Скальд склонил голову и подался вперед:
— Почему?
Я не собиралась отвечать. Созревший в голове план казался нелепым, но если Олав даст мне корабль, а хирдманны Хаки все еще будут считать меня валькирией…
— Отведи меня к берсеркам, — решительно сказала я скальду. — Нам есть о чем поговорить…
Пленники сидели возле крайнего шатра, недалеко от больших бочек с водой.
— Сколько их? — вглядываясь в расплывчатые, низкие силуэты сидящих людей, спросила я скальда.
— Много, — шепотом ответил он.
Один из пленных викингов заметил нас и встал. Следом за ним поднялся второй, третий… Зазвенели цепи. Скальд сжал мою руку и напрягся.
— Фенрировы дети, — тихо сказал он. Я кивнула. Легенды северных людей рассказывали об огромном злом волке Фенрире, которого не могли удержать никакие цепи. Однажды небесные боги решили связать Фенрира и посадить его в глубокую яму на краю земли, но сильный и свободный зверь разрывал любые оковы. Тогда боги упросили карликов — искусных горных мастеров — сделать для Фенрира особые путы. Карлики выполнили просьбу. Обманом и хитростью богам удалось справиться с чудовищным зверем, однако — и так говорила легенда — наступит последний день мира, и в этот страшный день никакие путы не удержат волка в его яме.
— Зачем ты пришла сюда? — Я узнала голос Скола и повернулась. Лицо кормщика качалось передо мной, а память дорисовывала его черты, поэтому оно казалось спокойным и немного грустным. — Зачем ты вернулась из светлой Вальхаллы?
— Я не валькирия и никогда не была в Вальхалле. Скол переступил с ноги на ногу. Цепи на его щиколотках протяжно зазвенели. Меня передернуло.
— Ты была в морском царстве великана Эгира и вернулась оттуда; ты выжила зимой в одиночестве леса и разговаривала с медведем-Тором; ты приказывала птицам и сражалась, как воин; ты спустилась с небес за душой последнего настоящего берсерка и увела его в Вальхаллу, а теперь возвращаешься оттуда, чтоб сказать мне, что ты не валькирия?
Я сглотнула и вымолвила:
— Как бы там ни было, ты ошибаешься, кормщик. И Хаки не был последним берсерком, ведь ты тоже из рода Волка.
Скол презрительно сплюнул:
— Я уже не берсерк.
— Почему?
— Разве ты сама не знаешь ответа? — Он вгляделся в мое бесстрастное лицо и пояснил: — Через два или три захода солнца соберется тинг. Норвежцы выберут нового конунга — Олава сына Трюггви. Конунг спросит нас: «Чего вы желаете, воины, новых сражений и побед или бесславной смерти здесь, у священного ясеня?» Ты знаешь мой ответ, валькирия. Разве это ответ берсерка?
Да, я знала, но почему-то не верилось, что вскоре от знаменитого хирда Хаки Волка не останется на этой земле ни единого следа. Ни похожих на отцов детей, ни тоскующих по ушедшим жен, ни стонущих над их останками родичей… Ничего… Пустота, словно никто из них никогда и не жил на этом свете.
Скол отошел и опустился на землю рядом со своими товарищами. Я тоже пошла прочь. Я ничего не могла сделать для этих людей. Они сами выбрали свою судьбу. Новый хевдинг был им не нужен, а старый звал за собой, в сияющий и заманчивый мир Вальхаллы. На земле их ничего не удерживало…
— Уже второй раз слышу, что ты сошла с неба, — щепнул мне на ухо скальд. — Как это было? Расскажи…
Я отмахнулась. Что ему рассказать? Что там, в горах сторож-урманин не сообразил, кто и откуда свалился ему на голову, и решил, будто боги спустили с небес валькирию? Скальд долго смеялся бы над наивностью воина.
Я вспомнила медвежьи глазки того незадачливого урманина, его простоватое лицо и то, как он ходил по краю каменного уступа. Он обменял свою жизнь на жизнь неизвестной бабы. И неважно, кем он меня считал — валькирией или простой словенкой. Скоро он умрет, как умрут Хальвдан и Скол…
Нет! Так нельзя! Что бы ни случилось, они должны жить! Они просто не могут умереть здесь осмеянными и оплеванными вонючими бондами, которые даже носу не смели высунуть из-за своих каменных стен, когда «Акула» входила во фьорд! «„Акула“, — крутилось в голове. — Вот оно, заветное слово! Этот корабль родился вместе с хирдом, он стал их домом, их родиной и их верой. Если вернуть им „Акулу“ и свободу…»
Забыв о слепоте, я развернулась и зашагала обратно, к пленникам. Стражники преградили путь копьями, но, не заметив их, я отодвинула острия грудью и остановилась перед Сколом. Полуслепые глаза не видели его лица, но чутье подсказывало мне, что это именно кормщик, и теперь мне было известно, как заставить его жить!
