Вцепившись в поручни, я пытался рассмотреть что-нибудь в тумане, но тщетно. Если бы где-то впереди был прибой, я бы наверняка его услышал; у этих берегов почти круглый год грохочут волны, вздымаемые юго-за падным ветром, – казалось, не ветер, а весь гнев гигантских ледяных полей приносится сюда из-за Южной Георгии через просторы океана и, доведенный до неистовой ярости сопротивлением ка менной громады Тристан-да-Кунья, где никогда не стихают штормы, обрушивается на этот пустынный берег с его блуждаю щими дюнами и отмелями. Немало моряков, начиная с арабских каботажников, огибавших мыс Доброй Надежды лет пятьсот назад, до измученных матросов парусных клиперов, в первый и последний раз видели этот берег лишь после того, как буруны вскипали у них под бушпритом. Останки погибших судов до сих пор видны тут среди текучих песков...
Внезапно температура резко подскочила, будто кто-то включил мощную печь. Я почувствовал удушающую жару и хотел расстегнуть воротник дождевика, но пальцы мои так и застыли на пуговицах: порыв горячего воздуха разогнал туман, и я замер, пора женный открывшейся взгляду картиной.
За кормой море яростно кипело. Вдали тянулась цепь островков, переживавших бурю рождения. Со дна океана вздымались фонтаны черной грязи, воздух вибрировал и трепетал, а над всеми только что возникшими кусками тверди бушевало пламя никогда не виданного мною цвета – ослепительно белое, с коричневыми и пурпурными пятнами и прожилками.
Онемев от ужаса, я наблюдал это грандиозное зрелище, но все же по выработавшейся морской привычке заметил, что не более чем в миле от нас виднелся серовато-желтый угрюмый берег, скудно покрытый кустарником и какими-то ползучими растениями. Предоставленная воле течения, «Этоша» сама прошла в канал, когда-то использованный «Гиеной»! Справа поднимался небольшой унылый холм с плоской вершиной. Меня удивило отсутствие прибоя, хотя мы находились уже чуть ли не у самого берега: лишь минутой позже я сообразил, что его тут вообще не бывает – этот предательский берег едва не погубил и «Этошу», и если бы я во время не остановил двигатели, сидеть бы нам на песке. Поднявшийся ко мне по трапу Джон даже изменился в лице, когда увидел, в каком положении мы оказались. Я попытался определить нашу позицию и лихорадоч но вспоминал ориентиры – Гоматом, угрюмые холмы, грязные пятна на дюнах...
– Бог ты мой! – воскликнул Джон. – Куда нас занесло, и почем у нет... – Он взмахом руки указал на берег, видимо, удивляясь отсутствию прибоя.
– Бросить лот! Живо! – крикнул я окаменевшему от страха матросу-негру. Он неуверенно протянул руки к лоту с кожаны ми и тряпичными марками. – Живо, живо! – поторопил я. И хотя матрос, стряхнув с себя оцепенение, быстро поднял лот и так же быстро бросил его в воду, мне казалось, что он еле двигается, словно свинцовое грузило стало вдруг непомерно тяжелым.
– Мы наверняка отклонились от курса на несколько миль, – тихо проговорил Джон. – Если «Этоша» наскочит на рифы или сядет на мель, живыми нам от сюда не выбраться. Мы так близко прижаты к берегу подводным извержением и отмелью, что винты того и гляди заденут дно.
– Три сажени, – вполголоса доложил матрос. Уголком глаза я заметил, что почти все матросы поднялись на палубу и со спокойствием обреченных всматриваются в берег.
– Грунт? Какой грунт? – крикнул я. Матрос поднял гирю и на чал рассматривать сало, которым она была наполнена снизу.
– Галька, – наконец доложил он.
Вот это-то мне и нужно было знать. Улыбаясь, я повернулся к Джону:
– Тебя, кажется, интересовало, где мы находимся? Видишь холм? Нет, не тот, другой? Я на звал его Иньяла, такого названия, естественно, на карте нет. А дальше, вон там, – Гоматом. Под нами не больше трех морских саженей, дно из гальки. Ты понимаешь, что до нас сюда не заходил ни один корабль, в том числе и «Гиена»? Обычно тут водоворот.
– Буруны «Свэллоу»! – возбужденно воскликнул Джон.
