— Вы — кореец? — спросил Виннинг, сам удивляясь смелости своего вопроса.
— Не приставайте! — сказал Римо.
В это утро он не хотел слышать упоминаний ни о Корее, ни о корейцах: он и без того был слишком взволнован. Решение об отставке далось ему не просто.
Гастингс Виннинг, разумеется, ни к кому не собирался приставать, и тем более к Римо. Кого-кого, а этого уважаемого гостя лучше было бы не задевать.
Римо записал полученные сведения и выразил желание задать еще только один вопрос.
— Пожалуйста, — сказал Виннинг, изо всех сил старавшийся не смотреть на труп Большого Джека без кисти правой руки.
— Как пишется «госсекретарь»? С одним "с" или с двумя?
— С двумя, — сказал Виннинг.
Поблагодарив брокера, Римо прикончил его тычком в глаза. Пальцы погрузились в мозг до самых костяшек. Брокер испустил дух еще до того, как упал на пол.
В этот момент Римо припомнились слова его школьной учительницы, сказанные много лет тому назад, когда еще не были запрещены старые методы обучения.
— Римо Уильямс, — строго сказала она, — ты никогда не научишься правильно писать.
Старая учительница говорила истинную правду: у Римо до сих пор были сложности с удвоенными согласными.
Выйти из номера было несложно. Римо сделал то, что проделывал в таких случаях всегда: он вышел через двери. Всем, кто ему встречался (первыми прибежали телохранители), он приказывал вызвать врача. Немедленно! Кто же откажется побежать за врачом, когда их босс умирает?
Он преспокойно спустился вниз на лифте. Увидев двух полисменов, впопыхах направляющихся в гостиничный вестибюль, он крикнул им на ходу:
— Они еще наверху! Поторопитесь! Только соблюдайте осторожность — у них оружие!
Это произвело должный эффект. Стражи порядка выхватили револьверы и постарались найти надежное укрытие. Попрятались и все остальные, кто оказался в этот ранний час в вестибюле. А Римо вышел на улицу и не спеша направился к центру города, ища глазами подходящий телефон-автомат. Предпочтительнее других были автоматы, установленные в магазинах, но почти все еще были закрыты. Работали лишь дешевые закусочные, где рабочие могли съесть перед сменой поджаренные на сале крахмальные комочки чего-то безвкусного, выдаваемого за картофель, а также свинину с гарниром химического происхождения; желудок обычного человека такая еда разрушает сравнительно медленно, но Римо, с его особой чувствительностью, она могла уложить наповал с первого раза.
В этих забегаловках, казалось, самый воздух был пропитан жиром, и все, кто туда заходил, должны были вдыхать его мельчайшие частички. Для обычного человека это было безопасно, да и Римо тоже не причиняло особого вреда. Беда была в том, что после посещения такого места он не мог избавиться от противных запахов. Одежду приходилось выбрасывать. Химчистка, конечно, была в состоянии вытравить запах жира, но употребляемые там дезинфицирующие средства могли оставить Римо без наружного кожного покрова. Приходилось постоянно думать об этом и нейтрализовать их действие немалым усилием воли.
Какая ирония судьбы! Познав и впустив в себя устрашающее искусство Синанджу, усвоив знания, накопленные наемными убийцами в течение многих столетий, Римо в некоторых отношениях сделался более уязвимым, чем был раньше.
Его наставник Чиун говорил, что так поддерживается равновесие во Вселенной: тот, кто получает, должен отдавать. Приобретая силу и выносливость, человек платит за это болью и усталостью. Ничто в мире не дается просто так, за все надо платить. Так говорил Чиун, Мастер Синанджу, разумеется, добавляя при этом, что он дал Римо мудрость, выдержку, сверхчеловеческие возможности, а взамен получил неуважение, лень, полное отсутствие заботы о нежной и чуткой душе, наделенной редкой добротой. Этой душой был сам Чиун.
Наконец Римо попалась на глаза закусочная для рабочих с испанской кухней. Он замедлил дыхание и зашел туда. Посетителей в этот ранний час было немного, и Римо удалось поговорить по телефону, находящемуся позади зала, не рискуя быть услышанным. Новый номер телефона был записан у него в блокноте — для памяти. Лукавый внутренний голос нашептывал, что звонить не обязательно и что он делает это только для того, чтобы там, «наверху», его последнее задание запомнили и оценили как выполненное чисто и профессионально, без сучка, без задоринки. Однако Римо ни за что не признался бы в этом даже самому себе. Какого дьявола! Плевать ему на то, что они там подумают!
