— Ты чего? Охренел?Я взял его за рубаху, встряхнул.— Таких, как ты, сволочей, не гнать из ментовки, а сразу убивать надо! Еще тебя увижу, покатаешься на красивой белой машине. На «Скорой». Понял?— Понял.— А теперь… — я кивнул Арнольду. Он понял меня с полуслова, открыл дверь кабинета. И я пинком под зад вышвырнул опера.— Вот мразь. Поделим поровну, — покачал головой Асеев.В дверь постучали.— Кто? — рявкнул я.— Можно? — в дверь просунулась физиономия ментенка. — Это, можно…| — Чего тебе? — крикнул Арнольд.— Это… Мегера ко мне в коридоре подходит. И знаете, что говорит?— Ну?— Типа, говорит: «Мы с тобой еще посчитаемся, козел».О времена. О нравы. О бывшие прокуроры…— Заколебал ты своим нытьем, — заорал Арнольд. — Испарись!
К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.— Трясучка? — посочувствовал я.— Фашисты, — ответил он.— Почему? — поинтересовался я.— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.— Врут!— Кто?— Люди!— Как они могут врать, если они умерли?— Хороший героин! Сам пробовал!— Бацилле ты давал?— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?— И что?— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?— Мой… Не мог он им травануться.— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.— Почему?— А на фига?— Заручишься моей дружбой.— И чего твоя дружба стоит?Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?— Ну?— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.— И чего?— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.— Все равно не скажу.— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?— Мне плевать! Я тебя ненавижу!— А почему именно меня?— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?— Он.— Ты чего, у него затовариваешься?— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.— А ты их Бацилле сплавил?— Да.Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.— А он у кого взял? — спросил я.— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.— Погоди, разговор еще не закончен.— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.— А что ты еще можешь сказать?— Тютя от ментовки хоронится.— Это я знаю, — усмехнулся я.— А где хоронится — знаешь?— Нет. Но хотел бы знать.— Скажу… Давай…Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.— Так где Тютя хоронится? — спросил я.— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.— Ну, семнадцать.
— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.— Он самый.— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.— Его еще найти надо, — сказал я.— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.Мы вошли в подъезд.— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!— Тренироваться надо, — поддел я.— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.— Не Тютя погулять вышел?— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.— Что-то есть, — сказал я.За дверью слышалось какое-то шуршание.— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.— Они… — прохрипел он.Он дернулся. И прохрипел послабее:— Они!.. Быстрее!Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:— Что?— Кто выходил сейчас? — крикнул я.— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.— Ну же! — ерзал Князь.Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.— Уходят! — ярился Галицын.— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…
Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…— А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.— Нет, — покачал головой Галицын.Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.— Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.— Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.— Похож, но не он. Процедура продолжилась.— И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.— Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.— Не он… А вот этот?— Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.— Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.— Так дела расследуют. И так судят.— И так подмазывают, — поддакнул я.— А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.— Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…Он пролистнул страницу и покачал головой:— Тошнит от этих лиц.— Прервемся, — кивнул Рыжов.— Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.— Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.— И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.— Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.— Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…— Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.— Угадал.— Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?— Долма. Старый мой знакомый, — сказал Рыжов. — Организовал налет на офис своего родного дяди. Сел. Потом работал на Армена…— Армена грохнули.— Во-во. Тогда война была Армена с татарами. Долма принимал участие в качестве мяса. Грохнул татарского бандита на стрелке. Отсидел в изоляторе. Дело развалилось.— И чего сегодня делает?— На кого-то опять «шестерит». Он по сути своей «шестерка». Сам ни на что не способен. Шкаф, одним словом.— И чем ему Тютя помешал? — задумался Князь.— Чем-то помешал… Ну что, поможешь нам его отрабатывать? — спросил Рыжов.— А куда мы денемся, — произнес я.Начали отрабатывать. За день перепахали информцентр УВД, банки данных, переговорили с руоповцами. Проехались по адресам Долмы. Его там не нашли.Получалась интересная картина. Сейчас Долма был недреманным оком на дискотеке «Эльдорадо».— Она под чьим крылышком? — спросил Рыжов.— Малюты, — сказал я.— Значит, Долма работает на Малюту.— А вор в законе Малюта, по нашим данным, сейчас поставлен ворами на город заведовать наркотой. И чего получается? Что убрали Тютю по его заказу?— Зачем? — спросил Рыжов.— Малюта сейчас прибирает к рукам наркоторговцев или уничтожает конкурентов. Может, Тютя не отстегивал ему денег. Или работал на него, но недостаточно честно. Но Долма и сам мог с Тютей что-то не поделить… А мог халтурку на мокруху взять. Все могло быть. Версий можно настругать целый флот. Главное, по какой реке они поплывут.— Будем брать Долму — так говаривал майор Пронин, — потер руки Галицын.— Инспектор Лосев, — возразил Рыжов. — Где его искать? Бандиты на съемных хатах живут.— Надо с людьми перетрещать, — сказал Галицын. — Где-то он должен появляться.