– Вот именно. Ты же видел фотокопию из судового журнала...
На мостике появился наш инженер-механик Макфадден. Он без особого интереса посмотрел на пылающие островки, обвел равнодушным взглядом море.
– Что тут происходит? – спросил он.
– Мак, – обратился я к нему, – на этот раз из твоих дизелей придется выжать все, на что они способны. Обрати внимание: вон там, милях в полутора впереди, торчит скала. Это Палец Диаса. Название придумал я, на карте ты не найдешь его, как не обнаружил эту скалу Диас, побывавший здесь четыреста лет назад. Теперь посмотри на север – туда, где только что рассеялся туман. Ты видишь...
– ...просвет! – продолжил Джон.
– Правильно, просвет, но очень узкий, – заметил Мак. – И я бы хотел знать, кто сумеет провести корабль вокруг этой скалы с поворотом почти в девяносто градусов? Да-с... Тогда по требуется довести скорость узлов до восемнадцати... Нет. «Этоша» вам не торпедный катер!
– А что ты предлагаешь взамен?
– К черту замены! – загорячился Мак. – Признаться, я давно мечтаю хоть раз в жизни пустить эти дизели на полный ход. Восемнадцать узлов при трехстах восьмидесяти оборотах... – Он улыбнулся. – Дизели двойного действия. Самые мощные из всех.
Забыв, казалось, о нашем критическом положении. Мак повернулся и отправился к своим любимым дизелям.
Мы с Джоном спустились в рулевую рубку, и я взял у матроса штурвал.
– Полный вперед! – приказал я, и Джон по машинному телеграфу передал мой приказ вниз. – Прибой может начаться в любую минуту. Мы должны взять от на ших двигателей все, на что они способны. Если поднимется ветер, – а ты знаешь, что его тут долго ждать не приходится, – наша песенка спета. Как только начнется прибой, можешь читать себе отходную.
– Джеффри, ты же помнишь, мне и раньше случалось читать себе отходную. Но ты всегда на ходил спасительный выход. А это побережье ты знаешь лучше, чем кто-либо другой...
«Этоша» начала вздрагивать и все больше и больше ускоряла ход. У меня мелькнула мысль, что вести ее тут с такой скоростью равносильно самоубийству; под килем было всего несколько футов воды.
– Вызвать команду на палубу! – приказал я матросу-негру. – Всем надеть спасательные пояса! Если что случится, каждому придется спасать самого себя. Живо! Джон, – сказал я, не сводя взгляда с дюн. – Только мы с тобой знаем, что это за берег. Команде это невдомек. – Я по вернулся к нему. – Ни единая душа не должна знать о нашей «прогулке». Мы не покидали района промысла, ты меня понял?..
– Да я-то понял. Но матросы могут проболтаться, что большой крюк сделали...
– А на карте ты покажешь, что мы все это время находились в открытом море и нигде близко к берегу не подходили. Ясно?
– Не повышай голоса, – ухмыльнулся Джон. – Все будет так, как ты говоришь.
Я знал, что «Этоша» довольно быстроходное судно, но все же не предполагал, что обтекаемый корпус и мощные двигатели позволят ей развить такую скорость. Расстояние быстро сокращалось, и теперь уже казалось, что до Пальца Диаса рукой подать. За ним зловеще курилось море, и я все больше и больше сомневался, удастся ли нам сделать там крутой разворот. Воздух был до предела насыщен влагой, а вновь возникшие островки издавали ка кой-то странный запах – тошнотворно – кислый, отвратительный запах перегретого пара.
Джон шагнул к переговорной трубе и крикнул:
– Как идем, Мак?
Я, конечно, не расслышал отве та, но все понял по тому, как удивленно присвистнул Джон.
– Почти девятнадцать узлов! – объявил он. – Здоров о, ничего не скажешь. Но если мы напоремся на камни...
– Надень спасательный пояс! – отрывисто бросил я.
Под форштевнем пенилась вода, и Палец Диаса был уже так близко, что я видел его грозный клык, торчавший из воды всего в каких-нибудь ста ярдах слева по борту. Лишь мысль о том, что «Этоша» волею случая находится сейчас севернее песчаной банки, приносила мне некоторое облегчение.