— Встань! — вырвалось у меня. Он неохотно поднялся. — Ты хотел знать, зачем я вернулась из Вальхаллы? Скол кивнул.
— Я пришла отдать вам «Акулу» и свободу. Он вздрогнул. Цепи звякнули, кормщик придвинулся и сдавил мои плечи:
— Что ты сказала?!
— Убери руки! — рявкнул на него подоспевший стражник.
Я оглянулась и цыкнула, будто отгоняя провинившегося пса:
— Пошел вон! Стражник отшатнулся.
— Что ты сказала? — повторил Скол. Он не чувствовал своей силы, и мои плечи ныли, будто их сдавили железные тиски.
— Я пришла вернуть вам «Акулу» и свободу! Эти слова расслышал не только Скол. Возбужденные возгласы пролетели по рядам пленников, и даже стражи подошли поближе, чтоб услышать странное заявление слепой бабы.
— Это невозможно, — отпуская мои плечи, сказал кормщик.
Но я чувствовала: вопреки собственным словам, он еще надеялся! «Акула» была его детищем, его единственным оставшимся в живых другом.
— А разве можно упасть с неба? —спросила я. — Или можно приказывать птицам?
— Она делала это, ты же видел. — Кто-то большой и темный заслонил солнечный свет. На мои слезящиеся глаза легла тень, и голос Хальвдана повторил: — Она делала это…
Неожиданно мне стало страшно. Верно ли я поступала? Зачем давала надежду тем, кто приготовился умереть? «Акула» уже давно принадлежит Олаву, и он может отказать мне… Но об этом лучше не думать!
Я тряхнула головой:
— Вы получите корабль и свободу, а за это вернете мне глаза.
— Как? — насторожился Скол.
— Просто.
Все могло сорваться и пойти прахом, но я собиралась бороться до последнего. Не мольбами, так силой.
— На островах, именуемых Сюллингами, есть отшельник, святой человек. Он единственный может вернуть мне зрение. Вы принесете мне клятву верности, получите «Акулу» и станете моими людьми, а на Сюл-лингах будете освобождены от клятвы и от меня.
Скол задумался, и я тоже. Если кормщик согласится, то у меня будет самая умелая и отважная дружина в Северных морях. А еще надежда избавиться от паука мар…
— Зачем тебе клятва?-наконец спросил викинг. — Мы и так выполним любое твое приказание…
Припоминая все, что когда-либо слышала о Вальхалле и небесных воительницах, я забормотала:
— Клятва нужна не мне. Ее должны услышать люди и боги…
Позади чуть слышно охнул скальд. Он не верил в мою небесную суть. Зато люди Волка верили. Эта вера могла спасти их и меня.
Пленники молчали. Первым начал произносить слова клятвы Хальвдан. Я узнала его голос. Тихо, но с каждым мгновением все увереннее к нему стали присоединяться другие. Кого-то из них я слышала, будучи пленницей на драккаре, иных встречала в бою, а некоторых, кажется, знала-вею жизнь…
На глаза навернулись слезы. Под страхом смерти пленники не желали подчиниться иному хевдингу и отвергли даже дружбу будущего конунга, а мне, простой болотной бабе, приносили клятву верности!
— Хватит! Они замолчали.
— Потом, — стараясь сдержать рыдания, объяснила я. — Вы скажете эти слова завтра на рассвете!
— Как хочешь, валькирия, — послушно ответил Скол.
— Скальд! — чувствуя, как подкатывают слезы, окликнула я своего рыжего провожатого и требовательно протянула руку в пустоту.
Скальд осторожно обхватил мое запястье. Его пальцы дрожали.
— Не трясись, — повернувшись спиной к пленникам, прошипела я — Иначе я не выдержу.
— Ты слишком слаба, чтобы бороться за них, — шепнул скальд.
Его жалость помогла мне справиться с слезами. Какой же ничтожной я стала, если вызвала жалость скальда! А собиралась требовать корабль у самого могучего из воинов! Нет, мне еще памятен звон стали, и я добьюсь своего! Как когда-то давно, приду к Олаву и потребую то, что должно быть моим! Хирд Хаки признал меня новым хевдингом, и отныне я несу ответ за каждую каплю крови этих людей за каждый взвих весел их корабля!
— Найди моих провожатых. Пусть соберутся здесь. И вернись сам. Ты укажешь мне путь к шатру Олава.
