Деньги текли рекой, считать их было совсем не обязательно. Они стали чем-то настолько обыденным, что не возникало никакого желания «гибнуть за металл».
Господину Конокрадову недавно исполнилось всего лишь двадцать четыре года, но он уже успел сполна испить из чаши бытия. Жил молодой коммерсант наполненно, в делах и заботах, умел красиво отдыхать — самозабвенно даже как-то жил, без комплексов.
Он всего добился сам, без особых осложнений, и если бы у него спросили: «Как тебе это удалось?», он бы ответил: «Главное в этой жизни — не задумываться, не комплексовать, жить как живется и не оглядываться на тех, что плетутся позади».
Женщин у Артура было превеликое множество, он их не считал, играючи добивался победы и не вспоминал впоследствии. Поэтому странная фотография роскошной полуобнаженной дивы на фоне моря, найденная в почтовом ящике, не наводила его ни на какие размышления. На обороте карточки округлым почерком было начертано: «Мы скоро встретимся с тобой!»
«Как ее, бишь, звали-то?.. — наморщил узкий лоб Конокрадов. — Валя, Галя, Маня, Таня?.. Да какая, к черту, разница! Захочет — сама найдет. Девочка — пальчики оближешь, почему бы не встретиться?..»
После напряженного дня Конокрадов приплелся домой на «автопилоте» и даже не подумал, что нет ни конверта, ни адреса, а значит, девушка должна была побывать у него дома, чтобы опустить в ящик свой портрет. Он добрался до дивана и завалился спать, на всякий случай спрятав фото в «дипломат», через месяц Артур должен был жениться, и, обнаружь его невеста такое послание, объяснения было бы не миновать. Свадьба бы, конечно, не расстроилась (куда его избраннице деваться на сносях?), но спектаклей со сценами ревности Артур не любил.
В восемь часов вечера господин Конокрадов продрал глаза. Было тихо, и только полоска света из-под кухонной двери говорила о том, что там кто-то есть. Хозяин квартиры тяжело поднялся и вышел в прихожую.
На его кухне, за его столом сидел совершенно незнакомый молодой человек в джинсовой куртке и мягких борцовках на ногах.
«Вор!» — подумал новый русский со смешанным чувством страха и торжества.
Незнакомец смотрел на Артура спокойно, но так, словно ему почему-то было тяжело напрягать зрение.
— Как ты сюда попал? — спросил Конокрадов дрогнувшим от волнения голосом.
— Войди и сядь, — последовал совет, к которому нельзя было не прислушаться, или приказ, которому нельзя было не подчиниться.
Артур так и поступил.
— Что за дела, мужик?.. — спросил он, стараясь оставаться хозяином положения. — Вали отсюда по-хорошему, пока я добрый.
Ни богатырским ростом, ни статью ночной гость не отличался, и от этого у бизнесмена немного отлегло от сердца.
— Ты меня знаешь, Артур Конокрадов, — все так же спокойно произнес незнакомец. — В мае девяносто первого вы всемером изнасиловали мою жену, а потом сожгли ее в машине.
Конокрадова будто осыпали калеными углями. Пол под его ногами пошатнулся.
— Ты что… ты того… съехал, мужик?! — с трудом обретя дар речи, залепетал он. — Какую жену?!. Какую еще машину?!.
— Не старайся, не надо. Я пять лет вас искал. Смерть за смерть, Артур.
Теперь Конокрадов вдруг понял, что за фотографию он достал из своего почтового ящика и с кем обещала встречу подпись на обороте. Было такое, было… после этого два армейских года, да и потом он жил в страхе. Лишь в последнее время этот камень вроде бы свалился с души. Борька Битюков из Лунева сказал, что улик у ментов нет и дело они «подвесили», а парень тот не то руки на себя наложил, не то за бугор уехал. И вот он… живой, значит?
— А ты докажи!.. Докажи! — выпалил Артур и осекся, наткнувшись на ледяной взгляд.
— Нет. Ничего доказывать тебе я не буду. Когда приходит смерть, она ничего не доказывает, Артур. Собирайся.
«Говорит, как робот какой-то… — подумал Конокрадов, чувствуя, как покрывается холодным потом. — Может, не один пришел?..»
— Куда это? — презрительно хмыкнул хозяин, но получилось нечто вроде всхлипа.
— На свидание. Разве ты приглашение не получил?
