Здесь ровно сто штук.– Ну и что? Из-за каких-то двух брошюрок ты ссоришься с нашей активисткой! Разве можно выиграть войну, проиграв все сражения?– Черт побери, Чиун, я не в силах терпеть, чтобы эта женщина все время мной командовала. Кажется, я уже целую вечность ишачу на нее. Сотня есть сотня. Зачем мне их считать, если я могу по весу определить, сколько их?– Потому что в противном случае все наши дамы уйдут. Что ты тогда станешь делать? Вернешься к своему глупому ребяческому плану применять против врага ограниченное насилие? К плану, который, скорее всего, приведет тебя к самоуничтожению? А как насчет твоего мистера Полани? Он что же, должен снова смириться с мыслью о поражении?– Честно говоря, мне больше нравилось, когда мы проигрывали.– Проигравшим всегда нравится проигрывать. Победа требует не только дисциплинированности, но и высокой нравственности.– По-твоему, нравственно заявлять, что в пачке сто две брошюры, когда их там ровно сто?– Даже двести четырнадцать, если это необходимо.– Чиун, ты возмутителен.– А ты самонадеян, что еще хуже. Даже если в этой пачке сто штук, то вон в той всего девяносто девять. – И он указал на пачку брошюр, лежащую чуть поодаль на столе.– Ошибаешься. Ровно сотня.– Девяносто девять.– Вот увидишь, сто. – Он нагнулся, схватил пачку и принялся громко считать вслух: – Один, два, три.Пока он считал, Чиун вышел в приемную и подошел к столу миссис Хиршберг.– Он все понял, – ласково сказал Чиун. – Видите ли, он не такой уж плохой. Просто ленивый.Из комнаты доносился голос Римо:– Семнадцать, восемнадцать, девятнадцать…– Нынче вся молодежь такая, – заметила миссис Хиршберг, успокаивая старика. – Кстати, не догадалась спросить. А он умеет считать до ста?– Что касается этой пачки, достаточно девяноста девяти.– Двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь…Вошла Дороти Уокер, словно принеся с собой прохладное дуновение ветерка, свежая и подтянутая в своем белоснежном костюме. Остановившись возле стола миссис Хиршберг, она спросила:– Римо здесь?– Тсс… – Миссис Хиршман поднесла палец к губам. – Он сейчас занят.– Сорок семь, сорок восемь, сорок девять…– А он скоро освободится? – поинтересовалась Дороти, увидев, как Римо, сосредоточившись, склонился лад столом.– Ему осталось сосчитать всего пятьдесят штук. Управится за пятнадцать минут.– Я подожду.– Пожалуйста.– Шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть…Дороти Уокер тем временем оглядывала помещение штаба, восхищаясь слаженностью и организованностью, с которой две дюжины добровольцев выполняли работу по тыловому обеспечению кампании.– Девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять. ДЕВЯНОСТО ДЕВЯТЬ?! – Римо поднял глаза и увидел Дороти. Улыбнувшись, он направился к ней.– Ну? – спросил Чиун.– Что ну?– Тебе нечего мне сказать?– А что я должен сказать?– Так сколько штук было в пачке? – уточнил Чиун.– Не знаю, – сказал Римо.– Не знаешь?– Нет. Я устал и остановился на девяноста девяти, – Римо мало что понял из последовавшего потока слов. Он не станет обращать на Чиуна внимания. Ни за что не опустится до мелких пререканий.Дороти Уокер улыбнулась ему.– Вот, хотела посмотреть, как живет победитель.– Вы так полагаете?– Вы просто не можете проиграть.– Конечно, если только не доверим подсчет голосов этому вот Альберту Энштейну, – вмешалась миссис Хиршберг. – Идемте отсюда, – предложил Римо. – Технические сотрудники никогда не поймут нас, творческих людей.– А Тери здесь?– Она сказала, что на завтра вся реклама готова, и уехала к подруге погостить. Обещала, что мы встретимся завтра на телевидении, – объяснил Римо.Дороти кивнула.– Я поговорю с ней завтра.Римо повел ее прочь из штаба. Ему это доставляло удовольствие – находиться рядом с ней. Она так прекрасно выглядела, а пахла и того лучше крепкими цветочными духами.Этот запах наполнил все его существо, когда позже Дороти взяла у него из рук стакан, который сама же только что дала, прильнула к нему всем телом и прижалась губами к его губам.Она долго не отрывала губ, наполняя его ноздри ароматом духов. Он смотрел, как жилка у нее на виске начинает пульсировать все быстрей и быстрей.