— Но…
— Молчи и делай! — топнула я ногой. — Никакие уговоры не заставят меня ждать его милости! Я всегда сама брала то, что хотела, и на этот раз поступлю точно так же! А если боишься — заплачу тебе золотом.
— Мне не нужно золота, — обиделся скальд. — Я думал о тебе…
— Тогда иди и думай обо мне по дороге! Через несколько мгновений он привел отряд Тойва. Оторванные от приятельской попойки, воины недовольно сопели и вполголоса бранились. Я поморщилась. С такими вояками спокойно лишь за пиршественным столом…
— Веди, — сказала я скальду и взяла его за руку. Было неловко вот так, держась за чью-то руку, идти через всю усадьбу, но я не могла даже допустить мысль о том, что споткнусь и упаду прямо на пороге шатра Олава.
Мы миновали несколько длинных изб с покатыми крышами, протиснулись сквозь толпу людей и очутились перед большим круглым, как хлебный каравай, шатром.
— Олав тут, — пробормотал мне на ухо скальд. Я двинулась вперед.
— Куда?! — На сей раз копья стражников нацелились в мою шею.
Холодок стали защекотал ухо. Затылком я чувствовала дыхание воинов Тойва и исходящий от них страх. Мои горе-защитники боялись, что слепая баба втянет их в какую-нибудь неприятную историю, а многие и вовсе проклинали тот день, когда вызвались сопровождать меня в Нидарос.
— Ну куда она? — стучали в спину тахие шепотки. — Куда поперла? Сидела бы себе спокойно и дожидалась, пока позовут. Но ведь нет, полезла, куда не просили, да еще и нас потянула. Затеет свару перед шатром будущего конунга, впутает нас, и как потом докажешь Тойву, что мы сами ни в чем не виноваты? Да и Олав не будет шутить с зачинщиками смуты.
— Мне нужен Олав сын Трюггви, — заявила я стражам.
— Тебя позовут, — ответил мне один, повыше.
— Когда?
— Не знаю…
Голос стража был холодным и бесстрастным. Так же он говорил бы с камнем или с морской волной… А вдруг Олав решит позвать меня после тинга? Тогда мои обещания окажутся подлой шуткой, а люди Хаки умрут…
— Пусти! — не замечая боли, я налегла на копья. Стражник перебросил оружие в другую руку и отпихнул меня. Больше медлить было нельзя. Пока стражники еще не принимали меня всерьез, их можно было обмануть.
— Твой — низенький, — шепнула я скальду и, взревев: — Воины Тойва, вперед! — метнулась под ноги Высокому стражу. Конечно, никто из людей Тойва за мной не последовал, однако стражник ожидал нападения именно от них, поэтому сделал роковой шаг вперед, споткнулся о мою спину и покатился по земле. Одним прыжком скальд сбил второго и отскочил куда-то в сторону. Не дожидаясь, пока они поднимутся, я зашарила неловкими пальцами по твердой коже шатра. Где же вход, где он?! Вот!
С облегчением выдохнув, я нырнула в высвободившийся лаз. Рука уже успевшего вскочить стражника ухватила меня за ногу и потянула назад. Вырваться не удавалось. Пришлось перевернуться на спину и лягнуть врага через кожу полога. Его пальцы разжались. Я вкатилась внутрь шатра и вскочила на ноги.
— Что такое?! Кто?..
Крик был гневным, злым, но голос… Как давно мне не доводилось слышать этот голос! Впервые я познакомилась с ним так же, вслепую, на побережье эстов, а теперь вот довелось услышать его тут, в чужой урман-ской земле.
— Она… Она… — Оба незадачливых стража и мой спаситель скальд ввалились в шатер требовать справедливости.Нужно спешить. — Это я осмелилась потревожить тебя, сын Трюггви-конунга! Когда-то ты радовался моему приходу, а теперь закрываешься каленым железом! Ты высоко вознесся и забыл ту, которая была нужна тебе в худшие дни!
Мне было не остановиться. Хотелось говорить с Олавом совсем иначе, по-доброму, но проклятая слепота подсказывала лишь обидные слова. Я не видела Олава! Не видела!!! Тут было много людей, и все они сидели вдоль стен, оставив в середине пустое место, но в белых пятнах их лиц и пестроте одежд не было ничего знакомого. Мои слова предназначались той безликой пустоте, которая уже давно окружала меня в этом мире.
— Дара?
Точно так же он встретил меня однажды в Кольеле, на крыльце. Тогда я плакала и кричала о своей любви к нему, а от него пахло телом другой женщины. Воспоминания сдавили сердце. А может, это ожил паук мар? Недаром я боялась вспоминать…
— Ты узнал меня, сын Трюггви? Значит, сладость побед и ласки красавицы Гейры еще не затмили твоей памяти? — напряженно щуря глаза и не в силах определить, где же в этом шатре мой Олав, спросила я.