«А может, он шизанутый?! — метнулась лихорадочная мысль. — Ну конечно! Сбежал из психушки… И глаза… глаза психа, отмороженного!.. Что делать?.. Позвонить?.. Сбежать из собственного дома? Убить его и… сообщить в милицию: мол, бандит залез в квартиру… к тому же приватизированную — частную, значит, собственность! А что?.. Это идея. Можно для верности вложить в его руку нож…»
— Подумай лучше о душе, Артур, — словно угадал его мысли бесстрастный мститель. — Хотя у тебя ее нет, так что не тяни понапрасну время.
Конокрадов привстал, сгруппировался, схватил табуретку, поднял ее над головой, намереваясь обрушить на незваного гостя, но в ту же секунду мощный короткий удар выброшенного кулака повалил хозяина квартиры на пол.
— Прими смерть, Артур, — все так же спокойно сказал молодой человек, не вставая с места. — Я слишком долго готовился к встрече с тобой, чтобы чего-нибудь не предусмотреть и дать тебе возможность уйти. Встань.
Конокрадов встал на карачки, с трудом хлебнул воздуха.
— Меня не было с ними, я не трогал ее! — простонал он сквозь слезы и сопли.
— Ты был там. Хватит болтать. Надоело.
— Погоди!.. Выслушай. Зачем тебе убивать меня? Что моя смерть может прибавить к твоей жизни? У меня есть деньги, много денег, я отдам тебе все. И впредь буду работать на тебя, слышишь? Подумай, ты поставишь своей девчонке памятник, ты поможешь ее родителям!..
— Та, которую ты называешь девчонкой, была моей женой. Она была на втором месяце. Сейчас нашему ребенку было бы четыре с половиной года.
— Моя невеста… она тоже… — пробормотал Артур.
— Предлагаешь отплатить тебе той же монетой? — усмехнулся незнакомец. — Я не насилую беременных. Если хочешь, можешь написать покаянную записку. Я сохраню ее как память о тебе.
Каким-то чутьем Конокрадов уловил, что этот бесстрастный, жестокий, обозленный человек не отступится, не пощадит.
— Можешь повеситься сам. Я с интересом посмотрю. Ну?.. Один из вас предпочел выпрыгнуть в окно. Я позволил ему сделать это, но только потому, что он жил на двенадцатом этаже. Ты живешь на третьем, Артур, и тебе такого шанса я не предоставлю.
Конокрадов понял, что терять нечего, взревел и кинулся на своего потенциального палача головой вперед, метя ему в лицо. Но и на сей раз неуловимым движением он был повержен, больно стукнулся затылком о кафельный пол и уже не вставал.
Незнакомец засучил рукава хозяйского свитера. Мститель знал, что Конокрадов промышлял морфином и сам баловался наркотой. Впрочем, ему было досконально известно не только это, но и многое другое о привычках, круге общения, образе жизни Артура. Наполнив шприц зельем, он ввел в вену Конокрадова дозу — не смертельную, но такую, чтобы усыпить жертву на сутки как минимум. Потом включил все четыре конфорки, духовку и закрепил рядом с головой лежащего толстую парафиновую свечу.
— Упокой, Господи, душу ее! — прошептал ночной гость и, перекрестившись, покинул квартиру.
В Бога он не веровал, и когда обращался к Нему, думал не о Боге — а о Кате, о том, что, быть может, ей хорошо на том, неведомом свете.
В День поминовения усопших он ставил свечку в кладбищенской часовенке — по ней, по рабе Божьей Катерине. Год назад на кладбище молодой вдовец повстречал ее отца, но тот не узнал зятя. Если бы даже узнал — не подошел бы, ибо не простил. До сих пор в ушах стоял его крик: «А где ты был?! Где был, когда ее увозили?!. Почему допустил такое, ты?!. Как жить теперь будешь?!. Это не она — ты умер! Для меня, для нее, для памяти — умер! Убирайся и не попадайся больше на глаза: ненавижу!»
Спустя год рядом с Катей легла ее мать. Ссутулившийся, седой, высохший от горя старик в свои сорок пять лет сидел на скамейке между могилами и что-то бормотал.
Быть может, он тоже просил у Господа отмщения?
* * *
В целом свете нашлось бы немало людей, которые помнили Катю, и немало свечей сгорало в церквах за упокой ее безвинной души. Но не все слова долетали до слуха Господня.