Я переложил руль на одну-две ручки, и «Этоша» чуть накренилась в сторону скалы, до которой теперь оставалось ярдов пятьдесят. Команда толпилась на палубе. «Этоша» мчалась с шумом, напоминавшим шум поезда-экспресса, когда он движется на полной скорости.
Внезапно один из матросов перелез через фальшборт, прыгнул в море и быстро поплыл к скале. Джон схватил было спасательный пояс, но я остановил его резким окриком:
– Отставить! Пусть плывет. Все равно он погибнет, пояс только продлит его мучения.
Джон повиновался, но я заметил, как трясутся у него руки. Кто-то из матросов выкрикнул в мой адрес ругательство, но шум заглушил его голос.
– Двадцать ярдов...
– Держись крепче, – вполголоса сказал я Джону. – Пошли!
Я положил руль лево на борт и одновременно приказал механику переключить левый винт в положение «полный назад». Именно в этот момент «Этошу» ударила волна...
...Море в этих местах даже в самую ясную погоду может яростно забушевать в течение нескольких минут под напором неожиданно налетающего юго-за падного ветра. Именно этого я больше всего опасался.
Нахлынувшую на нас волну породили ветер и подводное извержение. Гигантская стена воды шоколадного цвета с грязноватой пенистой верхушкой и мелькающими кое-где белыми тушами дельфинов и акул, погибших во время извержения, обрушилась на корму. Левый винт и руль начало заклинивать. Я тут же почувствовал, как корма под тяжестью многих тонн воды накренилась и погружается в море. Раздался треск ломающегося металла и дерева, транец дрожал, будто кто-то бил по нему со сверхъестественной силой. Я попытался по звать Джона, но в невероятном шуме и реве не услышал даже собственного голоса. Быстро устанавливая ручку телеграфа в положение «полный вперед», я искоса увидел, как Джон схватил топор и бросился на корму, где надломившаяся мачта грозила вот-вот рухнуть на палубу. Сквозь грохот моря до меня донеслись частые удары: стоя по пояс в воде, Джон неистово бил топором по вантам. Только бы ему удалось перерубить их! Тогда мачта упадет за борт, и «Этоша» выправит крен.
Но вот со звоном, словно струна огромного банджо, лопнула последняя вантина, и мачта упала за борт с таким треском и шумом, будто вместе с ней отломилась половина кормы. «Этоша» рванулась вперед, оставляя сзади обломки шлюпок, мачты и кормового оборудования. Но это еще не значило, что мы спасены. Прямо перед нами по курсу неожиданно появился дымящийся островок, а где-то за кормой таилась отмель, над которой сейчас бушевали волны. Вдобавок к этому, отрезая нас от моря, неумолимо надвигались на судно все новые и новые островки – морское дно словно выдавливало их из своих недр.
Мы попали в какой-то капкан, из которого почти невозможно было выбраться. Казалось, теперь ничто не могло спасти «Этошу».
...Судно вдруг резко сбавило ход, и меня бросило на штурвал. Я ждал удара, который распорет обшивку траулера, как коленкор. Но удара не последовало, «Этоша», теряя скорость, продолжала медленно скользить вперед. Вокруг нее поднимались языки пламени, покрывавшая корпус краска начала пузыриться. Последовал еще один рывок, и «Этоша» оказалась в горячей, не успевшей за твердеть красной грязи. Сквозь пар, всего на расстоянии длины корпуса судна, виднелась чистая вода. «Этоша» медленно, словно в изнеможении, пробиралась к ней, все больше теряя ход. Я задыхался от жары и пара, но все же заметил новую волну, надвигавшуюся на нас. Как раз в это мгновение «Этоша» сделала последний рывок, и ее винты за работали в открытой воде. Я механически поставил ручку машинного телеграфа на «средний вперед», и судно послушно двинулось на запад, туда, где было наше спасение.
Ко мне подошел Джон, все еще с топором в руке.
– Сегодня у нас к обеду жареная рыба? – ухмыльнулся он.
– Надо открыть трюмы узнать, сколько рыбы испорчено, – ответил я, – но прежде я хочу поскорее убраться из этих проклятых мест.
Наша «Этоша» вела себя превосходно, – с лаской в голосе проговорил Джон.
– Корма сильно повреждена?
– Сильно. Мачты нет, шлюпки унесло, шлюпбалки изогнуты...
– А где Джим? Возьми штурвал, пойду узнаю, как команда.
