«Единственное ровное место на побережье острова».
Остров был расположен совсем недалеко от материка, от той его части, которую моряки называли Берегом скелетов. Деду понадобился, наверно, не один год, чтобы так тщательно нанести на карту каждую отмель. А ведь он плавал в этих опасных местах на паруснике. Как было не подивиться его мужеству!
Остров Двух кривых дюн... Название не выходило у меня из головы. Я взглянул на отметки глубин и вздрогнул при мысли, что мне предстоит пройти тут, чтобы настичь АПЛI. «Мутная вода», – отмечала карта. Я понимал смысл этих слов: песок, поднятый со дна и загрязняющий и без того мутную воду, что грозило осложнить поиски проходов. Канал. Вот что мне было нужно. Если на острове имелась какая-то бухта, значит, должен существовать и какой-то проход в нее. Я еще раз взглянул на карту. Около холма с тремя вершинами имелась пометка: «Смотри врезку». Стало быть, старик сделал еще и карту-врезку самого острова? Но где же она? Карта была начерчена на пергаменте. Я самым тщательным образом осмотрел ее, но врезки не обнаружил, и уже пришел было в отчаяние, когда заметил в нижнем правом углу пергамента трещинку. Просунув туда палец, я нащупал клочок очень тонкой бумаги, осторожно извлек его и чуть не вскрикнул от радости: крупномасштабная карта острова Двух кривых дюн с проходом к нему, расположенным близ остроконечной скалы, которую я уже видел на основной карте!
Это был подлинный шедевр картографии. Старый моряк взял пеленги холма с тремя вершинами и входного канала по отношению к торчащей из моря скале. Неудивительно, что этот клочок суши получил название острова Двух кривых дюн. Проход, или канал, напоминал завиток раковины человеческого уха: обращенный сначала на восток, он почти сразу круто поворачивал к северу, потом обратно, параллельно своему первоначальному направлению. Между двумя завитками находилась гряда, помеченная на карте как «твердый песок». Затем канал, образуя как бы неправильный полукруг, шел на север, на восток, отклонялся к югу, поворачивал на запад, расширяясь в некое подобие гавани, прикрытой песчаными косами и с глубинами в отдельных местах до ста восьмидесяти футов. Отсюда без подробной лоцманской карты и на буксире не вытащить подводную лодку. Настоящая мышеловка. Да, именно тут должна укрываться АПЛI!
Я проведу «Форель» этим дьявольским каналом и в глубине прохода торпедами потоплю немецкую подводную лодку! Слава богу, что нашему бесконечному поиску по квадратам наступил конец!..
Я определил курс к острову от того места, где сейчас находилась «Форель». Сто шестьдесят градусов. Это приведет нас как раз к остроконечной скале. Я назову ее скалой Саймонда, дед еще может оказаться моим спасителем и, возможно, спасителем многих военных и торговых кораблей.
Я предвкушал будущую «охоту». Остров Двух кривых дюн, мой остров, сейчас логово самой опасной подводной лодки в мире. Завтра к вечеру я постараюсь быть там и...
В это мгновение мысль об ужасающем совпадении буквально ошеломила меня. 160 градусов! Один-шесть-ноль! Но это же был именно тот курс, по которому мы шли сейчас! И шли мы так потому, что... Неужели это возможно?! Но это же курс АПЛI, возвращающейся на свою базу! И «Форель» беззаботно, не скрываясь, шла вслед за ней!
Непонятные для нас звуки могли означать, что немцы отказались от обычного винта и заменили его гидрореактивным движителем, устроенным по тому же принципу, каким природа наградила кальмара. Моряки поисковых групп привыкли различать только шумы от обычных винтов, и новые звуки, безусловно, способны обмануть их. Правда, я знал, что гидрореактивные движителей уже применялись на мелкосидящих небольших кораблях...
Черт возьми, сколько времени я потерял, пока додумался до этого! А ведь «Форель» каждую минуту подвергалась смертельной опасности. Но, может быть, АПЛI не слышала нас, если ее шумопеленгаторы, направленные с кормы, фиксировали только шум выбрасываемой воды? Слабая надежда. Даже при самом незначительном изменении курса на АПЛI немедленно услышат гидролокатор «Форели»... Я буквально ворвался к Биссету.
– Выключить эту проклятую штуку! – крикнул я пораженному Биссету, что тот немедленно и сделал.
– Все тот же курс и та же скорость? – отрывисто спросил я.