«Наверху» находился доктор Харолд В. Смит. Десять лет назад, когда Римо только еще начинал тренироваться у Чиуна, готовясь стать единоличным «исполнителем», карающей рукой КЮРЕ, Смитти, как называл его Римо, нарисовал перед ним картину будущего этой организации, о которой не знал никто, кроме них двоих и президента США. Ей была уготована роль защитницы американской Конституции, которая уже не действовала. КЮРЕ должна была бороться с коррупцией среди правительственных чиновников, заставлять правоохранительные органы — полицию, федеральную прокуратуру — выполнять свои прямые функции.
Это была очень заманчивая перспектива, которая, к сожалению, не реализовалась. Сделать удалось очень немного, планы так и остались планами. Теперь КЮРЕ уже фактически не функционировала.
Римо увлекся этой мечтой и поставил ей на службу все, чему научится у Чиуна. Но однажды он пришел к выводу, что тело и разум могут быть объединены только благодаря главным космическим ритмам, что человечество нельзя изменить с помощью законов. Наоборот, люди имеют те законы, которые они заслуживают. Если Америка скатывается в пропасть, значит, она того стоит.
Открытие опечалило Римо, но это было так. Теперь у него будут другие обязанности. Прежде всего, нужно отдохнуть, что было ясно. Но не так просто было разобраться со всем остальным: Конституция, Смитти, телефонная трубка, дрожавшая в руке Римо, когда он набирал номер...
Сигналы с телефонного аппарата поступали на особое приемное устройство, чтобы напрочь исключить подслушивание. Пока он зачитывал полученную от Виннинга информацию, ему все время казалось, что звуковые волны, порождаемые его голосом, засасываются в трубку, а уши заложены ватными тампонами. Он не слышал своего голоса, вернее, голос, звучавший внутри его самого, воспринимался как чужой. Когда он отводил трубку, пробки в ушах исчезали, а когда приближал — все повторялось. Римо нашел это странным. Еще одно бесполезное новшество, рассчитанное на то, чтобы обогатить Японию и причинить неудобство американцам.
Закончив отчет, он спросил:
— Вы ответите мне сами, Смитти, или я должен довольствоваться беседой с автоответчиком?
— Если хотите получить ответ от шефа, вам нужно подождать, — ответил компьютер.
Римо презрительно фыркнул в трубку. На плите стояла металлическая сковорода с нарезанными кружками картофеля. Чтобы не вбирать в себя жирный воздух кухни, Римо задерживал дыхание. Физиологические ритмы замедлились, сердце билось предельно медленно. Однако наполняющие воздух мельчайшие капельки жира оседали на его коже. Ему нестерпимо хотелось соскоблить их с себя.
— Добрый день, — послышался в трубке знакомый скрипучий голос. — Говорите!
— Как вы думаете, Смитти, есть в слове «госсекретарь» две буквы "с"?
— Римо! Неужели вам больше нечего делать? У нас столько нерешенных проблем, касающихся...
— Так две или нет?
— Две! Послушайте, Римо, наблюдается необычная активность, возможно, связанная с...
— Вы уверены, что две?
— Ну да! Послушайте...
— Всего хорошего! — сказал Римо. — Это было мое последнее задание.
Он повесил трубку и вышел на воздух, которым можно было дышать. Он сделал вдох полной грудью — впервые с того момента, как вошел в ресторан.
Потом он облюбовал машину, оставленную кем-то поодаль от набережной, забрался в нее, соединил провода замка зажигания напрямую и поехал вдоль берега в сторону Дилрея. В нескольких кварталах от лодочной пристани он остановился, вылез из машины и пошел к белой двухпалубной яхте, стоявшей там на якоре уже около месяца.
Кончено! Больше десяти лет он проработал на КЮРЕ. Теперь он свободен. Давно бы так!
Воздух был чист и прозрачен. Море легонько покачивало судно, будто желая сделать приятное молодому человеку, у которого вся жизнь была впереди и который теперь знал, как ею распорядиться.
На борту Римо увидел старика. Тощая фигура, реденькая бородка-метелка, жидкие пряди волос на висках. Одетый в голубое кимоно, он сидел в позе лотоса, устремив безмятежный взгляд в бесконечность, и не повернул головы на звуки шагов.
