Но, честно говоря, его рассказ был и горьким испытанием для меня. Это был упрёк моим ошибкам и заблуждениям, которые, слава богу, удалось исправить.
Старик пришёл поделиться со мной, как по своему недосмотру едва не потерял дочь.
Но, к счастью, ей встретился хороший парень. С ним она и уехала (а вернее сказать, сбежала) на Дальний Восток. Подальше от Жоры Тарзана и его друзей.
А не писала о себе, потому что боялась, как бы Ерыгин её не нашёл и жизнь её не поломалась.
Клинов бережно протянул мне любительскую фотографию. Девочка лет пяти с большим бантом и смеющимися глазами.
— Внучка, — гордо сказал он. — У неё-то в жизни все будет хорошо. Я верю в это, товарищ следователь.
И мне показалось, что на слове «товарищ» Клинов сделал особое ударение.
«ДОСЛЕДОВАНИЕ»
В 1955 году меня перевели в Зорянск, небольшой город, каких много в центральной полосе России, на должность помощника прокурора района. Я ещё толком не успел освоиться на новом месте, как вызывает меня прокурор Алексей Платонович Звянцев и говорит:
— Еду, Захар Петрович, в Москву. Останетесь исполнять обязанности за меня. — Он вздохнул. — На пенсию уже пора, а вот посылают учиться. Двухмесячные курсы… Кажется, вы уже осмотрелись?
— Да вроде бы, — ответил я.
Званцев обратил внимание на то, чтобы жалобы и заявления рассматривались в срок, и вообще дал немало советов. В том числе — постараться избегать конфликтов. И ещё он просил меня участвовать в судебном процессе по делу об убийстве, на котором должен был выступать сам, но из-за поездки в Москву не мог.
Прокурор уехал, а я тут же засел за изучение дела: до процесса оставалось всего два дня.
Обстоятельства были таковы. 20 мая 1955 года два приятеля Дмитрий Краснов и Иван Хромов, студенты 2-го курса Зорянского строительного техникума, пошли утром на Голубое озеро, расположенное на окраине города. Место красивое. Укромные уголки для рыбалки, берёзовая роща, изумрудные поляны, ручные белки. И в то же время беседки, скамеечки, где можно отдохнуть. Ребята прихватили с собой удочки, еду и выпивку.
Вот эта самая выпивка и привела к трагедии.
Из материалов предварительного следствия выходило, что оба приятеля сначала удили рыбу, а затем расположились недалеко от берега на небольшой полянке в роще, разожгли костёр и распили бутылку водки. Затем пытались играть в волейбол с незнакомой компанией ребят, где чуть не подрались с одним из парней. Вернувшись к костру, Краснов и Хромов выпили бутылку вина, после чего Краснов почему-то стал насмехаться над Хромовым, говоря, что его ни одна девушка не полюбит. И назвал его «гусаком».
Дело в том, что Хромов в детстве попал под машину и получил перелом правого плеча, ключицы и нескольких рёбер. В результате травмы у него деформировалась грудь.
Хромов схватил нож и нанёс приятелю пять ран в грудь, живот и плечо. Одна из них — в сердце — оказалась смертельной. Это случилось около шести часов вечера.
На место происшествия выехала оперативная группа милиции Зорянска во главе с начальником уголовного розыска капитаном Василием Егоровичем Жгутовым.
Допрошенный на месте Хромов сказал, что его товарища убил какой-то незнакомый человек. Но его путаные, сбивчивые объяснения показались работникам милиции подозрительными, и Хромова решили задержать. Капитан Жгутов продолжил допрос в милиции. В конечном счёте Хромов признался в убийстве друга.
22 мая, то есть через день, дело принял к своему производству следователь прокуратуры Вадим Борисович Рожковский. На первом допросе у него Хромов дал такие же показания…
Преподаватель техникума в своих показаниях отметил, что из-за своего физического недостатка Ваня Хромов сторонился сокурсников, был замкнут и очень остро воспринимал любое упоминание о своём увечье. Сокурсники характеризовали Хромова как скрытного и вспыльчивого.
Знакомясь с делом, я почувствовал, что администрацию техникума очень волновала судьба ученика. По просьбе директора ему было устроено на третий день после ареста свидание с Хромовым в присутствии капитана Жгутова. Директор пытался поговорить с парнишкой по-отечески, выяснить, как же могло случиться такое. Хромов ответил ему грубостью.