– Да, сэр.
– Сколько времени ты фиксируешь этот... этот шум?
– Около двух часов, сэр.
– Ты сможешь опознать его снова?
– Да, сэр.
– В таком случае выключи решительно все. Возможно, позднее я прикажу возобновить прослушивание. Однако любой акустический прибор ты будешь включать только после моего приказа. Понял?
– Да, сэр.
Я повернулся и ушел на пост центрального управления, где меня встретили изумленным молчанием.
– Старший помощник, я беру командование на себя, – бросил я Джону. – Малый вперед! Всем соблюдать полную тишину, как во время бомбежки глубинными бомбами!
Джон некоторое время пристально смотрел на меня, затем отдал соответствующие приказания, и «Форель» начала медленно отставать от своего опасного преследуемого.
– Курс, сэр? – осведомился Джон.
– Держите все время на устойчивом курсе один-шесть-ноль. Какая у нас скорость?
– Три узла, сэр.
– Так держать десять минут, потом идти со скоростью, обеспечивающей ровный киль, и ничуть не больше.
Медленно потянулись минуты... Все находившиеся на центральном посту замерли, словно мы должны были вот-вот подвергнуться или уже подверглись атаке. Шесть минут... семь... восемь... девять... десять...
– Скорость минимальная, сэр! – доложил Джон.
Мы ждали. Прежде чем всплыть, я должен был дать немцам добрых полчаса, чтобы оказаться вне радиуса слышимости их приборов.
– Возьмите на время командование, – приказал я Джону и прошел в свою каюту. Я решил, что дальше поведу лодку сам, руководствуясь картой деда.
Теперь я точно знал, что мне делать: сойти с курса, на котором АПЛI представляла для нас угрозу, и поспеть к острову Двух кривых дюн раньше нее. Я пойду в надводном положении на максимальной скорости.... АПЛI может развивать под водой до двадцати узлов. Возможно. Но сейчас, вот уже в течение нескольких часов, она двигалась со скоростью только в семь узлов.
Я перехвачу ее при входе в канал вскоре после рассвета, когда будет достаточно светло для прицельной стрельбы; торпедировать по показаниям гидролокатора – дело ненадежное.
Я снова обратился к карте острова Двух кривых дюн. При входе в канал глубина составляла девяносто шесть футов; сам канал тоже был достаточно глубок, но местами на дне лежали песчаные наносы. Да, но сколько лет прошло с тех пор, как здесь были сделаны эти промеры? Берег скелетов пользуется дурной славой во многом из-за своей изменчивости: иногда большие отрезки побережья меняли свои очертания в течение штормовой ночи.
Стараясь не думать об этом, я принялся изучать вход в канал. Я буду поджидать АПЛI южнее входа, но... на какой глубине она подойдет? А может, в надводном положении! Я узнаю это только в самый последний момент... А для немцев это будет полной неожиданностью. Они услышат лишь движение торпед «Форели», а тогда будет поздно...
Прошло полчаса. Я взял карту Адмиралтейства, чтобы передать ее штурману хотя бы ради формальности. Карту старого Саймона я оставил в каюте.
Джон выжидающе взглянул на меня, когда я появился на центральном посту. Было уже чуть больше девяти часов.
– По местам стоять, к всплытию! – приказал я.
– Слушаюсь, сэр...
Откинулась крышка люка, и в рубку ворвался морской воздух. Мы с Джоном поднялись на пластик и внимательно осмотрели горизонт. Море купалось в ярком лунном свете.
– Ничего не видно, сэр, – отрапортовал Джон.
– Вот и хорошо... – ответил я. – Запустить дизели! Полный вперед! Триста двадцать оборотов!..
«Форель» отошла вправо от курса АПЛI и на полной мощности своих сильных дизелей помчалась в серебряную ночь.
Яркое сияние луню постепенно сменялось серым рассветом. «Форель» продолжала быстро скользить вперед. Всю ночь, не смыкая глаз, я простоял на мостике. Глаза у меня покраснели от усталости и напряжения, и я все не мог удержаться и то и дело посматривал на карту, пытаясь представить курс АПЛI, которая шла теперь где-то значительно северо-западнее «Форели».
Ночью на мостик поднялся Джон.
– Отчего такая суета, Джеффри? – озабоченно спросил он. – Почему ты напускаешь какую-то таинственность?
Я промолчал, продолжая всматриваться в предрассветную серость.