Был в далекой и заграничной теперь Украине, в мужском монастыре Киево-Печерской лавры молодой инок. В миру этот юноша натерпелся такого — иному хватило бы до самой старости. И вот он-то молился особо истово и неустанно, денно и нощно просил у Бога покоя для Катиной души и прощения себе.
3
Во дворе толпились испуганные жильцы и прохожие, тучный участковый призывал не создавать паники, хотя паники, в общем-то, особой не было, а было извечное людское любопытство.
Грубо растолкав оказавшихся на пути, оперуполномоченный Рыбаков ворвался в подъезд и рывком поднялся на третий этаж, где случился взрыв. Затем он отстранил домоуправа и нескольких добровольных помощников из числа жильцов посмелее, пытавшихся взломать чудом уцелевшую дверь, и выбил ее вместе с замком и петлями.
В лицо ударил приторный запах газа. Прихожую заволокло дымом, рухнула старая гипсовая стенка, под ногами хрустели стекла, проем перекрыли обломки мебели, холодильник. Пламя уже перебросилось в комнату, и подойти к вентилю было невозможно. Звон стекла оповестил о том, что прибыли пожарные. Тут же все зашипело, завоняло с нестерпимой резкостью. Нечего было и думать проникнуть в квартиру до того, как пожарные управятся, и Рыбаков выскочил на лестничную клетку.
— Есть кто?! — донесся крик участкового сквозь лязг, грохот, звон, голоса, плач соседей, эвакуированных на этаж ниже. Ответа не последовало.
Рыбаков только рукой махнул и сел на ступеньку, прикрыв рот платком. Работать предстояло вместе со стариком Акинфиевым, которого его юный коллега недолюбливал за дотошность и медлительность. Молодому оперу нужно было стремглав бросаться в бушующее пламя, становиться на четвереньки и брать след, пока не привезли розыскную собаку, хватать всех подряд, кто оказывался в теоретически досягаемом пространстве вокруг места преступления — и только так! Потому что криминал, если таковой имеется, чаще всего удается распознать именно по горячим следам.
Акинфиев же, напротив, должен был с лупой осмотреть каждую щелочку, расспросить соседей и техников-смотрителей, а потом долго и нудно писать протоколы, запрашивать разрешения прокурора на всякое очередное следственное действие, согласовывать и перепроверять, то есть делать все, что противоречило молодой, прыткой и решительной натуре Рыбакова.
Справедливости ради надо сказать, что при всей полной противоположности и взаимной неприязни успех в большинстве случаев сопутствовал как одному, так и другому, хотя вместе они встречались в работе редко. Среди своего брата криминалиста оба сыщика слыли нелюдимыми буками.
Пока Акинфиев ждал, когда улягутся страсти, Рыбаков успел опросить полподъезда, установить адреса родных и невесты покойного хозяина, место его работы и даже осмотреть машину марки «Порше», вскрыв ее никому не понятным образом. Правда, ощутимых результатов эта работа пока не принесла, но, как говорится, лиха беда начало.
Эксперт-криминалист снял все отпечатки, которые только можно было снять с залапанной доброхотами ручки двери и затоптанного, залитого грязно-желтой пеной пола, и теперь отскребал чудом уцелевшее на кафеле жирное пятно. Труп унесли сразу. Судебный медик отказался от каких-либо комментариев и только руками развел.
Конца и края оперативно-следственным действиям не предвиделось. Стоило утихомирить соседей и проводить пожарных, как появились газовики, вслед за ними — какое-то «собрание жильцов нашего дома», а там — заполошенная невеста и мать гражданина Конокрадова. Поднялся вой, вызвали «скорую» для упавшей в обморок невесты, «жилищники» по требованию соседей стали сочинять акт о разбитых стеклах, составлять смету предстоящего ремонта. Словно в кошмарном сне, над трупом и убитыми горем женщинами звучали слова канцелярских бумаг…
В принципе оснований заподозрить преступление не было. Но, когда один из соседей поведал Акинфиеву, что погибший занимался бизнесом, опытный следователь не мог не насторожиться. Когда же во втором часу ночи перешли наконец к детальному обыску квартиры, его сомнения стали крепнуть. Трудно было поверить, что двадцатичетырехлетний парень, успевший, судя по чековым книжкам и наличности, сколотить состояние чуть ли не в тридцать пять тысяч долларов, обзавестить квартирой и дорогим автомобилем, вдруг ни с того ни с сего наложил на себя руки. Впрочем, формальные признаки самоубийства все-таки имелись: открытые конфорки в клочья разрушенной плиты и жировое пятно на полу, которое, по предварительным выводам криминалиста Глотова, смахивало на свечной парафин. По лицу следователя нельзя было догадаться, подозревает ли он кого-нибудь, имеет ли какую-нибудь предварительную версию, да и вообще — думает ли. Склонившись над журнальным столиком, он скрипел древней перьевой ручкой, почти не поднимая глаз, и только изредка задавал нелепые, с точки зрения присутствовавших, вопросы: «В каких отношениях вы состояли с потерпевшим?» (это у матери-то!) или «Когда вы виделись с ним в последний раз?» (у невесты), при этом Акинфиев удивительно напоминал гоголевского Акакия Акакиевича. Окажись среди понятых «юноши, обдумывающие житье», они навсегда зареклись бы «делать жизнь» с такой нудной канцелярской крысы, как следователь прокуратуры.
