— За ним глаз да глаз нужен — этот человечек крайне опасен! — директор никак не успокаивался, тряся Артема. — На вид — словно Богом обиженный, а на самом деле пальца ему в рот не клади… Не будь сиротой, вышвырнул бы из школы…
После инцидента Артема взяли на учет в отделе по делам несовершеннолетних городской милиции. Раз в неделю к нему домой приходил участковый с толстой папкой под мышкой — проводить профилактические беседы. Это был высокий лейтенант с изъеденным оспой лицом. С полчаса он нудно читал статьи из уголовного кодекса, разъясняя, чем чревато нарушение закона. В паузах между чтением он назидательным тоном вставлял свое, типа: «Ну и поколение нынче пошло! А ведь все беды от непослушания взрослых…» Или же: «Закон — страшная сила, братец. Дружи с ним и никогда не иди против: сломает, как соломинку».
Потом он пил чай с вареньем, который неизменно подавала мать, и, раздобрев, дружески хлопал перед уходом Артема по плечу.
— Ничего, не все еще потеряно. Мы сделаем из тебя настоящего мужчину, — говорил он что-то наподобие этого, заговорщически подмигивая своему подопечному.
Мальчик инстинктивно боялся и недолюбливал участкового — от него исходили грубая сила и непонятная угроза. Артем чувствовал фальшь в его словах и позах. Особенно его раздражало то, как милиционер держал чашку с чаем — подчеркнуто отставляя мизинец (по всей видимости, он считал это хорошей манерой).
После ухода участкового мать беззвучно плакала. "Людям в глаза смотреть стыдно.
Был бы у тебя отец толковый — не рос бы таким непутевым. Лучше бы он погиб на фронте, тогда хоть уважали бы", — тихо причитала она.
Тем временем в классе Артема уже не трогали. То, что им занялась милиция, окружило мальчика неким таинственным ореолом. Если раньше Артем был всего лишь «белой вороной», то теперь он стоял как-то особняком. Лишь Марат и Славик по-прежнему смотрели на него свысока, но теперь редко когда задевали его.
Сам Артем начал некий тайный эксперимент над собой. Во время летних каникул он упросил мать купить гантели и эспандер, старательно упражнялся с ними по несколько часов в день. Результаты не заставили долго ждать себя — Артем менялся на глазах: подтянулся, нарастил мускулы, которые выставлял напоказ при всяком удобном случае. Появился и форс. Теперь на уроках физкультуры он мог позволить себе позлорадствовать над теми, кого опережал в беге или перепрыгивал.
Полусознательно, полуинстинктивно мальчик выработал для себя следующее жизненное кредо — покорно снеси пощечину от тех, кто явно сильнее, но не прощай, а лишь отступи и выжидай своего часа — случай отплатить той же монетой непременно представится; к тем же, кто слабее, не проявляй снисхождения и подчеркивай каждый раз, каждую минуту и каждый миг свое превосходство. В классе он вскоре выбился в середняки и уже стучался в дверь к «атаманам»…
Только одно Артем никак не мог преодолеть в себе — болезненной робости перед противоположным полом. Даже потом, в старших классах, сядет бывало на школьных вечеринках где-нибудь в углу, не танцует, не веселится, наблюдая с тайной завистью за раскованными и развязными одноклассниками. «Куда деть свои руки, как двигать туловищем и ногами, чтобы это не выглядело комично, чтобы не стать посмешищем», — эта проблема донимала Артема.
Если же кто-либо из девчонок ненароком пытался разговорить его, то он помимо воли еще больше замыкался в себе, чувствуя, как весь наливается какой-то свинцовой тяжестью, сковывающей все движения, делающей его крайне неловким и неуклюжим. Тогда Артем боялся шевельнуться, чтобы вдруг не опрокинуть стакан с соком или кофе. Пару раз его безуспешно приглашали на «белый танец». «Ты слишком положительный, Артем, а это — неинтересно», — не без иронии говорили девчонки.
По возвращении домой Артем запирался в своей комнате и, включив музыку, танцевал.
