— С такими врачами они быстрее умрут, — заверил я ее. — Чего вкололи девушке?— Обычное успокаивающее, — Эмма продемонстрировала ампулу.— Действительно, — пришлось мне согласиться. — А сто баксов за что?— Какие сто баксов? — искренне возмутилась врач.— С переписанными нами номерами.— Глупости.— Да? Оксана! — крикнул я и взял у девушки диктофон, на который был записан разговор. — А это что?Квартиру огласил записанный на ленту голос торговавшейся Эммы. Это — нокаут. Женщина плачет. В таком состоянии ее и тащим в местное отделение.— Вы же готовы были оставить погибать человека, — вздохнул я, когда она сидела напротив меня в отделении.— А они люди? — вдруг с яростью восклицает Эмма.— Вопрос дискуссионный, — кивнул я. — Но не странно, что менты откачивают больного, тогда как врач оставляет его умирать?— Откачали? — зло воскликнула она. — Надолго? Она все равно скоро умрет. Они долго не живут.— Правильно, — кивнул я. — Убить, чтобы не мучалась. Вам надо с собой цианистый калий в комплекте возить.— И возила бы, — с вызовом бросила Эмма. Пока идет оформление материалов — близится ночь. Ничего. Не впервой возвращаться, когда на черном небе светит серебряная луна и волки в кустах на нее воют…Под колесами уплывало шоссе. Я резко обгонял редкие машины. Ночь — простор. Ни пробок, ни автобусов, ничего.— Черта с два тут дело будет, — сказал Асеев, потягиваясь.— Да, — согласился я. — Местные или в возбуждении уголовного дела откажут, или прекратят его.— Что ты им вменишь? Вкололи лекарство из аптечки. Сто долларов взяли ни за что? Мошенничество можно притянуть за уши. Но маловероятно.— А что с Оксаной и Вороной делать? — спросил я.— Думаю, давать материалам ход нет смысла. Лучше на крючок посадим. Рок же говорил, что она может знать, где покойный Бацилла брал порченый героин.— Кстати, не от этого ли героина Ворона чуть не скончалась?— Это вряд ли, — покачал головой Асеев. — Там симптомы были другие. Тут обычная передоза.— Надо ковать железо, пока горячо. Давай к Вороне, — предложил я.— Час ночи.— Детское время. Ворона, наверное, уже очухалась. Дверь открыла Оксана. Она посмотрела на нас, как на привидения.— Чего, спать собралась? — спросил я.— Ой, — всхлипнула она.— Не ойкай. Котомку лучше собирай, — Асеев бесцеремонно втолкнул ее в большую комнату и бросил на продавленное кресло. На диване лицом вверх лежала Ворона. — За героин.— Но я же…— Передала героин Року. Это сбыт. Тюрьма.— Но?— Что, неохота в тюрьму?— Неохота-а, — заныла она.— Помочь тебе? Тогда платить надо.— У меня нет денег.— Какие деньги, — встряхнул ее за шею Асеев. — Ты и Ворона нам по гроб жизни обязаны. Теперь будете делать, что мы говорим.— Стучать, что ли?— Откуда такие слова? Работать на нас… Я наклонился над Вороной. Ее трясло. Она уже очухалась и смотрела в потолок, не обращая внимания ни на что.— Это Стрельцов, — сказал я. — Помнишь?Она скосила на меня глаз и жестянно произнесла:— Помню.— Ты где «геру» брала?— У Бациллы.— Бацилла откланялся. Нет его больше на этом свете.— Я знаю.— Как же ты без Бациллы? Загнешься же без героина.— Найду, — прошептала уверенно она.— Вместе искать будем…
Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:— Не хочу-у в садик.— А куда же ты хочешь? — спросила Арина.— Хочу к папке на работу-у!— Что за новости? — удивилась Арина.— А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.— Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.— Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.— Серьезные деньги.Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.— Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.— Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:— Але, это кто?— Майор Стрельцов.— Это начальник Арнольда Крюкова?— Да.— Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.