У него ко мне, по крайней мере, не было никакой ненависти. Он снова женился, и его новая жена была даже моложе меня. И если у него теперь все в полном порядке, он может проявить ко мне щедрость в память о нашей давней дружбе, и дать мне работу в каком-нибудь своем фильме, не важно какую, просто, чтобы я могла прожить. Мне захотелось услышать итальянские голоса – испанская речь официантов пробудила во мне ностальгию по Италии. А может быть, мне удастся поселиться в каком-нибудь доме, окрашенном темной умброй, и я смогу сидеть у себя в комнате и делать наброски с разной одежды, висящей на бельевых веревках, и с серых базарных площадей, и с облаченных в черное старух со сложенными руками.
Конечно, эта наша кража фильма была просто идиотской затеей. И фильм этот можно спокойно вернуть назад, даже если я сама возвращаться не хочу. Уничтожить его до конца Шерри не удалось, так же как и мне не удалось сделать из него шедевр. Если этот фильм выйдет на экраны, то отличную работу Анны и Зека, да и некоторых других, смогут оценить зрители, а их восхищение поможет актерам получить другие роли. И в этом-то и было самое главное. Анне было просто необходимо играть, не останавливаясь, иначе она непременно растолстеет или выйдет замуж за какого-нибудь ужасного идиота. И Зеку тоже было очень важно все время работать, а то он будет болтаться без дела и глотать наркотики.
Мы съели все двадцать четыре куропатки. Эльмо и Винфильд отчалили в поисках ближайшего борделя, а мы с Джо остались в ресторане и начали пререкаться. Почему мы с ним все время пререкаемся, я и сама не знала. Похоже, ничем другим мы теперь заниматься не могли. Возможно, мы слишком уж долго друг друга идеализировали, не знаю. А теперь идеалы разрушены, и потому-то мы и пререкаемся. Джо пил бренди и становился все пьянее. Наконец вернулись Эльмо с Винфильдом. Вид у них был виноватый, хотя я сомневаюсь, чтобы они и впрямь провели время у проституток. Я пошла вперед на мост, а они втроем поплелись за мной.
Эльмо довольно долго не хотел спать и поводил меня по Эль-Пасо. А потом я села за руль машины, в которой спали трое сильно выпивших мужчин, а впереди лежала длинная дорога. Меня позабавила мысль о том, что можно было бы вылезти возле какого-нибудь аэропорта и улететь куда глаза глядят. Но как только мои спутники заснули и перестали подогревать мое раздражение, мне останавливаться расхотелось. Ни разу в жизни я не правила такой мощной машиной, и ощущение скорости и силы просто кружило голову. Вся дорога освещалась красными огоньками от задних фонарей машин, по большей части грузовых. А на небе сверкали миллионы белых звезд. Шоссе было четырехрядным, так что не было никаких проблем с транспортом.
До того места, где, по словам Эльмо, мне надо было повернуть на Остин, было сто двадцать миль. И потому я выбрала быстрый ряд и пустила огромную машину в полет. По сравнению со мной проезжавшие мимо грузовики казались медлительными динозаврами. Один за одним они все оставались позади. К тому времени, как я полностью ощутила наслаждение от скорости и перестала волноваться из-за возможных столкновений и из-за полицейских, я уже проехала сто двадцать миль до того поворота, о котором говорил Эльмо. За поворотом неясно вырисовывалась какая-то гора, а над ее хребтом светила белая луна. Расстилавшаяся передо мной новая дорога показалась мне гораздо еще более длинной и одинокой, чем та, по которой я пронеслась только что. Грузовики на ней даже не фыркали, они лишь тяжело двигались, как слоны на параде в цирке.
Звезды оставались белыми всю ночь. Мне пришлось остановиться всего два раза, чтобы заправиться на круглосуточных стояках в маленьких городках. И оба раза Винфильд ворчал, вываливался из машины пописать и возвращался в машину, так и не открыв глаза. Эльмо и Джо спали беспробудно. У меня устали плечи и шея, но не очень сильно. Я на какое-то время влюбилась в эту ночь и в эту сумасшедшую скорость. По-настоящему темной была только земля рядом с дорогой. Небо же, освещенное лунным светом, было светлым, и далеко впереди можно было разглядеть темные хребты. Несколько раз мимо меня промелькнули олени. Время от времени где-то вдали светился огонек одинокого дома. Как удивительно – жить в такой дали от всего мира! Что делали эти люди в своих домиках, свет в которых горел даже в полночь? Я не имела ни малейшего представления о том, какие именно люди могли жить в таком полном уединении. Может быть, они еще более странные, чем Эльмо и Винфильд, чем Джо, да и сама я.