– Команда – нахмурившись, фыркнул Джон. – Ни один из матросов и пальцем не шевельнул, чтобы помочь мне. Они цеплялись за все, что попадало под руку, и молились за свои души, если только они у них есть. Впервые я окинул взглядом наше судно. Разрушения были ужасающими даже там, куда достиг уже ослабленный удар волны: лебедки погнуты или поломаны, снасти в беспорядке разбросаны по палубе, краска местами сожжена будто паяльной лампой и клочьями свисала с почерневшего фальшборта... Перепуганные матросы все еще не решались разойтись по своим местам.
– Рулевой! – крикнул Джим вяло вышел вперед.
– Черт возьми! – набросился я на него. – Ты не в доме для престарелых! Пошевеливайся!
Матрос мрачно поднялся на мостик.
Курс юго-запад! – приказал я.
Штурвал завращался, и мы увидели извилистую кромку подернутого паром берега.
Джон некоторое время задумчиво смотрел на него, потом сказал:
– Первый раунд схватки с Берегом скелетов выиграли мы!
«ПИККЕВИН» ИДЕТ НА ТАРАН
Мы пришли в Валвис-бей перед заходом солнца. Джон стоял рядом со мной на мостике. Едва милях в пяти к югу показалась узенькая полоса мыса Пеликана, вдающегося в море у входа в бухту, умеренный ветер с суши внезапно сменился резким северным, и это означало, что в течение ближайших дней огромные волны будут яростно штурмовать берег.
«Этоша» приближалась к бухте со скоростью в семь узлов.
– Если бы мы плыли на паруснике, – заметил Джон, – нас уже не было бы в живых.
Губы у него потрескались от ветра, на шерстяном свитере виднелись пятна соли и краски: мой друг вы глядел крайне усталым – он так и не отдохнул после всех пережитых нами треволнений, все время оставаясь на ногах.
Сильный ветер с суши, сталкиваясь в открытом море с северным, гнал короткие, частые волны.
– Пятнадцать градусов право! – приказал я и одновременно поставил ручки машинного телеграфа на «малый вперед».
Солнце, лучи которого с трудом пробивались сквозь завесу вулканической пыли, величаво уплывало за горизонт. У Берега скелетов солнечные закаты необычайно красивы, но этот был просто фантастическим. Золотистые лучи, подобно ослепительным прожекторам, пронизывали небо и мириадами сверкающих искр рассеивались в облаках вулканической пыли и мельчайшего песка, принесенного ветром из подступающей к бухте пустыни.
Направляя «Этошу» к месту стоянки, я повел ее параллельно песчаному полуострову.
– Не забыл свои старые профессиональные трюки, а? – засмеялся Джон. – Ведешь корабль против солнца, чтобы зеваки с бе рега не могли ничего разглядеть на судне! У тебя. Джеффри, это, наверно, в крови. Легче уговорить волка не трогать овец, чем отучить моряка-подводника от излишней осторожности.
– Ну благодаря твоим стараниям вряд ли теперь нужно скрывать повреждения, – заметил я.
– С более толковой командой я бы сделал куда больше, – кивнул Джон. – Матросы совсем растерялись от страха.
Джон действительно совершил чуть ли не чудо. Даже зеваки, вечно толпившиеся на причалах, не заметили бы на судне ничего необычного. В пути мы произвели основательный ремонт и выброси ли за борт тонн десять испортившейся рыбы.
Я поставил «Этошу» у ее обычного причала, далеко в стороне от остальных рыболовецких судов, преимущественно деревянных па русников, оснащенных моторами и не обладающих теми прекрасными мореходными качествами и тем изяществом линий, что характерны для современных траулеров.
Лучи жаркого заходящего солнца окрашивали все вокруг – и море, и порт, и безобразный холодильник с его высокими трубами в янтарно-золотистые тона. Уже наступала ночь, когда мы отправили команду на берег – я не раз решал матросам во время стоянки ночевать на судне.
На «Этоше» остались Джон, Мак и я.
– Иди сюда, Мак! – крикнул из своей каюты, где мы выпивали с Джоном.
– Виски?
– Да, – мрачно, как всегда, буркнул он. – И без воды.
– Что-нибудь уцелело в машинном отделении после утренней катавасии? – спросил Джон.
– Кое-что уцелело, – проворчал Мак, переводя на меня взгляд с модели парусника, висевшей над столом.
