Я не поняла, что он сказал Олаву, но тот гордо выкатил грудь, шагнул к воеводе и громко произнес.
— Я — Олав, сын Трюггви и Астрид, дочери Эйрика Бьодаскалли!
— Дочери Бьодаскалли?! — изумился Сигурд.
Удостоив его презрительным взглядом, Олав пролез ко мне, крепко ухватил за запястье и повел прочь. Пальцы воеводы железным капканом сомкнулись на его плече. Суровые глаза киевлянина отыскали Реаса:
— Этот мальчик — твой раб? Опасаясь спорить с воеводой Владимира, тот помолчал. Сигурд нетерпеливо дернул головой:
— Я хочу забрать его. Сколько?
— Сколько дашь, если он пойдет к тебе сам, — поклонился Реас. Он понимал, что Сигурду знакомо имя матери или отца Олава. А еще понимал, что при желании грозный воевода попросту отнимет у него мальчика, но сдаваться не хотел. Сигурд кивнул и что-то коротко сказал Олаву. Тот неверяще уставился на его губы, а потом улыбнулся. Раньше я никогда не видела, чтоб Олав улыбался. Изображая веселье, он лишь кривил рот и сужал глаза, но слова Сигурда действительно обрадовали его. Ни мгновения не раздумывая, он прощально кивнул Реасу и вложил руку в ладонь Сигурда. Поняв, что сделка состоялась, мальчик продан и смотреть больше не на что, люди стали расходиться. Окружавшие воеводу воины направились к своим лошадям, Олав последовал за ними, и мы с Реасом остались одни. Никому больше не было до нас дела.
— Вот видишь, — грустно сказал Реас. — Хотел продать тебя, а продал его…
— Нет. Его никто не смог бы продать. Он сам ушел. — Мне тоже было больно. Олав нашел кого-то из своих родичей, но он даже не попрощался со мной! «Он не пара девчонке из болот, — вспомнились слова Рекон. — И когда-нибудь он станет тем, кем должен был стать по рождению». Похоже, это произойдет гораздо быстрее, чем ожидала добрая эстонка.
— Зато ты теперь останешься с нами. — Покряхтывая, Реас направился к стоящей под деревом телеге. — Рекон будет рада…
Но мне уже не хотелось возвращаться. Без Олава дом эстов опустел, а Реасу и Рекон я больше не верила…
Скрипя старыми колесами, телега поползла прочь из городища. Расстроенный Реас не стал дожидаться, пока Сигурд примется собирать дань, а свалил привезенное добро у избы какого-то плешивого мужика, поставил на вбитом возле колышке свое пятно и, цыкнув на пристроившуюся к сочным листьям репы лошаденку, прыгнул на телегу. Под его тяжестью та дрогнула. Пряднув ушами, кобылка поплелась к воротам Хьяллы. Деревянные морды выдр вновь проплыли мимо, но теперь они казались мне удивленными и озабоченными.
Всю дорогу мы с Реасом молчали. Говорить было не о чем. Мы оба понимали, что Олав ушел навсегда, и я останусь в усадьбе Реаса, но это понимание не радовало ни меня, ни эста.
Мы отъехали уже довольно далеко от Хьяллы. Темные, нависшие над дорогой ветви орешника скрывали от нас преследователей, когда сзади раздался топот копыт и кто-то крикнул:
— Эй, стой!
От резкого окрика я вздрогнула, а Реас пугливо заозирался и хлестнул лошаденку:
— Вперед! Пш-ш-шла!
Я понимала его тревогу. Здесь, вдали от обжитых мест, случайные встречи приносили мало хорошего. Верно приняв нас за удачно поторговавших в Хьялле купцов, лесные тати вышли на охоту.
Вцепившись в низкие борта телеги и вздрагивая, когда Реас подхлестывал и без того мчащуюся во весь опор пегую, я испуганно уставилась на дорогу.
— Эй, стойте! — вылетел из-за поворота всадник.
Как бы не так! Стараясь рассмотреть преследователя, я изо всех сил вытянула шею, но стоило ему показаться, как дорога делала петлю, и он вновь скрывался в зарослях. «Хорошо, что здесь так много кустов и поворотов, — думала я. — А то еще стали бы стрелять…»
Мне представились страшные лесные разбойники, их тяжелые луки и летящие в мою грудь стрелы с длинными, не ведающими жалости наконечниками… Я закусила губу и устыдилась: "Струсила, а вот Олав ничего не боялся! Как он сказал там, на площади? «Я сумею защитить тех, кого люблю».
Воспоминание шевельнулось в душе теплой птицей и тут же спорхнуло, оставив после себя щемящую боль. Любовь Олава оказалась недолгой, а память короткой…
— Эге-гей! Фьюить! — Окрик Реаса слился с посвистом хлыста, и от этой двойной угрозы лошадь рванулась из последних сил. Мои пальцы скользнули по борту телеги и внезапно ощутили под собой пустоту. Земля метнулась навстречу.