— Пап, — подошел ко мне мой драгоценный Вовка, когда я пораньше — всего часов в восемь вечера — добрался до дома. — А налкоманом холошо быть?— Кем?— Налкоманом.— Очень плохо.— А Мишка сказал, что холошо. Что он выластет и тозе будет налкоманом. Как его папка.— Боже ты мой, — вздохнул я и взял мое чадо на руки. — Ладно, Мишка будет наркоманом, как его папка. А ты, как твой папа, будешь бороться с наркоманами. Идет?— Идет.Я протянул Вовке ладонь, и он хлопнул своей ладошкой по ней. Во новости. Уже в детском саду покоя нет. Вдруг волной пролился по телу страх. Я представил, как мой Вовка, когда подрастет, вгонит в вену адскую жидкость — раствор героина… Нет, не бывать этому! Никогда! Мой Вовка никогда не пойдет на это. Ну а у скольких вот таких сегодняшних малышей кто-то уже заранее перечеркнул будущее, скольким суждено закончить жизнь на игле? От этих мыслей рука тянулась к пистолету.— Ты же мужчина, Вовка, — я притянул его голову к своей груди. — Ты будешь солдатом, как и твой отец, правда?— Плавда. Только генелалом, — поправил он.— Это ты молодец. Лучше, конечно, быть генералом… Я пока не «генелал», поэтому мой рабочий день начался с бумажной волокиты, вызовов к начальству. Потом приперся безумный майор из нашего штаба и начал требовать какие-то планы. Ну и, наконец, позвонил телефон и послышался голос агента Рока:— Я за конфетами приеду. Карл Карлович мне обещал.— Рок, что у тебя за язык?! — воскликнул я.— Сейчас буду на работе.Я повесил трубку и сказал:— Агент Рок звонил. Сказал, что на работе будет.— А где он работает? — не понял Галицын.— Как где? Он говорит, что у нас.— Ое-ей, — покачал головой Асеев. — Нахлебаемся мы с ним.Сперва Рок, приходя к нам, открытым текстом требовал дозу. Учитывая, что в нашем кабинете время от времени какие-то доброжелатели — то ли чекисты, то ли наши нелюбимые братья из службы собственной безопасности — устанавливают микрофоны, за эти слова он пару раз получил от Арнольда по морде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
К утру новый дежурный следак из отделения все-таки возбудил дело. Романов надавил на свои многочисленные связи, и дело передали в следственное управление города. Оно досталось старому товарищу нашего отдела Коле Лукошину. Парень честный, с отлично развитым «классовым чутьем», въедливый, горящий на работе. А что еще оперу от следователя желать?Я не выспался, голова немного побаливала, но не впервой. На том свете отоспимся. Но это не скоро будет. На этом свете у меня еще полно дел и делишек. Одно из них — найти, откуда Кукиш брал порченый героин.Кукиша поместили в комфортабельную камеру в изоляторе временного содержания УВД Центрального района. Переговорить я с ним решил с глазу на глаз, выждав немного времени. Вид его меня не порадовал.Он съежился на привинченной к полу табуретке, обхватив себя руками, будто в помещении было не плюс двадцать дять, а минус двадцать пять градусов. Трясло его еще больше. Он был похож на юродивого в момент припадка. Он колотил ногой по полу, как мартовский заяц лапой по пню.— Трясучка? — посочувствовал я.— Фашисты, — ответил он.— Почему? — поинтересовался я.— Вы меня пытаете, — ответил он. И был не прав. Не мы из него наркомана сделали.— Знаешь, что твой героин порченый? — поинтересовался я. — От него люди мрут.— Врут!— Кто?— Люди!— Как они могут врать, если они умерли?