
– Понимаешь, половина этих моих шлюх все бы отдали за то, чтобы стать добропорядочными.
Смазливы, обучабельны… Я же знаю, как ты умеешь наставлять телок на путь истинный. Не хотела бы ты вести у меня школу жен?
– Как... жен?
– Занятия индивидуальные. Деньги они платят исправно. На рынке проституции опять же кризис.
А ведь из проституток получаются чудные жены.
Бесплатные шлюхи, несмотря на их амбиции, гораздо глупее И я решилась. Мне надоело голодать, экономить на спичках, не спать ночами из-за того, что не оплачена квартира Ничего плохого в предложении Гены Гиндина не было.
И вот я под его крылом открываю школу жен.
Девочки приходят ко мне по одной, часто уже зная, за кого именно хотят замуж Достаточно изучить саму девицу, узнать о предполагаемом женихе – и дело сделано. Это свою жизнь я не могла устроить, с чужими получалось гораздо лучше.
Вот и вся моя история.
– А афоризмы?
Почему-то этот вопрос был для меня так важен.
– А... это., это была не моя идея. Гиндин же должен был показать, что он главный. Как я его не уговаривала, он стоял на своем. Кстати, кто-то совсем недавно звонил мне и говорил об афоризмах. Ну мол, эти афоризмы – как напялить одинаковые платья… Кто же это был? Господи, да Яночка же! Ну да, Яна. Замужем за идиотом-издателем, но любит его.
– Когда она вам звонила? – строго и отрывисто спросил Леха.
– Насчет афоризмов? Да месяца три назад.
– А насчет чего другого?
– Дня три-четыре назад.
– Что ее интересовало?
– Списки девочек, прошедших мою школу.
– Зачем ей это было нужно?
– Ей казалось кое-что подозрительным, я не дала ей списков, но многие фамилии она вычислила сама. Я отнекивалась, но вяло! Надо было идти в полную несознанку.
– Почему?
– Потому что в догадках Яны было что-то опасное.
– А именно?
– Слишком много вдов. И не богатых вдов, как должно было быть. Я и сама могла бы дополнить этот список небогатых вдов, но промолчала, испугалась за Яну. Я утешила себя тем, что богачи часто беднеют и именно за это их убивают. Неотданные долги и прочее…
Конечно, в этом тоже был резон. Сова была права. Однако я чувствовала, что эта женщина не отмахнулась от того, что сказала ей Яна, и сейчас немного лукавит.
– Ну а нам вы дадите этот список? – спросил Леха.
– Разумеется. Хотя мне было бы не так страшно, если бы вы взяли его у Гиндина. Иначе…
– Да. Понимаю.
Мы распрощались тепло. Я понимала эту женщину, потому что судьба ее была уж слишком похожа на мою.
– Леха, – сказала я, когда мы вышли, – можно сделать так, чтобы эту женщину не убили?
– Выкрутится! – беспечно сказал Леха. – Она же умная.
– Если мы почувствовали, что она не дура, то они-то тем более это знают. Ее убьют именно за это.
Потом мы с ним зашли за Кирюхой и опять мрачно думали, что делать дальше. Вот так вот, с пустыми руками ломиться к Гиндину? Вряд ли у него в доме склад убитых бизнесменов. И тут меня осенило.
– Леха, я понимаю, это не правильно, это нечестно по отношению к Стальному, но если мы попросим его? Нет-нет, тебя при этом не будет.
С ним пойду я.
– И он, по-твоему, согласится? Ты знаешь его теперешнего?
– Нет, но…
– Была не была, звони.
На наше счастье Стальной оказался лома.
– Вы теперь ненавидите меня, – вместо «здравствуйте» сказала я.
– За что бы это? Ты хотела правду – ты ее Получила. А я эту правду знал давно.
(Интересно, всю ли? Сказала ли Машка, что из трусости выдала Яну?) – Мне нужно с тобой поговорить.
– Приезжай.
– Я не одна, я с Лехой.