— Гейра умерла. У меня теперь другая жена… Мне вспомнилась ласковая улыбка вендской княжны, ее детское, нежное личико и взволнованный шепот: «Спаси его! Умоляю, спаси…» Простила ли она мне тот обман? Поняла ли?
— Я не знала этого…
— Это было давно.
Давно… Но он говорил так горько, словно расстался с Гейрой лишь миг назад. Все-таки он любил венедку. И никакие победы, никакое богатство, никакая власть не смогут вытеснить тоску из его сердца. Он еще не понимал этого, а я уже знала…
— Мне нечем утешить тебя, — не обращая внимания на прислушивающихся к моими речам урман, тихо произнесла я. — Мне даже не увидеть твоего лица. Я — слепа, Олав.
— Дара!
Ему было больно. Я чувствовала это, но не видела. Один из сидящих людей вскочил. «Он!» — екнуло в груди. Я узнавала эти широкие плечи, гордо вздернутый подбородок и уверенную осанку. Паук мар сжал щупальца, и в глазах помутилось от боли. «Хаки, его хирд», — ударила мысль и заставила гордо расправить плечи. Руки будущего конунга стиснули их. Знакомое тепло побежало по всему телу. Олав еще помнил меня! Он давно забыл свою вторую родину и даже изменил своим богам, но помнил меня!
— Ты будешь видеть!
— Может быть… Говорят, на Сюллингах есть один человек…
— Да! — Его руки соскользнули, и послышались уверенные, быстрые шаги. — Этот человек одарен великим могуществом! Он предрек мне будущее и помог обрести настоящую веру! Я отправлю тебя на Сюллинги!
— Благодарю, Олав, но если ты хочешь помочь —выполни мою просьбу.
Он остановился. Шаги стихли, и голоса у стены тоже.
— Какую?
— Отдай мне корабль и людей Хаки Волка! — Вот и сказано самое главное…
Люди у стены зашумели, некоторые даже поднялись со своих мест и окружили Олава.
— Этого нельзя делать! — задребезжал чей-то старческий голос. — Они язычники и твои враги! Они отказались стать твоими людьми…
— Эти поганые берсерки никогда не согласятся служить бабе! Они попросту избавятся от нее в открытом море и снова будут нападать на твои земли! — застрекотал другой, молодой и звонкий.
— Разве будущий конунг Норвегии опасается мелких морских разбойников? — насмешливо перебила я.
Олав никогда не умел терпеть насмешки. Вырвавшись из пестрого шумящего кольца, он зарычал:
— Если тебе нужна «Акула» — бери, вон она, во фьорде, но неужели ты до сих пор осталась вздорной словенской девчонкой?! Неужели не понимаешь, что берсерки не принесут тебе клятвы верности и не согласятся отправиться на Сюллинги?!
— А если таков Божий промысл? Ты ведь веришь в Божию волю, сын Трюггви? неожиданно вмешался в спор мягкий голос скальда.
Гомон стих. Даже Олав перестал кричать, лишь тяжело дышал и до хруста сдавливал кулаки. Я положила ладонь ему на грудь и почувствовала, как под теплой тканью бьется упрямое сердце моего конунга. Когда-то очень давно для меня не было ничего дороже стука этого сердца, а единственным желанием было никогда не покидать этой груди, но теперь я хотела совсем иного…
— Отпусти их, Олав, — тихо и как-то просто сказала я. — Они сделают все, о чем я попрошу, и даже пообещают не возвращаться в твою страну.
— Если это случится, то впрямь только по Божией воле и ты получишь все, что просишь, даже этих проклятых пленников! Клянусь! — зло выдохнул он.
Это было уже смешно. Олав ничуть не изменился — он так легко впадал в гнев, а гневаясь, давал безумные клятвы.
— Запомни свои слова, будущий конунг Норвегии, — улыбаясь, сказала я, — и повтори их завтра, на рассвете, когда при всех пленники признают меня хевдингом.
— И поклянутся не возвращаться на эти земли, — тут же вспомнил Олав.
— Они сделают и это. — Я провела ладонью по его груди и повернулась к скальду: — Пойдем…
Вести о разговоре в шатре Олава летели впереди нас, и, пока мы со скальдом шли к избе, за спиной то и дело слышались шепотки заинтересованных урман.
— Дети Одина никогда не признают ее своим хевдингом, — утверждали одни.
— Кто их знает… — возражали другие. — Об этой словенке болтают разное. Говорят, будто она спустилась с небес и люди это видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Почему?
