— А как же, конечно, помню, — насторожился Букельский. — Ба, да я и вас, кажется, вспомнил! Мы с вами там встречались, на Волхонке, не правда ли?
— Вот-вот. Ответственность за ограбление инкассаторов лежит на группировке Кныхарева.
— Слышал.
— Недавно этот Кныхарев убил своего сообщника Большакова. У нас есть подозрение, что поводом для разборки послужили те самые деньги, которые они взяли у инкассаторов. Мы их ищем.
— А что этот Рачинский, молчит?
— Пока молчит, — не стал уточнять Рыбаков. — Как, по-вашему, не мог ли он быть наводчиком в том деле?
Букельский поморщился.
— Ну уж! Много ему было известно, водителю-то? Нет, не думаю.
— В таком случае, не поможете ли вы восстановить полный список отдела безопасности «Коммерсбанка»? У вас ведь наверняка сохранились адреса, телефоны?
Просьба нагловатого опера пришлась Букельскому не по душе.
Глава охранной фирмы полез в ящик стола, затем в сейф, извлек оттуда толстую папку, долго листал какие-то документы. Пауза затянулась.
— Я понимаю, банка уже нет, все в прошлом. Может быть, зайти попозже? — с нарочитой деликатностью предложил Рыбаков.
— Да нет, зачем же? — столь же вежливо возразил Букельский, отыскав нужную бумагу. — Вот тут есть домашние адреса и телефоны Юшкова и Круглова. Если что-нибудь изменилось, можно уточнить. Вы действительно думаете, что кто-то из них причастен к ограблению на Волхонке?
Рыбаков взял фирменный бланк отдела безопасности «Коммерсбанка», пробежал глазами данные сотрудников, торопливо записанные карандашом.
— Не только, Андрей Андреевич, — сказал он, не поднимая на директора глаз. — Еще мы думаем, что ограбленный на Пресне супермаркет, где мы взяли Рачинского, принадлежит фирме «Сарагоса», которой руководит бывший управляющий «Коммерсбанка» Крапивин. Кстати, вы с ним не поддерживаете отношений?
Букельский неожиданно рассмеялся.
— Нет, знаете ли, я предпочитаю не иметь дел с банкротами!
— Ну, не такой уж он и банкрот, — заметил Рыбаков. — Совладелец солидной международной фирмы все-таки.
— Возможно, возможно. Только у меня теперь, как видите, свое дело, и Крапивин меня мало интересует. Могу вам чем-нибудь еще быть полезен?
Рыбаков сложил бумагу и спрятал ее в карман куртки.
— Можете, Андрей Андреевич. Мне нужны адреса всех сотрудников «Коммерсбанка». Детективная деятельность ведь тоже предусмотрена уставом «Кипариса»?
— Да, но «Кипарис» — частное агентство, — не скрывая раздражения, проворчал Букельский.
Рыбаков встал, протянул бывшему полковнику руку.
— Ну, не в службу, а в дружбу, а? Что вам стоит при ваших-то связях? У меня дел по горло. Нужно еще проверить, кто заказывал грузовик для перевозки той самой партии тайваньских компьютеров. Чего доброго, ваш сослуживец Юшков.
— А что… если Юшков? — с запинкой спросил Букельский.
— А то, что машина была обстреляна на шестьдесят четвертом километре Калужского шоссе. Охрана разбежалась, а водителя Гаврюшина едва не убили — случайно егерь тамошнего охотхозяйства Житов спас, а то бы взлетел бедняга на воздух вместе с грузовиком. Точек пересечения «Коммерсбанка» и нынешней фирмы Крапивина многовато, понимаете? Трудно будет убедить суд в случайности совпадений. Так что вы уж нам помогите, Андрей Андреевич, отыскать своих ребят, а остальным мы займемся сами. Завтра я вам позвоню.
Рыбаков порывисто отдернул рукав, намеренно повторив жест Букельского, посмотрел на часы и поспешно вышел.
16
Мать Артура Конокрадова Зоя Андреевна в последнее время с сыном не ладила. Поначалу виной тому была разгульная жизнь молодого человека, неожиданно для всех домашних подавшегося в торгаши. Затем Артур встал на ноги, купил даже по случаю однокомнатную квартиру, но тут на горизонте появилась Нинка — медсестра из районной больницы. Зоя Андреевна посчитала, что «эта фря нарочно легла под Артурика», дабы захомутать парня и прибрать к рукам сколоченное непосильным трудом состояние. «Коварная соблазнительница» была, однако, вполне порядочная, прекрасная хозяйка, да и не девчонка какая-нибудь, на целых шесть лет старше жениха. Но будущая свекровь упорно стояла на своем. После смерти Артура выяснилось еще, что квартирку молодые купили на паях, не расписавшись, и отбить долю сына с налета Зое Андреевне не удалось. А тут еще Нинка собиралась родить наследника, и ее многочисленные родичи стояли за нее и за недвижимость горой. Еще венков не вынесли из дома, как они затеяли тяжбу, стали писать противоречивые заявления в райсуд и областную прокуратуру, пили, спорили и даже дрались, да так, что горечь потери отошла на задний план.