— Мама! — рухнув в пыль, взвизгнула я и кубарем покатилась по дорожным ухабам. Топот конских копыт разорвал уши, а грохот удаляющейся повозки с орущим на пегую Реасом сдавил сердце страхом и болью. Вскочив на четвереньки и стараясь не обращать внимания на кровоточащие ссадины, я поползла в лес.
Всадники нагнали меня раньше. Большие круглые копыта с белыми отметинами посередке преградили путь, и незнакомый голос выкрикнул:
— Тут девчонка! Сама вывалилась!
— Бери ее, — отозвался другой. — Не тяни! Сильные руки оторвали меня от земли. Потные лошадиные бока промелькнули мимо, грива коснулась лица, а нос ткнулся в подрагивающую конскую шею.
— Шевелись! — поторопил моего похитителя кто-то невидимый.
Бесцеремонно подбросив меня еще раз так, что лука седла воткнулась в бок, а перед глазами замаячило обтянутое шелком чужое колено, похититель саданул коня пятками в подбрюх:
— Вперед, Вихор!
Земля качнулась, а в рот дунуло пылью. «Вот и меня забрали, — как-то отрешенно подумала я. — Как же теперь Рекон?» Но ни страха, ни искреннего огорчения за эстонку я не испытывала. Пожалуй, без Олава мне было безразлично, где и кому служить. Лишь бы не убили. А убивать, похоже, не собирались…
— Приехали. — Грубая рука шлепнула меня пониже спины и, перехватив поперек живота, сбросила с лошади. От тряски у меня глазах потемнело, а лицо похитителя превратилось в белое размытое пятно.
— Ты что, заснула?! — рявкнул он. Я помотала головой. Земля качнулась и поплыла под ногами.
— Худо ей, не видишь?! — Второй похититель подхватил меня под мышки и куда-то поволок, приговаривая сквозь зубы: — Не было бабе забот — купила баба порося…
— Не ворчи, не ворчи, — спеша следом, посмеивался тот, что меня вез.
Спотыкаясь и подворачивая ноги, я кое-как добрела до дверей полуразвалившейся избы. Это была даже не изба, а хлев для скотины, с прохудившейся навесной крышей и хлипкой дверью.
Темное, как перед дождем, вечернее небо разогнало поздних прохожих. Иногда мимо проскальзывали спешащие, закутанные в теплые плащи фигуры, но никому не было дела ни до меня, ни до моих похитителей.
«Закричать, что ли?» — устало подумала я, но покосилась на своих спутников и отказалась от этой мысли. Они обращались со мной осторожно, не били, как Трор, и кто знает — может, на мой крик сбегутся куда как худшие хозяева?
— Проходи, — ткнул меня в спину невысокий темноволосый похититель с горбинкой на носу. Это он вез меня, чуть не тыча в лицо плотно прижатым к боку скакуна, шелковым коленом.
Я толкнула дверь и вошла в длинную и темную клеть. В углу пахла дымом старая каменка, разбросанные по полу охапки сена заменяли лежанки, а на единственном, похожем на обыкновенное обтесанное бревно столе сидел… Сигурд!
От неожиданности я заморгала и попятилась. Зачем здесь киевский воевода? «Олав!» — вспомнила вновь, но не верилось, что Сигурд станет потакать прихотям вновь обретенного родича. Нет, киевлянин задумал что-то хитрое, понятное лишь ему одному, и мне придется смириться с его решением. Сигурд — не Реас, с ним не поспоришь…
Воевода встал. Его плащ длинными складками соскользнул к высоким сапогам из мягкой кожи, и свет упал на строгое, красивое лицо.
— Ты не боишься? — оглядывая меня, спросил Сигурд.
— Нет. — Я действительно не боялась. То ли оставила весь страх на корабле Орма, то ли растеряла его по дороге, мотаясь животом по потной лошадиной спине…
— Это хорошо, — сказал он и коротко махнул рукой своим дружинникам. Те поспешно скрылись за дверью.
— Ты удивлена?
Я кивнула. Сигурд отвернулся, подошел к печи и шумно фыркнул, отплевываясь от забившегося в нос дыма.
— Олав просил за тебя.
Он лгал. Может, я была мала и глупа, но чтобы киевский воевода стал марать руки из-за блажи родича-малолетки?!
— Не веришь, — понял Сигурд и одобрительно скривился. — Олав говорил, что ты умна.
«И уродлива», — мысленно добавила я.
— Подойди.
Я шагнула вперед, шатнулась и едва устояла на ногах. Отблески огня пробежали по моим ободранным коленям и грязному лицу.