Я знал Мака лет пятнадцать, не все еще чувствовал себя неловко под его взглядом.
– Когда-нибудь, шкипер, ты зарвешься, а меня не окажется рядом, чтобы вызволить тебя из беды. – Мак сурово усмехнулся. Пока тебе везло, парень, но сего дня твоему везению едва не пришел конец.
Если Мак произносил в день более шести-семи слов, это уже было достойно удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Внезапно температура резко подскочила, будто кто-то включил мощную печь. Я почувствовал удушающую жару и хотел расстегнуть воротник дождевика, но пальцы мои так и застыли на пуговицах: порыв горячего воздуха разогнал туман, и я замер, пора женный открывшейся взгляду картиной.
За кормой море яростно кипело. Вдали тянулась цепь островков, переживавших бурю рождения. Со дна океана вздымались фонтаны черной грязи, воздух вибрировал и трепетал, а над всеми только что возникшими кусками тверди бушевало пламя никогда не виданного мною цвета – ослепительно белое, с коричневыми и пурпурными пятнами и прожилками.
Онемев от ужаса, я наблюдал это грандиозное зрелище, но все же по выработавшейся морской привычке заметил, что не более чем в миле от нас виднелся серовато-желтый угрюмый берег, скудно покрытый кустарником и какими-то ползучими растениями. Предоставленная воле течения, «Этоша» сама прошла в канал, когда-то использованный «Гиеной»! Справа поднимался небольшой унылый холм с плоской вершиной. Меня удивило отсутствие прибоя, хотя мы находились уже чуть ли не у самого берега: лишь минутой позже я сообразил, что его тут вообще не бывает – этот предательский берег едва не погубил и «Этошу», и если бы я во время не остановил двигатели, сидеть бы нам на песке. Поднявшийся ко мне по трапу Джон даже изменился в лице, когда увидел, в каком положении мы оказались. Я попытался определить нашу позицию и лихорадоч но вспоминал ориентиры – Гоматом, угрюмые холмы, грязные пятна на дюнах...
– Бог ты мой! – воскликнул Джон. – Куда нас занесло, и почем у нет... – Он взмахом руки указал на берег, видимо, удивляясь отсутствию прибоя.
– Бросить лот! Живо! – крикнул я окаменевшему от страха матросу-негру. Он неуверенно протянул руки к лоту с кожаны ми и тряпичными марками. – Живо, живо! – поторопил я. И хотя матрос, стряхнув с себя оцепенение, быстро поднял лот и так же быстро бросил его в воду, мне казалось, что он еле двигается, словно свинцовое грузило стало вдруг непомерно тяжелым.
– Мы наверняка отклонились от курса на несколько миль, – тихо проговорил Джон. – Если «Этоша» наскочит на рифы или сядет на мель, живыми нам от сюда не выбраться. Мы так близко прижаты к берегу подводным извержением и отмелью, что винты того и гляди заденут дно.
– Три сажени, – вполголоса доложил матрос. Уголком глаза я заметил, что почти все матросы поднялись на палубу и со спокойствием обреченных всматриваются в берег.
– Грунт? Какой грунт? – крикнул я. Матрос поднял гирю и на чал рассматривать сало, которым она была наполнена снизу.
– Галька, – наконец доложил он.
Вот это-то мне и нужно было знать. Улыбаясь, я повернулся к Джону:
– Тебя, кажется, интересовало, где мы находимся? Видишь холм? Нет, не тот, другой? Я на звал его Иньяла, такого названия, естественно, на карте нет. А дальше, вон там, – Гоматом. Под нами не больше трех морских саженей, дно из гальки. Ты понимаешь, что до нас сюда не заходил ни один корабль, в том числе и «Гиена»? Обычно тут водоворот.
– Буруны «Свэллоу»! – возбужденно воскликнул Джон.
– Вот именно. Ты же видел фотокопию из судового журнала...
На мостике появился наш инженер-механик Макфадден. Он без особого интереса посмотрел на пылающие островки, обвел равнодушным взглядом море.
– Что тут происходит? – спросил он.
– Мак, – обратился я к нему, – на этот раз из твоих дизелей придется выжать все, на что они способны. Обрати внимание: вон там, милях в полутора впереди, торчит скала. Это Палец Диаса. Название придумал я, на карте ты не найдешь его, как не обнаружил эту скалу Диас, побывавший здесь четыреста лет назад. Теперь посмотри на север – туда, где только что рассеялся туман. Ты видишь...