Я не собиралась отвечать. Созревший в голове план казался нелепым, но если Олав даст мне корабль, а хирдманны Хаки все еще будут считать меня валькирией…
— Отведи меня к берсеркам, — решительно сказала я скальду. — Нам есть о чем поговорить…
Пленники сидели возле крайнего шатра, недалеко от больших бочек с водой.
— Сколько их? — вглядываясь в расплывчатые, низкие силуэты сидящих людей, спросила я скальда.
— Много, — шепотом ответил он.
Один из пленных викингов заметил нас и встал. Следом за ним поднялся второй, третий… Зазвенели цепи. Скальд сжал мою руку и напрягся.
— Фенрировы дети, — тихо сказал он. Я кивнула. Легенды северных людей рассказывали об огромном злом волке Фенрире, которого не могли удержать никакие цепи. Однажды небесные боги решили связать Фенрира и посадить его в глубокую яму на краю земли, но сильный и свободный зверь разрывал любые оковы. Тогда боги упросили карликов — искусных горных мастеров — сделать для Фенрира особые путы. Карлики выполнили просьбу. Обманом и хитростью богам удалось справиться с чудовищным зверем, однако — и так говорила легенда — наступит последний день мира, и в этот страшный день никакие путы не удержат волка в его яме.
— Зачем ты пришла сюда? — Я узнала голос Скола и повернулась. Лицо кормщика качалось передо мной, а память дорисовывала его черты, поэтому оно казалось спокойным и немного грустным. — Зачем ты вернулась из светлой Вальхаллы?
— Я не валькирия и никогда не была в Вальхалле. Скол переступил с ноги на ногу. Цепи на его щиколотках протяжно зазвенели. Меня передернуло.
— Ты была в морском царстве великана Эгира и вернулась оттуда; ты выжила зимой в одиночестве леса и разговаривала с медведем-Тором; ты приказывала птицам и сражалась, как воин; ты спустилась с небес за душой последнего настоящего берсерка и увела его в Вальхаллу, а теперь возвращаешься оттуда, чтоб сказать мне, что ты не валькирия?
Я сглотнула и вымолвила:
— Как бы там ни было, ты ошибаешься, кормщик. И Хаки не был последним берсерком, ведь ты тоже из рода Волка.
Скол презрительно сплюнул:
— Я уже не берсерк.
— Почему?
— Разве ты сама не знаешь ответа? — Он вгляделся в мое бесстрастное лицо и пояснил: — Через два или три захода солнца соберется тинг. Норвежцы выберут нового конунга — Олава сына Трюггви. Конунг спросит нас: «Чего вы желаете, воины, новых сражений и побед или бесславной смерти здесь, у священного ясеня?» Ты знаешь мой ответ, валькирия. Разве это ответ берсерка?
Да, я знала, но почему-то не верилось, что вскоре от знаменитого хирда Хаки Волка не останется на этой земле ни единого следа. Ни похожих на отцов детей, ни тоскующих по ушедшим жен, ни стонущих над их останками родичей… Ничего… Пустота, словно никто из них никогда и не жил на этом свете.
Скол отошел и опустился на землю рядом со своими товарищами. Я тоже пошла прочь. Я ничего не могла сделать для этих людей. Они сами выбрали свою судьбу. Новый хевдинг был им не нужен, а старый звал за собой, в сияющий и заманчивый мир Вальхаллы. На земле их ничего не удерживало…
— Уже второй раз слышу, что ты сошла с неба, — щепнул мне на ухо скальд. — Как это было? Расскажи…
Я отмахнулась. Что ему рассказать? Что там, в горах сторож-урманин не сообразил, кто и откуда свалился ему на голову, и решил, будто боги спустили с небес валькирию? Скальд долго смеялся бы над наивностью воина.
Я вспомнила медвежьи глазки того незадачливого урманина, его простоватое лицо и то, как он ходил по краю каменного уступа. Он обменял свою жизнь на жизнь неизвестной бабы. И неважно, кем он меня считал — валькирией или простой словенкой. Скоро он умрет, как умрут Хальвдан и Скол…
Нет! Так нельзя! Что бы ни случилось, они должны жить! Они просто не могут умереть здесь осмеянными и оплеванными вонючими бондами, которые даже носу не смели высунуть из-за своих каменных стен, когда «Акула» входила во фьорд! «„Акула“, — крутилось в голове. — Вот оно, заветное слово! Этот корабль родился вместе с хирдом, он стал их домом, их родиной и их верой. Если вернуть им „Акулу“ и свободу…»
Забыв о слепоте, я развернулась и зашагала обратно, к пленникам. Стражники преградили путь копьями, но, не заметив их, я отодвинула острия грудью и остановилась перед Сколом. Полуслепые глаза не видели его лица, но чутье подсказывало мне, что это именно кормщик, и теперь мне было известно, как заставить его жить!
