Однако это отнюдь не лишало его права прийти к Кендалу и заставить его признать свою вину или же высказать ему в глаза все, что он о нем думает! Эта отчаянная мысль придала Фэнтому уверенности. Он вошел в дом через кухню, повар обернулся, чтобы посмотреть, кто пришел, и его сонный зевок внезапно сменило появившееся на его лице удивление.
— Ну и как дела, сынок? — поинтересовался он. — Все прошло нормально? Фэнтом подошел к плите, принюхиваясь к аромату горячего кофе. Его ярость сменилась холодной решимостью.
— А сам-то как думаешь? — ответил он вопросом на вопрос. — Плесни-ка этого пойла.
Повар покорно протянул ему кружку с темной дымящейся жидкостью.
— Я как думаю? — переспросил он. — Я уж ума не приложу, что и думать. Но знаю определенно, что Кендал сидит сейчас в гостиной, бледный, как смерть, и злой, как черт.
Фэнтом залпом осушил свою кружку. Все его сомнения разом оправдались, и пройдя через весь дом, он вошел в комнату, где у окна сидел Кендал.
Он сидел сгорбившись и подавшись вперед, словно сиделка у смертного одра безнадежно больного, голова его была низко опущена, а остановившийся взгляд устремлен ку-ато в угол комнаты. За окном же розовея разгоралось утро нового дня, и можно было подумать, что весь мир лезет вон из кожи лишь ради того, чтобы обратить на себя его внимание.
— Кендал! — позвал юноша.
Тот даже не пошевелился.
Его голова все так же уныло покоилась на груди, а длинные, словно обескровленные руки недвижно лежали на коленях. Кендал так глубоко погрузился в свои раздумья, что можно было подумать, будто он спит с открытыми глазами.
Тогда Фэнтом подошел поближе и встал перед ним.
— Кендал! — снова позвал он.
Ответа не последовало и на этот раз.
Фэнтом и так был вне себя от злости, а подобное отношение, когда тебя не замечают в упор и даже не глядят в твою сторону, вызвало в его душе новый прилив ярости.
— Кендал, — сказал он, — ты подставил меня. Ты хотел заманить меня в западню. Послал меня на дело, а на обратном пути, когда я уже возвращался обратно вместе с добычей, сам же и попытался пристрелить нас обоих!
Кендал даже глазом не моргнул, продолжая сосредоточенно таращиться в дальний угол комнаты.
Фэнтом подошел ещё ближе. Он весь дрожал и скрипел зубами от злости.
— Кендал, — продолжал он, — ты что, так и собираешься валять дурака? Я что, по-твоему, похож на идиота?
Произнося эту тираду, он тронул сидящего в кресле человека за плечо. Плечо Кендала оказалось твердым, как железо, словно оно состояло из одних лишь костей и сухожилий. Но на этот раз Фэнтом почувствовал, как жилы судорожно дернулись у него под рукой, и рука Кендала стремительно взметнулась вверх, подобно змее, набрасывающейся на добычу.
Длинные пальцы сомкнулись вокруг запястья Фэнтома; их кончики с силой впились в плоть и, казалось, пронзили её до самой кости. Подобной хваткой мог обладать лишь великан или сумасшедший. Рука Фэнтома мгновенно онемела, и ему начало казаться, что у него напрочь отхватили топором правую кисть. Но вот человек в кресле сверкнул своими странными, бесцветными глазами и резко вскинул голову, обращая к юноше вытянутое, бледное лицо.
— Заруби у себя на ному, Фэнтом, что когда я думаю, приставать ко мне не надо! — сказал он.
Он выпустил руку юноши, и та осталась безвольно висеть. Фэнтома охватил леденящий душу ужас и страх, какого он не испытывал с детства, с тех самых пор, когда панически боялся темноты.
— Тебе поручили работу, а ты её запорол! — проговорил Луис Кендал.
— Значит, ты был там. Ты все видел! — воскликнул Фэнтом. — Черт возьми, Кендал, ты был одним из тех, кто стрелял в меня!
— В тебя? В тебя? — переспросил Кендал и вдруг рассмеялся.
Смеющийся Кендал представлял собой зрелище довольно неприглядное. Челюсть его отвисла, губы растянулись в оскале, а из горла наружу рвалось прерывистое глухое клокотание.
— Тебя! — снова повторил он. — Тратить на тебя патроны, когда он был там?!
Он презрительно фыркнул. Затем его лицо постепенно приняло прежнее застывшее выражение полного безразличия, голова склонилась к груди, а взгляд снова устремился в угол комнаты, словно в поисках ответа на какой-то жизненно важный вопрос.