— Да что вы?— Именно.— Разберемся, — пообещал я.— Когда?— Вот сейчас и начнем…Я бросил трубку и кинул Арнольду.— Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.— Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:— Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:— Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.Опять звонок:— Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.— А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.— Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?— Да, а где?— Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.— Прямо на улице и торгует? — спросил я.— Да.— Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее хлопнем…— Убьете, — ужасается дама.Тьфу, с этим нашим жаргоном.— Да нет, просто арестуем, — успокоил я представительницу матерей.— Квартиру, да? — Ее энтузиазм тает. — Мы подумаем. До свидания.— И не затягивайте, — прошу я.Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще — раз-два, и обчелся. И на каждого — по дивизии барыг. За всеми не угонишься…Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон — контактный. Названивают все кому не лень.— Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! — слышится истошный женский визг.— Так звоните в патруль быстрее! — не выдерживаю я. Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз — и все звонят нам.Очередной звонок.— Терентий, ты? — услышал я знакомый голос.— Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?— Бегал, высунув язык.— Встречаемся?— Да. Есть новости по главной проблеме.— Где встреча?— Через часик на третьей точке. Годится?— Давай минут через сорок, — сказал я.— Хорошо.Я положил трубку. Посмотрел на часы. Галдеж в кабинете продолжался. Арнольд рассказывал очередную байку. Опять зазвонил телефон — утром все как с цепи сорвались.— Князь, возьми, — кивнул я. — Меня нет. Я уехал.— Куда? — спросил Асеев.— На встречу.Встреча с лицом, конфиденциально сотрудничающим с органами внутренних дел на возмездной контрактной основе — так называется агент по-научному.Контрактная возмездная основа. Те копейки, которые мы им платим, могут заинтересовать только обнищавшего пенсионера, которому пенсию не платят уже полгода. У Волоха же новый «БМВ», недавно квартиру трехкомнатную купил, так что ему мои подачки оскорбительны. Дружба наша основана на другом. На том, что я, еще когда был старшим опером в убойном отделе, жизнь ему спас. И живет он, пока мы не распространяем сведения конфиденциального характера. Он это знает. И глядя в его честные глаза, я иногда думаю — а не разорится ли он на дешевенького киллера и не решит ли проблему модным в коммерческих кругах методом — уничтожением кредитора. Но нет. Не посмеет… Мы же друзья. И друг другу должны помогать. Боремся вместе с гидрой преступности. Только он еще борется за личное благосостояние, а я — все больше за общественные устои…С источниками лучше встречаться подальше от людных мест. Меньше глаз и ушей, меньше вопросов. Хотя некоторые, подобно Року, и прописываются прямо у нас в кабинетах, становясь частью интерьера, но с Волохом такое не пройдет. Он не из тех людей, кто может себе такое позволить.Он ждал меня за автобусной остановкой у комбината железобетонных изделий. Место — лучше некуда. Без какого-либо особого дела сюда никто не сунется. Вон он прогуливается. Обильно татуированный колобок в майке, на шее — златая цепь, на пальцах-сардельках — массивные кольца. Точно абориген-людоед с тихоокеанского острова. Вдали за панелевозом стоит его новый любимый «БМВ».Я резко, круто так, в стиле американских боевиков вильнул и затормозил.— Садись.Волох огляделся, кинулся к моей зеленой «шестерке», упал на заднее сиденье и осведомился настороженно:— «Хвоста» не было?