— Я же не приказывал бить тебя! — нахмурился Сигурд.
— Меня не били. Я упала…
— Упала?
— Да. Реас испугался твоих людей и погнал лошадь, а я вывалилась из телеги… — Значит, Реас не получил за тебя денег?
В недоумении выпучив на воеводу глаза, я промолчала. Разве он предлагал за меня плату?
— Ты хотел купить меня? Зачем?
Сигурд поморщился:
— Я же сказал — Олав просил! — И, заметив мое протестующее движение, пояснил: — Олав — сын моей сестры, и я могу исполнить любое его желание. Ты станешь моей рабыней.
От недоумения я поперхнулась. Я — рабыня Сигурда? Разве у знаменитого воеводы мало рабынь? Или он и впрямь решил оставить меня при Олаве?
Не замечая моего смятенного вида, киевлянин продолжал:
— Ты станешь особенной рабыней. Для всех, кроме меня и того, кто будет присматривать за тобой, ты будешь свободной, но если хоть одна живая душа узнает правду — умрешь! Умрет и тот, кто узнал. Поняла?
Я закивала. Оказывается, и у воевод есть сердце! Скоро я увижу Олава! А правда?.. Да кому она нужна, эта правда! Главное, Олав опять будет рядом!
Едва слушая воеводу, я переминалась с ноги на ногу и поглядывала на вход. Казалось, за хлипкой дверью стоит не горбоносый слуга Сигурда, а мой урманский приятель. Мне не терпелось увидеть его.
— Отныне одевайся и веди себя как свободная. Никто не обидит тебя под страхом моего гнева. — Сигурд сложил руки на груди. Его длинные, слишком тонкие для меча пальцы нервно скомкали край плаща. Предчувствуя дурное, я замерла.
— Даже я не стану тревожить тебя попусту, — продолжал воевода, — но не смей забывать, кто твой хозяин. Когда придет срок, ты станешь жить, как захочу я, думать, как захочу я, и говорить с Олавом лишь о том, что велю я. Непослушания не прощу, но если сумеешь угодить — отплачу сторицей. Поняла?
— Да.
Мне хотелось прыгать от радости. Воевода обещал кров, защиту и Олава, а требовал за свою услугу столь малой платы! Неужели он сомневался в моей благодарности?!
— Коли так, — киевлянин поднялся и, не глядя на меня, двинулся к двери, — останешься спать здесь, утром мои люди отвезут тебя в Ладогу.
— В Ладогу?!
Я думала, что Сигурд возьмет меня с собой в Киев…
— А ты куда собиралась? — уже в проеме двери оглянулся воевода. Его красивое лицо скривилось в жестокой усмешке. — Олав не увидит тебя еще долгие годы… Пока я не пожелаю.
Дверь распахнулась, выпустила его и захлопнулась, словно пасть огромной рыбы. Стараясь понять странности Сигурда, я прошла к печи и опустилась на служившее столом полено. Подставляя теплу влажный бок, оно слегка качнулось. Я дотронулась пальцем до отсыревшего дерева и оглядела прячущиеся в темноте стены. Почему Сигурд выбрал для разговора эту заброшенную халупу? Чья она? Кто жил в этом доме?
Я вздохнула. Похоже, в отличие от меня, у избы не было хозяев…
Утром меня разбудили резкие голоса у двери. Еще не разомкнув глаз, я признала своих недавних похитителей — горбоносого и того, который пожалел меня, столь неуклюже свалившуюся с лошади. «Сигурд, — вспомнила я, — вчерашний разговор! Эти воины пришли отвезти меня в Ладогу».
— Эй, ты готова? — сунулась в дверь рожа горбоносого. Воину воеводы явно не нравилось сопровождать в Ладогу какую-то болотную девчонку, но с приказом не поспоришь.
— Готова, — откликнулась я и двинулась к выходу. Во дворе в грязной луже переминались два оседланных жеребца — рыжий и гнедой. Горбоносый указал на рыжего:
— Полезай… — и подтолкнул меня в седло. «Ах да, отныне для него я — свободная», — усмехнулась я. Свободной, да еще и неведомо о чем толковавшей с Сигурдом девке положен особый почет. Не то что рабе жалкого эста, которую запросто можно ткнуть мордой в собственное колено. Теперь все будут относиться ко мне с уважением. Правду будем знать лишь я, Сигурд и тот неизвестный Сигурдов слуга, который будет за мной следить.
Горбоносый прыгнул в седло, я обхватила его руками, и мы тронулись в путь. Хотя нет, не тронулись — полетели. Да так, что к вечеру были уже в Ладоге. Городище напугало меня. Его каменные стены сумрачно глядели на дорогу широким зевом ворот, тяжелые абламы нависали над убегающей рекой, а доносящийся издали шум моря плыл над головами монотонным, угрюмым гулом.