– Приезжай с Лехой.
Кирюшу пришлось оставить с соседкой, заплатив ей сотню.
– Мы добыли адрес некоего Гиндина, который открыл колледж барменов и официанток. По образованию – юрист. И содержит еще малю-ю-сенькую школку для девочек, которые хотят выйти замуж. Ведет школку умнейшая женщина, из-за чего ей, наверное, вскоре будет грозить опасность. Если в дело влезет майор Федорчук с грязными лапами – будут еще трупы.
– И что ты хочешь от меня, девочка?
– Сходить со мной к Гиндину.
– И со мной, – жестко добавил Леха.
– Ты мент. Тебе нельзя с нами!
– Я мент и потому пойду. Памфилов в командировке, а Федорчук где-то носится. Не нашел, не застал, не получил указаний. Отговорюсь.
Стальной тяжело оттопырил нижнюю губу, вздохнул.
– Как это теперь говорят: в одной команде?
С ментом? О черт, сто лет не одалживался, но придется брать парочку амбалов у Стройного. Хоть на лестнице постоят.
– Это нужно?
– А ваша история не сплошная кровища?
Сделав из трех разных телефонных автоматов три якобы несостоявшихся звонка, мы убедились, что он дома.
– Жена в отпуске, детей нет. Если окажется какая-нибудь случайная прошмандовка – напугаем до поросячьего визга. А если в доме будут лишние мужики – те еще трусливей. Охраны он не держит, – выдал Леха сведения из своего досье.
– Геннадий Филимонович! – прощебетала я перед дверью. – Я от Валентины Семеновны. Она поизвелась в Турции, а я как раз туда еду. Она пыталась до вас дозвониться, да и дозвонится минут через десять…
И этот дурак открыл. А чего, собственно, бояться директору колледжа?
Два движения, и вот мы все уже в квартире.
Я – в стороне, Стальной и Леха шарят по карманам Гиндина на предмет оружия.
– Ты знаешь, кто я такой?
– Конечно, Владимир Иваныч.
– А вот приличные люди меня не знают. И это значит, что ты неприличный. Усек?
– Но я…
– Леха, закрой дверь на все цепочки и держи его под шпалером. А мы тут пошустрим.
Гиндин жил в сто раз лучше (вернее, богаче) Виктора. Все в золоте и иконах. Тоже мне, религиозная личность.
Комнат было пять. Разумеется, с каминами, изразцами и фарфоровыми статуэтками на полках. Все это походило на выгородку голливудского фильма, только без бассейнов и фонтанов. Среди комнат находился холл, и все двери, выходившие туда, кроме одной, были открыты.
Разумеется, мы со Стальным открыли закрытую. Это была шикарная спальня, и там кто-то спал, накрывшись с головой.
– Это спальня, – завизжал Гиндин, – пощадите хотя бы женщину!
– Пощадим, Геннадий Филимонович, – зловеще пообещал Стальной и сдернул одеяло с лица спящей.
Чем-то знакомое лицо, только тупое, с отвисшей губой со свисающими слюнями. Кто же это, кто?
Где я ее видела?
О Господи, это была Сова! Сонная, мертвая?!
Я стала искать пульс и нашла его.
– – Пульс вроде бы есть…
– Тазик и чайник воды, – приказал Стальной.
Он усадил Сову на стул, завел ей руки за спину и приказал мне лить ей в рот воду из чайника.
Сова вяло сопротивлялась, вода проливалась мимо, однако потихоньку-понемногу попадала в желудок и стала выдавать фонтаны рвоты.
Через полчаса Сова порозовела, задышала. Стальной позвонил, видимо, знакомому врачу и оставил Сову в покое.
– Что бы это значило, Геннадий Филимонович?
– Эта женщина преследует меня… Она уже пришла такая, я хотел вызывать врача…
– И Яночка тоже пришла к вам такая? И вы тоже хотели вызывать врача?
– Какая Яночка? О чем вы, не знаю я никакой Яночки.