– И самостоятельно освежаешь свои штурманские познания, да? – продолжал Джон, уже посмеиваясь.
Только тут я сообразил, что, взяв на себя обязанности штурмана, вызову общее недоумение.
А другого выхода не было: я не мог доверить нашему штурману карту старого Саймона. Вот почему я пропустил мимо ушей подшучивание Джона. Он, очевидно, почувствовал, что я не склонен поощрять обычную в наших отношениях фамильярности, и замкнулся...
Я решил, что подойду к острову Двух кривых дюн с юга. Затем, оставив позади глубину в четыреста пятьдесят футов, я поверну «Форель» на северо-восток и поведу ее милях в пятнадцати от берега до тех пор, пока не обнаружу обоих указанных ориентиров – выступающей из моря остроконечной скалы и холма с тремя отчетливо видимыми вершинами. Было бы совсем хорошо, если бы я обнаружил крохотный пляж, помеченный на карте как «белый песок».
Я подошел к переговорной трубе.
– Глубина под нами?
– Пятьсот двенадцать футов, сэр. Глубина уменьшается.
– Докладывать по ходу!
– Есть, сэр. Пятьсот десять футов... Пятьсот сорок... Четыреста пятьдесят... Четыреста восемьдесят...
– Довольно! – распорядился я. Ну что ж, я перешел свой Рубикон! Теперь начинается главное... – Все вниз! Я буду командовать с мостика.
Вахтенные переглянулись и бросились в люк, за ними последовал Джон. Он немного задержался, хотел, видимо, что-то сказать, но передумал и только пожал плечами.
Я медленно обводил биноклем горизонт и наконец – впервые в жизни – увидел Берег скелетов. Но почти в ту же минуту я заметил и другое: мутную воду там, впереди, куда стремилась «Форель». Мутную воду, предвещавшую гибель на песчаной отмели! Я мог даже рассмотреть, как в струях воды, отбрасываемой винтами, завихряется песок.
– Обе машины стоп! – скомандовал я. – Полный назад!
«Форель» замедлила ход, и туча песка пронеслась вдоль корпуса лодки.
– Глубина под нами? – спросил я.
– Тридцать футов, сэр.
Тридцать! Нетвердой рукой я взял карту, взглянул на нее и вздрогнул. Я понял, что чуть не посадил «Форель» на северо-западную оконечность отмели Алекто.
– Обе машины стоп! – вновь приказал я. – Глубина?
– Сто двадцать футов, сэр. Что ж, это уже не так опасно...
«Форель» медленно пошла вокруг отмели. Спустя некоторое время я повел ее в сторону открытого моря. Затем вновь изменил курс, направляясь ближе к берегу.
Сам остров – объект наших мучительных поисков – должен был находиться близ скалы Саймона, а скала, судя по указанному на карте пеленгу, – в точке, соответствующей 330 градусам по отношению к трехглавому холму. Мы подошли к этому месту, я приказал остановить машины и внимательно осмотрел морскую поверхность вплоть до побережья... Ни скалы, ни прибоя, никаких признаков острова... Ничего! Теперь я уже стал сомневаться и в происхождении того шума, который так легкомысленно принял за шум гидрореактивного движителя АПЛI...
Я снова осмотрел море и проклял все на свете: и Берег скелетов, и АПЛI, и тех, кто поручил мне это невыполнимое задание. «Надо как можно скорее убираться из этих проклятых мест», – с озлоблением подумал я и в эту минуту увидел скалу. Густо покрытая гуано, она, как клык, торчала слева от нас, в нескольких стах ярдах.
«Форель» сделала медленный круг и направилась к тому месту, где я предполагал найти вход во внутреннюю гавань.
– Глубина уменьшается, сэр, – доложил Джон.
Я пометил на карте точку, где сейчас шла «Форель». Если верить записям Саймона, глубина достигала, здесь ста восьмидесяти футов.
– Сто восемьдесят футов, сэр. Гидрофон не фиксирует никаких шумов... Три узла... Сто шестьдесят два фута... Сто пятьдесят... Сто тридцать восемь... Гидрофон фиксирует препятствия слева, справа, спереди... Никаких помех сзади...
Наконец-то я увидел остров Двух кривых дюн! Увидел в тот момент, когда на мгновение рассеялась прикрывавшая его дымка, и внутреннюю гавань. Единственную гавань, прикрытую ужасающим лабиринтом отмелей и банок, открывавшуюся взору лишь в те короткие минуты, когда дуновение бриза сдергивало с нее туманную завесу.