– ...просвет! – продолжил Джон.
– Правильно, просвет, но очень узкий, – заметил Мак. – И я бы хотел знать, кто сумеет провести корабль вокруг этой скалы с поворотом почти в девяносто градусов? Да-с... Тогда по требуется довести скорость узлов до восемнадцати... Нет. «Этоша» вам не торпедный катер!
– А что ты предлагаешь взамен?
– К черту замены! – загорячился Мак. – Признаться, я давно мечтаю хоть раз в жизни пустить эти дизели на полный ход. Восемнадцать узлов при трехстах восьмидесяти оборотах... – Он улыбнулся. – Дизели двойного действия. Самые мощные из всех.
Забыв, казалось, о нашем критическом положении. Мак повернулся и отправился к своим любимым дизелям.
Мы с Джоном спустились в рулевую рубку, и я взял у матроса штурвал.
– Полный вперед! – приказал я, и Джон по машинному телеграфу передал мой приказ вниз. – Прибой может начаться в любую минуту. Мы должны взять от на ших двигателей все, на что они способны. Если поднимется ветер, – а ты знаешь, что его тут долго ждать не приходится, – наша песенка спета. Как только начнется прибой, можешь читать себе отходную.
– Джеффри, ты же помнишь, мне и раньше случалось читать себе отходную. Но ты всегда на ходил спасительный выход. А это побережье ты знаешь лучше, чем кто-либо другой...
«Этоша» начала вздрагивать и все больше и больше ускоряла ход. У меня мелькнула мысль, что вести ее тут с такой скоростью равносильно самоубийству; под килем было всего несколько футов воды.
– Вызвать команду на палубу! – приказал я матросу-негру. – Всем надеть спасательные пояса! Если что случится, каждому придется спасать самого себя. Живо! Джон, – сказал я, не сводя взгляда с дюн. – Только мы с тобой знаем, что это за берег. Команде это невдомек. – Я по вернулся к нему. – Ни единая душа не должна знать о нашей «прогулке». Мы не покидали района промысла, ты меня понял?..
– Да я-то понял. Но матросы могут проболтаться, что большой крюк сделали...
– А на карте ты покажешь, что мы все это время находились в открытом море и нигде близко к берегу не подходили. Ясно?
– Не повышай голоса, – ухмыльнулся Джон. – Все будет так, как ты говоришь.
Я знал, что «Этоша» довольно быстроходное судно, но все же не предполагал, что обтекаемый корпус и мощные двигатели позволят ей развить такую скорость. Расстояние быстро сокращалось, и теперь уже казалось, что до Пальца Диаса рукой подать. За ним зловеще курилось море, и я все больше и больше сомневался, удастся ли нам сделать там крутой разворот. Воздух был до предела насыщен влагой, а вновь возникшие островки издавали ка кой-то странный запах – тошнотворно – кислый, отвратительный запах перегретого пара.
Джон шагнул к переговорной трубе и крикнул:
– Как идем, Мак?
Я, конечно, не расслышал отве та, но все понял по тому, как удивленно присвистнул Джон.
– Почти девятнадцать узлов! – объявил он. – Здоров о, ничего не скажешь. Но если мы напоремся на камни...
– Надень спасательный пояс! – отрывисто бросил я.
Под форштевнем пенилась вода, и Палец Диаса был уже так близко, что я видел его грозный клык, торчавший из воды всего в каких-нибудь ста ярдах слева по борту. Лишь мысль о том, что «Этоша» волею случая находится сейчас севернее песчаной банки, приносила мне некоторое облегчение.
Я переложил руль на одну-две ручки, и «Этоша» чуть накренилась в сторону скалы, до которой теперь оставалось ярдов пятьдесят. Команда толпилась на палубе. «Этоша» мчалась с шумом, напоминавшим шум поезда-экспресса, когда он движется на полной скорости.
Внезапно один из матросов перелез через фальшборт, прыгнул в море и быстро поплыл к скале. Джон схватил было спасательный пояс, но я остановил его резким окриком:
– Отставить! Пусть плывет. Все равно он погибнет, пояс только продлит его мучения.