Джим Фэнтом хотел было что-то сказать. Его не покидало ощущение, что он должен, просто обязан снова бросить вызов этому человеку, но так и не смог вымолвить больше ни слова. Ноги сами собой понесли его к двери, рука поспешно открыла её. Юноша вышел из дома, стараясь не вспоминать о недавнем эпизоде, подобно тому, как очнувшийся ото сна человек старается поскорее выбросить из головы образы, привидевшиеся ему в кошмарном сне. Он стоял на крыльце, подставив лицо ласковым лучам яркого солнца.
И все же мир вокруг продолжал казаться ему нереальным, потому что в нем вопреки всякому здравому смыслу нашлось место такому существу, как Луис Кендал.
Фэнтом пошел, куда глаза глядят, одержимый желанием как можно скорее оказаться подальше от этого дома. Он не смотрел по сторонам, не оглядывался назад, а просто шел вперед, спотыкаясь о камни. Путь его пролегал через поля, но даже теперь по спине у него то и дело пробегал предательский холодок. Темный, дремучий лес встал перед ним стеной, но даже это мрачное место казалось ему радостным и приветливым, в сравнении с черной душой Луиса Кендала. Его даже не угнетало чувство стыда за то, что он, неведомо чего испугавшись, отступил перед этим человеком. Запястье у него все ещё побаливало; однако, что волновало его больше всего, так это странный холод, поселившийся у него в сердце.
Фэнтом быстро шел по лесу, дыша полной грудью и время от времени принимаясь мотать головой, подобно псу, который только что вылез из ледяной воды. Именно тогда до его слуха внезапно донеслось далекое пение.
Песня доносилась откуда-то издалека, и напевал её тоненький детский или девичий голосок, озаряя объятую мраком душу Фэнтома, подобно тому, как солнце пробивается сквозь густые кроны самой непроходимой лесной чащобы и согревает землю своим золотистым теплом.
Юноша застыл на месте с видом человека, внезапно осознавшего, что он, сам того не ведая, вторгся в святилище, находиться в котором ему не положено. Невольно улыбнувшись, он медленно двинулся дальше, ведомый музыкой, прокладывая себе путь среди вековых деревьев. Чарующий голосок смолк, и он был так заворожен его красотой, что от восторга у него даже перехватило дыхание.
Постепенно образ Луиса Кендала, его узкое, бледное лицо, дьявольские глаза, его нечеловеческая хватка как-то сами собой исчезли из памяти Фэнтома, и он снова почувствовал себя обыкновенным человеком, одиноким и бесконечно несчастным. Еще никогда в жизни ему не было так тоскливо. Даже находясь за мощными тюремными стенами, он не чувствовал себя таким отверженным и отрезанным от внешнего мира, как сейчас, когда ему пришлось поступиться многим из того, что было дорого его сердцу.
Это ощущение не поддавалось объяснению простыми словами. Наверное, это было счастье, простое человеческое счастье, доступное подавляющему большинству людей, но только не ему. Джим Фэнтом размышлял о том, что все другие люди радуются жизни, собираются компаниями, ходят друг к другу в гости; и только он одиноко стоит в темноте лесной чащобы, и никому до него нет никакого дела.
Он стоял неподвижно, уныло опустив голову, положив руку на ствол дерева и чувствуя под пальцами все неровности и шероховатости грубой коры, тупо разглядывая пожелтевшую сосновую хвою у себя под ногами и время от времени печально вздыхая. Затем он попробовал рассуждать здраво, стараясь убедить себя, что ничего особенного не произошло, и что это пел какой-нибудь ребенок, который случайно забрел в этот лес. Однако, ничего не помогало, и он никак не мог отделаться от ощущения, будто теперь он обречен вечно скитаться по свету, скрываясь от правосудия.
Откуда-то из-за деревьев снова послышалось пение, и на этот раз оно показалось ближе и мелодичнее, и тогда он осторожно двинулся вперед, устремляясь на звук, словно на огонек в ночи. Он остановился лишь на мгновение, задавшись вопросом о том, кто бы это мог быть. Ребенок? А, может быть, все-таки женщина? Такой чистый, нежный голосок мог быть только у ребенка, но так проникновенно не мог петь никто, кроме женщины!
Песня все ещё лилась как будто издалека, когда он оказался на краю поляны и увидел маленький бревенчатый домик, на заднем дворе которого тесно толпились различные хозяйственные постройки, и серебристые воды источника, бьющего из земли почти у самого крыльца.