Меняя курс, я повел лодку к южной стороне, где море было глубже. Ранее я собирался поджидать АПЛI здесь и потопить ее, как только она войдет в канал. Теперь я несколько изменил свой план и решил уничтожить ее немного дальше, чтобы не блокировать выхода из гавани.
– Погружаться! – приказал я. Едва захлопнув над собой люк, я сразу почувствовал необычную атмосферу, царившую на центральном посту. Джон был сух и корректен. По лицу юного лейтенанта Дивениша я понял, что он, как, впрочем, и все другие офицеры, не сомневается во внезапном помешательстве своего командира. Действительно, отдать приказ о погружении после нескольких часов такого нелепого поведения!
– Глубина? – коротко спросил я.
– Чуть больше девяноста футов, сэр.
– Держать три-пять-ноль!
«Форель» повернулась носом к тому месту, где, по моим расчетам, АПЛI должна была войти в канал.
– Положить лодку мягко на дно! Установить торпеды на восемь и десять футов! – продолжал я. – Приготовить все торпедные аппараты! Опустить перископ! Обе машины стоп! Режим тишины! – Я сделал знак Джону. – Передайте по радио, что я требую абсолютной тишины. Понимаете, абсолютной!
От этого зависит жизнь каждого из нас.
– Есть, сэр, – ответил Джон, однако по его взгляду, в котором смешались и любопытство и жалость, понял, что именно он думает сейчас обо мне. Но командир есть командир, и лодкой пока командую я.
Джон передал мое распоряжение, и в лодке наступило полнейшее молчание. Казалось, можно слышать поскрипывание твердого песка на дне под «Форелью».
Прошел час... другой... третий. Мы все молча стояли на своих боевых постах. Никто еще не ел после объявления тревоги. По моему приказанию Джон распорядился, чтобы всем были розданы сандвичи, и мы снова стали ждать...
В тягостном ожидания прошел еще час. Джон и все остальные словно окаменели на своих местах. Они, конечно, не сомневались, что я схожу с ума, и чем дальше, тем больше, особенно после того, как целых шесть часов продержал экипаж на боевых постах, требуя от всех абсолютного молчания.
Солнце, очевидно, уже скатывалось к острову Св. Елены.
Часы показывали начало шестого. Чтобы несколько рассеяться от длительного вынужденного бездействия, я решил зайти в отсек Биссета и переговорить с ним.
Рядом с Биссетом топтался Элтон; он не заметил моего появления, и я услышал его шепот:
– ...Да говорю же тебе, что спятил он! Настоящим психом стал. Наш Джон. Первый думает то же самое... Вот ты сидишь тут и слушаешь, слушаешь – часов, наверно, восемь подряд, как у кита в животе... урчит. Разве это не сумасшествие – заставлять нас...
– Элтон! – тихонько окликнул я.
Моряк повернулся и в оцепенении уставился на меня. С лица у него еще не успела сползти насмешливая гримаса – она-то и послужила последней каплей для моих и без того до предела натянутых нервов. Элтон раскрыл было рот, но не успел ничего сказать: потеряв самообладание, я изо всех сил ударил его ребром ладони по шее. Варварский удар, его редко применяют даже в уличных драках... Элтон обмяк, словно тряпичная кукла, и тяжело опустился на пол.
Биссет с ужасом взглянул на меня, но тут же сделал вид, что всецело поглощен своим делом.
Я был противен самому себе. Я пощупал у Элтона пульс. Моряк был жив.
Внезапно Биссет вздрогнул, как пойнтер, учуявший добычу.
– Сэр! Сэр! – торопливо зашептал он.
– В чем дело? – резко спросил я.
Некоторое время он не отвечал, продолжая напряженно вслушиваться, потом торопливо заговорил:
– Слышу непонятные смешанные шумы... Вот уже ближе... еще ближе...
– Те же, что и раньше?
Биссет поднял голову и кивнул. Выхватив у него наушник, я прислушался. Да, те же самые! Я бросился на центральный пост.