— Сбросил еще в центре, — деловито ответил я.— Тебе все шутки шутить. А мне башкой отвечать. Действительно, ему, члену славной воровской общины, за встречу с опером могут счет предъявить. Да еще у Волоха мания преследования. Он обожает всякие шпионские трюки типа — сбросить «хвост», проверить, не на прослушке ли телефон и нет ли в ванной микрофона.— Ну, чего надыбал? — спросил я.— А. Братва гуляет, — махнул он рукой. — Через неделю тебе барыгу оружейного, может быть, сдам.— Из чьих?— Из гагаринских отморозков. Они вооружаются активно.— Что по наркоте?— Наркота сейчас потоком пошла. Героин. Вскоре большое поступление ожидается.— Откуда? — напрягся я. — Таджикистан?— Очень тут все туманно. Может быть.— Ты знаешь, что порченый героин пошел? Уже несколько человек с жизнью расстались.— Слышал, — кивнул Волох, продолжая нервно оглядываться. — Похоже, из этого нового потока.— Разузнай подробнее.— Что могу, делаю, Терентий. Ты же знаешь, — обиделся он, что его недооценивают. Он как ребенок обидчив.— Ладно. Что еще?— Тут такие закрутки. Московские паханы подтвердили, что Малюта в город на наркоту посажен. С героина бабки он в Москву на общак отстегивает. И зону должен наркотой и деньгами кормить.— Значит, вору в законе Малюте дали право барыжничать?— А, — махнул рукой Волох. — Все с ног на голову встало. Где вор, где барыга, где бизнесмен, где политик? Кто разберет?— А не западло ему «белым» торговать?— Старый вопрос. Какой западло, когда такие бабки? Кроме того, ты Малюту хорошо знаешь?— Еще как.— И что такой падле может западло быть?— Действительно, — не мог не согласиться я.— Малюта сейчас бизнес свой раскручивает. И тут у него конкуренты появились. Главный — таджик.— Какой таджик?— Моджахед.— Абдуламон Муртазов?— А ты еще серьезных таджиков знаешь? Так что жди, когда эти две змеи друг в друга зубами вцепятся.— Н-да, — я цокнул языком. Информация к размышлению была. Правда, что с ней делать? Увидим.
— Чего у вас на автоответчике в кабинете? — сурово сдвинул брови Романов.Кабинет у Романова крошечный. На стене за его спиной плакат с гербом России — двуглавым орлом. Деталь символическая. Наш ОБНОН так и прозвали — дом Романовых. «Ты откуда?» — спрашивают меня. «Из дома Романовых», — отвечаю я. И всем все становится ясно.— А чего? — недоуменно спросил я.— «Вы позвонили в ОБНОН. А вам это надо?» И это на отдельском автоответчике. Кто придумал? — Романов нахмурился еще больше. Невысокий, щуплый, он чем-то походил на артиста Никулина, то есть на горького пьяницу, хотя тут его внешность не соответствует внутреннему содержанию. Пьет Романов мало и разборчиво.— Кто-то придумал, — пожал я плечами.— Во-во. Из УБНОНа Министерства позвонил полковник. И услышал.— Досадно.— Вообще весь кабинет у вас обклеен черт-те чем — какие-то идиотские плакаты, цитаты. Зачем на стену конверт прилепили «Для взяток»?— Это ребята в фильме «Улица разбитых фонарей» высмотрели.— И что это значит?— А что?— Из подсознания вырывается? Взяток хочется, да?— Ну а кому с такой зарплатой не хочется? — снова пожал я плечами.— Хотите на здоровье. Лишь бы не брали… Терентий, надо порядок в кабинете наводить. Серьезнее пора становиться. Не школьники уже.— Верно, — согласился я. — Это не школа. Это — детский сад.— А, — обреченно махнул рукой Романов. — На. Прилепишь на видном месте.— Где взял? — спросил я.— Купил, — улыбнулся Романов. "Перечень выражений, запрещенных в кабинете начальника:— Первый раз слышу.— Звонил — не дозвонился.— Искал, но не нашел.— Заходил, но вас не было.— Это было до меня.— А я думал…— А я докладывал.— Наверное, команда не прошла.— А мне никто не говорил.— А почему я?— Не слышал.— Не знаю.— Не передавали.— Хотел как лучше.— Я хотел, но не получилось.— Я хотел доложить, но вас не было.