— Хороший героин! Сам пробовал!— Бацилле ты давал?— Никому ничего не давал. Держал порошок для собственного употребления, — четко оттарабанил Кукиш, как мама учила.— Да брось придуриваться. Не видишь, у меня даже бумаги нет. Писать не на чем. А память мою к делу не подошьешь. Так?— И что?— А то, что мы без протокола беседуем, чтобы вместе разобраться… Так у Бациллы твой героин был?— Мой… Не мог он им травануться.— Все к тебе сходится. Получается, ты отравитель. Злост-ИЬ1Й отравитель. — Никого я не травил. — Откуда зелье взял? — Не скажу.— Почему?— А на фига?— Заручишься моей дружбой.— И чего твоя дружба стоит?Он забарабанил пяткой по полу еще быстрее.— Дорогого моя дружба стоит. У тебя идет чистый сбыт. На магнитофон записано, как ты с ментенком торговался. Меньше семи лет не получишь. Как оно?— Ну?— А так напишешь чистосердечное признание и пойдешь за хранение наркотиков… если сдашь нам поставщиков. Получишь года два. Отсидишь год — мамаша выкупит.— И чего?— Будешь снова торговать героином. Мы тебя снова посадим. Круговорот веществ в природе… Но это потом будет. Нам нужно знать, откуда героин порченый идет.— Все равно не скажу.— Устал от свободы? Думаешь, раньше семи лет по дому не соскучишься?— Мне плевать! Я тебя ненавижу!— А почему именно меня?— Ты — гестаповец… Я подыхаю, понимаешь?! Подыхаю! Все! Нет разговора! Я вздохнул и произнес:— Ну так какие проблемы? Дадим. Говори. Я вытащил «чек» с героином, показал ему издалека. Эх, где наша не пропадала! Повторялась история с Вороной. Его глаза впились в пакетик. Он без дозы ничего не скажет. Все эти статьи УК, сбыт, хранение, сроки — его не колышат. Его колышит только пакетик с героином.Наркоманы — люди без ощущения будущего. Будущее для них — это сегодняшняя или завтрашняя доза. Дальше им заглядывать грешно. Они рабы «чека». От дозы героина зависит их жизнь. Нет ничего такого, чего бы не совершил наркоман в ломку. Сбросить ядерную бомбу на свой город, прирезать родителей — это для них вопрос не принципа, а того, насколько сильна ломка.— Мне Тютя тот героин впарил, — Кукиш облизнул губы, не отводя взгляда от героина.— Утютин, что ли? Который у кафе «Волна» точки держит?— Он.— Ты чего, у него затовариваешься?— Нет. У таджиков. Но тут он сказал, что есть дешевый героин. И сдал мне несколько грамм.— А ты их Бацилле сплавил?— Да.Все, круг замкнулся. Опять Тютя. Барыга, которого мы упустили.— А он у кого взял? — спросил я.— Наверное, тоже у таджиков. Кто еще героин по дешевке толкает партиями?.. Давай… Ну, это, давай, — он дрожащим пальцем указал на пакетик.— Погоди, разговор еще не закончен.— Ничего не скажу, пока… — он не договорил, жадно сглотнул слюну.— А что ты еще можешь сказать?— Тютя от ментовки хоронится.— Это я знаю, — усмехнулся я.— А где хоронится — знаешь?— Нет. Но хотел бы знать.— Скажу… Давай…Он взял пакетик, развернул его, взял кусок газеты, разложил на нем порошок и втянул «белый» ноздрей. Глаза блаженно закатились. Вопреки распространенному мнению, героин не только колют, но и нюхают. Правда, кайф не совсем полный, да и расход вещества поболе. Но все-таки действует.— Так где Тютя хоронится? — спросил я.— На Конноармейской улице, — Кукиш прислонился спиной к стене и закатил глаза. — Дом девяносто. Квартира шестнадцать. Или семнадцать, — он начал уплывать.— Точнее, — гаркнул я фельдфебельским голосом.— Ну, семнадцать.