Вот этого я не мог понять. Впрочем, в состоянии Хромова, когда, возможно, он сам казнил себя, любое участие порой бывает невыносимым.
Папка с делом — сама аккуратность. Протоколы написаны следователем прямо-таки каллиграфическим почерком. Вообще педантичность во всем поражала меня в Вадиме Борисовиче с самого первого нашего знакомства. Вероника Савельевна, секретарь прокуратуры, сказала мне, что у Рожковского отец, дед и прадед были провизорами. А Вадим Борисович неожиданно для своей семьи подался в юристы. Вот откуда, наверное, в натуре у следователя такая страсть к аккуратности.
Фотографии в деле, правда, были выполнены не самым лучшим образом. Не было панорамного снимка места происшествия. Хотя съёмка и велась поздним вечером, это не могло служить оправданием.
Зал суда. Впервые я сидел за столом гособвинителя. Напротив — защитник Хромова Белопольский.
Я окинул взглядом переполненный зал — притихшие подростки, вихрастые и нескладные. Студенты техникума. На первой скамейке — четыре скорбных лица. Мать и отец убитого, а также мать и брат Хромова. Женщины были в тёмных платочках.
Ввели подсудимого. Стриженный наголо невысокий паренёк, с крупным ртом, широко расставленными глазами. Дефект его грудной клетки под пиджаком был почти незаметен.
Хромов сел, положив сцепленные руки на барьер, отделяющий его от зала. Рядом застыли два конвоира.
Вышли судьи. Председательствующий Кондратин, с седым ёжиком волос, и двое народных заседателей, обе женщины — пожилая и молодая.
После выполнения всех формальностей суд решил начать с допроса подсудимого.
Хромов рассказывал обстоятельства дела, глядя в пол, монотонно, словно заученный надоевший урок. Когда он закончил, судья спросил, есть ли вопросы у прокурора. Я задал несколько уточняющих вопросов. Хромов повторил то, что было в материалах предварительного следствия. Ничего нового.
Зато защитник долго и скрупулёзно выяснял, какие выражения и слова предшествовали трагической развязке, где находились убитый и убийца во время ссоры. Но больше всего Белопольского интересовало, куда подсудимый дел орудие убийства.
На предварительном следствии Хромов сказал, что бросил нож возле костра, который они разожгли с приятелем. Правда, на другом допросе он показал, что не помнит места, где обронил нож. Кстати, на месте происшествия он так и не был найден, хотя работники милиции прочесали весь парк у озера с магнитом и металлоискателем.
Но по-настоящему адвокат развернул атаку на следующий день. И опять вокруг орудия убийства.
На допросе у следователя Хромов сказал, что, идя на озеро, захватил с собой самодельный нож, сделанный братом, который работал слесарем.
На квартире Хромовых изъяли нож, который по внешнему виду напоминал тот, что, по рассказу Ивана Хромова, был с ним на озере 20 мая; он имел форму небольшого кортика: лезвие заточено с двух сторон и отделяется от наборной рукоятки из цветного плексигласа своеобразным узорчатым эфесом, служащим упором для руки при сильном ударе. Брат Хромова признался, что сделал два одинаковых ножа — для себя и для брата. И полосы из легированной стали для клинков отрезал ровные. Размер и формы тоже одинаковые.
И все же нож, изъятый на квартире Хромовых, был приобщён к делу в качестве вещественного доказательства, ибо следствие не исключало, что убийство совершено именно им. Длина лезвия равнялась 13 сантиметрам, что соответствовало глубине нанесённых ран.
— Давно у вас был нож, взятый 20 мая на озеро? — спросил у своего подзащитного Белопольский.
— Года три, — ответил Хромов.
— Что вы им делали? — продолжал адвокат.
— Строгал. Удочки делал. И вообще…
— И он никогда не ломался?
Хромов, помолчав, как бы нехотя ответил:
— Как-то раз обломился кончик. Я попросил Женю, — он кивнул в зал, где сидел его брат, — он заточил…
— И большой кусок обломился? — дотошно расспрашивал адвокат.
Иван Хромов показал пальцами:
— Сантиметра два.
Потом защитник спросил у свидетеля Евгения Хромова: не помнит ли тот, чтобы его младший брат просил заточить сломанный конец ножа. Свидетель в категорической форме подтвердил, что такой случай был.
— И насколько укоротился нож после того, как вы его заточили?