Утром в субботу в дверь мытищинской квартиры Конокрадовых позвонил молодой человек в форме прапорщика внутренних войск. В одной руке он держал бутылку водки «Довгань», в другой — букетик наполовину увядших хризантем грязно-белого цвета.
— Здравия желаю, — козырнул он и обнажил крепкие зубы. — Конокрадов Артур Алексеевич здесь проживают?
Почерневшая от беспробудных скандалов хозяйка отступила на шаг в глубину прихожей.
— Здесь, — ответила она машинально. — То есть… а вы кто будете?
Не дожидаясь приглашения, незваный гость вошел в квартиру и протянул Зое Андреевне букет.
— Вам. А я, стало быть, старый знакомый Артура. Салов моя фамилия. Салов Анатолий. Мы с ним в одном полку служили.
При мысли о том, что сейчас нужно сообщить этому жизнерадостному парню о смерти собственного сына, у несчастной матери закружилась голова, слова застряли в горле, и лицо вошедшего расплылось, затуманилось.
— Артуши нет… Артуша умер, — промолвила она едва слышно. Прапорщик заметно побледнел.
— То есть… как… умер? — пробормотал он и едва не выронил драгоценную емкость.
Зоя Андреевна повернулась и пошла в комнату, с трудом переставляя ватные ноги. Со стены на гостя глядел тот, к кому он пришел, и как-то странно, загадочно улыбался. Когда бы не черная ленточка наискосок рамы, любитель дорогой водки ни за что бы не поверил скорбной вести.
— Вот это да!.. Вот это ни хрена себе… — только и выдавил он из себя.
— Садитесь, — вздохнула мать и пододвинула гостю обшарпанный венский стул.
Прапорщик сел, не раздеваясь, и уставился в одну точку. Громко отстукивал маятник больших настенных часов.
— Издалека будете? — поинтересовалась хозяйка, чтобы нарушить тягостное молчание.
— Да… проездом, — тряхнув головой, ответил гость. — Как же это, а? Отчего?
Зоя Андреевна ничего не ответила, достала из серванта две стопки, протерла их фартуком и села напротив.
— Сгорел Артуша. Уснул, а газ забыл выключить. Так полыхнуло — кто теперь разберет.
Приятель покойного уловил ее взгляд, направленный на бутылку, отвинтил пробку и разлил водку в стаканы.
— Пьяный? — робко поинтересовался он.
— Может, и пьяный. Врач говорил, наркотик в крови обнаружили. Меня рядом не было, никого не было. Он жениться собрался, квартиру купил. И пожить-то в ней не успел.
Гость взял стакан и уставился в пол.
— Кололся, значит? — задал он довольно бестактный вопрос.
Зоя Андреевна промолчала, снова вздохнула и выпила мелкими глотками.
— Адрес вам Артуша дал? — спросила она.
— Он. В гости звал, да я все никак не доезжал до ваших краев. Пять лет прошло, покамест доехал. — Прапорщик залпом осушил стакан, шумно выдохнул и посмотрел на портрет. — Земля тебе пухом, братан…
Выпитое немного сняло напряжение, оживило разговор. Зоя Андреевна поведала о стерве-снохе, о квартирной тяжбе, о том, как работал Артур, мотался по заграницам, сколачивая капитал.
— «Порше» купил старенький, отремонтировал. Рад был до невозможности. Только поездил на нем всего ничего.
— Схоронили-то где, далеко? — спросил Салов.
— Да нет, рядом, на кладбище. Там его дед и бабка похоронены. Хотите сходить?
Гость кивнул, завинтил пробку и сунул наполовину опорожненную бутылку в глубокий карман шинели. Женщина накинула пуховый платок, надела старенькое пальтецо на рыбьем меху.
— Букетик этот снесу, не возражаете? — спросила она. Шли по морозцу, потрескивал первый ледок на лужицах под ногами. Зоя Андреевна рассказала, как завели уголовное дело, как друзей-товарищей Артуши по бизнесу таскали на допросы «в это, как его… ну, раньше ОБХСС называлось», все домогались, не убийство ли, нет ли у него долгов.