– Знаете, Геннадий Филимонович, знаете.
– Ну может, какую и знаю.
– Нет, вы знаете ту, какую надо. Ведь это вы помогли ей сделаться такой чудесной женой?
– Я многим помогал.
– Знаем, знаем… Списочки, пожалуйста!
– Какие списочки? У меня их нет!
– Ну значит, они есть у госпожи Совицкой.
– Она всегда отличалась пунктуальностью. Ведь поэтому вы решили от нее избавиться?
Наконец явился доктор. Осмотрел Сову. Ввел пару уколов кофеина. Долго нюхал рвотную массу, будто это были розы.
– Клофелин, – буркнул он и стал собираться. – Отлейте мне бутылочку на анализы. Ведь понадобится?
– Да.
– И распишитесь, когда и как мы это получили.
Шаркая, доктор удалился.
Мы перешептывались, решая, что делать. Вызывать начальство? Но Гиндин скажет другим то же самое, что сказал нам: ворвалась отравленная мстительная истеричка и решила устроить спектакль.
– Садитесь, Геннадий Филимонович!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Да не знаю я…
– Слушай, хватит отнекиваться, как деревенщина. Руби все как есть.
Леха сидел в темном уголку, прикинувшись фикусом. От злобы Машка его даже не видела, а потому говорила только со мной.
– Сова – это баба. Ваших лет. Она работает при колледже, где я училась якобы на балерину, а на самом деле повышала блядскую квалификацию.
Научилась смешивать напитки и улыбаться всей сотней зубов.
– Что преподавала Сова?
– Она ничего не преподавала. Просто... один раз ко мне подошел такой крутяк и сказал мне, что обо мне знает. Все прошлое. И что у меня не будет детей, и все остальное. Он знал, что жить мне негде, что комнату я снимаю и все такое. А потом…
– Ты знала этого человека?
– Нет. И слава Богу.
– Как он выглядел?
– Как красный пиджак с радиотелефоном в ухе и пейджером в жопе... пардон.
– Что он хотел от тебя?
– Он хотел, чтоб я вышла замуж.
– За него?
– Ну вот еще! За определенного человека в два раза старше меня. Я сказала, что он, видимо, с печки упал. На это он ответил, что если я еще что-нибудь вякну, то упаду не с печки, я с крутой машины на полном ходу. Я заткнулась.
– Ну и…
– Он сказал, что я буду посещать лучшую преподавательницу, которая из таких, как я, делает превосходных жен для богатых людей. Курсы эти очень дорогие, но я отдам, когда получится результат. И что мне оставалось делать?
– Сколько еще девушек училось у Совы?
– Не знаю. Уроки были частными. Да и не хотела я ничего знать, я вам не Янка. Это ей все интересно.
– И что ж ей было интересно?
– С тех пор, как появились вы и поймали ее на какой-то цитате, она стала приставать ко мне.
По-еенному выходило, что дело нечисто. Она стала вычислять других девочек и вдруг однажды залепила мне такую залепуху, такую залепуху…
– Какую?
– Что почти все они уже вдовы, а их мужья замочены. И что после смерти мужей девочки остаются почти нищими. Так... квартира, которую не оплатить, шмотки, несколько брюликов. Она орала, что если я люблю Володю, то должна подумать вместе с ней, что творится вокруг нас.
– Ну а ты?
Ее лицо вдруг стало малиновым. Она, как рыба, то открывала, то закрывала рот. Мне все стало ясно.
– Ты встретила краснопиджачника и сказала ему все, что слышала от Яны?
– Но я люблю Володю! Я люблю Володю!
– А самому Володе ты не могла бы рассказать?
И не предавать подруг, и отдать дело в чьи-то разумные руки?
– Но я люблю Володю! Люблю Володю! Он бы выгнал меня!
– Ладно. Кончай истерику. Где мне найти Сову?
Дрожащей ручонкой, неграмотным почерком она начертала мне на бумажке адрес колледжа.