Дверь была открыта. Именно оттуда доносились чарующие звуки, наполнявшие собой воздух и плывшие среди деревьев. Они казались Фэнтому чем-то осязаемым, тем, что можно взять в ладони и унести с собой — это было ощущение радости, способной скрасить любое, даже самое беспросветное, полное невзгод будущее. Теперь же это богатство пропадало впустую, драгоценные семена ложились в бесплодную землю, и ему не оставалось ничего другого, как подобно несчастному изгою держаться подальше отсюда и издалека слушать это ангельское пение, чувствуя на сердце тоску и пустоту.
Но тут у него с глаз словно упала пелена, и он внезапно понял, что это был дом его мечты, ведь вот он и дом, рядом с ним конюшня и коровник, а вот и родник, что пробивается из-под земли у самой двери! Просто само того не замечая, он пришел сюда с другой стороны.
Глава 21
Пораженный этим внезапным открытием, он невольно рванулся вперед, выбираясь из зарослей на поляну, где и застыл на месте, как вкопанный, ибо песня стала громче, и совершенно неожиданно на пороге возникла сама певунья, в которой он с удивление узнал ту самую девушку из Бернд-Хилл, Джозефин Долан, казавшуюся ему теперь ещё милей и прекрасней, чем прежде.
На ней было темно-синее льняное платья с длинными рукавами, которые теперь были закатаны до локтей, а в руке она держала ведро; но в восторженных глазах Джима Фэнтома она была самим совершенством, и, наверное, не смогла бы произвести на него большего впечатления даже представ перед ним в образе сошедшего с небес ангела в сверкающих одеждах.
На пороге девушка остановилась, и закончив одну песню, тут же затянула другую, подобно певчей пташке, ясным весенним утром выводящей серебристым голоском замысловатые трели. Затем она направилась к роднику по серебристой от росы траве, снова становившейся темной у неё под ногами, и зачерпнула ведро воды.
Она разгибала спину, собираясь вернуться в дом, когда заметила его. Песня смолкла на полуслове; ведро с размаху опустилось на землю, и от такого сотрясения вода в нем тяжело заколыхалась, расплескиваясь через край.
— Здравствуйте! — окликнула его девушка. — Что привело вас сюда, Джим Фэнтом?
Он направился к ней через всю поляну, поминутно спотыкаясь. Фэнтом не глядел под ноги и не замечал ничего вокруг себя, кроме этой девушки, её ослепительной красоты, её смеха и призрачной дымки утреннего тумана, все ещё цеплявшегося за ветки деревьев, что возвышались у неё за спиной.
— А вы, — сказал Фэнтом, — как вы здесь оказались? Вот так чудеса! Хотя… Ну да, наверное, ваш отец переселился сюда. Мне следовало бы сразу догадаться!
Эта спасительная мысль позволила ему вздохнуть с облегчением, ибо поначалу его посетила страшная догадка, что девушка приехала сюда, потому что её прочили в жены другому — тому, для кого Куэй приказал выстроить этот дом.
— Мой отец? — хихикнула девушка. — Забавно, не правда ли? Чтобы мой папа переселился в Долину Счастья? Ничего подобного! Он за всю жизнь не сделал ничего такого, чтобы на старости лет удостоиться таких почестей!
Она снова рассмеялась, и её смех был таким же серебристым и мелодичным, как и песня. Уперев кулачок одной руки в бок, она разглядывала Джима Фэнтома, и наконец, насмеявшись вдоволь, снова начала что-то тихонько напевать.
В тот момент он словно лишился дара речи и стоял, как истукан, не спуская с неё глаз, завороженный её красотой. Фэнтом слышал её радостное щебетание, и ему вдруг стало не по себе. Девушка же тем временем продолжала:
— Что мой папа, по-вашему, мог натворить, чтобы мистеру Куэю пришлось бы выручать его или даже просто обратить на него внимание? Ведь он интересуется исключительно счастливчиками типа вас, бравых парней, ловких и выносливых всадников, готовых пойти на любой риск — именно такие люди попадают в Долину Счастья.
Она снова рассмеялась. Он не был уверен в том, что она нарочно над ним насмехается, но догадывался, что этот смех отчасти был вызван и тем, что она просто любила посмеяться.
Похоже, начинали сбываться его самые мрачные предположения, и тогда, чтобы развеять последние сомнения, он сказал:
— Но кто, кроме вашего отца мог привезти вас сюда? Не может быть, чтобы вы жили здесь одна.