Он чувствовал, что получается не хуже, чем у многих из одноклассников. Но на следующий день все повторялось: он краснел, когда вынужден был спросить что-то у одноклассниц, презирал себя за это, но был бессилен сделать с собой что-нибудь…
Порой Артем тихо влюблялся, однако держал свое чувство в себе, боясь, как бы кто не узнал об этом. И если кто-то из ребят ненароком отзывался о предмете его любви плохо или, наоборот, с симпатией и интересом, то он также тихо, но всерьез обижался на него…

Глава 5
Мальчишеское ехидство — вещь жестокая и коварная… Однажды на большой перемене Славик, скривив губы в злой ухмылке, издевательски бросил при всех Артему в лицо:
— Что, этот мент все еще ходит к твоей матери?
— Он ко мне ходит, а не… — взрыв убийственного мальчишеского хохота прервал Артема на полуслове.
Тут до него дошел подлинный смысл слов одноклассника. Артем стоял как громом пораженный. Во всем его облике, в позе с растерянно раскрытыми ладонями безвольно повисших рук стоял немой вопрос… Когда ему было годика четыре, он придумал для себя такую игру — прикроет ладонями глаза и внушит себе, что спрятался от всех и никто не видит его, так как сам не видит других. Теперь Артему хотелось сделать то же самое, чтобы не видеть бессмысленно-веселые и одновременно жестокие лица одноклашек, чтобы никто не был свидетелем его замешательства.
Во время урока в памяти невольно всплывали подробности последних визитов участкового. Не раз после обычных назиданий и нравоучений его отправляли погулять во двор. Артем тогда был уверен, что оставшись наедине, взрослые все еще говорят о нем и его проступке, ломая головы над тем, как наставить его на правильный путь. Его даже не насторожило то, что, придя однажды со школы раньше обычного, нашел дверь запертой. Он постучал кулаком, затем потянулся к кнопке звонка. Никто не откликался, и Артем уже спускался во двор, когда дверь отворилась.
— Ой… а мы тут заговорились, сынок, — механически, нервным движением мать поправляла прическу. — Что ж ты так рано?.. Учительница заболела?.. Случилось что?.. — она задавала один вопрос за другим, стараясь скрыть свое волнение, на которое, впрочем, Артем тогда и не обратил внимания.
В комнате сидел участковый с красным рябым лицом.
— Вот… дядя Карен хочет устроить тебя в секцию по баскетболу… Зашел узнать наше мнение… — как-то сбивчиво объясняла мать.
Теперь Артем догадался, почему тогда на столе в гостиной отсутствовала толстая кожаная папка, которую милиционер в обычные свои, «официальные» визиты неизменно приносил с собой. И почему в самом участковом что-то было не таким, как раньше, и выглядел он скорее провинившимся мальчишкой, а не блюстителем порядка…
Придя со школы, Артем бросил сумку на диван и крикнул матери на кухню:
— Вырасту — стану милиционером и буду делать все, что захочу.
Мать отложила посуду и подошла к нему. На Артеме не было лица.
— Что с тобой, сынок? Ты нездоров?.. — мать хотела приложить тыльную сторону ладони ко лбу Артема, но тот резко отвел ее руку.
— Почему именно мой папа должен был бежать?.. Он был слабее и трусливее других?.. — спросил Артем, не глядя в сторону матери.
Она старалась не выдать своего волнения.
— Не все рождаются героями, сынок:
— А милиционер твой — герой? — наконец Артем взглянул, а точнее, вцепился взглядом в мать.
Та вдруг вся съежилась и в бессилии опустилась на диван… Она несомненно знала о кривотолках, связанных с посещениями участкового. Но к такой реакции со стороны маленького Артема была неготова.
— Что-то не узнаю тебя, сынок… А ну-ка, присядь, поговорим.
Артем бросил матери еще что-то гневное и ушел к себе, хлопнув дверью. Он чувствовал щемящее одиночество. Там, где немного раньше было родное, единственно родное существо, образовалась некая гнетущая пустота. «Теперь у меня нет и матери», — он упал ничком на свою кровать, стиснув подушку.
У женщины все плыло перед глазами. Да, у нее была связь с участковым, но она до сих пор удивлялась, как все это получилось. Что было это? Сдерживаемый долгие годы женский инстинкт, разорвавший вмиг свои узы, или же подсознательное стремление найти хоть какую-то опору для себя и ребенка?..
Участковому было давно уже за тридцать, однако он все еще ходил в холостяках.