— Он употреблял наркотики? — оживился Акинфиев при виде извлеченных из глубин уцелевшего серванта ампул с морфином и стерилизатора со шприцом.
Все дружно пожали плечами.
— Мне об этом ничего не известно, — сухо проговорила мать Конокрадова.
Следователь не стал напоминать ей об ответственности за дачу заведомо ложных показаний: все-таки мать — это мать. Эксперт взял тонкой перчаткой наркоманские причиндалы и уложил в пластиковый пакет для вещдоков. По молчаливой деловитости, с которой он проделал эти манипуляции, стало ясно: на днях будет ответ, кому принадлежали ампулы и шприц, а там и заключение патологоанатома подоспеет.
— Ему кто-нибудь угрожал? — продолжал терзать старый зануда беременную невесту. — Были какие-нибудь звонки, письма с угрозами? Кредиторы донимали? Он не давал в долг кому-нибудь крупные суммы денег?
Все эти вопросы задавались, разумеется, через паузы, нужные для того, чтобы невеста успела вставить очередное «нет». И следователь, и опер Рыбаков, и все понятые, не говоря о профессионалах сыска, знали, что все равно им придется с помощью спецов из экономического отдела проверять документацию в каждом из пяти конокрадовских киосков. Все знали также, что утром — ах, скорей бы уж наступило это чертово утро! — будут опрошены все подручные бизнесмена, и если были угрозы, рэкет, долги и прочее, то все непременно выяснится, и тогда следствие пойдет по другому руслу. Так что все вопросы и однообразные «нет» через зевки являлись не чем иным, как данью пустой формальности.
— Это вы? — удивленно посмотрел на невесту Конокрадова
Акинфиев, сравнивая ее облик с извлеченной из потайного кармашка в подкладке «дипломата» фотографией.
— Нет, не я! — с вызовом ответила девушка. Старый придурок начинал раздражать ее. Ну, не слепой же он был, в конце концов! Дама на карточке была красоты необычайной, позади нее плескалось море, в то время как она, Нина Воронина, даже в Крыму сроду не бывала, и теперь уже неизвестно, побывает ли вообще. При мысли об этом невеста в голос зарыдала.
Следователя это не смутило.
— Хм, красивая, — констатировал он, когда карточка снова вернулась к нему после того, как обошла всех допрашиваемых. — Я, с вашего позволения, приобщу?..
Насчет позволения следователь тоже спросил для порядка. К тому времени, когда нашлась фотокарточка, он приобщил уже все, что вызывало его интерес: сберкнижки, счета, письма, документы, опасную бритву знаменитой фирмы «Золлинген», найденную в коробке на антресолях.
— «Мы скоро встретимся с тобой!» — прочитал Акинфиев надпись на обороте карточки, как школьники декламируют стихи «с выражением», и стал рассматривать лепнину вокруг люстры.
К шести утра из обгоревшей квартиры и измученных бессонной ночью свидетелей было, кажется, выжато все, и все стали потихоньку расходиться и разъезжаться. Оперуполномоченный Рыбаков, все это время молчавший столь же безучастно, сколь и красноречиво, посмотрел на часы и покачал головой. Так он недвусмысленно дал понять старому копуше, что любой другой на его месте покончил бы с формальностями намного раньше либо отложил их до утра.
* * *
Старлею скучно было ковыряться в «бытовухе».