Я ехала всю ночь. Мотор работал тихо и без сбоев. Мне казалось, что сознание у меня словно выключилось. Я вся сосредоточилась на извивающейся дороге, на бледном свете ночи, и на скорости управляемой мною машины. Иногда кто-нибудь из моих спутников вдруг начинал во сне ворчать, сопеть или слегка похрапывать. Когда начало светать, я огорчилась, потому что самый первый утренний свет был далеко не так прекрасен, как лунный. И земля и небо теперь приобрели цвет серой фланели. Вдруг Эльмо, сидевший рядом со мной на переднем сиденье, стал как-то ерзать. А потом неожиданно попытался открыть окно. И как только это ему удалось, он вывесился наружу, и у него началась рвота. Я мягко притормозила. Но не успела я остановить машину, как рвота у Эльмо кончилась.
– Не сумел переварить этих куропаток, – мрачно сказал он и уставился на разрастающийся рассвет.
Первые лучи солнца как раз начали окрашивать горизонт впереди нас и сгущать синеву на верхних слоях неба. Теперь проснулись все. Мочевые пузыри у всех трех были переполнены, и они начали страдать. Поэтому где-то у небольшого городка, который, согласно дорожному знаку, назывался Рузвельт, я остановилась и пошла прогуляться вдоль речушки, а мужчин оставила одних. Когда через полчаса я медленным шагом вернулась к машине, вид у всех троих был весьма озабоченный.
– Мы подумали, вы нас здесь оставили на милость полиции, – сказал Винфильд, когда я подошла к ним.
– Мы совсем рядом с колыбелью моей молодости, – изрек Эльмо. – Давайте чем-нибудь позавтракаем, чтобы восстановить вес. Меня вроде и ноги не держат после всех этих куропаток.
Мы позавтракали в небольшом кафе. Нас во все глаза разглядывали ковбои, да и все те, кто зашел в кафе в этот час.
– Если это и есть колыбель твоей молодости, то ты, наверняка, незаконнорожденный, – сказал Джо. – На мой взгляд, такие как мы, им не очень-то по душе.
– Меня им лучше не задирать, – сказал Винфильд. – Когда мне во сне снится моя первая жена, я всегда делаюсь злым. И чтобы эту злость из меня выбить, может потребоваться большая потасовка.
После завтрака мы безо всякой цели побродили вокруг и посидели на берегу холодной речки в ожидании, пока откроется почта. Было единодушно решено отослать фильм обратно в Голливуд.
Хозяйка почты была похожа на скелет. Она посмотрела на коробки с пленкой и не проявила ни малейшего к ним интереса.
– У нас здесь никогда никаких фильмов не показывают, – сказала она, листая книжку с инструкциями.
Пролистав еще ряд справочников, она посоветовала нам послать фильм с автобусом. Мы пересекли улицу и подошли к бакалейной лавке, которая одновременно служила и автобусной станцией. Пару часов спустя, где-то за Остином я позвонила на студию и сказала Ванде, секретарше Эйба, в какое время ей надо будет забрать фильм на ближайшей автобусной станции.
– Украденный фильм? – спросила Ванда. – А кто и какой фильм украл? Ничего про это не знаю. Эйб давно уехал, к вашему сведению. Он женился, и сейчас у него медовый месяц. Теперь здесь не так уж много чего и случается. Вы хотите сказать, что этот фильм украли вы сами?
– Самое смешное, что мне довелось услышать за всю мою жизнь! – сказала Ванда, когда я подтвердила, что фильм украла именно я. – Может быть, мы ничего Эйбу вообще не скажем? Мне кажется, не нужно смущать его покой, особенно сразу после свадьбы.
– На ком же женился Эйб? – спросила я.
– Не знаю, кажется, она из Вегаса, – ответила Ванда и сняла другую трубку.
ГЛАВА 11
Когда я вышла из телефонной будки, оказалось, что мои мужчины, не тратя времени зря, уже побывали в винной лавочке. Прямо на капоте «кадиллака» лежали извлеченный из машины холодильник, плоды лайма и бутылки с мексиканской водкой. Мои спутники выжимали лайм в водку, смешивая для себя коктейль «Маргарита». Эльмо купил молоток и сейчас дробил на мелкие кусочки лед, обернутый в полотенце.
– Они там даже не знают, что мы взяли этот фильм, – сказала я.