— Я сказал, а он не сделал.— Меня в то время не было, кажется, болел (был в отпуске).Начальник отдела".Эту штуковину я тут же, согласно приказу, прилепил в нашем кабинете рядом с «Листком гнева», на котором нарисован взбешенный слон и написано:«В случае припадка ярости скомкать и швырнуть на пол».— Это чего за настенная агитация? — заинтересовался Арнольд, слегка опухший после того, как вчера «карнавалил» — то есть бухал до потери пульса со следовательшами и операми из Центрального РУВД. Кажется, не было в милиции тех, с кем бы он не гудел.— Распоряжение начальника, — многозначительно произнес я.— Ну вот. А Машу с Уралмаша отодрали, — обиделся Арнольд.Маша с Уралмаша — это голая девка с плаката «Плей-боя», которую месяц назад с утра пораньше налепил Арнольд на стену, а через полчаса кабинеты обходил начальник РУВД — человек старорежимной закалки. Это надо было видеть. Тогда и изрек начальник классическую фразу, притом явно не его, говорят, она ходила еще в Советской Армии:— Что это за блядь?! Отодрать и выбросить! …Арнольд начал внимательно изучать новую бумаженцию.Трах, бах — грохот. В кабинет, открыв головой дверь, влетел Рок и упал на пол под ноги Арнольду. Тот ткнул его ногой и спросил:— С верблюда свалился, дегенерат?— Споткнулся, — агент Рок встал как ни в чем не бывало, отряхнулся. И торжественно объявил:— Я всю ночь думал. И решился. Возьмите меня в агенты!Опять начиналась старая песня о главном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Только начни распускаться, только дай слабину — пойдет-поедет. Пусть лег я в три ночи, но в полседьмого, как только начал звонить будильник, через силу разлепил глаза, напрягся и вскочил с кровати. Потом — гимнастика, полуторапудовые гири, душ. Все как всегда. Нужно быть в форме.Позавтракал я плотно. Это принцип — всегда брать что дают. Обеда, а то и ужина на нашей работе может не быть.Пока я завтракал, началась ежедневная битва. Арина пыталась поднять наших чад, пятилетних близняшек Вовку и Аленку. С Вовкой договориться еще можно. Он все-таки мужчина. А Аленка начала привычно скандалить:— Не хочу-у в садик.— А куда же ты хочешь? — спросила Арина.— Хочу к папке на работу-у!— Что за новости? — удивилась Арина.— А я тоже хочу ночью приходи-ить! Хочу-у!Вот это да… Как всегда, по утрам время летит быстрее, чем хочется.Арина возится с детьми, одевает, кормит, а стрелки уже подползают к критическое точке, за которой — опоздание на работу.Все, с грехом пополам собрались, уселись в мою видавшую виды зеленую, как БТР, «шестерку». Я тронул машину с места.— Насчет зарплаты у вас ничего? — больше для приличия, чем из интереса спросил я.— Обещали аванс за позапрошлый месяц, — вздохнула Арина. — Аж рублей двести.— Серьезные деньги.Моя жена — старший научный сотрудник в умирающем оборонном НИИ. В последние годы она привыкла работать не за деньги, а за идею. Это у нас семейное — высокая идейность, потому что чаевые, которые мне платят, тоже зарплатой не назовешь.Я завез детей в детсад, забросил на работу Арину.— Детей ты сегодня забери, — сказал я. — Неизвестно, когда приеду.— Конечно, заберу, — вздохнула она, поцеловала меня. Стройная, красивая, любимая. И очень терпеливая…Начало рабочего дня. Шум-гам, смех, гогот, шуточки-прибауточки. Палата номер шесть. У Арнольда один разговор — как он вчера нажрался, что не помнит, было ли у него что-то с Таней… Или с Валькой… Нет, все-таки с Анютой…Галицын притащил пару новых анекдотов. Димон Куравлев — младший опер, прикомандированный к нашему отделу, — что-то стонет о женской неверности — его кинула очередная его пассия, когда дело еще и до постели не дошло. Асеев смотрит на всех осуждающе.По мою правую руку зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал скрипучий, как несмазанное колесо, голос:— Але, это кто?