— Помнишь, там взяли Аскерова, — Арнольд ткнул пальцем в направлении проплывающего слева универмага.— Это который в детской коляске героин возил? — спросил Асеев.— Он самый.— Тут же Тюленину брали, — сказал я, включая поворот и обгоняя «БМВ», тащащийся, как больной «Запорожец».— Мать-одиночка, — кивнул Арнольд.Да, действительно была такая стерва с крашеными белыми волосами — мать-одиночка. Давала своей дочурке трех лет от роду героин для клиентов, отдав дозу, дочурка забирала деньги. А вторая дочь двенадцати лет стояла на стреме. Было Тюлениной лет тридцать пять, сама не наркоманка, нашла наилучший способ зарабатывать деньги. Помню, изъяли у нее три пейджера, два мобильника…Да, еще одно место для экскурсий по местам сражений нашего ОБНОНа с наркоманией.— Ох, пожалеет Тютя, что на свет родился, — мечтательно улыбнулся Арнольд, хлопнув кулаком о ладонь.— Его еще найти надо, — сказал я.— Чувствую, найдем, — кинул Арнольд. — И еще интуиция подсказывает, что хреново ему придется, — он вновь ударил кулаком о ладонь. — Вот так мы его.Конноармейская улица располагалась на самой окраине. Шестнадцатиэтажный грязный дом гнилым одиноким зубом торчал среди приземистых бараков.— Здесь, — сказал я, притормаживая. — Арнольд — со мной. Князь — стереги выход.Мы вошли в подъезд.— Пятый этаж, — проинформировал я. — На лифте поднимемся?— Нет, на карачках, — возмутился Арнольд. — Конечно, на лифте!— Тренироваться надо, — поддел я.— В другой раз, — ответил Арнольд. Когда мы уже поднимались в лифте, ближе к пятому этажу я услышал приглушенный звук захлопывающейся двери.— Не Тютя погулять вышел?— А хотя бы и он, — сказал Арнольд. — Князь его внизу возьмет.Мы остановились перед дверью. Я прислушался. За дверью шорохов не было. Я надавил на хлипкую дверь рукой. Она не поддалась.— Что-то есть, — сказал я.За дверью слышалось какое-то шуршание.— Ну-ка, — я отступил на шаг и двинул ногой по двери. Ох, люблю я это дело — выбивание дверей. Ощущаешь себя терминатором, которого ничего не удержит. Дверь вылетела. Куда ей против меня?Тютя лежал в прихожей. И скреб рукой по полу, размазывая собственную кровь.— Они… — прохрипел он.Он дернулся. И прохрипел послабее:— Они!.. Быстрее!Один пролет лестницы можно преодолеть в два прыжка. Кто не пробовал — попробуйте. Это нетрудно, когда очень хочется кого-то догнать. Можно даже и в один прыжок, если себя не жалко. А чего оперу себя жалеть?Я выскочил из подъезда. Выглядел я, наверное, устрашающе. Глаза по полтиннику, в руке пистолет Макарова. На бабок, которые о чем-то ворковали на скамеечке, во всяком случае впечатление я произвел. И на Князя тоже. Он курил, прислонившись к скамейке. Заметив меня, выплюнул сигарету, подался вперед с естественным вопросом:— Что?— Кто выходил сейчас? — крикнул я.— Два лба. Вон, — кивнул на выруливающую со двора белую «Ауди».— В машину! Они пришили Тютю! — Я распахнул дверцу и метко воткнул ключ в замок зажигания. — Арнольд — займись Тютей, — крикнул я ему, вылетевшему из подъезда.Арнольд кивнул, по дурной привычке отмолотив языком что-то вроде — «там уже все сделано до меня».Я рванул машину с места на второй скорости — только кошки из-под колес разлетелись в стороны.— Давай жми, — Князь передернул затвор пистолета.А то мы без него не знаем. На дороге «Ауди» ушла далеко вперед и маячила где-то у светофора.— Ну же! — хлопнул по панели ладонью Галицын.Из моего драндулета я и так выжимал сколько мог. Я надавил на кнопку сигнала. Выжал газ. Мы бешеным мулом пролетели на красный свет.Сперва те, в «Ауди», не усекли, что к ним прицепились.А усекли, когда выехали на шоссе — прямое, ведущее из города.— Ну же! — ерзал Князь.Дальше все было просто. У «Ауди» мотор — не моему чета. У моей лошадки и в лучшие времена движок тянул лениво.— Уходят! — ярился Галицын.