– Вы хотите сказать, что мы все затеяли зазря? – сказал Винфильд.
– Да, в любом случае, кому нужен какой-то там фильм? – заявил Эльмо. – Нам надо было выкрасть Эйба и пригрозить, что если мы не получим последний монтаж, мы его сбросим с дирижабля «Славный год». Наше время – время насилия, а простые кражи уже больше в счет не идут.
Они сделали коктейли из мексиканских напитков и всю дорогу до Остина пили их, слизывая соль с ладоней. На щеках Джо появилась белая щетина, а под глазами четко обозначились мешки. Солнце просто палило, и вскоре меня стало клонить в сон. При въезде в Остин мои спутники попытались привлечь мое внимание к местным достопримечательностям. Но глаза у меня как бы подернулись дымкой, и в сознании не зафиксировалось ничего, кроме того, что тут было какое-то озеро.
– Я хочу спать, – сказала я. – В конце концов, я вела машину всю ночь. Вы можете просто высадить меня у какого-нибудь мотеля, а потом оттуда заберете.
– Не нужно вам никакого мотеля, – сказал Эльмо. – У нас с Винфильдом в этом городе штук сорок давних подружек. Любая из них на пару часов предоставит вам свою квартиру. Черт побери, они должны будут это сделать! Мы большинству из них помогаем деньгами.
– Это может оказаться делом непростым, – сказал Винфильд. – Как им объяснить, что отношения между нами – чисто платонические?
Я настаивала, что поеду в мотель, и им пришлось высадить меня у гостиницы «Холодей» на берегу озера. Я попыталась убедить Джо пойти со мной и хоть немножко отдохнуть, но он заупрямился.
– Послушай, ты уже не так молод, как они, – сказала я. – Ну разве нельзя хоть один раз в жизни проявить здравый смысл? Тебе вовсе не обязательно хлестать спиртное день и ночь только потому, что так делают они.
Джо уже был наполовину пьян, и когда я ему об этом сказала, в его глазах возник какой-то признак любопытства и обиды. Наверное, это было проявлением чисто мужской потребности вечно оставаться мальчишкой, хотя Джо уже давно перевалило за шестьдесят. И любая моя попытка удержать его от подобного мальчишества вызывала у него только возмущение. Мы чуть не подрались прямо в вестибюле незнакомого нам мотеля, правда, скрестились не кулаки, а взгляды. И только потому, что я вдруг ощутила страшную усталость, наша стычка не приняла более резкой формы.
Мои спутники отправились напиваться дальше. Я же прошла к себе в комнату, разделась и долго стояла под душем. Потом завернулась в полотенце и села у окна, разглядывая голубое озеро. В комнате стоял полумрак, а небо за окном было очень ярким. Затем я отвернула покрывало и легла на прохладные простыни. Я потянулась к телефону, чтобы попросить телефонистку записывать мои звонки, но до меня вдруг дошло, что в этом нет никакой необходимости. Ни одна душа в мире не знала, где я нахожусь, за исключением моих спутников, которые сейчас едут в своем «кадиллаке». А они, вне всякого сомнения, так обрадовались, что избавились от моего присутствия, что вряд ли станут меня тревожить в ближайшее время.
Значит, решила я, полная свобода. Эта кабальная зависимость от телефона, которая в Голливуде важна как воздух, теперь-то кончилась. Мой рекламный агент не знал, где я. Об этом не знал ни один актер, ни один продюсер, ни один сценарист, ни один режиссер. Не знали ни моя мать, ни мой сын, ни мой любовник. И пока я буду спать, никто мне не позвонит; звонков не будет и когда я проснусь. Пока я не захочу позвонить кому-нибудь куда-нибудь сама.
Я так устала, что сразу заснула, но сон мой был некрепким. У меня было такое ощущение, будто я плыву. Казалось, между мной и постелью существует какое-то пространство, а еще больше оно было между постелью и полом. Я чувствовала, что вся горю, меня угнетала какая-то тревога, и я все пыталась опуститься на прохладные простыни и никак этого сделать не могла. Почему-то я постоянно оказывалась на несколько дюймов над ними.
Когда я проснулась, оказалось, что я лежу на простынях, которые уже утратили свою прохладу. У меня дико болела голова из-за того напряжения, с каким я старалась во сне не уплыть из постели.