— Миллиметров на двадцать — двадцать пять, — ответил брат подсудимого.
И я подумал, что так мог ответить человек, привыкший иметь дело с обработкой металла. Другой бы сказал в сантиметрах.
И вот суд приступил к допросу судмедэксперта Марии Михайловны Хлюстовой.
Когда адвокат спросил у неё, какой глубины была смертельная рана Краснова, она ответила:
— Тринадцать сантиметров.
— Выходит, если лезвие ножа моего подзащитного укоротили на два сантиметра, а первоначальная длина его была тринадцать сантиметров, то он не мог быть орудием убийства? — уточнил Белопольский.
— Не мог, — ответила Хлюстова.
В зале послышался гул.
— У вас будут ещё вопросы? — обратился к адвокату председательствующий.
Белопольский встал и после серьёзной аргументации заявил суду ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование.
Народный судья о чем-то тихо переговорил с заседателями.
— Какое мнение у прокурора по поводу ходатайства адвоката подсудимого?
— повернул ко мне голову председательствующий.
Честно говоря, этот вопрос застал меня врасплох. Я, кажется, слышал даже дыхание сидящих в зале, слышал, как за окном у перекрёстка затормозила машина. И в эти считанные мгновения вряд ли успел взвесить до конца, что стоит за моим ответом, в котором я не возражал против ходатайства адвоката.
— Суд удаляется на совещание, — провозгласил судья.
В зале заговорили, закашляли. Я поймал на себе несколько удивлённый, но в то же время изучающий взгляд Белопольского. И пока судьи находились в совещательной комнате, думал: «А что скажет по этому поводу прокурор города? Ведь он утвердил обвинительное заключение…»
Оправданием служило то, что в деле действительно есть, как говорится, сучки и задоринки, которые я заметил, ещё знакомясь с делом, но был уверен, что в процессе судебного разбирательства удастся устранить возникшие сомнения и противоречия. Но, увы, надежды не оправдались.
Когда председательствующий объявил определение суда о направлении дела для проведения дополнительного расследования, я вспомнил слова уехавшего на курсы прокурора: «Постарайтесь, чтобы все было гладко». И вот надо же было такому случиться.
Ещё будучи следователем, я хорошо знал, что возвращённые судами дела на доследование портят статистические показатели качества и следствия и прокурорского надзора: мол, брак в работе. Виновников склоняют на собраниях, совещаниях, в различного рода обзорах, а то и в приказах прокурора области о них прочитать можно. Вообще-то действительно приятного мало. Но если вдуматься, так нет худа без добра. В самом деле, а если бы сейчас адвокат не обратил внимания на столь существенные противоречия между показаниями подсудимого и его брата, с одной стороны, и заключением судебно-медицинской экспертизы, с другой? Бог весть чем все это могло обернуться в будущем…
…Пришло из суда возвращённое дело. Я вызвал следователя Рожковского и капитана Жгутова, ознакомил их с определением суда.
— Ну, вот что, товарищи, — начал я по-деловому. — Давайте спокойно разберёмся в ошибках, допущенных в следствии.
— Я сделал все, что было нужно, — обиделся Рожковский. — Даже больше. Допросил столько людей, докопался, можно сказать, до самой подноготной преступника. Его личность как на ладони…
— И споткнулись на самом главном — орудии убийства! — резко сказал я. — Предъявить в качестве вещественного доказательства другой нож! Вы сами поставили себя под удар.
— Позвольте, позвольте, — запротестовал Рожковский. — Пожалуйста… — Он взял дело, нашёл нужный лист. — Свидетель Евгений Хромов, то есть брат обвиняемого, слесарь, причём высокого разряда, явно показывает, что сделал совершенно одинаковых два ножа. Я подчёркиваю: совершенно одинаковых, из равных полос стали.
— На этом ноже я и расколол Хромова, — вставил Жгутов. — Он как увидел его, вначале отпирался, мол, это другой нож, а потом ручки-ножки опустил и перестал барахтаться — Капитан усмехнулся. — А все эти штучки с поломкой и заточкой — адвокатская выдумка…
— А если не выдумка? — спросил я.
— Так почему же Иван Хромов раньше об этом не вспомнил? — сказал капитан.
— Да, — подхватил Рожковский. — Обвиняемый ни разу не заикнулся о том, что нож был укорочен. А времени у него было достаточно.