— Здесь? В этой лесной глуши? Нет, конечно! — ответила она. — К вашему сведению, Джим, я приехала сюда, чтобы выйти замуж.
— Выйти замуж? — переспросил он. — Замуж?
— Что ж, думаю это и к лучшему, — продолжала девушка. — Ведь рано или поздно все равно пришлось бы…
— Ну да, — хрипло проговорил юноша. — Ну разумеется, когда-нибудь вам все равно пришлось бы выйти замуж.
Фэнтом поднял на неё глаза, и его взгляд был полон отчаяния.
— К тому же здесь, в Долине Счастья, — продолжала она, — не нужно оплачивать аренду дома и земли. А такое подспорье нам будет очень кстати!
— Ну и кто он, ваш жених? — неожиданно спросил он.
Фэнтом потупил взгляд, собирая волю в кулак, готовясь мужественно снести и этот удар судьбы.
Она чуть помедлила с ответом.
— Так вы же наверняка с ним знакомы, — ответила девушка.
И тут в его памяти возник образ красавчика Чипа Лэндера. Ведь он тоже был родом из Бернд-Хилл.
— Может быть, все может быть! — пробормотал он.
— Вообще-то, надо сказать, в последнее время он вел себя довольно плохо, — заметила девушка, — но думаю, что мистеру Куэю все же удастся его перевоспитать.
— Так значит, он здесь совсем недавно?
— Ага, недавно.
А ведь Чип Лэндер тоже не так давно обосновался в долине! Фэнтом с горечью припомнил и то, как Куэй не задумываясь пообещал ему, что эта женщина станет его женой. Так что теперь старик представал перед Фэнтомом в совершенно ином свете. Что и говорить, он был разочарован и не скрывал этого. Похоже, Куэй оказался одним из тех сладкоголосых болтунов, которые в минуты душевного подъема могут посулить что угодно и кому угодно!
— Я помогу вам донести ведро! — предложил Фэнтом.
Подняв с земли ведро, он отнес его в дом, войдя через дверь кухни. Эта комната полностью преобразилась, и дело было вовсе не в стенах и вещах, просто теперь здесь стало как-то очень по-домашнему уютно. В очаге потрескивал огонь, и в воздухе витал сладковатый аромат корицы. На столе, на выскобленной добела разделочной доске было раскатано тесто для пирогов.
Он взглянул на её руки и впервые за все время заметил, что они были испачканы в муке. Этого незначительно штришка было вполне достаточно, чтобы перестать смотреть на нее, как на ангела м чуметь разглядеть в ней обычную земную женщину, которая, увы, была потеряна для него навсегда. Кто-то другой положил на неё глаз, и теперь она достанется ему!
— А вы… вы начали тут обживаться, — проговорил он.
Фэнтом растерянно огляделся по сторонам. Все ему было здесь знакомо, но только теперь он дышал новым воздухом этого дома, и сердце его сжималось от тоски.
— Ага, мне пришлось загодя переселиться сюда, чтобы самой посмотреть, что здесь и как, — ответила девушка.
— Разумеется, — согласился он. — Полагаю, так легче подготовиться к свадьбе.
— Да, чтобы все подготовить к свадьбе.
— И когда ожидается это знаменательное событие?
— Ну, вообще-то я не знаю точно. Но надеюсь, что уже скоро.
Он безутешно вздохнул.
— Нужно было так много успеть! Я приехала сюда лишь вчера поздно вечером, а спать так и не ложилась, всю ночь приводила дом в порядок. Желаете взглянуть?
— Вообще-то, не откажусь.
Девушка провела его в столовую, служившую одновременно и гостиной — самую просторную комнату в доме.
— Вы только взгляните на это! — сказала она. — Я сорвала их на рассвете.
Здесь были расставлены пышные букеты из срезанных в лесу веток какого-то кустарника, сплошь усеянных гроздьями желтых и белых цветков. В воздухе витал еле уловимый цветочный аромат, смешивающийся с аппетитными запахами домашней стряпни, доносившимися из кухни.
В очаге потрескивал огонь, и по поленьям весело скакали низенькие язычки пламени.
— Я хотела проверить, есть ли тяга в дымоходе. Как видите, все работает замечательно. Когда в эти края придет зима, и выпадет с нег, то в нашем доме будет тепло и уютно. А вы как считаете?
— Ну да, конечно, — согласился Фэнтом.
— Надеюсь, вы будете проводить здесь много времени, — продолжала она.
Фэнтом вздрогнул.
— Кто? Я?
— Да.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30