— Всю бухгалтерию перетряхнули, верите? Следователи из милиции, а после из прокуратуры трижды наведывались. Артур мирно, славно жил, чтоб убивать — нет, таких врагов у него отродясь не было. Да и самому руки на себя накладывать — зачем? Квартира, машина, ребенок должен родиться. Заподозрили рэкет, но доказать ничего не смогли, закрыли дело, слава Богу. Какая ему-то разница?.. Да и мне тоже.
— Может, все-таки убили? — предположил Салов. — С чего ему было газ открывать?
— Говорю же, не в себе был. Большую дозу уколол. После, на обыске, и шприц нашли в шкафу. Следователь забрал вместе с документами и фотографией.
— Какой фотографией? — не понял прапорщик.
— Так, крали какой-то. Может, было у него чего с ней, он мне не рассказывал. Нинка эту фотку когда увидела, аж губу прокусила. Красивая дамочка такая, молоденькая.
— Выяснили, кто она?
— Да кто ж там будет выяснять. Альбомы следователь из прокуратуры просматривал, вещи его, книжки перелистывал, какие были в доме. Все искал, искал.
— Что искал-то?
— А я знаю?.. Все больше с Нинкой говорил. У меня о каком-то Авдышеве спрашивал, не заходил ли, не служили ли вместе. Вы такого не знаете?
— Кого? — переспросил парень.
— Авдышева… Вроде Виктором зовут. Ну да, Виктор Степанович. Следователь меня о нем раза три спрашивал, старый блокнот Артура из комода конфисковал. Только ни в альбоме, ни в блокноте ничего не нашел. А все равно забрал, потом, правда, прислал милиционера, все вернули, кроме шприца.
— Нет, — покачал головой прапорщик, — не припоминаю. А потом, мы ведь с ним как — первое время только, в учебке. Переписывались, да я писем не храню. Кабы знать, что так случится, так, может, и сохранил бы — на память.
Они вошли на огороженную территорию кладбища — неприглядного, частью разрытого на пустыре, частью поросшего скудным кустарником да голыми ивами. Только неподалеку от могилы Артура покачивалась на ветру синевато-пепельная ель.
Остановились у свеженасыпанного холмика с воткнутой в изголовье тумбой. На жестяной дощечке значилось:
Конокрадов
Артур Алексеевич
1973-1996
От несложной арифметической задачки по вычитанию первого числа из последнего делалось особенно грустно.
— К весне, может, памятник какой-никакой сообразим, — смахнув воображаемую слезу, сказала мать. Ветер унес ее слова.
— А… стакан-то забыли, — словно удивившись, глянул на нее прапорщик.
Выпили поочередно из горлышка, в два приема — сперва женщина, потом парень. Постояли немного, прибрали размокшие под дождями бумажные венки. Больше говорить было не о чем.
Гость проводил Зою Андреевну до самого подъезда, но войти отказался. Как мог успокоил Салов несчастную мать и пошел к автобусной станции, сославшись на службу и время.
Дома Зоя Андреевна достала дембельский альбом сына, внимательно пересмотрела все карточки, но никого похожего на сердобольного прапорщика не нашла и вскоре о нем забыла.
17
Холодным утром в выходной старики, как обычно, собрались у Акинфиева. Погода стояла как по Пушкину: «Мороз и солнце; день чудесный». По случаю последнего перед Новым годом сбора Акинфиев открыл банку соленых грибков, накрошил в них лука и, щедро сдобрив густой деревенской сметаной с базара, подал на стол в глиняной миске. «Завсегдатаи кабачка» удобно уселись за низким столиком напротив каминного зеркала, лущили отваренный в мундире картофель, запивали традиционный кальвадос холодным клюквенным соком.
Как всегда, с житейских тем разговор незаметно перешел на высокие материи. Все старались перещеголять друг друга в цитировании классиков. В поисках подходящего высказывания Ксения Брониславовна взяла с полки свою книгу Елены Рерих и стала перелистывать. Из книги выпала закладка, одна из фотографий мадам в бикини.
— Ба! — удивилась она. — Да ты, оказывается, почитатель Шарон Тейт! Жертва Сатаны!
Акинфиев посмотрел на Довгаля, тот поймал его взгляд. Затем оба синхронно посмотрели на мудрую сову.
— А ну, повтори, — почти прошептал хозяин замка.
— Что… повторить? — растерялась Гурвич под обстрелом двух пар глаз.
— Имя повтори! Имя! — вскочил Акинфиев, заставив ее отступить. — Чей… Чей я, говоришь, почитатель?!
Довгаль подхватил с пола фотографию.
— Вот это кто, Ксюша? — спросил он ласково, заискивающе, словно подманивал готового сигануть с балкона кота.
