— Укрупни. Не этого. И не этого. Этого.
На экране появился Блюмберг.
— Помнишь его? — спросил Тернер.
— Да, сэр.
— Займись. Осечки быть не должно. Ты понял, что нужно сделать?
— Да, сэр.
V
Пока Блюмберг при молчаливом участии Коллинза и полковника Голубкова вел переговоры с Тернером, подполковник Соломон Бен-Ари в одиночестве бродил по каменистому берегу Лонг-Айленда, курил голубые египетские сигареты и время от времени хмуро поглядывал на часы. На открытой веранде особняка в шезлонгах сидели сэр Генри Уэлш и сэр Роберт Кингсли. Между шезлонгами стоял низкий столик с бокалами виски. В руках у Адмирала темнела сигара, англичанин курил свой «Данхилл». Судя по всему, им было о чем поговорить, и они словно бы неохотно прервали беседу, когда к особняку подъехало такси и появились Коллинз, Блюмберг и Голубков.
— Сэр, я полагаю, что лучше перейти в дом, — предложил Джон Осборн. — Становится сыро, а вы уже достаточно времени провели на воздухе. И это уже третья сигара, сэр!
— Нет, я умру не от старости, — пробормотал сэр Генри. — Я умру от вашего занудства, Джонни. Но он послушно оперся на руку секретаря и проследовал в кабинет, где был предусмотрительно разожжен камин.
— Итак, джентльмены, чем закончились переговоры с этим злобным скунсом? — спросил Адмирал, когда все расположились в креслах возле камина. Вместо ответа Коллинз достал из кармана диктофон и включил запись. Когда пленка закончилась, сэр Генри заметил, обращаясь к Блюмбергу:
— Не думаю, полковник, что этот разговор доставил вам удовольствие.
— Вы правы. Адмирал. После него хотелось лечь в горячую ванну.
— Что ж, давайте подведем итоги. Но прежде мне хотелось бы выяснить некоторые частности. Подполковник Бен-Ари, примите наши соболезнования. Мы глубоко удручены гибелью вашего агента Люси Жермен… — Лейтенанта армии обороны Израиля Розы Штерн, — хмуро поправил Бен-Ари. — Она выполнила свой долг.
— Да, да, — покивал сэр Генри. — Лучшие всегда гибнут первыми… Каким образом вам удалось найти Пилигрима? Я полагаю, что это уже не секрет.
— Это долгая история, сэр. После объединения Германии нам удалось захватить одного из офицеров Штази. Он был организатором побега Пилигрима из тюрьмы в Дармштадте. Через него мы вышли на военного летчика, который вывез Пилигрима из ГДР и доставил его в Таллин. На этом след оборвался. Мы допускали, что ему сделают пластическую операцию, поэтому направили поиски по другому руслу. Мы обратили внимание на замечание психологов Интерпола о том, что в детстве и юности Пилигрим был очень привязан к матери. Она умерла вскоре после возвращения из Испании в марте 79-го и была похоронена на кладбище монастыря Святой Бригитты. Мы внедрили в кладбищенскую службу своего человека. Рассчитывали, что Пилигрим посетит могилу матери в день десятилетия ее смерти. Но он появился только в марте 91-го. Наш агент сделал несколько снимков, но проследить за ним не смог. По этим снимкам мы и продолжали работать. На его след удалось снова выйти только в 1997 году. После этого мы уже не выпускали его из виду. В том же году нам удалось подвести к нему Розу Штерн. Предварительно создав ей убедительную легенду. У Пилигрима в одном из австрийских банков был номерной счет. В Розе его привлекла не внешность, а ее возможность беспрепятственно выезжать за границу. Она переводила с его счета деньги на свой, а потом передавала их Пилигриму. Обычно по десять — пятнадцать тысяч долларов. Но в последний раз ей выдали лишь полторы тысячи. Счет был исчерпан. Мы поняли, что Пилигрим вынужден будет что-то предпринять. И оказались правы. Мы получили запись разговора Пилигрима с Рузаевым в Гудермесе, потому что Розе удалось сунуть спутниковый чип в гипс, когда Пилигрим имитировал в Терсколе перелом ноги. Позже вся информация шла в наш центр с помощью импульсного передатчика, вмонтированного в ее зажигалку. Остальное вы знаете.