Джон повиновался, но я заметил, как трясутся у него руки. Кто-то из матросов выкрикнул в мой адрес ругательство, но шум заглушил его голос.
– Двадцать ярдов...
– Держись крепче, – вполголоса сказал я Джону. – Пошли!
Я положил руль лево на борт и одновременно приказал механику переключить левый винт в положение «полный назад». Именно в этот момент «Этошу» ударила волна...
...Море в этих местах даже в самую ясную погоду может яростно забушевать в течение нескольких минут под напором неожиданно налетающего юго-за падного ветра. Именно этого я больше всего опасался.
Нахлынувшую на нас волну породили ветер и подводное извержение. Гигантская стена воды шоколадного цвета с грязноватой пенистой верхушкой и мелькающими кое-где белыми тушами дельфинов и акул, погибших во время извержения, обрушилась на корму. Левый винт и руль начало заклинивать. Я тут же почувствовал, как корма под тяжестью многих тонн воды накренилась и погружается в море. Раздался треск ломающегося металла и дерева, транец дрожал, будто кто-то бил по нему со сверхъестественной силой. Я попытался по звать Джона, но в невероятном шуме и реве не услышал даже собственного голоса. Быстро устанавливая ручку телеграфа в положение «полный вперед», я искоса увидел, как Джон схватил топор и бросился на корму, где надломившаяся мачта грозила вот-вот рухнуть на палубу. Сквозь грохот моря до меня донеслись частые удары: стоя по пояс в воде, Джон неистово бил топором по вантам. Только бы ему удалось перерубить их! Тогда мачта упадет за борт, и «Этоша» выправит крен.
Но вот со звоном, словно струна огромного банджо, лопнула последняя вантина, и мачта упала за борт с таким треском и шумом, будто вместе с ней отломилась половина кормы. «Этоша» рванулась вперед, оставляя сзади обломки шлюпок, мачты и кормового оборудования. Но это еще не значило, что мы спасены. Прямо перед нами по курсу неожиданно появился дымящийся островок, а где-то за кормой таилась отмель, над которой сейчас бушевали волны. Вдобавок к этому, отрезая нас от моря, неумолимо надвигались на судно все новые и новые островки – морское дно словно выдавливало их из своих недр.
Мы попали в какой-то капкан, из которого почти невозможно было выбраться. Казалось, теперь ничто не могло спасти «Этошу».
...Судно вдруг резко сбавило ход, и меня бросило на штурвал. Я ждал удара, который распорет обшивку траулера, как коленкор. Но удара не последовало, «Этоша», теряя скорость, продолжала медленно скользить вперед. Вокруг нее поднимались языки пламени, покрывавшая корпус краска начала пузыриться. Последовал еще один рывок, и «Этоша» оказалась в горячей, не успевшей за твердеть красной грязи. Сквозь пар, всего на расстоянии длины корпуса судна, виднелась чистая вода. «Этоша» медленно, словно в изнеможении, пробиралась к ней, все больше теряя ход. Я задыхался от жары и пара, но все же заметил новую волну, надвигавшуюся на нас. Как раз в это мгновение «Этоша» сделала последний рывок, и ее винты за работали в открытой воде. Я механически поставил ручку машинного телеграфа на «средний вперед», и судно послушно двинулось на запад, туда, где было наше спасение.
Ко мне подошел Джон, все еще с топором в руке.
– Сегодня у нас к обеду жареная рыба? – ухмыльнулся он.
– Надо открыть трюмы узнать, сколько рыбы испорчено, – ответил я, – но прежде я хочу поскорее убраться из этих проклятых мест.
Наша «Этоша» вела себя превосходно, – с лаской в голосе проговорил Джон.
– Корма сильно повреждена?
– Сильно. Мачты нет, шлюпки унесло, шлюпбалки изогнуты...
– А где Джим? Возьми штурвал, пойду узнаю, как команда.
– Команда – нахмурившись, фыркнул Джон. – Ни один из матросов и пальцем не шевельнул, чтобы помочь мне. Они цеплялись за все, что попадало под руку, и молились за свои души, если только они у них есть. Впервые я окинул взглядом наше судно. Разрушения были ужасающими даже там, куда достиг уже ослабленный удар волны: лебедки погнуты или поломаны, снасти в беспорядке разбросаны по палубе, краска местами сожжена будто паяльной лампой и клочьями свисала с почерневшего фальшборта... Перепуганные матросы все еще не решались разойтись по своим местам.