Шершавин опрокинул рюмочку, шумно выдохнул, закусил шашлыком из грибов с луком и проговорил с набитым ртом:
— Ну, мужики…
— Молчать! — нервно выкрикнул Акинфиев. — Ксения, что ты насчет этой мадам сказала? Или мне это послышалось? А?..
Довгаль, который был в курсе следовательских изысканий, заботливо подставил онемевшей от натиска старушенции стул и театрально опустился перед нею на колено.
— Ну? — только и вымолвил прокурор.
— Я ничего не сказала, я только предположила, что она пала жертвой Сатаны, — пробормотала обескураженная адвокатша.
—Кто? —Она.
— Да кто она-то, кто?!.
— Боже, Акинфий, сжалься надо мной. Тейт Шарон, американская кинозвезда. Жена кинорежиссера Романа Полански. А что, разве это не она?
Акинфиев забрал у Довгаля фотографию, осторожно взял ее за уголки и поднес к самым глазам старушки.
— Ксюша, посмотри, пожалуйста, еще раз, напрягись, голубушка. Кто изображен на этой картинке, а?
Теперь уже Гурвич перепугалась не на шутку, и уверенность ее стала улетучиваться.
— По-моему… по-моему, здесь изображена американская звезда Шарон Тейт, которую убили члены секты Чарльза Менсона. Это ведь фото из «Плейбоя», да?
Следователь взглянул на карточку, словно видел ее впервые, опустился в кресло перед камином.
— Н-да-а, Акинфий, — вздохнул Довгаль. — Плохо жить с фанерной головой. А все оттого, что ты в кино не ходишь.
— Да вы можете наконец объяснить, что я такого сказала-то? — взмолилась адвокатша.
Она хотела еще что-то спросить, но Акинфиев порывисто вскочил и трижды поцеловал ее:
— Умница ты наша! — воскликнул он и заходил по комнате, не зная, куда девать руки. — Умница-разумница! Если это действительно так, то считай, что ты уже сделала мне подарок к выходу на пенсию. Ты знаешь, где я отыскал эту картинку?
— Погоди, ты что же, не знал, кто она такая?
— Господи! Ну конечно, я не знал! Я опросил кучу свидетелей — и никто из них не знал! Надо же — киноартистка! Тебе-то откуда о ней известно?
— О! — оживилась Гурвич. — Мне когда-то пришлось защищать девушку из печально знаменитой секты дьяволопоклонников «Черный ангел». Тогда еще ни о какой гласности слыхом не слыхали, и слушание дела было, естественно, закрытым.
— Сатанисты? — насторожился Довгаль. — А при чем тут сатанисты?
— Как это при чем? При том, что Роман Полански, муж Шарон Тейт, снимал фильмы ужасов с сатанинским уклоном. «Бал вампиров», «Ребенок Розмари»… о женщине, которая зачала младенца от дьявола. Шарон Тейт исполняла эту роль.
— Что, из-за этого ее убили? — изумился прокурор.
— Ну… в общем, трудно сказать. По крайней мере, в момент гибели она была беременна, ее ребенку не суждено было родиться.
— Беременна?.. — переспросил Акинфиев и подумал, что ведь жена Авдышева и невеста Конокрадова тоже были беременны. — Вот это да! Вот это поворот!.. А сейчас у нас тоже есть сатанинские секты?
— Наверно, есть. Если к концу семидесятых в одной только Москве их насчитывалось порядка десяти…
— Бред собачий! — помотал головой Шершавин. — Бред! Двадцатый век на дворе.
Никто не обратил на него внимания. Акинфиев вцепился в старушку мертвой хваткой и стал расспрашивать ее о сатанистах, предварительно рассказав о загадочных, по его мнению, смертях молодых людей и о фотографиях красавицы Тейт с многозначительной надписью.
— Ну, культ Сатаны здесь вовсе необязателен, — задумалась Гурвич. — Это могут быть «идейные бандиты» со своим моральным, то есть аморальным, кодексом. Примерно таким: следование прирожденным инстинктам, хищничество, неподставление другой щеки, проклятие кротких, культ силы…
— Фашизм какой-то, — предположил Довгаль.
— Похоже. Библия наоборот. Но может быть и месть. Поверь, Саша, ничего сверхъестественного или исключительного здесь нет, уж я на этих делах собаку съела.
Акинфиев ненароком подумал о группе «Миг удачи» и о ее убитом солисте Черепанове. Нужно было как можно скорее выяснить все о музыкантах. Вдруг да кто-нибудь из них якшается с почитателями дьявола? Но тут вставил слово неисправимый материалист Шершавин, про которого все как-то забыли.
— А зачем нужно было предупреждать жертву, посылая фотографию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27