– Э-э, а фамилия, имя, отчество?
– Совицкая Людмила Ивановна.
Когда Машка ушла, воздух стал чище.
– И ведь она любит его, – сказала я.
– Да. Большинство именно так представляют любовь. Любит! Да она ничегошеньки о нем не знает. Разве так любят?
– Но она молодец, хоть и испорченная. У нее еще есть шанс.
– Однако рисковый твой приятель Стальной…
Ладно уж, связался со шлюхой. Но чтоб с такой дурой!
Кабинетик был уютен, как будуар. Правда, для будуара там были лишние предметы. Маленькая газовая плитка, разделочные доски, набор ножей. Все это было отодвинуто в сторонку, в нишу, не сразу бросалось в глаза. Зато в глаза бросались прекрасный письменный стол, книжные полки, уставленные классикой и учебниками иностранных языков.
У стены между окон стояло огромное и очень точное зеркало.
А за столом сидела... как бы это сказать... нет, не тетка, не «девушка», а скорее, дама. Лицо у нее было мягкое, подвижное, но за этим скрывались воля и ум.
– Вы по какому поводу? – спросила она в меру интимно, в меру официально.
Леха протянул ей свое удостоверение.
– Мне надо было самой прийти к вам, – спокойно сказала она. – Но я не была уверена.
– В чем?
– В своем контингенте. Я считаю, что все, что творится вокруг них, происходит потому, что они… шлюхи. Вокруг шлюх всегда что-то не так. Это только с моей гордыней можно было взяться за такое безнадежное дело…
– За какое «дело»?
– Это длинная история.
– Мы готовы выслушать самую длинную…
– Хорошо…
История Совы
Я закончила юридический и поступила юрисконсультом в очень большую военную фирму, где работали и мама с папой.
Честно скажу, я ленива. Не во всем, но во многом.
Я не люблю бессмысленную работу, ненужные словопрения, ненавижу вынужденное оплаченное безделье. То есть я ленива по-своему, понимаете?
Еще в школе я умудрялась быть отличницей, тратя на домашние задания минут двадцать, не больше.
Я просто умела слушать на уроке.
Придя в фирму, я увидела массу злонамеренной чепухи. То терялись важные документы, то сбыт попадал в снабжение, то не было отвечено на телеграмму, приказывающую сделать что-то к шестнадцатому, в то время как пришла она восемнадцатого. Я уж не говорю о бестолочи в контрактах, грамматических ошибках, которые меняли суть дела.
Почему-то и кем-то такая работа считается нормальной и даже творческой. А как же! Все сбиваются с ног, берут документы на дом, сплошной аврал и суды в арбитраже, которых просто не должно быть. Суд – это уже нонсенс, я так считаю.
И вот от лени я стала налаживать свое маленькое, тихонькое бюрократическое хозяйство. Бумажка получена – на нее тут же отвечено, а сама бумажка будет храниться хоть сто лет. Разумеется, многое я делала не своими руками – зачем тогда целый штат бездельниц на высоченных каблуках, которые шляются по коридорам заводоуправления, как табун молодых кобылок? В каждом отделе можно вычислить такую бездельницу и пристроить к делу. Тем более, я вам не сказала, мой папа был главным инженером всей этой лавочки.
Года через два я уже не работала – я играла. Никакой самый хитрый жук не мог обвести меня вокруг пальца.
Как ни странно, но девочки и мальчики, работавшие на меня, в конце концов меня даже полюбили: я научила их ловить кайф в бумажках. Многие захотели учиться. Кстати, на юридическом.
Мало того, они любили приходить ко мне в гости (папа разменял квартиру), пить чаи-кофеи и что покрепче, а также рассказывать о своем житье-бытье.
Тут оговорюсь. Может, будь я покрасивее, меня бы девочки так не любили. Но я была некрасива и, на их взгляд, неопасна.