Повинуясь моим командам, «Форель» приподнялась с песчаного дна и двинулась вперед, и в то же мгновение с нами произошло что-то невообразимое: стрелка кренометра словно взбесилась, нос «Форели» поднялся, лодка накренилась, и мы с Джоном повалились друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Остров был расположен совсем недалеко от материка, от той его части, которую моряки называли Берегом скелетов. Деду понадобился, наверно, не один год, чтобы так тщательно нанести на карту каждую отмель. А ведь он плавал в этих опасных местах на паруснике. Как было не подивиться его мужеству!
Остров Двух кривых дюн... Название не выходило у меня из головы. Я взглянул на отметки глубин и вздрогнул при мысли, что мне предстоит пройти тут, чтобы настичь АПЛI. «Мутная вода», – отмечала карта. Я понимал смысл этих слов: песок, поднятый со дна и загрязняющий и без того мутную воду, что грозило осложнить поиски проходов. Канал. Вот что мне было нужно. Если на острове имелась какая-то бухта, значит, должен существовать и какой-то проход в нее. Я еще раз взглянул на карту. Около холма с тремя вершинами имелась пометка: «Смотри врезку». Стало быть, старик сделал еще и карту-врезку самого острова? Но где же она? Карта была начерчена на пергаменте. Я самым тщательным образом осмотрел ее, но врезки не обнаружил, и уже пришел было в отчаяние, когда заметил в нижнем правом углу пергамента трещинку. Просунув туда палец, я нащупал клочок очень тонкой бумаги, осторожно извлек его и чуть не вскрикнул от радости: крупномасштабная карта острова Двух кривых дюн с проходом к нему, расположенным близ остроконечной скалы, которую я уже видел на основной карте!
Это был подлинный шедевр картографии. Старый моряк взял пеленги холма с тремя вершинами и входного канала по отношению к торчащей из моря скале. Неудивительно, что этот клочок суши получил название острова Двух кривых дюн. Проход, или канал, напоминал завиток раковины человеческого уха: обращенный сначала на восток, он почти сразу круто поворачивал к северу, потом обратно, параллельно своему первоначальному направлению. Между двумя завитками находилась гряда, помеченная на карте как «твердый песок». Затем канал, образуя как бы неправильный полукруг, шел на север, на восток, отклонялся к югу, поворачивал на запад, расширяясь в некое подобие гавани, прикрытой песчаными косами и с глубинами в отдельных местах до ста восьмидесяти футов. Отсюда без подробной лоцманской карты и на буксире не вытащить подводную лодку. Настоящая мышеловка. Да, именно тут должна укрываться АПЛI!
Я проведу «Форель» этим дьявольским каналом и в глубине прохода торпедами потоплю немецкую подводную лодку! Слава богу, что нашему бесконечному поиску по квадратам наступил конец!..
Я определил курс к острову от того места, где сейчас находилась «Форель». Сто шестьдесят градусов. Это приведет нас как раз к остроконечной скале. Я назову ее скалой Саймонда, дед еще может оказаться моим спасителем и, возможно, спасителем многих военных и торговых кораблей.
Я предвкушал будущую «охоту». Остров Двух кривых дюн, мой остров, сейчас логово самой опасной подводной лодки в мире. Завтра к вечеру я постараюсь быть там и...
В это мгновение мысль об ужасающем совпадении буквально ошеломила меня. 160 градусов! Один-шесть-ноль! Но это же был именно тот курс, по которому мы шли сейчас! И шли мы так потому, что... Неужели это возможно?! Но это же курс АПЛI, возвращающейся на свою базу! И «Форель» беззаботно, не скрываясь, шла вслед за ней!
Непонятные для нас звуки могли означать, что немцы отказались от обычного винта и заменили его гидрореактивным движителем, устроенным по тому же принципу, каким природа наградила кальмара. Моряки поисковых групп привыкли различать только шумы от обычных винтов, и новые звуки, безусловно, способны обмануть их. Правда, я знал, что гидрореактивные движителей уже применялись на мелкосидящих небольших кораблях...
Черт возьми, сколько времени я потерял, пока додумался до этого! А ведь «Форель» каждую минуту подвергалась смертельной опасности. Но, может быть, АПЛI не слышала нас, если ее шумопеленгаторы, направленные с кормы, фиксировали только шум выбрасываемой воды? Слабая надежда. Даже при самом незначительном изменении курса на АПЛI немедленно услышат гидролокатор «Форели»... Я буквально ворвался к Биссету.
– Выключить эту проклятую штуку! – крикнул я пораженному Биссету, что тот немедленно и сделал.
– Все тот же курс и та же скорость? – отрывисто спросил я.