— Считай, ушли, — я сбросил скорость. — По «02» надо звонить. Номер засек?— Да, — Князь протянул пачку сигарет с записанным номером.Это только в кино из полицейской машины связь с дежурным и всеми постами. С моей рации можно только за километр связаться точно с такой же рацией.Оповестив по телефону-автомату дежурного, мы вернулись на Конноармейскую. Я поднялся на этаж. «Скорой» еще не было.— Клиент скорее мертв, чем жив, — сообщил Арнольд. — Чем его? — спросил я. — Финарем. Вон лежит.— Князь, ты лбов этих опознаешь? — повернулся я к Галицыну.— Лбы как лбы. Точнее, один — лоб. Второй — мелкий… Узнаю.— Найдем мы их, — заверил с неубывающим оптимизмом Арнольд. — Дурак, — нагнулся он над трупом Тюти. — Лучше бы ты тогда от нас не бегал…
Совсем без проблем жить скучно. А когда их перебор — жить становится тяжко. Еще один труп по этому делу. Правда, у нас за него голова не должна болеть. Тютей должен заниматься убойный отдел да опера из отделения. Но не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что это убийство — звено в цепочке, которую мы тянем. Тянем-потянем, вытянуть не можем. Ох, нелегкая это работа — из болота тащить бегемота…— А может быть, этот? — спросил Женя Рыжов — опер из убойного отдела, тыкая пальцем в очередную фотографию.— Нет, — покачал головой Галицын.Он сидел за столом и просматривал уже четвертый по счету альбом. Там были приятные, средней противности и просто отвратные морды представителей преступного мира нашего города. И Арнольд должен был высмотреть тех, кто выходил из подъезда дома на Конноармейской. Вообще опознавать мельком виденных людей по фотографиям — занятие малоперспективное. С недавнего времени начали создавать видеотеки преступных рож, но пока достаточно скудные.— Этот похож, — сказал Арнольд, указывая на отъевшуюся ряху.— Алексей Стахов, — кивнул Рыжов. — Провел год в сизо за наемное убийство. Освобожден за недоказанностью.— Похож, но не он. Процедура продолжилась.— И этот похож, — Арнольд ткнул в другую фотокарточку.— Обвинялся в изнасиловании, — сказал Рыжов. — Освобожден за недоказанностью.— Не он… А вот этот?— Обвинялся в разбое. Освобожден за недоказанностью, — зачитывал данные Рыжов.— Да что ж они все освобождены-то? — возмутился Галицын.— Так дела расследуют. И так судят.— И так подмазывают, — поддакнул я.— А кому надо сажать бандита? — хмыкнул Рыжов. — Бандит — часть социально-экологической ниши. Как волк. Охраняется государством.Ту «Ауди» мы установили. Она была зарегистрирована на вечно пьяного алкаша из пригорода. Он вообще не понимал, кто мы, что мы и о какой «Ауди» говорим. Получив от нас бутылку водки, он припомнил, что какой-то житель гор попросил оформить машину и доверенность. В нотариальной конторе установили, что машина по генеральной доверенности передана некоему жителю Ингушской Республики. Ох, эти доверенности. Одно время стало модным регистрировать иномарки на жителей районов, пострадавших от Чернобыля, — там для них дикие льготы. Потом подсчитали, что в одной такой радиоактивной деревне на старичков и старух приходится по пять-шесть иномарок, а на одну старуху был зарегистрирован спортивный «Мерседес» за две сотни тысяч долларов. Естественно, все машины эксплуатировались по доверенностям. Чудны дела в нашей стране.— Он — не он, — покачал головой Галицын, разглядывая очередную морду. — Нет, не он…Он пролистнул страницу и покачал головой:— Тошнит от этих лиц.— Прервемся, — кивнул Рыжов.— Вот он, — вдруг неожиданно воскликнул Галицын.Рожа, на которую он указал, еле влезала на карточку.— Только волосы сейчас покороче, — сказал Князь.— И как узнал? — спросил с сомнением Рыжов.— Губа нижняя оттопырена. Глаза свинячьи… Точно, он.— Долматов Евгений Павлович, — сказал Рыжов. — Срок за разбой. Обвинение в убийстве…— Освобожден за недоказанностью, — поддакнул я.