Потолкался в овощных рядах, купил килограмм яблок, оттуда прошел к палатке, где торговали обувью.Джохар, завидевший Репкина издалека, встал с раскладного стульчика. Когда прапорщик приблизился, он спросил:— Что желаете, уважаемый?Взяв в руки адидасовскую кроссовку, скорее всего контрафактную, прапорщик стал её с деловым видом разглядывать, одновременно рассказывая все, что узнал за день. О приходе в состав группировки новой дивизии, которой командовал генерал-майор Мохнач, о лейтенанте, который со взводом разведки двинулся к высоте 607, 2.Джохар внимательно слушая Репкина, периодически брал с прилавка новые образцы обуви и передавал ему их.— Может возьмете это? Может это? Недорого.Со стороны было трудно предположить, что на самом деле продавец выступает покупателем, а покупатель продает ему самый дорогой военный товар — оперативную информацию.Поскольку сведения, доставленные Репкиным показались чеченцу заслуживающими внимания, прапорщик получил свою сотню и даже заслужил похвалу.— Хорошо, Иван, иди служи. С нас тебе премия.Он сунул в руку прапора смятую сторублевую бумажку.Репкина звали не Иваном, а Никитой, но за те деньги, которые ему платили, он был готов отзываться на любое имя.Довольный содеянным, Репкин направился к знакомому домику на одной из окраинных улочек. Там за вполне умеренную плату можно было получить и со смаком долбануть стаканчик виноградной самогонки — вонючей, как керосин, но шибающей по мозгам ничем не хуже молотка.На полдороги он встретил сержанта-контрактника Федю Кулемина. Было видно, что тот уже успел припасть к животворному источнику и находился крепко навеселе.— С-у-шай, Никита, — язык Кулемина и без того не очень проворный ворочался еле-еле. — А что ты тут? Там на посадочной площадке ждут вертолет. С гуманитаркой. Шел бы туда, пош-шупать.Репкин дружески шлепнул ладонью Кулемина по плечу.— Спасибо, Федя. Я успею.Прапорщик веселее зашагал вперед, поскольку притягательная сила стаканчика на данный момент была столь велика, что никакая новость не смогла свернуть Репкина с траектории.До Моздока группа Полуяна летела на транспортном «Иле», забитом коробками с гуманитарным грузом, который отправляли в войска организации движения в поддержку армии.Бортинженер, следивший за погрузкой, выглядел хмуро.— Вы впервые? — спросил он Полуяна.— Туда, впервые.«Туда» прозвучало столь убедительно, что авиатор понял — мужики прошли в самолет стреляные. Это было видно и по их виду, но удостовериться в этом не мешало. А с такими можно говорить откровенно.— Вы уж приглядите за грузом, — сказал он Полуяну. — Иначе растащат сволочи. При разгрузке.— Да вы что? — Полуян не смог сдержать изумления. — Как можно?! Это же солдатам.— Увидите сами. До солдат на передовую дойдут только крохи. При перегрузке и по пути все растащат тыловые шакалы.Резванов выругался. Спросил зло:— Неужели об этом никто не знает?Авиатор посмотрел на него, как смотрят на недоумков.— У нас всегда все всё знают. От и до. Только что толку?— Расстрелять бы на месте двух-трех мародеров, — сказал Таран мрачно. — Другие задумались бы…— Вот вы и расстреляйте, — предложил авиатор с безразличием в голосе, пнул какую-то картонную коробку и ушел в кабину.В Моздоке группа перебралась в вертолет.Простучав коваными ботинками по металлическому трапу, Полуян вошел внутрь машины и его движения вдруг утратили напористость. Прогретый жарким августовским солнцем воздух в вертолете, показался ему густым и тяжелым, ко всему сладковато-тухлым, таким, что поднявшись на борт, он словно уперся в невидимую стену.Полуян посмотрел на техника, который с невозмутимым видом возился внутри машины, протирая откинутую лавку у борта тряпкой, пропитанной хлоркой.— Мясо тухлое перевозили, что ли? — спросил Полуян и брезгливо поморщился. — Ну, навоняли…Техник оторвался от дела, посмотрел на него. Встряхнул тряпку, окунул её в ведро с хлоркой, и, не скрывая раздражения, сказал:— Какое мясо? Это только сейчас от вас потом пахнет. А повезут назад «двухсотым» грузом — успеете провонять…Полуян ошеломленно смотрел на техника, не зная, что и сказать. Запах тлена был ему хорошо знаком. Вертолет, который должен был увезти их туда, живых и здоровых, оттуда уже привез отработанный материал войны — мертвые тела людей, которые ещё недавно о чем-то думали, что-то любили, испытывали голод и жажду, пели песни и травили анекдоты и для которых вдруг все внезапно кончилось…— Прости, — сказал он технику и покаянно сдернул кепку.