— Майор Стрельцов.— Это начальник Арнольда Крюкова?— Да.— Я Турусова Анна Леонидовна. Мне сказали, что начальник отдела Романов не давал разрешения убивать Ольгу. А Крюков все равно убил. Без разрешения! А это ведь превышение власти.— Да что вы?— Именно.— Разберемся, — пообещал я.— Когда?— Вот сейчас и начнем…Я бросил трубку и кинул Арнольду.— Бабка Турусова звонила. Говорит, Романов не разрешал тебе убивать Ольгу.— Ну не разрешал, — кивнул Арнольд. — Но очень хотелось.Бабка Турусова — стукачка с еще энкавэдэшным стажем. Всю жизнь на всех стучала, требовала принять меры, вынюхивала и дотянула таким образом до семидесяти трех годков. Ее внучка Одьга — наркоманка конченая, тоже пошла по стопам предков и исправно барабанила Арнольду на своих товарищей по игле. Потом стала прикрываться оперативником перед наркоманской швалью в своих неблаговидных делишках — мол, у меня менты подвязаны, всех по кочкам размотаю. А бабка Турусова постоянно названивала Арнольду и требовала:— Сделай что-то с Ольгой, чтобы не кололась. Уговори ее.Пожелание благое, но, мягко говоря, нереальное. Не рожден еще оратор, который уговорит наркомана не колоться. А Ольга чем дальше, тем больше отлетала в иные реалии. Однажды она сожрала сто таблеток димедрола и едва не улетела насовсем. Потом все-таки померла, просидев из своих тридцати годков десяток на наркотиках — еще долго протянула.Перед этим Арнольд с Асеевым вдвоем взяли притон, где было шестнадцать отмороженных наркошей. Один из них, приятель Ольги, затаил на Арнольда злобу и, как только додумался, нашептал старухе Турусовой:— Это Арнольд в притоне твою внучку порчеными наркотиками обкормил. Убил ее.С того времени бабка разослала двадцать заявлений и штук тридцать жалоб в ФСБ, Прокуратуру, МВД и Комитет по правам человека о зверствах старшего оперуполномоченного Арнольда Крюкова. И она все писала и писала, обивала пороги и останавливаться не собиралась. Образованная, на психичку не похожа, на груди какие-то медали — типа «За трудовую доблесть» и «За взятие Москвы», первое впечатление она производила вполне пристойное. И по такому маразму приходилось отписываться и ФСБ, и Прокуратуре, и, естественно, нам.Опять звонок:— Вам звонит представитель матерей с Элеваторного проезда, — послышался строгий голос.— А с вами говорит представитель оперативников с улицы Папанина, — поддакнул я.— Поищите лучший объект для иронии. Мы, матери, возмущены тем, что наших детей травит наркотиками гражданка из шестнадцатого дома. Они к ней в очередь выстраиваются. И гибнут… Где милиция?— Да, а где?— Из отделения приезжали, забрали ее. И выпустили. Она говорила — за две тысячи долларов.Что ж, такое возможно. Ментов продажных и без тормозов на территории немерено.— Прямо на улице и торгует? — спросил я.— Да.— Как представитель матерей — какую-нибудь квартиру для наблюдения подыщите. Мы ее хлопнем…— Убьете, — ужасается дама.Тьфу, с этим нашим жаргоном.— Да нет, просто арестуем, — успокоил я представительницу матерей.— Квартиру, да? — Ее энтузиазм тает. — Мы подумаем. До свидания.— И не затягивайте, — прошу я.Девять против десяти, что ее больше не услышу. Таких вот общественных прокуроров, что-то от нас строго требующих, гораздо больше, чем помощников. А оперов вообще — раз-два, и обчелся. И на каждого — по дивизии барыг. За всеми не угонишься…Не успел положить трубку, снова звонок. Мой телефон — контактный. Названивают все кому не лень.— Приезжайте, у меня сын обкололся наркотиками и бегает за нами с топором! — слышится истошный женский визг.— Так звоните в патруль быстрее! — не выдерживаю я. Наркоман обкололся, обкурился, упал мордой вниз — и все звонят нам.Очередной звонок.— Терентий, ты? — услышал я знакомый голос.— Нет, не я… Ты куда пропал, чудик?