— Угадал.— Чего тут угадывать, — улыбнулся я. — Это система… Что на него есть?— Долма. Старый мой знакомый, — сказал Рыжов. — Организовал налет на офис своего родного дяди. Сел. Потом работал на Армена…— Армена грохнули.— Во-во. Тогда война была Армена с татарами. Долма принимал участие в качестве мяса. Грохнул татарского бандита на стрелке. Отсидел в изоляторе. Дело развалилось.— И чего сегодня делает?— На кого-то опять «шестерит». Он по сути своей «шестерка». Сам ни на что не способен. Шкаф, одним словом.— И чем ему Тютя помешал? — задумался Князь.— Чем-то помешал… Ну что, поможешь нам его отрабатывать? — спросил Рыжов.— А куда мы денемся, — произнес я.Начали отрабатывать. За день перепахали информцентр УВД, банки данных, переговорили с руоповцами. Проехались по адресам Долмы. Его там не нашли.Получалась интересная картина. Сейчас Долма был недреманным оком на дискотеке «Эльдорадо».— Она под чьим крылышком? — спросил Рыжов.— Малюты, — сказал я.— Значит, Долма работает на Малюту.— А вор в законе Малюта, по нашим данным, сейчас поставлен ворами на город заведовать наркотой. И чего получается? Что убрали Тютю по его заказу?— Зачем? — спросил Рыжов.— Малюта сейчас прибирает к рукам наркоторговцев или уничтожает конкурентов. Может, Тютя не отстегивал ему денег. Или работал на него, но недостаточно честно. Но Долма и сам мог с Тютей что-то не поделить… А мог халтурку на мокруху взять. Все могло быть. Версий можно настругать целый флот. Главное, по какой реке они поплывут.— Будем брать Долму — так говаривал майор Пронин, — потер руки Галицын.— Инспектор Лосев, — возразил Рыжов. — Где его искать? Бандиты на съемных хатах живут.— Надо с людьми перетрещать, — сказал Галицын. — Где-то он должен появляться.
— Пап, — подошел ко мне мой драгоценный Вовка, когда я пораньше — всего часов в восемь вечера — добрался до дома. — А налкоманом холошо быть?— Кем?— Налкоманом.— Очень плохо.— А Мишка сказал, что холошо. Что он выластет и тозе будет налкоманом. Как его папка.— Боже ты мой, — вздохнул я и взял мое чадо на руки. — Ладно, Мишка будет наркоманом, как его папка. А ты, как твой папа, будешь бороться с наркоманами. Идет?— Идет.Я протянул Вовке ладонь, и он хлопнул своей ладошкой по ней. Во новости. Уже в детском саду покоя нет. Вдруг волной пролился по телу страх. Я представил, как мой Вовка, когда подрастет, вгонит в вену адскую жидкость — раствор героина… Нет, не бывать этому! Никогда! Мой Вовка никогда не пойдет на это. Ну а у скольких вот таких сегодняшних малышей кто-то уже заранее перечеркнул будущее, скольким суждено закончить жизнь на игле? От этих мыслей рука тянулась к пистолету.— Ты же мужчина, Вовка, — я притянул его голову к своей груди. — Ты будешь солдатом, как и твой отец, правда?— Плавда. Только генелалом, — поправил он.— Это ты молодец. Лучше, конечно, быть генералом… Я пока не «генелал», поэтому мой рабочий день начался с бумажной волокиты, вызовов к начальству. Потом приперся безумный майор из нашего штаба и начал требовать какие-то планы. Ну и, наконец, позвонил телефон и послышался голос агента Рока:— Я за конфетами приеду. Карл Карлович мне обещал.— Рок, что у тебя за язык?! — воскликнул я.— Сейчас буду на работе.Я повесил трубку и сказал:— Агент Рок звонил. Сказал, что на работе будет.— А где он работает? — не понял Галицын.— Как где? Он говорит, что у нас.— Ое-ей, — покачал головой Асеев. — Нахлебаемся мы с ним.Сперва Рок, приходя к нам, открытым текстом требовал дозу. Учитывая, что в нашем кабинете время от времени какие-то доброжелатели — то ли чекисты, то ли наши нелюбимые братья из службы собственной безопасности — устанавливают микрофоны, за эти слова он пару раз получил от Арнольда по морде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16