«Не будет мне тут удачи», — косясь на темный городище, почуяла я. Не замечая моей тревоги, горбоносый въехал в ворота. Стражи признали знак киевского воеводы и почтительно склонились. Поднимая пыль, скакун горбоносого ворвался в городище. За время пути ни сам горбоносый, ни его добродушный спутник не обмолвились со мной ни словом, но теперь они остановили коней и воззрились на меня, будто ожидали каких-то указаний. Я глупо улыбнулась и заморгала…
— Ну, где он? — нарушил молчание горбоносый.
— Кто — «он»?
— Как кто? — Глаза воина округлились, а брови поползли вверх, делая его похожим на сову. — Дед твой! Сигурд сказал — он будет ждать нас.
— Д-д-дед?
— Очумела… — зло крякнул горбоносый, но приятель остановил его: —
— Погоди… Дай девке очухаться. Сигурд же говорил — она его с малолетства не видела. Вот приглядится и узнает.
Пригляжусь?! Я чуть не расхохоталась. Да сколько бы я ни глядела на бестолково снующих под ногами горожан, отыскать средь них своего давно умершего деда уж точно не смогла бы. А того, кого нарек моим дедом Сигурд, не узнаю и увидев. Но признаваться в этом я не собиралась. Посылая меня в Ладогу, воевода знал, что делает…
— Кого ищете? — крикнул один из ладожских стражей и направился к нам. Горбоносый резко повернулся в седле:
— Девку привезли, а она деда признать не может.
— Деда? — Воин задумчиво почесал затылок. — Не того ли, что весь день возле ворот какую-то родню ожидал? Он сказывал, будто девку ждет… От воеводы Сигурда. Она, мол, из болотных земель…
— Где он?! — чуть не сорвавшись с седла, наклонился к стражу горбоносый. Видя его нетерпение, я хмыкнула.
— Вон у ворот дожидается. Не здешний. Пришел откуда-то…
Горбоносый спрыгнул с коня, впился в мое запястье костлявыми пальцами и побежал к воротам. Волочась следом, я размышляла над хитростью Сигурда. Воевода придумал слишком много уловок, чтоб спрятать от любопытных глаз обыкновенную рабыню. Меня везли двое его воинов, и еще кто-то упредил старика… Теперь и захочешь — следа моего не сыщешь. Неужели все это из-за Олава?
— Он?! — Тряхнув меня за плечо, горбоносый указал на пристроившегося у ворот старика. Худой, в добротной дорожной одежде, с корявым посохом в длинных, узких пальцах старец сидел на корточках, что-то чертил концом посоха по земле и шевелил губами. На подошедших он не обратил ни малейшего внимания.
Опять хитрость Сигурда? Что ж, если воеводе так хочется — я сама признаю «деда».
— Он. — Уверенно кивнув, я шагнула к старику и слащавым голосом пропела: — Дедушка, родненький, уж не чаяла свидеться…
Неведомым образом раздражение горбоносого передалось мне, порождая в душе негодование на приставившего ко мне немощного старика Сигурда и на самого старика, так покорно выполнявшего его волю. «Раб проклятый! Небось думал встретить красавицу, новую воеводскую забаву, усладу для глаз, — глядя на напрягшуюся стариковскую спину, злорадствовала я. — То-то удивится, увидев мою рожу!»
Но радость оказалась недолгой. Дед медленно поднял худое, покрытое шрамами лицо и неуверенно ткнул посохом в мою сторону. Я охнула, воины попятились. Он был слеп.
Тем же вечером слепой слуга Сигурда увел меня из Ладоги. Выполняя хозяйский наказ, старик спешил, да мне самой не хотелось оставаться в сумеречном городище. Что-то бубня себе под нос и шаря посохом по жухлой траве, слепец тянул меня прочь от мрачных ладожских стен. Я послушно плелась за ним, стряхивала с ног налипшие комья глины и думала об Олаве. Где-то он проводил эту ненастную ночь? Веселился на пиру с вновь обретенным родичем или вспоминал проклятого Клерко-на и мечтал о мести?
— Значит, тебя зовут Дара?
Я вздрогнула. С той поры, как мы покинули Ладогу, слепец впервые заговорил со мной.
— Да. А как твое имя? Сигурд не называл его.
Старик остановился, обернулся. «Зачем? Он же слепой, все равно ничего не увидит», — мелькнуло в голове, но рука старца безошибочно отыскала мое плечо. На его узких губах появилась улыбка.
— Не назвал? Ах, Сигурд, Сигурд… — Слепой закашлялся. Раскаты грома заглушили его кашель, и на мгновение мне показалось, будто старик смеется. Я попятилась.
— Ты боишься грозы? — уловив мое движение, удивился он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59