— В первый раз, что ли? — спросил тот с пониманием.— Нет, не в первый. Этого я уже нанюхался вдосталь, но не здесь…— Выходит, не узнал, — усмехнулся техник. — А надо бы. Все мы в отработанном виде так вот воняем… Если честно, это запах будущего. Для любого из нас. Жаль только, что молодых пацанов, которым надевают военную форму, сразу не знакомят с тем, чем пахнет смерть… И ещё скажу так: кому не нравится, могут остаться.Репкин подошел к вертолету, стуча коваными ботинками по металлической лесенке, забрался внутрь. Огляделся. Увидел сложенный на полу груз. Подошел к ближайшей картонной коробке. Пнул ногой. Нога заныла. Репкин поморщился. В упаковке лежало нечто твердое.— Посмотрим.Репкин достал нож. Полоснул по скотчу, который широким поясом охватывал разрез. Пленка хрустнула под острым лезвием.Двумя руками развернул в стороны разрезанную крышку.Коробка была набита плотно прижатыми одна к другой банками со сгущенкой.Репкин вынул из сумки скомканный вещмешок, деловито встряхнул его, расправил и стал перегружать содержимое коробки в сидор.Полуян отодвинул ногой тючок с касками, подошел к прапорщику.— Кто такой?Репкин распрямился. Внимательно посмотрел на подошедшего. По возрасту тот тянул на полковника, но, прилети сюда полковник из Москвы, возле него уже крутились бы два-три солдата Швейка. Да и знаков различия никаких не имеется. А коли их нет, значит он не больше, чем экспедитор при гуманитарном грузе. Таких Репкин имел и будет иметь во всех позициях и обстоятельствах. Главное сразу поставить себя.Он повернулся к Полуяну.— Это «гуманитарка»? А я здесь — первый потребитель.Волна спирто-табачного запаха ударила Полуяну в ноздри.— Стервятники уже тут, — с безразличием констатировал авиатехник. Первое время он пытался бороться с налетами любителей поживиться на халяву, но понял, что сил на это не хватит и перестал дергаться.Таран отложил сумку, с которой возился и подошел к Репкину. Взял его за ворот, приподнял и поставил с корточек на ноги.— Ты слыхал вопрос? Тебя спросили, кто ты такой.Репкин дернулся и высвободил воротник из чужих рук. Полнясь пьяной наглостью, ни в малейшей мере не прогнозируя того, что может произойти, он зло сверкнул на Тарана глазами:— С-слушай, пошел ты… Назвать куда?— Не надо, — ответил Таран. — Я адреса знаю. Даже тот, куда сейчас пойдешь ты.Он схватил Репкина за плечо, крутанул его, повернув к себе спиной и, уже не в силах соизмерять силу действий с необходимостью, врубил тяжелым армейским ботинком с высоким берцем в пухлую задницу, обтянутую брюками.Удар и его направление оказались настолько точными, что прапорщик вылетел в дверной проем, не имея возможности задержаться. Он пролетел по воздуху несколько метров, плашмя ляпнулся на твердо утоптанную посадочную площадку.Авиатехник, со стороны наблюдавший за происшедшим, одобрительно сказал:— А ещё говорят, что у России нет в резерве достойных футболистов. Ерунда! — Он поднял нож, который вылетая из вертолета выронил прапорщик. Подержал в руках осмотрел и спросил у Тарана. — Можно я его возьму себе?— О чем речь?! — Таран не поскупился. — Трофеи всегда принадлежать победителям. Разве не так?Базар легко было угадать по шуму и запахам. О стороны торжища тянуло дымом и дразнящими аппетит духом жареного мяса. Из киоска с надписью «Аудио-видео», что стоял у входа на рынок, неслись гортанные звуки песни. Надрывный женский голос, наполненный слезой тоски, выводил слова, скорее всего турецкие.В тени большого тутового дерева на большом камне, вытертом до блеска, сидел бородатый старик в барашковой папахе с ниткой четок в руке. Быстрыми до автоматизма отработанными движениями пальцев, он перебирал костяшки и спокойно взирал на проходивших мимо людей. В его глазах не угадывалось любопытства. Это был взгляд человека, стоявшего в стороне от бурных потоков жизни, но ещё окончательно не потерявшего интереса к их бурлению. Он созерцал происходившее как философ, на собственном опыте познавший, что все вокруг лишь суета сует, в которую люди попадают без их желания и уходят из неё вопреки желанию задержаться в ней.