– Да, сэр.
– Сколько времени ты фиксируешь этот... этот шум?
– Около двух часов, сэр.
– Ты сможешь опознать его снова?
– Да, сэр.
– В таком случае выключи решительно все. Возможно, позднее я прикажу возобновить прослушивание. Однако любой акустический прибор ты будешь включать только после моего приказа. Понял?
– Да, сэр.
Я повернулся и ушел на пост центрального управления, где меня встретили изумленным молчанием.
– Старший помощник, я беру командование на себя, – бросил я Джону. – Малый вперед! Всем соблюдать полную тишину, как во время бомбежки глубинными бомбами!
Джон некоторое время пристально смотрел на меня, затем отдал соответствующие приказания, и «Форель» начала медленно отставать от своего опасного преследуемого.
– Курс, сэр? – осведомился Джон.
– Держите все время на устойчивом курсе один-шесть-ноль. Какая у нас скорость?
– Три узла, сэр.
– Так держать десять минут, потом идти со скоростью, обеспечивающей ровный киль, и ничуть не больше.
Медленно потянулись минуты... Все находившиеся на центральном посту замерли, словно мы должны были вот-вот подвергнуться или уже подверглись атаке. Шесть минут... семь... восемь... девять... десять...
– Скорость минимальная, сэр! – доложил Джон.
Мы ждали. Прежде чем всплыть, я должен был дать немцам добрых полчаса, чтобы оказаться вне радиуса слышимости их приборов.
– Возьмите на время командование, – приказал я Джону и прошел в свою каюту. Я решил, что дальше поведу лодку сам, руководствуясь картой деда.
Теперь я точно знал, что мне делать: сойти с курса, на котором АПЛI представляла для нас угрозу, и поспеть к острову Двух кривых дюн раньше нее. Я пойду в надводном положении на максимальной скорости.... АПЛI может развивать под водой до двадцати узлов. Возможно. Но сейчас, вот уже в течение нескольких часов, она двигалась со скоростью только в семь узлов.
Я перехвачу ее при входе в канал вскоре после рассвета, когда будет достаточно светло для прицельной стрельбы; торпедировать по показаниям гидролокатора – дело ненадежное.
Я снова обратился к карте острова Двух кривых дюн. При входе в канал глубина составляла девяносто шесть футов; сам канал тоже был достаточно глубок, но местами на дне лежали песчаные наносы. Да, но сколько лет прошло с тех пор, как здесь были сделаны эти промеры? Берег скелетов пользуется дурной славой во многом из-за своей изменчивости: иногда большие отрезки побережья меняли свои очертания в течение штормовой ночи.
Стараясь не думать об этом, я принялся изучать вход в канал. Я буду поджидать АПЛI южнее входа, но... на какой глубине она подойдет? А может, в надводном положении! Я узнаю это только в самый последний момент... А для немцев это будет полной неожиданностью. Они услышат лишь движение торпед «Форели», а тогда будет поздно...
Прошло полчаса. Я взял карту Адмиралтейства, чтобы передать ее штурману хотя бы ради формальности. Карту старого Саймона я оставил в каюте.
Джон выжидающе взглянул на меня, когда я появился на центральном посту. Было уже чуть больше девяти часов.
– По местам стоять, к всплытию! – приказал я.
– Слушаюсь, сэр...
Откинулась крышка люка, и в рубку ворвался морской воздух. Мы с Джоном поднялись на пластик и внимательно осмотрели горизонт. Море купалось в ярком лунном свете.
– Ничего не видно, сэр, – отрапортовал Джон.
– Вот и хорошо... – ответил я. – Запустить дизели! Полный вперед! Триста двадцать оборотов!..
«Форель» отошла вправо от курса АПЛI и на полной мощности своих сильных дизелей помчалась в серебряную ночь.
Яркое сияние луню постепенно сменялось серым рассветом. «Форель» продолжала быстро скользить вперед. Всю ночь, не смыкая глаз, я простоял на мостике. Глаза у меня покраснели от усталости и напряжения, и я все не мог удержаться и то и дело посматривал на карту, пытаясь представить курс АПЛI, которая шла теперь где-то значительно северо-западнее «Форели».
Ночью на мостик поднялся Джон.
– Отчего такая суета, Джеффри? – озабоченно спросил он. – Почему ты напускаешь какую-то таинственность?
Я промолчал, продолжая всматриваться в предрассветную серость.