— Я ушел от Смита, папочка, — сказал Римо.
— Какое замечательное утро, — отозвался старик. На миг его длинные ногти показались из рукавов кимоно. — Наконец-то. Смит был сумасшедшим императором, а нет ничего более неприемлемого для ассасина — наемного убийцы, чем служить безумцу. Все эти годы я пытался объяснить тебе это, но ты почему-то не хотел меня слушать.
— Я и сейчас не хочу, — сказал Римо, зная наперед, что хочет он или нет, а выслушать Чиуна ему придется.
Если уж Чиун, Мастер Синанджу, захотел что-то сказать, его не сможет остановить даже целое войско. Особенно когда речь заходит о таких вещах, как неблагодарность ученика, его некорейское происхождение, скупость и безумные поступки Смита.
Чиун не понимал, зачем надо спасать Конституцию. Многовековой опыт, накопленный Мастерами Синанджу за время службы у честолюбивых монархов, мешал ему понять, почему глава могущественной организации не желает быть главой государства. Он был попросту шокирован, когда Смит ответил отказом на сделанное Чиуном предложение убрать действующего президента страны и посадить на его место императора Смита. Такой разговор состоялся у них еще тогда, когда Чиун и Римо еще только начинали работать на КЮРЕ. В результате Смит решил пользоваться услугами корейца, не раскрывая ему тайн своей организации.
Точно так же, как Смит никогда не мог понять, что такое Синанджу, так и Чиун, по-видимому, не мог понять, что такое КЮРЕ. Только один Римо понимал — в общих чертах — и то, и другое. Он занимал промежуточное положение между двумя мирами: в одном он жил, другой изучал — и нигде не чувствовал себя дома.
— Ты можешь спросить, почему мои слова не были услышаны, — сказал Чиун, поворачиваясь всем корпусом в сторону Римо и не меняя при этом положения ног.
— Я ни о чем не спрашиваю, — возразил тот.
— Но я должен тебе ответить! Причина состоит в том, что я слишком мало ценил свое великодушие, свою мудрость и свою доброту.
— Каждый год Смитти посылал подводную лодку, которая отвозила твоим землякам плату за мое обучение. Ее заход в воды Северной Кореи мог вызвать третью мировую войну. Он платил золотом; никто и никогда не платил Мастерам Синанджу больше.
— Ты ошибаешься, — возразил Чиун. — Кир Великий дал больше.
Чиун имел с виду древнего персидского царя, отдавшего за оказанную ему услугу целую провинцию. С тех самых пор Дом Синанджу очень высоко ценил возможность работать на Персию, хотя она и называется теперь Ираном. То обстоятельство, что Иран заработал миллиарды долларов на экспорте нефти, не сделало его менее привлекательным в глазах Чиуна.
— Получать слишком большой дар не всегда хорошо, — сказала та часть Римо, которая заключала в себе Синанджу.
Мастер Синанджу, получивший в дар целую провинцию, научился искусству управления, но утратил редкостное искусство владения своим телом. Согласно хроникам Синанджу, его чуть не убили, и он мог умереть, не передав своему преемнику секреты Синанджу. То, что он успел передать, — в измененной и ослабленной форме — получило название «Боевые искусства Востока».
Синанджу было всегда, это — единственная истинная ценность. Уходят со сцены нации, исчезает золото, а искусство Синанджу, передаваемое от поколения к поколению, будет жить вечно. Римо объяснил это Чиун, а тому объяснил его предшественник.
— Ты прав, — сказал Чиун. — Но ведь ценность дара определяется не его размерами. То, что я подарил тебе, не имеет цены, а ты разбазарил это, служа сумасшедшему Смиту. И я когда-нибудь жаловался?
— Всегда, — сказал Римо.
— Не было этого, — возразил Чиун. — Ни разу. И тем не менее я видел лишь одну неблагодарность. Я сделал наследником богатств Синанджу белого человека. Почему я так поступил?
— Потому что единственный способный человек в вашей деревне оказался предателем, да и все остальные были не лучше. В моем лице ты нашел преемника, кому мог передать свои знания.
— Я нашел в твоем лице бледный кусок свиного уха, потребляющий мясо.
— Ты нашел того, кто был в состоянии воспринять Синанджу. Белый человек смог его усвоить, тогда как желтый — не мог. Обрати внимание — именно белый человек. Белый.