Полтора года он охотился за Кныхом, кровавый след злодеяний которого прочертил Москву и окрестности. Легенду о неуловимости этого бандита сочинили легковеры либо подлецы: след становился все жирнее, перечеркивая показное усердие продажных ментов и нерасторопных служб безопасности. Таких кныхов по Москве пруд пруди, но Рыбаков искал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Господину Конокрадову недавно исполнилось всего лишь двадцать четыре года, но он уже успел сполна испить из чаши бытия. Жил молодой коммерсант наполненно, в делах и заботах, умел красиво отдыхать — самозабвенно даже как-то жил, без комплексов.
Он всего добился сам, без особых осложнений, и если бы у него спросили: «Как тебе это удалось?», он бы ответил: «Главное в этой жизни — не задумываться, не комплексовать, жить как живется и не оглядываться на тех, что плетутся позади».
Женщин у Артура было превеликое множество, он их не считал, играючи добивался победы и не вспоминал впоследствии. Поэтому странная фотография роскошной полуобнаженной дивы на фоне моря, найденная в почтовом ящике, не наводила его ни на какие размышления. На обороте карточки округлым почерком было начертано: «Мы скоро встретимся с тобой!»
«Как ее, бишь, звали-то?.. — наморщил узкий лоб Конокрадов. — Валя, Галя, Маня, Таня?.. Да какая, к черту, разница! Захочет — сама найдет. Девочка — пальчики оближешь, почему бы не встретиться?..»
После напряженного дня Конокрадов приплелся домой на «автопилоте» и даже не подумал, что нет ни конверта, ни адреса, а значит, девушка должна была побывать у него дома, чтобы опустить в ящик свой портрет. Он добрался до дивана и завалился спать, на всякий случай спрятав фото в «дипломат», через месяц Артур должен был жениться, и, обнаружь его невеста такое послание, объяснения было бы не миновать. Свадьба бы, конечно, не расстроилась (куда его избраннице деваться на сносях?), но спектаклей со сценами ревности Артур не любил.
В восемь часов вечера господин Конокрадов продрал глаза. Было тихо, и только полоска света из-под кухонной двери говорила о том, что там кто-то есть. Хозяин квартиры тяжело поднялся и вышел в прихожую.
На его кухне, за его столом сидел совершенно незнакомый молодой человек в джинсовой куртке и мягких борцовках на ногах.
«Вор!» — подумал новый русский со смешанным чувством страха и торжества.
Незнакомец смотрел на Артура спокойно, но так, словно ему почему-то было тяжело напрягать зрение.
— Как ты сюда попал? — спросил Конокрадов дрогнувшим от волнения голосом.
— Войди и сядь, — последовал совет, к которому нельзя было не прислушаться, или приказ, которому нельзя было не подчиниться.
Артур так и поступил.
— Что за дела, мужик?.. — спросил он, стараясь оставаться хозяином положения. — Вали отсюда по-хорошему, пока я добрый.
Ни богатырским ростом, ни статью ночной гость не отличался, и от этого у бизнесмена немного отлегло от сердца.
— Ты меня знаешь, Артур Конокрадов, — все так же спокойно произнес незнакомец. — В мае девяносто первого вы всемером изнасиловали мою жену, а потом сожгли ее в машине.
Конокрадова будто осыпали калеными углями. Пол под его ногами пошатнулся.
— Ты что… ты того… съехал, мужик?! — с трудом обретя дар речи, залепетал он. — Какую жену?!. Какую еще машину?!.
— Не старайся, не надо. Я пять лет вас искал. Смерть за смерть, Артур.
Теперь Конокрадов вдруг понял, что за фотографию он достал из своего почтового ящика и с кем обещала встречу подпись на обороте. Было такое, было… после этого два армейских года, да и потом он жил в страхе. Лишь в последнее время этот камень вроде бы свалился с души. Борька Битюков из Лунева сказал, что улик у ментов нет и дело они «подвесили», а парень тот не то руки на себя наложил, не то за бугор уехал. И вот он… живой, значит?
— А ты докажи!.. Докажи! — выпалил Артур и осекся, наткнувшись на ледяной взгляд.
— Нет. Ничего доказывать тебе я не буду. Когда приходит смерть, она ничего не доказывает, Артур. Собирайся.
«Говорит, как робот какой-то… — подумал Конокрадов, чувствуя, как покрывается холодным потом. — Может, не один пришел?..»
— Куда это? — презрительно хмыкнул хозяин, но получилось нечто вроде всхлипа.
— На свидание. Разве ты приглашение не получил?