– И самостоятельно освежаешь свои штурманские познания, да? – продолжал Джон, уже посмеиваясь.
Только тут я сообразил, что, взяв на себя обязанности штурмана, вызову общее недоумение.
А другого выхода не было: я не мог доверить нашему штурману карту старого Саймона. Вот почему я пропустил мимо ушей подшучивание Джона. Он, очевидно, почувствовал, что я не склонен поощрять обычную в наших отношениях фамильярности, и замкнулся...
Я решил, что подойду к острову Двух кривых дюн с юга. Затем, оставив позади глубину в четыреста пятьдесят футов, я поверну «Форель» на северо-восток и поведу ее милях в пятнадцати от берега до тех пор, пока не обнаружу обоих указанных ориентиров – выступающей из моря остроконечной скалы и холма с тремя отчетливо видимыми вершинами. Было бы совсем хорошо, если бы я обнаружил крохотный пляж, помеченный на карте как «белый песок».
Я подошел к переговорной трубе.
– Глубина под нами?
– Пятьсот двенадцать футов, сэр. Глубина уменьшается.
– Докладывать по ходу!
– Есть, сэр. Пятьсот десять футов... Пятьсот сорок... Четыреста пятьдесят... Четыреста восемьдесят...
– Довольно! – распорядился я. Ну что ж, я перешел свой Рубикон! Теперь начинается главное... – Все вниз! Я буду командовать с мостика.
Вахтенные переглянулись и бросились в люк, за ними последовал Джон. Он немного задержался, хотел, видимо, что-то сказать, но передумал и только пожал плечами.
Я медленно обводил биноклем горизонт и наконец – впервые в жизни – увидел Берег скелетов. Но почти в ту же минуту я заметил и другое: мутную воду там, впереди, куда стремилась «Форель». Мутную воду, предвещавшую гибель на песчаной отмели! Я мог даже рассмотреть, как в струях воды, отбрасываемой винтами, завихряется песок.
– Обе машины стоп! – скомандовал я. – Полный назад!
«Форель» замедлила ход, и туча песка пронеслась вдоль корпуса лодки.
– Глубина под нами? – спросил я.
– Тридцать футов, сэр.
Тридцать! Нетвердой рукой я взял карту, взглянул на нее и вздрогнул. Я понял, что чуть не посадил «Форель» на северо-западную оконечность отмели Алекто.
– Обе машины стоп! – вновь приказал я. – Глубина?
– Сто двадцать футов, сэр. Что ж, это уже не так опасно...
«Форель» медленно пошла вокруг отмели. Спустя некоторое время я повел ее в сторону открытого моря. Затем вновь изменил курс, направляясь ближе к берегу.
Сам остров – объект наших мучительных поисков – должен был находиться близ скалы Саймона, а скала, судя по указанному на карте пеленгу, – в точке, соответствующей 330 градусам по отношению к трехглавому холму. Мы подошли к этому месту, я приказал остановить машины и внимательно осмотрел морскую поверхность вплоть до побережья... Ни скалы, ни прибоя, никаких признаков острова... Ничего! Теперь я уже стал сомневаться и в происхождении того шума, который так легкомысленно принял за шум гидрореактивного движителя АПЛI...
Я снова осмотрел море и проклял все на свете: и Берег скелетов, и АПЛI, и тех, кто поручил мне это невыполнимое задание. «Надо как можно скорее убираться из этих проклятых мест», – с озлоблением подумал я и в эту минуту увидел скалу. Густо покрытая гуано, она, как клык, торчала слева от нас, в нескольких стах ярдах.
«Форель» сделала медленный круг и направилась к тому месту, где я предполагал найти вход во внутреннюю гавань.
– Глубина уменьшается, сэр, – доложил Джон.
Я пометил на карте точку, где сейчас шла «Форель». Если верить записям Саймона, глубина достигала, здесь ста восьмидесяти футов.
– Сто восемьдесят футов, сэр. Гидрофон не фиксирует никаких шумов... Три узла... Сто шестьдесят два фута... Сто пятьдесят... Сто тридцать восемь... Гидрофон фиксирует препятствия слева, справа, спереди... Никаких помех сзади...
Наконец-то я увидел остров Двух кривых дюн! Увидел в тот момент, когда на мгновение рассеялась прикрывавшая его дымка, и внутреннюю гавань. Единственную гавань, прикрытую ужасающим лабиринтом отмелей и банок, открывавшуюся взору лишь в те короткие минуты, когда дуновение бриза сдергивало с нее туманную завесу.