— Здравствуйте, отец, — сказал Полуян и приложил два пальца к козырьку кепки.Старик, не переставая перебирать пальцами четки, поднял голову.Посмотрел Полуяну в глаза.— Здравствуйте, господин.— Какой я господин? — спросил Полуян обиженно. — Неужели похож?— Э, уважаемый! Как можно узнать кто на кого похож?— Все же у нас демократия. Верно?— Э, уважаемый, я старый человек и давно ни во что не верю. Демократия, партократия, бюрократия — для народа разницы нет.— Все же демократия, наверное, для всех нас лучше. Люди сами выбирают власть. Разве это плохо?— Сынок, ты молод. Это и хорошо и плохо. Молодость не принимает чужого опыта. Она считает, что надо учиться на собственных ошибках. И наступает на грабли, след которых уже отпечатался на лбу их отцов и дедов.— Я всегда старался учиться на чужих ошибках.Старик огладил бороду ласкающими движениями правой руки.— Это хорошая уверенность, но от повторения чужих ошибок избавляют только сомнения.— В чем сомневаетесь вы, отец?— В том, что народ от выбора власти получает пользу. Какая нам разница, кто его будет погонять? Раз Путин, два Путин. Раз Рушайло, два Рушайло. Тебе есть разница? Нам здесь нет.Полуян сразу заметил, что два раза слова прозвучали весьма символично: Распутин и Разушайло. Фамилии премьера и министра внутренних дел неожиданно обрели новый смысл и тревожащую законченность.— Неужели выборы ничего не дают? Меняются люди…— Меняются всадники, — поправил его старик. — Шпоры у них остаются прежние. Так тебе будет понятней. И всегда слишком много преимуществ над конем у всадника, который держит в руках поводья и плеть. Оттого сколько бы ни старались лошади выбрать голосованием хорошего седока, любой кто окажется в седле, будет натягивать поводья и размахивать плетью. И смахнуть его со спины до новых выборов может только своенравный конь. Разве не так?— Что же тогда делать?— Просто жить и никогда не забывать, что гибель государства происходит из-за возвышения низких людей. Где низкий берет власть над войском, там все области страны идут войной друг на друга. Потому, сынок, избегай низких людей, как избегаешь фальшивых денег.— Отец, — Полуян был искренен в своих словах, — вы удивительно мудрый человек. Я бы с вами с удовольствием побеседовал и дольше, но зовут дела… Мне надо купить ишака.— Один из владык сказал: «Если бы все люди знали, какое удовольствие испытывает моя душа, вкушая лакомство чужих похвал, они бы не прекращали ублажать меня своим угождением». Мне, сынок, как и любому человеку, приятно слышать восхваления, но я за них заплачу, чтобы твоя лесть не стала казаться подарком. Если ты хочешь купить хорошего ишака, обратись от моего имени к Аббасу Багирову. Он всегда здесь, на базаре. Найди его и скажи: «Меня к тебе направил старый Фатих» и получишь то, что не смогут найти другие.Найти Аббаса оказалось нетрудно. Это был тощий мужчина неопределенного возраста с козлиной бородкой, большим кадыком и жилистой шеей. Когда Полуян передал ему просьбу старика, Аббас почтительно приложил руку к животу.— Пройдем, уважаемый, к месту, где животные ждут новых хозяев, а их старые владельцы шевелят пальцами, чтобы пересчитать деньги.Они прошли к месту, где продавали баранов, овец, ишаков и лошадей.— Товарищ, — обратился к Полуяну первый же продавец ослов, едва они оказались рядом. — Вот хороший ишак. Очень лучший, — продавец потрепал животное по щетинистой гриве. — Работать любит.— Не, сказал Аббас, — нам глупый ишак не нужен.— Он умный, уважаемый Аббас-оглы, — сразу же заступился за животное хозяин. — Очень умный.— Тогда почему любит работу? Любят её дураки. Умные любят власть.— Вах! — сказал хозяин сокрушенно. — Где ты видел у власти умных? Ишаков там хватает, но где умные? Назовите кого-то, и я уступлю скотину бесплатно. И потом, уважаемый, я вам предлагаю не депутата, а осла. Есть разница, верно?Аббас засмеялся. Посмотрел на Полуяна.— Может возьмем? Ишак так себе, посредственный. Но мне понравился продавец.