— Бегал, высунув язык.— Встречаемся?— Да. Есть новости по главной проблеме.— Где встреча?— Через часик на третьей точке. Годится?— Давай минут через сорок, — сказал я.— Хорошо.Я положил трубку. Посмотрел на часы. Галдеж в кабинете продолжался. Арнольд рассказывал очередную байку. Опять зазвонил телефон — утром все как с цепи сорвались.— Князь, возьми, — кивнул я. — Меня нет. Я уехал.— Куда? — спросил Асеев.— На встречу.Встреча с лицом, конфиденциально сотрудничающим с органами внутренних дел на возмездной контрактной основе — так называется агент по-научному.Контрактная возмездная основа. Те копейки, которые мы им платим, могут заинтересовать только обнищавшего пенсионера, которому пенсию не платят уже полгода. У Волоха же новый «БМВ», недавно квартиру трехкомнатную купил, так что ему мои подачки оскорбительны. Дружба наша основана на другом. На том, что я, еще когда был старшим опером в убойном отделе, жизнь ему спас. И живет он, пока мы не распространяем сведения конфиденциального характера. Он это знает. И глядя в его честные глаза, я иногда думаю — а не разорится ли он на дешевенького киллера и не решит ли проблему модным в коммерческих кругах методом — уничтожением кредитора. Но нет. Не посмеет… Мы же друзья. И друг другу должны помогать. Боремся вместе с гидрой преступности. Только он еще борется за личное благосостояние, а я — все больше за общественные устои…С источниками лучше встречаться подальше от людных мест. Меньше глаз и ушей, меньше вопросов. Хотя некоторые, подобно Року, и прописываются прямо у нас в кабинетах, становясь частью интерьера, но с Волохом такое не пройдет. Он не из тех людей, кто может себе такое позволить.Он ждал меня за автобусной остановкой у комбината железобетонных изделий. Место — лучше некуда. Без какого-либо особого дела сюда никто не сунется. Вон он прогуливается. Обильно татуированный колобок в майке, на шее — златая цепь, на пальцах-сардельках — массивные кольца. Точно абориген-людоед с тихоокеанского острова. Вдали за панелевозом стоит его новый любимый «БМВ».Я резко, круто так, в стиле американских боевиков вильнул и затормозил.— Садись.Волох огляделся, кинулся к моей зеленой «шестерке», упал на заднее сиденье и осведомился настороженно:— «Хвоста» не было?— Сбросил еще в центре, — деловито ответил я.— Тебе все шутки шутить. А мне башкой отвечать. Действительно, ему, члену славной воровской общины, за встречу с опером могут счет предъявить. Да еще у Волоха мания преследования. Он обожает всякие шпионские трюки типа — сбросить «хвост», проверить, не на прослушке ли телефон и нет ли в ванной микрофона.— Ну, чего надыбал? — спросил я.— А. Братва гуляет, — махнул он рукой. — Через неделю тебе барыгу оружейного, может быть, сдам.— Из чьих?— Из гагаринских отморозков. Они вооружаются активно.— Что по наркоте?— Наркота сейчас потоком пошла. Героин. Вскоре большое поступление ожидается.— Откуда? — напрягся я. — Таджикистан?— Очень тут все туманно. Может быть.— Ты знаешь, что порченый героин пошел? Уже несколько человек с жизнью расстались.— Слышал, — кивнул Волох, продолжая нервно оглядываться. — Похоже, из этого нового потока.— Разузнай подробнее.— Что могу, делаю, Терентий. Ты же знаешь, — обиделся он, что его недооценивают. Он как ребенок обидчив.— Ладно. Что еще?— Тут такие закрутки. Московские паханы подтвердили, что Малюта в город на наркоту посажен. С героина бабки он в Москву на общак отстегивает. И зону должен наркотой и деньгами кормить.— Значит, вору в законе Малюте дали право барыжничать?— А, — махнул рукой Волох. — Все с ног на голову встало. Где вор, где барыга, где бизнесмен, где политик? Кто разберет?— А не западло ему «белым» торговать?— Старый вопрос. Какой западло, когда такие бабки? Кроме того, ты Малюту хорошо знаешь?— Еще как.— И что такой падле может западло быть?— Действительно, — не мог не согласиться я.— Малюта сейчас бизнес свой раскручивает. И тут у него конкуренты появились. Главный — таджик.— Какой таджик?— Моджахед.— Абдуламон Муртазов?— А ты еще серьезных таджиков знаешь? Так что жди, когда эти две змеи друг в друга зубами вцепятся.— Н-да, — я цокнул языком. Информация к размышлению была. Правда, что с ней делать? Увидим.