Меняя курс, я повел лодку к южной стороне, где море было глубже. Ранее я собирался поджидать АПЛI здесь и потопить ее, как только она войдет в канал. Теперь я несколько изменил свой план и решил уничтожить ее немного дальше, чтобы не блокировать выхода из гавани.
– Погружаться! – приказал я. Едва захлопнув над собой люк, я сразу почувствовал необычную атмосферу, царившую на центральном посту. Джон был сух и корректен. По лицу юного лейтенанта Дивениша я понял, что он, как, впрочем, и все другие офицеры, не сомневается во внезапном помешательстве своего командира. Действительно, отдать приказ о погружении после нескольких часов такого нелепого поведения!
– Глубина? – коротко спросил я.
– Чуть больше девяноста футов, сэр.
– Держать три-пять-ноль!
«Форель» повернулась носом к тому месту, где, по моим расчетам, АПЛI должна была войти в канал.
– Положить лодку мягко на дно! Установить торпеды на восемь и десять футов! – продолжал я. – Приготовить все торпедные аппараты! Опустить перископ! Обе машины стоп! Режим тишины! – Я сделал знак Джону. – Передайте по радио, что я требую абсолютной тишины. Понимаете, абсолютной!
От этого зависит жизнь каждого из нас.
– Есть, сэр, – ответил Джон, однако по его взгляду, в котором смешались и любопытство и жалость, понял, что именно он думает сейчас обо мне. Но командир есть командир, и лодкой пока командую я.
Джон передал мое распоряжение, и в лодке наступило полнейшее молчание. Казалось, можно слышать поскрипывание твердого песка на дне под «Форелью».
Прошел час... другой... третий. Мы все молча стояли на своих боевых постах. Никто еще не ел после объявления тревоги. По моему приказанию Джон распорядился, чтобы всем были розданы сандвичи, и мы снова стали ждать...
В тягостном ожидания прошел еще час. Джон и все остальные словно окаменели на своих местах. Они, конечно, не сомневались, что я схожу с ума, и чем дальше, тем больше, особенно после того, как целых шесть часов продержал экипаж на боевых постах, требуя от всех абсолютного молчания.
Солнце, очевидно, уже скатывалось к острову Св. Елены.
Часы показывали начало шестого. Чтобы несколько рассеяться от длительного вынужденного бездействия, я решил зайти в отсек Биссета и переговорить с ним.
Рядом с Биссетом топтался Элтон; он не заметил моего появления, и я услышал его шепот:
– ...Да говорю же тебе, что спятил он! Настоящим психом стал. Наш Джон. Первый думает то же самое... Вот ты сидишь тут и слушаешь, слушаешь – часов, наверно, восемь подряд, как у кита в животе... урчит. Разве это не сумасшествие – заставлять нас...
– Элтон! – тихонько окликнул я.
Моряк повернулся и в оцепенении уставился на меня. С лица у него еще не успела сползти насмешливая гримаса – она-то и послужила последней каплей для моих и без того до предела натянутых нервов. Элтон раскрыл было рот, но не успел ничего сказать: потеряв самообладание, я изо всех сил ударил его ребром ладони по шее. Варварский удар, его редко применяют даже в уличных драках... Элтон обмяк, словно тряпичная кукла, и тяжело опустился на пол.
Биссет с ужасом взглянул на меня, но тут же сделал вид, что всецело поглощен своим делом.
Я был противен самому себе. Я пощупал у Элтона пульс. Моряк был жив.
Внезапно Биссет вздрогнул, как пойнтер, учуявший добычу.
– Сэр! Сэр! – торопливо зашептал он.
– В чем дело? – резко спросил я.
Некоторое время он не отвечал, продолжая напряженно вслушиваться, потом торопливо заговорил:
– Слышу непонятные смешанные шумы... Вот уже ближе... еще ближе...
– Те же, что и раньше?
Биссет поднял голову и кивнул. Выхватив у него наушник, я прислушался. Да, те же самые! Я бросился на центральный пост.
Повинуясь моим командам, «Форель» приподнялась с песчаного дна и двинулась вперед, и в то же мгновение с нами произошло что-то невообразимое: стрелка кренометра словно взбесилась, нос «Форели» поднялся, лодка накренилась, и мы с Джоном повалились друг на друга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19