— Встань! — вырвалось у меня. Он неохотно поднялся. — Ты хотел знать, зачем я вернулась из Вальхаллы? Скол кивнул.
— Я пришла отдать вам «Акулу» и свободу. Он вздрогнул. Цепи звякнули, кормщик придвинулся и сдавил мои плечи:
— Что ты сказала?!
— Убери руки! — рявкнул на него подоспевший стражник.
Я оглянулась и цыкнула, будто отгоняя провинившегося пса:
— Пошел вон! Стражник отшатнулся.
— Что ты сказала? — повторил Скол. Он не чувствовал своей силы, и мои плечи ныли, будто их сдавили железные тиски.
— Я пришла вернуть вам «Акулу» и свободу! Эти слова расслышал не только Скол. Возбужденные возгласы пролетели по рядам пленников, и даже стражи подошли поближе, чтоб услышать странное заявление слепой бабы.
— Это невозможно, — отпуская мои плечи, сказал кормщик.
Но я чувствовала: вопреки собственным словам, он еще надеялся! «Акула» была его детищем, его единственным оставшимся в живых другом.
— А разве можно упасть с неба? —спросила я. — Или можно приказывать птицам?
— Она делала это, ты же видел. — Кто-то большой и темный заслонил солнечный свет. На мои слезящиеся глаза легла тень, и голос Хальвдана повторил: — Она делала это…
Неожиданно мне стало страшно. Верно ли я поступала? Зачем давала надежду тем, кто приготовился умереть? «Акула» уже давно принадлежит Олаву, и он может отказать мне… Но об этом лучше не думать!
Я тряхнула головой:
— Вы получите корабль и свободу, а за это вернете мне глаза.
— Как? — насторожился Скол.
— Просто.
Все могло сорваться и пойти прахом, но я собиралась бороться до последнего. Не мольбами, так силой.
— На островах, именуемых Сюллингами, есть отшельник, святой человек. Он единственный может вернуть мне зрение. Вы принесете мне клятву верности, получите «Акулу» и станете моими людьми, а на Сюл-лингах будете освобождены от клятвы и от меня.
Скол задумался, и я тоже. Если кормщик согласится, то у меня будет самая умелая и отважная дружина в Северных морях. А еще надежда избавиться от паука мар…
— Зачем тебе клятва?-наконец спросил викинг. — Мы и так выполним любое твое приказание…
Припоминая все, что когда-либо слышала о Вальхалле и небесных воительницах, я забормотала:
— Клятва нужна не мне. Ее должны услышать люди и боги…
Позади чуть слышно охнул скальд. Он не верил в мою небесную суть. Зато люди Волка верили. Эта вера могла спасти их и меня.
Пленники молчали. Первым начал произносить слова клятвы Хальвдан. Я узнала его голос. Тихо, но с каждым мгновением все увереннее к нему стали присоединяться другие. Кого-то из них я слышала, будучи пленницей на драккаре, иных встречала в бою, а некоторых, кажется, знала-вею жизнь…
На глаза навернулись слезы. Под страхом смерти пленники не желали подчиниться иному хевдингу и отвергли даже дружбу будущего конунга, а мне, простой болотной бабе, приносили клятву верности!
— Хватит! Они замолчали.
— Потом, — стараясь сдержать рыдания, объяснила я. — Вы скажете эти слова завтра на рассвете!
— Как хочешь, валькирия, — послушно ответил Скол.
— Скальд! — чувствуя, как подкатывают слезы, окликнула я своего рыжего провожатого и требовательно протянула руку в пустоту.
Скальд осторожно обхватил мое запястье. Его пальцы дрожали.
— Не трясись, — повернувшись спиной к пленникам, прошипела я — Иначе я не выдержу.
— Ты слишком слаба, чтобы бороться за них, — шепнул скальд.
Его жалость помогла мне справиться с слезами. Какой же ничтожной я стала, если вызвала жалость скальда! А собиралась требовать корабль у самого могучего из воинов! Нет, мне еще памятен звон стали, и я добьюсь своего! Как когда-то давно, приду к Олаву и потребую то, что должно быть моим! Хирд Хаки признал меня новым хевдингом, и отныне я несу ответ за каждую каплю крови этих людей за каждый взвих весел их корабля!
— Найди моих провожатых. Пусть соберутся здесь. И вернись сам. Ты укажешь мне путь к шатру Олава.