– Рулевой! – крикнул Джим вяло вышел вперед.
– Черт возьми! – набросился я на него. – Ты не в доме для престарелых! Пошевеливайся!
Матрос мрачно поднялся на мостик.
Курс юго-запад! – приказал я.
Штурвал завращался, и мы увидели извилистую кромку подернутого паром берега.
Джон некоторое время задумчиво смотрел на него, потом сказал:
– Первый раунд схватки с Берегом скелетов выиграли мы!
«ПИККЕВИН» ИДЕТ НА ТАРАН
Мы пришли в Валвис-бей перед заходом солнца. Джон стоял рядом со мной на мостике. Едва милях в пяти к югу показалась узенькая полоса мыса Пеликана, вдающегося в море у входа в бухту, умеренный ветер с суши внезапно сменился резким северным, и это означало, что в течение ближайших дней огромные волны будут яростно штурмовать берег.
«Этоша» приближалась к бухте со скоростью в семь узлов.
– Если бы мы плыли на паруснике, – заметил Джон, – нас уже не было бы в живых.
Губы у него потрескались от ветра, на шерстяном свитере виднелись пятна соли и краски: мой друг вы глядел крайне усталым – он так и не отдохнул после всех пережитых нами треволнений, все время оставаясь на ногах.
Сильный ветер с суши, сталкиваясь в открытом море с северным, гнал короткие, частые волны.
– Пятнадцать градусов право! – приказал я и одновременно поставил ручки машинного телеграфа на «малый вперед».
Солнце, лучи которого с трудом пробивались сквозь завесу вулканической пыли, величаво уплывало за горизонт. У Берега скелетов солнечные закаты необычайно красивы, но этот был просто фантастическим. Золотистые лучи, подобно ослепительным прожекторам, пронизывали небо и мириадами сверкающих искр рассеивались в облаках вулканической пыли и мельчайшего песка, принесенного ветром из подступающей к бухте пустыни.
Направляя «Этошу» к месту стоянки, я повел ее параллельно песчаному полуострову.
– Не забыл свои старые профессиональные трюки, а? – засмеялся Джон. – Ведешь корабль против солнца, чтобы зеваки с бе рега не могли ничего разглядеть на судне! У тебя. Джеффри, это, наверно, в крови. Легче уговорить волка не трогать овец, чем отучить моряка-подводника от излишней осторожности.
– Ну благодаря твоим стараниям вряд ли теперь нужно скрывать повреждения, – заметил я.
– С более толковой командой я бы сделал куда больше, – кивнул Джон. – Матросы совсем растерялись от страха.
Джон действительно совершил чуть ли не чудо. Даже зеваки, вечно толпившиеся на причалах, не заметили бы на судне ничего необычного. В пути мы произвели основательный ремонт и выброси ли за борт тонн десять испортившейся рыбы.
Я поставил «Этошу» у ее обычного причала, далеко в стороне от остальных рыболовецких судов, преимущественно деревянных па русников, оснащенных моторами и не обладающих теми прекрасными мореходными качествами и тем изяществом линий, что характерны для современных траулеров.
Лучи жаркого заходящего солнца окрашивали все вокруг – и море, и порт, и безобразный холодильник с его высокими трубами в янтарно-золотистые тона. Уже наступала ночь, когда мы отправили команду на берег – я не раз решал матросам во время стоянки ночевать на судне.
На «Этоше» остались Джон, Мак и я.
– Иди сюда, Мак! – крикнул из своей каюты, где мы выпивали с Джоном.
– Виски?
– Да, – мрачно, как всегда, буркнул он. – И без воды.
– Что-нибудь уцелело в машинном отделении после утренней катавасии? – спросил Джон.
– Кое-что уцелело, – проворчал Мак, переводя на меня взгляд с модели парусника, висевшей над столом.
Я знал Мака лет пятнадцать, не все еще чувствовал себя неловко под его взглядом.
– Когда-нибудь, шкипер, ты зарвешься, а меня не окажется рядом, чтобы вызволить тебя из беды. – Мак сурово усмехнулся. Пока тебе везло, парень, но сего дня твоему везению едва не пришел конец.
Если Мак произносил в день более шести-семи слов, это уже было достойно удивления.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19