Они спрашивали у меня совета и, если следовали ему, выигрывали. Правда, были дуры, на каких никакие резоны не действовали. И тогда я стала гадалкой. Я не говорила вам, что я аферистка? От бабушки осталась книга по гаданию, я проштудировала ее от корки до корки, а потом, сообразуясь с тем, кому я гадаю, стала корчить из себя прозорливицу.
В моей жизни лишь одно было плохо – мне было не выйти замуж. Нет, это вовсе не значит, что никто не предлагал. Я даже жалею о некоторых отвергнутых, особенно об одном, но у меня-то не было под боком советчиц и гадалок.
И вот появился принц, разумеется, без прописки, но с амбициями. А уж красив-то! Мы поженились, с грехом пополам переспали раза три, а потом выяснилось, что у него на стороне есть друг. Друг, а не подруга!
Если бы не мой всесильный папа, нам с Андрюшкой всю жизнь куковать в коммуналке. Но папа дал моему так называемому мужу отступного, и больше я его не видела.
А время шло. Подступала перестройка, которую я так приветствовала. И тут вдруг выяснилось, что я не могу адаптироваться к новой работе. Предприятие распродавали оптом и в розницу, сдавали в аренду, на территории строили колбасные цеха и так далее.
Все это за бесценок, а я точно знала – это криминал.
Я не могла не понимать, что все это делается нечестно, тем более что однажды и меня намеком пригласили в долю. Я испугалась так, как может только испугаться человек, все время державшийся буквы закона Тем более что родители мои здесь больше не работали, а совсем юная поросль была мне чужда и казалась даже опасной.
Я ушла в первую же контору, куда меня пригласили. Ушла на гроши, но уверенная, что хоть там-то все чисто!
Пока жива, не забуду унижения секонд-хэндов, экономии на трамвае и спичках. А ведь у меня еще был сын, которого надо учить Родители умерли, а мы с Андреем переехали в их квартиру, сдали свою и стали кое-как жить.
Помните, я рассказывала о человеке, который делал мне предложение и о котором я потом жалела?
Однажды я встретила его. Я была в старой Андрюшиной куртке, в ботах «прощай, молодость», в одной руке шесть кило дешевой картошки, в другой – литр дешевого подсолнечного масла, редька, два хвоста селедки, кофе по рублю за кило, кубики «Галина Бланка» и прочее. Он посмотрел на меня, я посмотрела на него. Больше я о нем не жалела.
Дело не в сытости его лица и не в прекрасной одежде, дело в самодовольной ухмылке и этом: «Ну как жизнь молодая?»
И вот тогда ко мне явился Гиндин. Когда-то мы с ним вместе работали, и он очень меня ценил. Чуть что, забегал ко мне в кабинет, иногда даже давал умные советы. Что важно – он был человек молодой и лучше разбирался в теперешней жизни.
Вот Гиндин и предложил мне эту работу. Он, видите ли, открыл колледж барменов и официантов, но очень скоро понял, кого он набрал. Да, эти люди хорошо платили, но…
– Понимаешь, половина этих моих шлюх все бы отдали за то, чтобы стать добропорядочными.
Смазливы, обучабельны… Я же знаю, как ты умеешь наставлять телок на путь истинный. Не хотела бы ты вести у меня школу жен?
– Как... жен?
– Занятия индивидуальные. Деньги они платят исправно. На рынке проституции опять же кризис.
А ведь из проституток получаются чудные жены.
Бесплатные шлюхи, несмотря на их амбиции, гораздо глупее И я решилась. Мне надоело голодать, экономить на спичках, не спать ночами из-за того, что не оплачена квартира Ничего плохого в предложении Гены Гиндина не было.
И вот я под его крылом открываю школу жен.
Девочки приходят ко мне по одной, часто уже зная, за кого именно хотят замуж Достаточно изучить саму девицу, узнать о предполагаемом женихе – и дело сделано. Это свою жизнь я не могла устроить, с чужими получалось гораздо лучше.
Вот и вся моя история.
– А афоризмы?
Почему-то этот вопрос был для меня так важен.