— Да, остальное мы знаем, — подтвердил сэр Генри и повернулся к полковнику Голубкову:
— Вам удалось выяснить, с какой целью Пилигрим был переброшен в Москву накануне путча?
— Да, сэр. Но я не уверен, что имею право рассказывать вам об этом. Это внутреннее дело России. Адмирал усмехнулся:
— Вы патриот, полковник. Не будем испытывать твердость ваших убеждений. Джеф, отдайте коллеге ту дискету и объясните в общих чертах ее содержание.
Коллинз протянул Голубкову плотный узкий конверт.
— Этот материал наши эксперты обнаружили в компьютере Роберта Бэрри, нью-йоркского сообщника Пилигрима, — объяснил он. — Это компромат на одного из высокопоставленных членов российского руководства. Бэрри должен был переслать его в «Нью-Йорк тайме», если в течение трех дней после двадцать седьмого апреля Пилигрим не даст о себе знать. Не буду называть этого человека. Это действительно внутреннее дело России. Полагаю, что полковник Голубков сам решит, как ему распорядиться этой дискетой. Она зашифрована тем же кодом, каким мы пользовались при наших переговорах в ходе операции «Капкан», так что вашим экспертам не составит труда прочитать текст.
— Спасибо, Джеф, — проговорил Голубков и спрятал конверт в карман.
— Перейдем к итогам, — повторил сэр Генри Уэлш. — Подполковник Бен-Ари считает нашу совместную акцию провалившейся. Полковник Голубков оценил ее как нулевую. А ваше мнение, мистер Блюмберг?
— Я не назвал бы итог нулевым. Кое-что мы все-таки получили. Россия решила проблему Рузаева и Пилигрима. И все же, хоть и незначительно, удалось разрядить обстановку в Чечне. Во всяком случае, нейтрализован источник угрозы, связанный с проблемой нефти. Надолго ли? Не уверен. Но сейчас он нейтрализован.
— Сэр Роберт?
— Я вполне согласен с мистером Блюмбергом. Скажу больше. Война в Чечне унесла, насколько нам известно, около ста тысяч жизней. Она длилась два года. Значит, каждый день гибли более ста человек. Не знаю, удалось ли нам надолго отсрочить очередной кризис в русско-чеченских отношениях. Но даже если мы сумели отодвинуть новую войну хотя бы на один день, все наши усилия не были напрасными.
А мы отодвинули ее не на один день. Не на один, джентльмены, а гораздо больше.
И сэр Роберт Кингсли вновь запыхтел своей трубкой.
— Вы упустили еще один, самый общий аспект, — проговорил Адмирал, закуривая четвертую за этот день сигару. — И не смотрите на меня, Джонни! У меня сегодня большой день. Я снова чувствую себя подхваченным течением жизни. Так вот, самый общий аспект. Это, в сущности, первая совместная работа всех наших служб. Первая практическая операция, а не болтовня о международном сотрудничестве. Она не достигла конечной цели, согласен. Но она показала, что мы можем работать вместе.
И самое главное: что мы можем доверять друг другу. Путь к войне — очень короткий и простой путь. Путь к миру — очень длинный и сложный. Мы сделали по этой дороге первый успешный шаг. Это и есть главный итог операции «Капкан». — Сэр Генри взял слабой рукой бокал виски. — Ваше здоровье, джентльмены!
Джеффри Коллинз пригубил свой бокал и усмехнулся.
— Что вас смешит, Джеф? — живо поинтересовался сэр Генри.
— Ваш вид, Адмирал. Но не смешит — восхищает. В левой руке — «Корона Коронас», в правой — бурбон. Еще бы голую девушку на колени, и вы были бы олицетворением полноты жизни.
— Только не девушку, — запротестовал сэр Генри, ставя бокал на стол. — Я уже забыл, что это такое, и не нужно мне об этом напоминать. Кстати, полковник, — обернулся он к Блюмбергу, — забыл задать вам один вопрос. В разговоре с Тернером вы сказали, что деньги, которые в качестве гонорара получил Пилигрим, были мечеными. Но это же прямая улика, неоспоримое доказательство для любого суда.
— Ну, как бы вам это объяснить… Деньги не были мечеными. Нам не удалось перехватить этот транш. Я просто соврал.