Небо за окном было по-прежнему очень ярким, по солнце на нем переместилось, и теперь и в комнате стало совсем светло. Оуэн навсегда отбил у меня охоту к мотелям. В моем сознании такие спальни ассоциировались с его телом, опускающемся на мое. Когда мы с ним бывали в таких комнатах, я всегда стремглав мчалась к постели, где уже лежал Оуэн, и голова моя оказывалась у верхнего ее края. Я очень хорошо помнила, как это все было, особенно тот момент, когда голова моя упиралась в спинку кровати, и я начинала ощущать давящее на меня тело Оуэна. И это давление слилось со всеми другими. Это ощущение даже стало своего рода привычным, поскольку оно повторялось очень много раз.
Я встала с постели и попыталась направить свои мысли в более конструктивное русло. Пока я глядела в окно, вдали показался наш розовый «кадиллак». Он съехал на парковочную площадку мотеля. В машине было полно народу, в том числе и особ женского пола. Минуту спустя на небольшой парапет у озера вылез Винфильд. Он держал за руку девицу, которая была раза в два выше его ростом. У девицы были длинные великолепные светлые волосы. И она казалась совсем юной.
Я думала, что вся компания в конце концов пройдет в холл. Но они остались на улице. Поэтому я надела на себя какие-то чистые брюки и голубую майку и спустилась вниз. Все сидели на веранде. Джо пристроился возле другой девицы, тоже крупной и пышущей здоровьем.
У Эльмо вид был весьма невеселый, и никакой девицы при нем не было. Он сидел рядом с загорелым, высохшим и невысоким мужчиной, который при всем при том умудрялся выглядеть как истинный англичанин, возможно, из-за того жеста, каким он поправлял свои седые волосы.
– А вот и сама эта дама, – сказал Эльмо, когда я вышла из здания мотеля. – Можно сказать, это наша совесть.
– Я вовсе не ваша чертова совесть, – сказала я. Мне стало надоедать такое ко мне отношение, да и все подобные восхваления моей персоны. Чем больше мной овладевала усталость, тем менее возвышенной становилась моя речь.
– Это Годвин Ллойд-Джонс, – сказал Эльмо. Мужчина встал, стальным обхватом сжал мне руку и отвесил мне нечто вроде поклона.
– Дорогая моя, я чрезвычайно рад познакомиться с вами, – сказал он. – Хотя, наверное, моя ремарка – самая примитивная из всех, которыми начинаются фильмы. Должен вам сказать, что ваш фильм вызвал у меня огромное восхищение.
– Огромное, – повторил он, выдерживая паузу для большего эффекта. – Этот фильм – не только превосходное кино само по себе, но он помог мне в моей работе. У меня скоро выходит книга, и в ней о вашем фильме есть целая глава.
– Годвин – самый великий из ныне живущих ученых, исследующих этот проклятущий средний класс, – пояснил Эльмо. – Мы его нашли прямо в студенческом городке Оксфорда. Самый великий из ныне живущих исследователей.
– Это верно, – сказал Винфильд. – Если бы ученые могли быть такими же знаменитыми, как сценаристы, то старина Годвин стал бы не менее известным, чем Эльмо и я.
Годвин вздохнул и снова сел.
– Разве не смешно, что эти парни такие богачи? – спросил он. – Я тебе должен сказать только одну вещь, Винфильд.
– Какую?
– Поди-ка ты и утопи свои признания на дне пивной банки, – произнес Годвин.
Одна из девиц хохотнула, но остальные не обратили никакого внимания.
– Когда Годвин трезвый, язык у него очень острый, – сказал Эльмо. – А когда он напивается, то теряет над собой всякий контроль и развратничает с мальчиками-студентами, и все такое прочее. Просто чудо, как это его еще не выдворили из этого прекрасного города.
– Прекрасного города? – спросил Годвин. – Да здесь так же скверно, как в Кабуле. Местная кухня такая же тошнотворная. Но почему это мисс Пил должна выслушивать всю эту нашу пьяную галиматью?
Я и сама этому удивлялась. Мне хотелось, чтобы они все поскорее уехали, кроме Джо. Может быть, тогда мы с ним посидели бы на веранде возле этого тихого озера и снова стали бы такими же близкими друзьями, какими были когда-то. Мне казалось, что именно этого я сейчас жаждала больше всего на свете. Возможно, так бы оно и вышло, если бы только нам с ним удалось остаться наедине где-нибудь в таком месте, где бы он мог уютно попивать свое вино и как следует расслабиться. Девица, сидевшая рядом с Джо, выглядела такой большой, что, казалось, стоит ей только захотеть, она может без всякого труда поднять Джо на руки и бросить его в озеро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46