— Вы лично спрашивали его об этом? — поинтересовался я.
— Мне и в голову не пришло. Мало ли что он делал с ножом. Ведь не это существенно. И, уверяю вас, Захар Петрович, если бы на самом деле нож ломался, уж такое Хромов сообщил бы следствию сразу. Взрослый парень, отлично все понимает… Лично я уверен, что изъятый на квартире нож и является орудием убийства. Крови на нем нет? Просто отмыли. К сожалению, нам не удалось установить, каким образом этот нож вновь оказался в доме Хромовых. Заявление Евгения Хромова о якобы втором таком же ноже — легенда, придуманная с целью облегчения участи брата.
— Значит, вы тоже?..
— Категорически поддерживаю мнение Василия Егоровича, — кивнул в сторону капитана Рожковский. — И, вы знаете, мне даже нравится этот Белопольский. — Он с улыбкой посмотрел на Жгутова. — В отличие от товарища Жгутова я ценю находчивых людей. Но ведь у вас, Захар Петрович, были все возможности разбить доводы защиты. — Следователь положил растопыренную пятерню на папку с делом. — Вот здесь…
— Здесь, увы, Вадим Борисович, и без ножа хватает противоречий, — ответил я ему.
Рожковский помрачнел.
— Хотя бы о самой ссоре, — сказал я. — Вот тут Хромов показывает… — Я нашёл нужное место. — «Я ударил его ножом в бок, и Краснов крикнул: „Ну и сволочь ты!“ А в другом месте, — я перелистал дело. — „Я ударил Краснова ножом в живот, он сказал: «Подлец ты, Ванька!“ Или ещё. Здесь обвиняемый говорит, что ударил Краснова ножом, и тот упал на колени. А тут — Краснов пятился от Хромова, и последний наносил ему удары ножом…
— Что же тут противоречивого, — еле сдерживаясь, произнёс Рожковский. — Хромов находился в состоянии аффекта. Детали у него выпали из памяти.
— На допросах он не был в состоянии аффекта, — возразил я. — И сообщал детали довольно чётко. Но почему-то по-разному…
— Ну, знаете! — развёл руками следователь. — У нас не аптека.
— А точность нужна не меньшая, — сказал я. И обратился к Жгутову. — Василий Егорович, как же так получилось, что на место происшествия не был вызван работник прокуратуры?
— Мы звонили, — спокойно ответил капитан. — Никого не было.
— Дежурила Гранская, — пояснил Рожковский. Гранская — это наш второй следователь. — Она в это время была вызвана на другое происшествие.
— Могли позвонить Званцеву.
— Его не было в городе, — опять за Жгутова сказал следователь.
— А вам? — посмотрел я на Рожковского.
— Меня не было дома. Ведь в конце концов я имею право на отдых…
Замечу, что в дальнейшем я твёрдо взял за правило: о каждом происшествии, требующем присутствия работника прокуратуры, меня ставили в известность в любое время дня и ночи. И, если не выезжал из города, в прокуратуре и в милиции всегда знали, где меня найти…
— Я уверен, — сказал Рожковский, — что дополнительное расследование ничего нового не даст. — Он подумал и добавил: — Существенного. Лишняя трата времени и сил. А времени у меня и без того в обрез. Сами знаете, какие трудности в деле об ограблении базы…
— По-моему, Вадим Борисович, с таким настроением вам не стоит снова заниматься делом Хромова, — сказал я.
Рожковский закашлялся, смотря куда-то вбок.
— Значит, другому поручите? — Голос его дрогнул.
— Да, Вадим Борисович. Это моё право, и я им воспользуюсь.
— У меня тоже есть права обжаловать ваши действия, — сказал следователь, поднимаясь.
Дополнительное расследование я поручил Инге Казимировне Гранской, молодому следователю, проработавшей к тому времени в прокуратуре всего год с небольшим.
После первого посещения Хромова Гранская пришла ко мне взволнованная.
— Захар Петрович, — устроилась она на стуле возле моего стола и нервно закурила сигарету, — ничего не могу понять. Хромов совершенно не хочет со мной разговаривать.
Гранская была, прямо скажем, очень красива. Кто-то в шутку назвал её «мисс прокуратура». Одевалась она хоть и строго, но со вкусом, и даже форменная одежда красила её. Уже одно это, казалось, должно было располагать к разговору с ней.
— Прямо так и отказывается?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36