«А может, он шизанутый?! — метнулась лихорадочная мысль. — Ну конечно! Сбежал из психушки… И глаза… глаза психа, отмороженного!.. Что делать?.. Позвонить?.. Сбежать из собственного дома? Убить его и… сообщить в милицию: мол, бандит залез в квартиру… к тому же приватизированную — частную, значит, собственность! А что?.. Это идея. Можно для верности вложить в его руку нож…»
— Подумай лучше о душе, Артур, — словно угадал его мысли бесстрастный мститель. — Хотя у тебя ее нет, так что не тяни понапрасну время.
Конокрадов привстал, сгруппировался, схватил табуретку, поднял ее над головой, намереваясь обрушить на незваного гостя, но в ту же секунду мощный короткий удар выброшенного кулака повалил хозяина квартиры на пол.
— Прими смерть, Артур, — все так же спокойно сказал молодой человек, не вставая с места. — Я слишком долго готовился к встрече с тобой, чтобы чего-нибудь не предусмотреть и дать тебе возможность уйти. Встань.
Конокрадов встал на карачки, с трудом хлебнул воздуха.
— Меня не было с ними, я не трогал ее! — простонал он сквозь слезы и сопли.
— Ты был там. Хватит болтать. Надоело.
— Погоди!.. Выслушай. Зачем тебе убивать меня? Что моя смерть может прибавить к твоей жизни? У меня есть деньги, много денег, я отдам тебе все. И впредь буду работать на тебя, слышишь? Подумай, ты поставишь своей девчонке памятник, ты поможешь ее родителям!..
— Та, которую ты называешь девчонкой, была моей женой. Она была на втором месяце. Сейчас нашему ребенку было бы четыре с половиной года.
— Моя невеста… она тоже… — пробормотал Артур.
— Предлагаешь отплатить тебе той же монетой? — усмехнулся незнакомец. — Я не насилую беременных. Если хочешь, можешь написать покаянную записку. Я сохраню ее как память о тебе.
Каким-то чутьем Конокрадов уловил, что этот бесстрастный, жестокий, обозленный человек не отступится, не пощадит.
— Можешь повеситься сам. Я с интересом посмотрю. Ну?.. Один из вас предпочел выпрыгнуть в окно. Я позволил ему сделать это, но только потому, что он жил на двенадцатом этаже. Ты живешь на третьем, Артур, и тебе такого шанса я не предоставлю.
Конокрадов понял, что терять нечего, взревел и кинулся на своего потенциального палача головой вперед, метя ему в лицо. Но и на сей раз неуловимым движением он был повержен, больно стукнулся затылком о кафельный пол и уже не вставал.
Незнакомец засучил рукава хозяйского свитера. Мститель знал, что Конокрадов промышлял морфином и сам баловался наркотой. Впрочем, ему было досконально известно не только это, но и многое другое о привычках, круге общения, образе жизни Артура. Наполнив шприц зельем, он ввел в вену Конокрадова дозу — не смертельную, но такую, чтобы усыпить жертву на сутки как минимум. Потом включил все четыре конфорки, духовку и закрепил рядом с головой лежащего толстую парафиновую свечу.
— Упокой, Господи, душу ее! — прошептал ночной гость и, перекрестившись, покинул квартиру.
В Бога он не веровал, и когда обращался к Нему, думал не о Боге — а о Кате, о том, что, быть может, ей хорошо на том, неведомом свете.
В День поминовения усопших он ставил свечку в кладбищенской часовенке — по ней, по рабе Божьей Катерине. Год назад на кладбище молодой вдовец повстречал ее отца, но тот не узнал зятя. Если бы даже узнал — не подошел бы, ибо не простил. До сих пор в ушах стоял его крик: «А где ты был?! Где был, когда ее увозили?!. Почему допустил такое, ты?!. Как жить теперь будешь?!. Это не она — ты умер! Для меня, для нее, для памяти — умер! Убирайся и не попадайся больше на глаза: ненавижу!»
Спустя год рядом с Катей легла ее мать. Ссутулившийся, седой, высохший от горя старик в свои сорок пять лет сидел на скамейке между могилами и что-то бормотал.
Быть может, он тоже просил у Господа отмщения?
* * *
В целом свете нашлось бы немало людей, которые помнили Катю, и немало свечей сгорало в церквах за упокой ее безвинной души. Но не все слова долетали до слуха Господня.
Был в далекой и заграничной теперь Украине, в мужском монастыре Киево-Печерской лавры молодой инок. В миру этот юноша натерпелся такого — иному хватило бы до самой старости. И вот он-то молился особо истово и неустанно, денно и нощно просил у Бога покоя для Катиной души и прощения себе.