Однажды, отправив Артема в соседнюю комнату за дневником, он взял дрожащую ладонь женщины в свою холодную руку и заглянул ей в глаза. Арине, матери Артема, не понравился этот взгляд — в нечистых, отливающихся желтизной глазах было одновременно что-то требовательное и жалкое, нищенски-просительное. Карен вполголоса жаловался на свое одиночество, холод в душе, и ей казалось, что если откажет, то этот большой мужчина заплачет, как ребенок. Она испугалась, но еще больше пожалела его. Однако это противоречивое, примешанное с гадливостью чувство стало началом той непродолжительной связи, о которой сейчас Арина вспоминала с глубоким стыдом.
Участкового вскоре перевели на другую работу, и он навсегда исчез из жизни этой несчастной женщины.

Глава 6
Уже в шестом классе у Артема появилось навязчивое желание стать юристом. Своим пытливым умом Артем пришел к выводу, что имея статус юриста, можно распоряжаться Правом так, как заблагорассудится, что можно совершать всякие правонарушения и даже самые гнусные преступления, формально не переступая черты закона. Что Право всегда оставляет в себе нишу для безнаказанности — просто нужно уметь искусно пользоваться им. Живым тому примером был рябой милиционер, образ которого преследовал Артема все его детство и отрочество. Кто мог предъявить формальное обвинение в аморальности этому скользкому типу, который по роду своей деятельности и профессиональному долгу обязан был удерживать людей от неверного шага и наставлять их на правильный путь? И не удивительно, что где-то на задворках сознания Артем держал в качестве запасного варианта и карьеру человека в погонах, пусть и милиционера. Причем, в погонах с большими звездочками, потому что, чем больше размер звездочек (Артем знал по циничным разговорам взрослых), тем больше они защищены Законом и тем безнаказанней они могут нарушать его.
В восьмом классе Артем стал исподволь готовить себя к поступлению на юридический факультет. Школьный курс по правоведению явно не удовлетворял его, и Артем тайком от одноклассников ходил в городскую библиотеку читать энциклопедии и специальную литературу по юриспруденции.
Порой он позировал перед большим зеркалом у себя в комнате, изображая судью.
Артем читал воображаемому подсудимому обвинительную речь, вырабатывая внушительный голос и дикцию. «Я поставлю себе на службу карающий меч закона. Вот тогда буду решать вопросы!.. Вот когда кое-кому придется несладко!» — убеждал он себя.
Наконец подоспели выпускные школьные экзамены. Артем сдал их на «хорошо». Вручая ему аттестат зрелости, директор, успевший изрядно постареть, но не позабывший эксцентричной мальчишеской выходки Артема, спросил, не скрывая недоброжелательности:
— Кем собираетесь стать, молодой человек?
— Юристом! — без тени сомнения ответил Артем.
— Ба!.. — удивление директора было неподдельным. — Не слишком ли вы высокого мнения о себе?.. Что ж, удачи…

Глава 7
И удача не отвернулась — Артем поступил! К тому же не в своем городишке, а в большой столице — в госуниверситет!
Правда, не все шло гладко и ему пришлось изрядно переволноваться. С самого начала многие вообще отговаривали ехать — «куда, мол, со свиным рылом да в калашный ряд: тамошние „тузы“ давно уже все места для своих детей забили».
Артем поехал несмотря на уговоры, впрочем, мало веря в свои шансы. Сдав первые два экзамена по специальности на «удовлетворительно», он чуть не провалился на сочинении. Выбрав свободную тему «Моя милиция меня бережет», Артем слишком утрированно расписал миссию представителя правоохранительных органов в обществе.
Вначале он стал рисовать патетичный образ героя-красавца, готового в одиночку ринуться в бой с организованной преступностью. Но в тот момент, когда нужно было перейти к действию и показать своего героя в деле, Артем неожиданно стал разоблачать его — «мента», «взяточника», «труса», «прелюбодея»…
Старый профессор с огромными очками, лезущими на низкий лоб, нудно выражал недовольство, приправляя свою речь едкими нравоучениями:
— Логика, конечно, интересная и изложение пикантное, но в целом ваш опус ни в какие ворота не лезет… К тому же все это — страшно неграмотно. Я имею ввиду неграмотность, а если точнее, невежество с профессиональной точки зрения, неверность жизненной позиции, с которой вы смотрите на вещи. Короче говоря, вы — циник, молодой человек. Циник чистейшей воды — хотите и рыбку съесть и на кол не сесть! Вы не понимаете правды жизни, и с такими взглядами вам нет места среди юристов, — под конец профессор почти насмехался над незадачливым абитуриентом. — И все же мне жаль вас с вашей порочной философией — по крайней мере вы были искренни. Берите вашу вымученную «тройку» и благодарите Бога, что я сегодня добрый… Но знайте, по конкурсу вы наверняка не пройдете.