— Но…
— Молчи и делай! — топнула я ногой. — Никакие уговоры не заставят меня ждать его милости! Я всегда сама брала то, что хотела, и на этот раз поступлю точно так же! А если боишься — заплачу тебе золотом.
— Мне не нужно золота, — обиделся скальд. — Я думал о тебе…
— Тогда иди и думай обо мне по дороге! Через несколько мгновений он привел отряд Тойва. Оторванные от приятельской попойки, воины недовольно сопели и вполголоса бранились. Я поморщилась. С такими вояками спокойно лишь за пиршественным столом…
— Веди, — сказала я скальду и взяла его за руку. Было неловко вот так, держась за чью-то руку, идти через всю усадьбу, но я не могла даже допустить мысль о том, что споткнусь и упаду прямо на пороге шатра Олава.
Мы миновали несколько длинных изб с покатыми крышами, протиснулись сквозь толпу людей и очутились перед большим круглым, как хлебный каравай, шатром.
— Олав тут, — пробормотал мне на ухо скальд. Я двинулась вперед.
— Куда?! — На сей раз копья стражников нацелились в мою шею.
Холодок стали защекотал ухо. Затылком я чувствовала дыхание воинов Тойва и исходящий от них страх. Мои горе-защитники боялись, что слепая баба втянет их в какую-нибудь неприятную историю, а многие и вовсе проклинали тот день, когда вызвались сопровождать меня в Нидарос.
— Ну куда она? — стучали в спину тахие шепотки. — Куда поперла? Сидела бы себе спокойно и дожидалась, пока позовут. Но ведь нет, полезла, куда не просили, да еще и нас потянула. Затеет свару перед шатром будущего конунга, впутает нас, и как потом докажешь Тойву, что мы сами ни в чем не виноваты? Да и Олав не будет шутить с зачинщиками смуты.
— Мне нужен Олав сын Трюггви, — заявила я стражам.
— Тебя позовут, — ответил мне один, повыше.
— Когда?
— Не знаю…
Голос стража был холодным и бесстрастным. Так же он говорил бы с камнем или с морской волной… А вдруг Олав решит позвать меня после тинга? Тогда мои обещания окажутся подлой шуткой, а люди Хаки умрут…
— Пусти! — не замечая боли, я налегла на копья. Стражник перебросил оружие в другую руку и отпихнул меня. Больше медлить было нельзя. Пока стражники еще не принимали меня всерьез, их можно было обмануть.
— Твой — низенький, — шепнула я скальду и, взревев: — Воины Тойва, вперед! — метнулась под ноги Высокому стражу. Конечно, никто из людей Тойва за мной не последовал, однако стражник ожидал нападения именно от них, поэтому сделал роковой шаг вперед, споткнулся о мою спину и покатился по земле. Одним прыжком скальд сбил второго и отскочил куда-то в сторону. Не дожидаясь, пока они поднимутся, я зашарила неловкими пальцами по твердой коже шатра. Где же вход, где он?! Вот!
С облегчением выдохнув, я нырнула в высвободившийся лаз. Рука уже успевшего вскочить стражника ухватила меня за ногу и потянула назад. Вырваться не удавалось. Пришлось перевернуться на спину и лягнуть врага через кожу полога. Его пальцы разжались. Я вкатилась внутрь шатра и вскочила на ноги.
— Что такое?! Кто?..
Крик был гневным, злым, но голос… Как давно мне не доводилось слышать этот голос! Впервые я познакомилась с ним так же, вслепую, на побережье эстов, а теперь вот довелось услышать его тут, в чужой урман-ской земле.
— Она… Она… — Оба незадачливых стража и мой спаситель скальд ввалились в шатер требовать справедливости.Нужно спешить. — Это я осмелилась потревожить тебя, сын Трюггви-конунга! Когда-то ты радовался моему приходу, а теперь закрываешься каленым железом! Ты высоко вознесся и забыл ту, которая была нужна тебе в худшие дни!
Мне было не остановиться. Хотелось говорить с Олавом совсем иначе, по-доброму, но проклятая слепота подсказывала лишь обидные слова. Я не видела Олава! Не видела!!! Тут было много людей, и все они сидели вдоль стен, оставив в середине пустое место, но в белых пятнах их лиц и пестроте одежд не было ничего знакомого. Мои слова предназначались той безликой пустоте, которая уже давно окружала меня в этом мире.
— Дара?
Точно так же он встретил меня однажды в Кольеле, на крыльце. Тогда я плакала и кричала о своей любви к нему, а от него пахло телом другой женщины. Воспоминания сдавили сердце. А может, это ожил паук мар? Недаром я боялась вспоминать…
— Ты узнал меня, сын Трюггви? Значит, сладость побед и ласки красавицы Гейры еще не затмили твоей памяти? — напряженно щуря глаза и не в силах определить, где же в этом шатре мой Олав, спросила я.