— Это расизм! — рассердился Чиун. — Откровенный расизм, и он особенно нетерпим, когда исповедуется низшей расой.
— Тебе был необходим белый человек, признайся!
— Я метал бисер перед свиньей, — сказал Чиун. — А теперь эта свинья заявляет, что я могу забрать свой бисер обратно. Я опозорил мой Дом! О Боже! Ничего более ужасающего я совершить не мог.
— Я нашел другой способ зарабатывать на жизнь, — сказал Римо.
И впервые за все время знакомства с Чиуном он увидел, как желтое, будто пергаментное, лицо, обычно такое невозмутимое, залила краска гнева. Римо понял, что совершил ошибку. Большую ошибку.
Глава третья
В 4.35 утра полковник Блич получил приказ от своего шефа. Приказ был отдан в форме вопроса. Готов ли он, интересовался шеф, вывести свою часть на выполнение первого задания? Для него, шефа, важно знать это: он хочет в недалеком будущем продемонстрировать соратникам свои отряды в действии.
— Так точно, сэр! — сказал на это Блич.
Он перевел свое круглое тело в сидячее положение и, не вставая с постели, записал время звонка.
— Имейте в виду, полковник: провал исключается. Если вы не готовы, я согласен подождать.
— Мы абсолютно готовы, сэр! В любую минуту.
Последовала долгая пауза. Блич ждал с карандашом в руке. За дверью были слышны размеренные звуки шагов личной охраны Блича. Его спальня напоминала тюремную камеру: жесткая кровать, окно, сундук с бельем. Кроме тостера и холодильника, в котором он хранил свои любимые булочки, и белой эмалированной хлебницы, где он держал джем двадцати двух сортов, в комнате ничего не было. Она выглядела даже более спартанской, чем солдатская казарма.
Если бы Бличу нужно было оправдать свое строгое обращение с солдатами — хотя с его точки зрения он обращался с ними вполне сносно, — вид его комнаты мог сослужить ему хорошую службу. Сам он оправдывал все, что нужно, своей миссией. Каждый раз, когда он смотрел на два портрета, висевшие на стене под флагом Конфедерации, потерпевшей поражение в войне Севера и Юга, он чувствовал, что готов на все во имя исполнения этой миссии. Не по чьему-то приказу, а исключительно по зову сердца он перешел из регулярной армии в эту, особую часть, откуда не было пути назад.
— Послушайте, полковник. Если вы не сможете выступить теперь, это еще полбеды. Но если вы начнете и провалитесь...
— Это исключено, сэр.
— Тогда — завтра.
— Есть, сэр!
— В городе, все выходы из которого легко перекрываются.
— Норфолк, штат Вирджиния? — догадался Блич.
— Да.
— Будет сделано, сэр!
— Энтузиазм — это еще не все, полковник.
— Сэр, я знаю реальное положение вещей. Я могу повести своих парней куда угодно. Они преданны мне и вышколены. Не смешивайте их с неженками из регулярных частей, сэр. Они умеют сражаться.
— Тогда действуйте, — произнес шеф негромким, мягким голосом. Так говорят очень богатые люди, у которых нет необходимости повышать голос, дабы добиться нужного результата.
— Когда мы получим список... э-э... список этих субъектов, сэр?
— Вы найдете его у себя в норфолкской папке. Там указано двадцать человек. Мы рассчитываем получить не менее пятнадцати.
— Да, сэр! Послезавтра вы их получите.
— На них не должно быть следов насилия — ни синяков, ни шрамов. Это всегда производит неприятное впечатление.
— Я понял вас, сэр! Ни единой царапины!
Блич не стал ложиться снова. Уснуть он все равно уже не сможет, лучше отоспится через два дня.
Он оделся по-походному и шагнул в туманную дымку предрассветного утра. С ближнего болота на него пахнуло тяжелым сырым ветром. Полковник шел через двор, по усыпанной гравием площадке, где он каждое утро устраивал смотр своему войску. Звуки его тяжелых шагов гулко раздавались в ночи, точно бой барабанов идущей в наступление армии, состоящей из одного-единственного человека.
Блич направился в секретный отдел, который отличала абсолютная надежность. Отсюда нельзя было выкрасть ничего, ни единый клочок бумаги не мог попасть в руки ЦРУ, ФБР, конгресса или кого бы то ни было, кто пожелал бы раскрыть существование части особого назначения, руководство которой Блич рассматривал как свой священный долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15