— Чего у вас на автоответчике в кабинете? — сурово сдвинул брови Романов.Кабинет у Романова крошечный. На стене за его спиной плакат с гербом России — двуглавым орлом. Деталь символическая. Наш ОБНОН так и прозвали — дом Романовых. «Ты откуда?» — спрашивают меня. «Из дома Романовых», — отвечаю я. И всем все становится ясно.— А чего? — недоуменно спросил я.— «Вы позвонили в ОБНОН. А вам это надо?» И это на отдельском автоответчике. Кто придумал? — Романов нахмурился еще больше. Невысокий, щуплый, он чем-то походил на артиста Никулина, то есть на горького пьяницу, хотя тут его внешность не соответствует внутреннему содержанию. Пьет Романов мало и разборчиво.— Кто-то придумал, — пожал я плечами.— Во-во. Из УБНОНа Министерства позвонил полковник. И услышал.— Досадно.— Вообще весь кабинет у вас обклеен черт-те чем — какие-то идиотские плакаты, цитаты. Зачем на стену конверт прилепили «Для взяток»?— Это ребята в фильме «Улица разбитых фонарей» высмотрели.— И что это значит?— А что?— Из подсознания вырывается? Взяток хочется, да?— Ну а кому с такой зарплатой не хочется? — снова пожал я плечами.— Хотите на здоровье. Лишь бы не брали… Терентий, надо порядок в кабинете наводить. Серьезнее пора становиться. Не школьники уже.— Верно, — согласился я. — Это не школа. Это — детский сад.— А, — обреченно махнул рукой Романов. — На. Прилепишь на видном месте.— Где взял? — спросил я.— Купил, — улыбнулся Романов. "Перечень выражений, запрещенных в кабинете начальника:— Первый раз слышу.— Звонил — не дозвонился.— Искал, но не нашел.— Заходил, но вас не было.— Это было до меня.— А я думал…— А я докладывал.— Наверное, команда не прошла.— А мне никто не говорил.— А почему я?— Не слышал.— Не знаю.— Не передавали.— Хотел как лучше.— Я хотел, но не получилось.— Я хотел доложить, но вас не было.— Я сказал, а он не сделал.— Меня в то время не было, кажется, болел (был в отпуске).Начальник отдела".Эту штуковину я тут же, согласно приказу, прилепил в нашем кабинете рядом с «Листком гнева», на котором нарисован взбешенный слон и написано:«В случае припадка ярости скомкать и швырнуть на пол».— Это чего за настенная агитация? — заинтересовался Арнольд, слегка опухший после того, как вчера «карнавалил» — то есть бухал до потери пульса со следовательшами и операми из Центрального РУВД. Кажется, не было в милиции тех, с кем бы он не гудел.— Распоряжение начальника, — многозначительно произнес я.— Ну вот. А Машу с Уралмаша отодрали, — обиделся Арнольд.Маша с Уралмаша — это голая девка с плаката «Плей-боя», которую месяц назад с утра пораньше налепил Арнольд на стену, а через полчаса кабинеты обходил начальник РУВД — человек старорежимной закалки. Это надо было видеть. Тогда и изрек начальник классическую фразу, притом явно не его, говорят, она ходила еще в Советской Армии:— Что это за блядь?! Отодрать и выбросить! …Арнольд начал внимательно изучать новую бумаженцию.Трах, бах — грохот. В кабинет, открыв головой дверь, влетел Рок и упал на пол под ноги Арнольду. Тот ткнул его ногой и спросил:— С верблюда свалился, дегенерат?— Споткнулся, — агент Рок встал как ни в чем не бывало, отряхнулся. И торжественно объявил:— Я всю ночь думал. И решился. Возьмите меня в агенты!Опять начиналась старая песня о главном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16