Сэр Генри Уэлш недоверчиво посмотрел на него, а затем рассмеялся. Он смеялся от всей души, откинувшись на спинку кресла. Потом перестал смеяться. Дымящаяся сигара выпала из его руки.
Адмирал Генри Уэлш умер.
Он умер молодым.
Через три дня Америка прощалась со своим национальным героем. После полувекового перерыва его имя вновь появилось на первых полосах всех крупнейших газет.
Жизнь заставила Америку забыть о нем.
Смерть вырвала его из забвения.
Жизнь всегда все запутывает.
Смерть всегда расставляет все по своим местам.
Вместо эпилога. Долгая дорога домой На следующий день после торжественных похорон Адмирала на Арлингтонском национальном кладбище полковник Голубков первым утренним авиарейсом вернулся из Вашингтона в Нью-Йорк и в тот же вечер улетел в Москву. В аэропорт Кеннеди его провожал Блюмберг. Он заехал в отель за Голубковым на роскошном открытом белом «шевроле», сделал крюк по городу, чтобы показать гостю статую Свободы, был разговорчив и оживлен. Но уже на повороте к аэропорту вдруг стал рассеян и молчалив, зачем-то вынул из бардачка девятимиллиметровую «беретту» М-16, передернул затвор и сунул под водительское сиденье. Когда объявили посадку на московский рейс, Блюмберг крепко пожал Голубкову руку и неожиданно попросил:
— Запомните, полковник, то, что я сейчас скажу Лондон, Ливерпуль-стрит, 10, компания «Фрахт Интернэшнл». Марио Камински или Георг Блейкман. Это мои компаньоны. Если со мной что-нибудь случится, передадите им мой приказ: уничтожить дискеты, которые хранятся в банках. Все три. На этих дискетах все, что я знаю о зарубежной агентурной сети России. Чтобы поверили, что вы говорите от моего имени, скажете: «Привет от человека, который когда-то любил портвейн „Кавказ“ и мечтал умереть в России». Вы запомнили?
— Да. Но что может с вами случиться?
— А что может случиться с человеком в жизни? Особенно с человеком нашей профессии. Все! Счастливого пути. Турист.
— Счастливо оставаться. Доктор, — ответил полковник Голубков.
Через три дня ему позвонил Джеффри Коллинз и сообщил, что машина, в которой Блюмберг возвращался из аэропорта Кеннеди, была обстреляна из автоматов «узи» преступниками, догнавшими ее на мотоцикле «ямаха». Одного из нападавших Блюмберг успел застрелить, другого смертельно ранил. Но и сам получил три пулевых ранения в грудь и умер в «скорой помощи» по дороге в госпиталь. Преступниками оказались телохранители Тернера — вьетнамец Нгуен Ли и бывший чемпион мира по мотогонкам Фред Пауэлл. Блюмберг был похоронен на русском кладбище в Нью-Брайтоне. На могильном камне было выбито имя, данное ему при рождении: Арон Мосберг.
Жизнь отняла у него это имя, а смерть вернула.
Об этом нам рассказал полковник Голубков дней через десять после возвращения из Нью-Йорка. Раньше не мог вырваться ко мне в Затопино — захлестнули дела. Какие дела, он не говорил, а мы не спрашивали. Но кое-что он все-таки рассказал. О Розе Штерн, похороненной с воинскими почестями в Иерусалиме. А для нас она так и осталась Люси Жермен. О какой-то крупной сволочи, с помощью которой Пилигрим надеялся вырваться из России. Фамилию он, правда, не назвал. Так что потом я недели две вчитывался в газетные сообщения об отставках и смещениях на самом верху. Но этих отставок было так много — от директора ФСБ до каких-то неизвестных мне правительственных чинов, — что вычленить из них нужную фигуру так и не удалось. И я плюнул на это занятие: одним говном больше, одним меньше — какое это имеет значение для жизни, которая текла себе своим чередом. Проходили над Затопином майские грозы, рябили заводи Чесни майские ветры, майское солнце высушивало и гнало в рост травы, горели поминальные и благодарственные свечи перед ликами святых в нашей церквушке Спас-Заулок.
Продолжалась жизнь.
И продолжались невидимые миру войны.
* * *
"Боже отмщений. Господи Боже отмщений, яви Себя!
Восстань, Судия земли, воздай возмездие гордым.
Доколе, Господи, нечестивые, доколе нечестивые торжествовать будут?.."

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39