— Хозяин, — сказал Полуян, — какой язык понимает ваш умный ишак? Русский или аварский?— Э-э, дорогой, умный ишак понимает все языки, если они похожи на плетку.Животное, будто поняв хозяина, открыло желтозубую пасть и разразилось диком воплем:— И-а, и-а!— Меня такой ишак увезет? — Полуян пытался на глаз прикинуть, сколько в таком осле лошадиных сил.Продавец оглядел покупателя. Почмокал губами.— Два, — сказал он. — Два таких увезет. — Подумал и добавил. — Можно с бабой ехать.Бритвин, ведавший казной, расплатился наличными и взял ишака за повод.Когда Полуян отошел от продавца, к нему приблизился молодой крепкий парень. Глаза быстрые, бегающие. Руки в карманах. Что там — оружие? Граната, пистолет или нож?— Слушай, — спросил он Полуяна, глядя в сторону, — патроны есть?Полуян сделал вид, будто не уловил вопросительной интонации. Сказал, понизив голос:— Если есть автоматные, возьму целый цинк.— Э, — парень был явно разочарован, — думал у тебя купить…Полуян понимающе кивнул.— Сам вот ищу.Они разошлись. Парень, вихляя задом, обтянутым потертыми джинсами, не вынимая рук из карманов, отошел в сторону.Некоторое время спустя он снова очутился возле Полуяна. Подтолкнул его локтем в бок.— Я тебе патроны нашел. Возьму немного — пять процентов.— Спасибо, друг, — Полуян в свою очередь подтолкнул парня локтем. — Уже купил.Парень отошел, потолкался в толпе и снова возник возле Полуяна.— Может пистолет нужен? Макаров, Стечкин, ТТ?В это время к ним подошли Бритвин и Таран. Каждый вел в поводу по ишаку. Пока Полуян вел беседу с торговцем оружием, Аббас подобрал ещё одну животину.Парень поспешил отойти. Лишние свидетели его пугали.Они ещё потолкались на торжище и к паре ишаков прибавили двух новых. Прощаясь с Аббасом, Полуян протянул ему бумажку в пятьдесят рублей. Тот взял её, поднес к губам, и, не касаясь самих денег, сделал вид, будто поцеловал банкноту— Спасибо вам, уважаемый, — сказал он Тарану. — Не потрудившись, нельзя обладать сокровищем желания. Ибо сказано, что нет богатства без мужей, и нет истинных мужей без доброты.Они распрощались, пожав друг другу руки.Пресс-конференцию для иностранных и российских журналистов, аккредитованных при штабе направления, генерал Шалманов решил провести в палатке, которую по размерам скорее всего стоило именовать шатром. Здесь размещалась полевая столовая армейского штаба. Палатка, судя по всему за срок своей службы видала виды: её парусина, при рождении имевшая цвет хаки, выцвела от дождей и солнца, стала серой.Внутри шатра в несколько рядов солдаты расставили легкие стулья для гостей. Те себя ждать не заставили. За десять минут до времени, назначенного Шалмановым, стол, который был приготовлен для генерала, заняли микрофоны разных форм и марок, плотно притиснутые друг к другу.Генерал вошел в шатер быстрым шагом. Проходя через проем полога, он слегка нагнулся, потом выпрямился и внимательно оглядел собравшихся. Сказал, громко обращаясь ко всем сразу:— Здравствуйте.Не ожидая ответа — журналисты не солдаты — направился к столу и сел. Легкий алюминиевый стульчик, приняв его вес, скрипнул.Шум в шатре сразу стих, и все устремили взгляды на генерала. Участники пресс-конференции знали, что на встречу отпущено всего сорок минут и терять понапрасну время журналисты не хотели.Шалманов оглядел собравшихся.— Судя по всему, ни господин Пидоренко, ни господин Секилев на нашу встречу не пожаловали.Фамилии двух московских телекомментаторов, считавших себя известными и влиятельными политиками, были у всех на слуху и собравшиеся понимающе засмеялись. Но тут же кто-то с сильным гыркающим английским акцентом спросил:— Вы предполагали увидеть их среди нас?— Втайне, — сказал Шалманов. — Было нескромное желание выяснить у них свой рейтинг.— А без них? — спросил тот же голос. — Как вы его оцениваете?Вопрос задал худой блондин с шевелюрой, стриженной под ежик.— В чем? — спросил Шалманов. — В тротиловом эквиваленте?— Можно и в нем.— Это вы, господин Хофман? — спросил Шалманов. — Судя по тому, что вы здесь, интерес ваших читателей в Германии ко мне не меньше, чем к великому немцу Горбачеву. — И сразу, пресекая дальнейшие шутки, сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35