– А... это., это была не моя идея. Гиндин же должен был показать, что он главный. Как я его не уговаривала, он стоял на своем. Кстати, кто-то совсем недавно звонил мне и говорил об афоризмах. Ну мол, эти афоризмы – как напялить одинаковые платья… Кто же это был? Господи, да Яночка же! Ну да, Яна. Замужем за идиотом-издателем, но любит его.
– Когда она вам звонила? – строго и отрывисто спросил Леха.
– Насчет афоризмов? Да месяца три назад.
– А насчет чего другого?
– Дня три-четыре назад.
– Что ее интересовало?
– Списки девочек, прошедших мою школу.
– Зачем ей это было нужно?
– Ей казалось кое-что подозрительным, я не дала ей списков, но многие фамилии она вычислила сама. Я отнекивалась, но вяло! Надо было идти в полную несознанку.
– Почему?
– Потому что в догадках Яны было что-то опасное.
– А именно?
– Слишком много вдов. И не богатых вдов, как должно было быть. Я и сама могла бы дополнить этот список небогатых вдов, но промолчала, испугалась за Яну. Я утешила себя тем, что богачи часто беднеют и именно за это их убивают. Неотданные долги и прочее…
Конечно, в этом тоже был резон. Сова была права. Однако я чувствовала, что эта женщина не отмахнулась от того, что сказала ей Яна, и сейчас немного лукавит.
– Ну а нам вы дадите этот список? – спросил Леха.
– Разумеется. Хотя мне было бы не так страшно, если бы вы взяли его у Гиндина. Иначе…
– Да. Понимаю.
Мы распрощались тепло. Я понимала эту женщину, потому что судьба ее была уж слишком похожа на мою.
– Леха, – сказала я, когда мы вышли, – можно сделать так, чтобы эту женщину не убили?
– Выкрутится! – беспечно сказал Леха. – Она же умная.
– Если мы почувствовали, что она не дура, то они-то тем более это знают. Ее убьют именно за это.
Потом мы с ним зашли за Кирюхой и опять мрачно думали, что делать дальше. Вот так вот, с пустыми руками ломиться к Гиндину? Вряд ли у него в доме склад убитых бизнесменов. И тут меня осенило.
– Леха, я понимаю, это не правильно, это нечестно по отношению к Стальному, но если мы попросим его? Нет-нет, тебя при этом не будет.
С ним пойду я.
– И он, по-твоему, согласится? Ты знаешь его теперешнего?
– Нет, но…
– Была не была, звони.
На наше счастье Стальной оказался лома.
– Вы теперь ненавидите меня, – вместо «здравствуйте» сказала я.
– За что бы это? Ты хотела правду – ты ее Получила. А я эту правду знал давно.
(Интересно, всю ли? Сказала ли Машка, что из трусости выдала Яну?) – Мне нужно с тобой поговорить.
– Приезжай.
– Я не одна, я с Лехой.
– Приезжай с Лехой.
Кирюшу пришлось оставить с соседкой, заплатив ей сотню.
– Мы добыли адрес некоего Гиндина, который открыл колледж барменов и официанток. По образованию – юрист. И содержит еще малю-ю-сенькую школку для девочек, которые хотят выйти замуж. Ведет школку умнейшая женщина, из-за чего ей, наверное, вскоре будет грозить опасность. Если в дело влезет майор Федорчук с грязными лапами – будут еще трупы.
– И что ты хочешь от меня, девочка?
– Сходить со мной к Гиндину.
– И со мной, – жестко добавил Леха.
– Ты мент. Тебе нельзя с нами!
– Я мент и потому пойду. Памфилов в командировке, а Федорчук где-то носится. Не нашел, не застал, не получил указаний. Отговорюсь.
Стальной тяжело оттопырил нижнюю губу, вздохнул.
– Как это теперь говорят: в одной команде?
С ментом? О черт, сто лет не одалживался, но придется брать парочку амбалов у Стройного. Хоть на лестнице постоят.
– Это нужно?