— Гейра умерла. У меня теперь другая жена… Мне вспомнилась ласковая улыбка вендской княжны, ее детское, нежное личико и взволнованный шепот: «Спаси его! Умоляю, спаси…» Простила ли она мне тот обман? Поняла ли?
— Я не знала этого…
— Это было давно.
Давно… Но он говорил так горько, словно расстался с Гейрой лишь миг назад. Все-таки он любил венедку. И никакие победы, никакое богатство, никакая власть не смогут вытеснить тоску из его сердца. Он еще не понимал этого, а я уже знала…
— Мне нечем утешить тебя, — не обращая внимания на прислушивающихся к моими речам урман, тихо произнесла я. — Мне даже не увидеть твоего лица. Я — слепа, Олав.
— Дара!
Ему было больно. Я чувствовала это, но не видела. Один из сидящих людей вскочил. «Он!» — екнуло в груди. Я узнавала эти широкие плечи, гордо вздернутый подбородок и уверенную осанку. Паук мар сжал щупальца, и в глазах помутилось от боли. «Хаки, его хирд», — ударила мысль и заставила гордо расправить плечи. Руки будущего конунга стиснули их. Знакомое тепло побежало по всему телу. Олав еще помнил меня! Он давно забыл свою вторую родину и даже изменил своим богам, но помнил меня!
— Ты будешь видеть!
— Может быть… Говорят, на Сюллингах есть один человек…
— Да! — Его руки соскользнули, и послышались уверенные, быстрые шаги. — Этот человек одарен великим могуществом! Он предрек мне будущее и помог обрести настоящую веру! Я отправлю тебя на Сюллинги!
— Благодарю, Олав, но если ты хочешь помочь —выполни мою просьбу.
Он остановился. Шаги стихли, и голоса у стены тоже.
— Какую?
— Отдай мне корабль и людей Хаки Волка! — Вот и сказано самое главное…
Люди у стены зашумели, некоторые даже поднялись со своих мест и окружили Олава.
— Этого нельзя делать! — задребезжал чей-то старческий голос. — Они язычники и твои враги! Они отказались стать твоими людьми…
— Эти поганые берсерки никогда не согласятся служить бабе! Они попросту избавятся от нее в открытом море и снова будут нападать на твои земли! — застрекотал другой, молодой и звонкий.
— Разве будущий конунг Норвегии опасается мелких морских разбойников? — насмешливо перебила я.
Олав никогда не умел терпеть насмешки. Вырвавшись из пестрого шумящего кольца, он зарычал:
— Если тебе нужна «Акула» — бери, вон она, во фьорде, но неужели ты до сих пор осталась вздорной словенской девчонкой?! Неужели не понимаешь, что берсерки не принесут тебе клятвы верности и не согласятся отправиться на Сюллинги?!
— А если таков Божий промысл? Ты ведь веришь в Божию волю, сын Трюггви? неожиданно вмешался в спор мягкий голос скальда.
Гомон стих. Даже Олав перестал кричать, лишь тяжело дышал и до хруста сдавливал кулаки. Я положила ладонь ему на грудь и почувствовала, как под теплой тканью бьется упрямое сердце моего конунга. Когда-то очень давно для меня не было ничего дороже стука этого сердца, а единственным желанием было никогда не покидать этой груди, но теперь я хотела совсем иного…
— Отпусти их, Олав, — тихо и как-то просто сказала я. — Они сделают все, о чем я попрошу, и даже пообещают не возвращаться в твою страну.
— Если это случится, то впрямь только по Божией воле и ты получишь все, что просишь, даже этих проклятых пленников! Клянусь! — зло выдохнул он.
Это было уже смешно. Олав ничуть не изменился — он так легко впадал в гнев, а гневаясь, давал безумные клятвы.
— Запомни свои слова, будущий конунг Норвегии, — улыбаясь, сказала я, — и повтори их завтра, на рассвете, когда при всех пленники признают меня хевдингом.
— И поклянутся не возвращаться на эти земли, — тут же вспомнил Олав.
— Они сделают и это. — Я провела ладонью по его груди и повернулась к скальду: — Пойдем…
Вести о разговоре в шатре Олава летели впереди нас, и, пока мы со скальдом шли к избе, за спиной то и дело слышались шепотки заинтересованных урман.
— Дети Одина никогда не признают ее своим хевдингом, — утверждали одни.
— Кто их знает… — возражали другие. — Об этой словенке болтают разное. Говорят, будто она спустилась с небес и люди это видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59