Не дожидаясь объявления окончательных результатов, Артем вернулся домой, как казалось ему, на щите и без меча. Он уже перестал мечтать о поступлении, будучи уверенным, что сорвется по конкурсу…
Третий день юноша не выходил из своей комнаты. На душе было муторно. Перед мысленным взором вереницей проходили все обиды школьной поры, доставляя новую боль и досаду. «Я не такой, как все, — он словно делал для себя открытие каждый раз, когда на него нападала хандра. — Почему у других все получается легко и естественно? Что знают они такого, чего не знаю я?.. Когда кончатся все эти назидания и наставления на путь истины, которые лишь вводят в заблуждение и еще больше запутывают?!» Сейчас, как и когда-то в школе, Артем не мог понять, почему говоря правду, во всяком случае ту, в которой сам лично был убежден, неизменно становился предметом насмешек и издевательств. «Выходит обществу, и не только детям, но и взрослым правда не нужна?» — он вновь ощущал себя «белой вороной», и безысходность, словно яд, медленно парализовывала его мысли и чувства.
Ко всему прочему Артем был подавлен перспективой военной службы — нескончаемой, в его понимании, череды унижений и притеснений. Он предощущал гнетущую атмосферу унылой в своем однообразии казармы с назойливо-дотошным старшиной, озверевшими под конец службы «дедами»…
Но Судьба распорядилась по иному, подкинув Артему счастливый билет.

Глава 8
Не веря в Бога (как малыш не подозревает о существовании, пусть и в прошлом, своего прадеда, так зачастую и взрослый человек не догадывается о существовании Бога), Артем искренне верил в Случай, который иной раз неожиданно улыбался ему.
Вот и теперь фортуна вдруг оказалась на его стороне — Артема приняли в университет: среди почти десятка набравших равное количество баллов предпочтение отдали ему как единственному абитуриенту «из провинции».
Какое-то восторженное и вместе с тем боязливое чувство — чувство ожидания чего-то незнакомого, доселе им неизведанного, охватило Артема, когда его, едва сошедшего с автобуса с огромным старомодным чемоданом и стопкой не поместившихся в нем книг, окатила мощная волна жизни большого города.
Узковатые панели улиц кишели людьми. Словно муравьи в большом муравейнике горожане сходились лицом к лицу, иногда сталкивались друг с другом, но молча, словно не замечая визави, обходили друг друга. Каждый был занят собой, своими заботами и проблемами, обращая внимание на других постольку, поскольку это ему было необходимо.
Безразличие людей и полное отсутствие знакомых не пугало Артема. Наоборот, это освобождало от пут множества условностей, характерных для маленького города — никто не лез в душу, не приставал с советами и просьбами, настырно не приглашал сходить с ним куда-нибудь. Артем предпочитал оставаться незамеченным, растворившись в толпе, не ждал и не желал помощи от кого-либо, лишь бы не мешали.
Он направился к невзрачному частному домику неподалеку от университета, где останавливался во время вступительных экзаменов. Комната, которую Артем снял, поражала своей убогостью. Она была карикатурна: три на два метра прогнившего пола с щелями, куда спокойно можно просунуть палец, голая железная кровать, стул, развалившаяся тумбочка с хламом внутри, оставшимся от прежних съемщиков, потрескавшаяся от сырости грубая штукатурка стен, местами покрытых плесенью.
Фанерный потолок почти касался макушки головы Артема, а дверь не запиралась — на ней и вовсе не было замка. Тем не менее другого выбора у новоиспеченного студента практически не было: через два дня начинались занятия и нужно было срочно обзавестись хотя бы временной крышей над головой.
Хозяйку, сгорбившуюся под тяжестью лет маленькую старушку с живописно крупным носом, Артем подкупил своей солидностью и «взрослостью суждений».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14