3
Во дворе толпились испуганные жильцы и прохожие, тучный участковый призывал не создавать паники, хотя паники, в общем-то, особой не было, а было извечное людское любопытство.
Грубо растолкав оказавшихся на пути, оперуполномоченный Рыбаков ворвался в подъезд и рывком поднялся на третий этаж, где случился взрыв. Затем он отстранил домоуправа и нескольких добровольных помощников из числа жильцов посмелее, пытавшихся взломать чудом уцелевшую дверь, и выбил ее вместе с замком и петлями.
В лицо ударил приторный запах газа. Прихожую заволокло дымом, рухнула старая гипсовая стенка, под ногами хрустели стекла, проем перекрыли обломки мебели, холодильник. Пламя уже перебросилось в комнату, и подойти к вентилю было невозможно. Звон стекла оповестил о том, что прибыли пожарные. Тут же все зашипело, завоняло с нестерпимой резкостью. Нечего было и думать проникнуть в квартиру до того, как пожарные управятся, и Рыбаков выскочил на лестничную клетку.
— Есть кто?! — донесся крик участкового сквозь лязг, грохот, звон, голоса, плач соседей, эвакуированных на этаж ниже. Ответа не последовало.
Рыбаков только рукой махнул и сел на ступеньку, прикрыв рот платком. Работать предстояло вместе со стариком Акинфиевым, которого его юный коллега недолюбливал за дотошность и медлительность. Молодому оперу нужно было стремглав бросаться в бушующее пламя, становиться на четвереньки и брать след, пока не привезли розыскную собаку, хватать всех подряд, кто оказывался в теоретически досягаемом пространстве вокруг места преступления — и только так! Потому что криминал, если таковой имеется, чаще всего удается распознать именно по горячим следам.
Акинфиев же, напротив, должен был с лупой осмотреть каждую щелочку, расспросить соседей и техников-смотрителей, а потом долго и нудно писать протоколы, запрашивать разрешения прокурора на всякое очередное следственное действие, согласовывать и перепроверять, то есть делать все, что противоречило молодой, прыткой и решительной натуре Рыбакова.
Справедливости ради надо сказать, что при всей полной противоположности и взаимной неприязни успех в большинстве случаев сопутствовал как одному, так и другому, хотя вместе они встречались в работе редко. Среди своего брата криминалиста оба сыщика слыли нелюдимыми буками.
Пока Акинфиев ждал, когда улягутся страсти, Рыбаков успел опросить полподъезда, установить адреса родных и невесты покойного хозяина, место его работы и даже осмотреть машину марки «Порше», вскрыв ее никому не понятным образом. Правда, ощутимых результатов эта работа пока не принесла, но, как говорится, лиха беда начало.
Эксперт-криминалист снял все отпечатки, которые только можно было снять с залапанной доброхотами ручки двери и затоптанного, залитого грязно-желтой пеной пола, и теперь отскребал чудом уцелевшее на кафеле жирное пятно. Труп унесли сразу. Судебный медик отказался от каких-либо комментариев и только руками развел.
Конца и края оперативно-следственным действиям не предвиделось. Стоило утихомирить соседей и проводить пожарных, как появились газовики, вслед за ними — какое-то «собрание жильцов нашего дома», а там — заполошенная невеста и мать гражданина Конокрадова. Поднялся вой, вызвали «скорую» для упавшей в обморок невесты, «жилищники» по требованию соседей стали сочинять акт о разбитых стеклах, составлять смету предстоящего ремонта. Словно в кошмарном сне, над трупом и убитыми горем женщинами звучали слова канцелярских бумаг…
В принципе оснований заподозрить преступление не было. Но, когда один из соседей поведал Акинфиеву, что погибший занимался бизнесом, опытный следователь не мог не насторожиться. Когда же во втором часу ночи перешли наконец к детальному обыску квартиры, его сомнения стали крепнуть. Трудно было поверить, что двадцатичетырехлетний парень, успевший, судя по чековым книжкам и наличности, сколотить состояние чуть ли не в тридцать пять тысяч долларов, обзавестить квартирой и дорогим автомобилем, вдруг ни с того ни с сего наложил на себя руки. Впрочем, формальные признаки самоубийства все-таки имелись: открытые конфорки в клочья разрушенной плиты и жировое пятно на полу, которое, по предварительным выводам криминалиста Глотова, смахивало на свечной парафин. По лицу следователя нельзя было догадаться, подозревает ли он кого-нибудь, имеет ли какую-нибудь предварительную версию, да и вообще — думает ли. Склонившись над журнальным столиком, он скрипел древней перьевой ручкой, почти не поднимая глаз, и только изредка задавал нелепые, с точки зрения присутствовавших, вопросы: «В каких отношениях вы состояли с потерпевшим?» (это у матери-то!) или «Когда вы виделись с ним в последний раз?» (у невесты), при этом Акинфиев удивительно напоминал гоголевского Акакия Акакиевича. Окажись среди понятых «юноши, обдумывающие житье», они навсегда зареклись бы «делать жизнь» с такой нудной канцелярской крысы, как следователь прокуратуры.