– А ваша история не сплошная кровища?
Сделав из трех разных телефонных автоматов три якобы несостоявшихся звонка, мы убедились, что он дома.
– Жена в отпуске, детей нет. Если окажется какая-нибудь случайная прошмандовка – напугаем до поросячьего визга. А если в доме будут лишние мужики – те еще трусливей. Охраны он не держит, – выдал Леха сведения из своего досье.
– Геннадий Филимонович! – прощебетала я перед дверью. – Я от Валентины Семеновны. Она поизвелась в Турции, а я как раз туда еду. Она пыталась до вас дозвониться, да и дозвонится минут через десять…
И этот дурак открыл. А чего, собственно, бояться директору колледжа?
Два движения, и вот мы все уже в квартире.
Я – в стороне, Стальной и Леха шарят по карманам Гиндина на предмет оружия.
– Ты знаешь, кто я такой?
– Конечно, Владимир Иваныч.
– А вот приличные люди меня не знают. И это значит, что ты неприличный. Усек?
– Но я…
– Леха, закрой дверь на все цепочки и держи его под шпалером. А мы тут пошустрим.
Гиндин жил в сто раз лучше (вернее, богаче) Виктора. Все в золоте и иконах. Тоже мне, религиозная личность.
Комнат было пять. Разумеется, с каминами, изразцами и фарфоровыми статуэтками на полках. Все это походило на выгородку голливудского фильма, только без бассейнов и фонтанов. Среди комнат находился холл, и все двери, выходившие туда, кроме одной, были открыты.
Разумеется, мы со Стальным открыли закрытую. Это была шикарная спальня, и там кто-то спал, накрывшись с головой.
– Это спальня, – завизжал Гиндин, – пощадите хотя бы женщину!
– Пощадим, Геннадий Филимонович, – зловеще пообещал Стальной и сдернул одеяло с лица спящей.
Чем-то знакомое лицо, только тупое, с отвисшей губой со свисающими слюнями. Кто же это, кто?
Где я ее видела?
О Господи, это была Сова! Сонная, мертвая?!
Я стала искать пульс и нашла его.
– – Пульс вроде бы есть…
– Тазик и чайник воды, – приказал Стальной.
Он усадил Сову на стул, завел ей руки за спину и приказал мне лить ей в рот воду из чайника.
Сова вяло сопротивлялась, вода проливалась мимо, однако потихоньку-понемногу попадала в желудок и стала выдавать фонтаны рвоты.
Через полчаса Сова порозовела, задышала. Стальной позвонил, видимо, знакомому врачу и оставил Сову в покое.
– Что бы это значило, Геннадий Филимонович?
– Эта женщина преследует меня… Она уже пришла такая, я хотел вызывать врача…
– И Яночка тоже пришла к вам такая? И вы тоже хотели вызывать врача?
– Какая Яночка? О чем вы, не знаю я никакой Яночки.
– Знаете, Геннадий Филимонович, знаете.
– Ну может, какую и знаю.
– Нет, вы знаете ту, какую надо. Ведь это вы помогли ей сделаться такой чудесной женой?
– Я многим помогал.
– Знаем, знаем… Списочки, пожалуйста!
– Какие списочки? У меня их нет!
– Ну значит, они есть у госпожи Совицкой.
– Она всегда отличалась пунктуальностью. Ведь поэтому вы решили от нее избавиться?
Наконец явился доктор. Осмотрел Сову. Ввел пару уколов кофеина. Долго нюхал рвотную массу, будто это были розы.
– Клофелин, – буркнул он и стал собираться. – Отлейте мне бутылочку на анализы. Ведь понадобится?
– Да.
– И распишитесь, когда и как мы это получили.
Шаркая, доктор удалился.
Мы перешептывались, решая, что делать. Вызывать начальство? Но Гиндин скажет другим то же самое, что сказал нам: ворвалась отравленная мстительная истеричка и решила устроить спектакль.
– Садитесь, Геннадий Филимонович!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26