— Он употреблял наркотики? — оживился Акинфиев при виде извлеченных из глубин уцелевшего серванта ампул с морфином и стерилизатора со шприцом.
Все дружно пожали плечами.
— Мне об этом ничего не известно, — сухо проговорила мать Конокрадова.
Следователь не стал напоминать ей об ответственности за дачу заведомо ложных показаний: все-таки мать — это мать. Эксперт взял тонкой перчаткой наркоманские причиндалы и уложил в пластиковый пакет для вещдоков. По молчаливой деловитости, с которой он проделал эти манипуляции, стало ясно: на днях будет ответ, кому принадлежали ампулы и шприц, а там и заключение патологоанатома подоспеет.
— Ему кто-нибудь угрожал? — продолжал терзать старый зануда беременную невесту. — Были какие-нибудь звонки, письма с угрозами? Кредиторы донимали? Он не давал в долг кому-нибудь крупные суммы денег?
Все эти вопросы задавались, разумеется, через паузы, нужные для того, чтобы невеста успела вставить очередное «нет». И следователь, и опер Рыбаков, и все понятые, не говоря о профессионалах сыска, знали, что все равно им придется с помощью спецов из экономического отдела проверять документацию в каждом из пяти конокрадовских киосков. Все знали также, что утром — ах, скорей бы уж наступило это чертово утро! — будут опрошены все подручные бизнесмена, и если были угрозы, рэкет, долги и прочее, то все непременно выяснится, и тогда следствие пойдет по другому руслу. Так что все вопросы и однообразные «нет» через зевки являлись не чем иным, как данью пустой формальности.
— Это вы? — удивленно посмотрел на невесту Конокрадова
Акинфиев, сравнивая ее облик с извлеченной из потайного кармашка в подкладке «дипломата» фотографией.
— Нет, не я! — с вызовом ответила девушка. Старый придурок начинал раздражать ее. Ну, не слепой же он был, в конце концов! Дама на карточке была красоты необычайной, позади нее плескалось море, в то время как она, Нина Воронина, даже в Крыму сроду не бывала, и теперь уже неизвестно, побывает ли вообще. При мысли об этом невеста в голос зарыдала.
Следователя это не смутило.
— Хм, красивая, — констатировал он, когда карточка снова вернулась к нему после того, как обошла всех допрашиваемых. — Я, с вашего позволения, приобщу?..
Насчет позволения следователь тоже спросил для порядка. К тому времени, когда нашлась фотокарточка, он приобщил уже все, что вызывало его интерес: сберкнижки, счета, письма, документы, опасную бритву знаменитой фирмы «Золлинген», найденную в коробке на антресолях.
— «Мы скоро встретимся с тобой!» — прочитал Акинфиев надпись на обороте карточки, как школьники декламируют стихи «с выражением», и стал рассматривать лепнину вокруг люстры.
К шести утра из обгоревшей квартиры и измученных бессонной ночью свидетелей было, кажется, выжато все, и все стали потихоньку расходиться и разъезжаться. Оперуполномоченный Рыбаков, все это время молчавший столь же безучастно, сколь и красноречиво, посмотрел на часы и покачал головой. Так он недвусмысленно дал понять старому копуше, что любой другой на его месте покончил бы с формальностями намного раньше либо отложил их до утра.
* * *
Старлею скучно было ковыряться в «бытовухе».
Полтора года он охотился за Кныхом, кровавый след злодеяний которого прочертил Москву и окрестности. Легенду о неуловимости этого бандита сочинили легковеры либо подлецы: след становился все жирнее, перечеркивая показное усердие продажных ментов и нерасторопных служб безопасности. Таких кныхов по Москве пруд пруди, но Рыбаков искал этого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27