Потом она взяла его за руку и вывела на балкон. Здесь, на высоте пентхауса, куда не долетал свет уличных фонарей, царила темная ночь. Одной рукой она продолжала сжимать руку Римо, другой обвела простиравшийся перед ними океан, а затем положила ее Римо на плечо. Голова ее склонилась ему на грудь.– Римо, все это могло бы принадлежать нам, – сказала она.– Нам?– Я решила открыть отдел по рекламе политических кампаний и хочу, чтобы ты возглавил его.Римо, успевшему убедиться в своих очевидных талантах в области политической борьбы, было приятно, что его достоинства оценили. Но, мгновение подумав, он произнес:– Извини. Это не по моей части.– А что по твоей?– Я люблю путешествовать с места на место и повсюду сеять добро, – ответил он. На как-то-то долю секунды ему показалось, что так оно и есть; он испытал то же удовлетворение, какое подобная ложь всегда приносила Чиуну.– Римо, давай не будем обманывать друг друга, – сказала она. – Я знаю, ты испытываешь ко мне то же влечение, что и я к тебе. Как же мы сможем быть вместе, чтобы дать выход нашим чувствам? Как, где и когда?– А что, если здесь и сейчас? Вот так.И он овладел ею на гладкой плитке балкона. Запах их тел смешивался, усиливая цветочный аромат ее духов. Это был настоящий подарок для Римо прощальный подарок. Она откроет отдел политических кампаний и сама возглавит его, а Римо – он это твердо знал – вернется к работе, к которой привык: по-прежнему будет наемным убийцей номер два. Было бы просто бесчеловечно с его стороны не оставить ей о себе память на те долгие и бессмысленные годы, которые ждут ее впереди.Поэтому он отдавал ей всего себя, пока она наконец не задрожала, успокоившись, и тихо не улыбнулась ему. Помолчав, она произнесла:– Грязное это дело – политика. Давай забудем Полани. Давай уедем. Прямо сейчас!Римо посмелел на звезды в черном небе над головой и сказал:– Слишком поздно. Пути назад пет.– Ты говоришь о выборах? – спросила она.Он покачал головой.– Не только. Сначала я добьюсь избрания Полани. А потом сделаю то, зачем собственно явился сюда.– Это так важно? Я имею в виду то, что ты должен сделать.– Не знаю, важно это или нет. Просто это моя работа, и я выполняю ее. Думаю, она достаточно важна.И они снова занялись любовью.Когда входная дверь закрылась за ним, Дороти Уокер быстро подошла к телефону. На другом конце провода тут же подняли трубку.– Папа, – сказала она, – Римо действительно тот человек, кого ты ждешь, и боюсь, уже нет способа его остановить. Он верит в свое дело. – А потом добавила: – Да, папа, мне немного неловко тебе это говорить, но он похож на тебя. Глава 25 – Для начала я хотел бы сыграть «Нолу». А потом «Полет шмеля». Но поскольку ни то, ни другое у меня не получается, я попытаюсь изобразить «Мой старый домик в Кентукки».Мак Полани был одет в протертые на заду шорты, кроссовки на босу ногу, красную майку и бейсболку со стилизованной буквой "Б" на околыше – очевидно, в память о какой-то бруклинской бейсбольной команде.Он сел на деревянную табуретку, обвил ногой принесенную с собой пилу и принялся водить по ней настоящим смычком. Получившийся воюще-скрежещущий звук отдаленно напоминал популярную мелодию.Римо, наблюдавший за всем из-за кулис, поморщился.– Это ужасно, – прошептал он на ухо Чиуну. – Где Тери?– В мои обязанности не входит это знать, – сообщил тот. – И на мой взгляд он прекрасно владеет своим необычным инструментом. Такой вид искусства неизвестен в моей стране.– В моей тоже, – сказал Римо. – Думаю, на этом мы теряем несколько голосов в минуту.– Кто знает, – отозвался Чиун. – Может, Майами-Бич как раз созрел для того, чтобы в ратуше заседал виртуоз игры на пиле. Может, сейчас это лучший вариант.– Спасибо, Чиун, за слова утешения.Они замолчали и принялись наблюдать, как Мак Полани выпендривается перед камерой. Но где же Терн Уокер ? Она давно должна была быть здесь.Может, ей удалось бы разговорить Мака, он бы сказал пару слов о ходе кампании. Могла бы постараться за те деньги, которые Римо выложил за это трехчасовое безобразие. Она бы могла разобраться с этой выездной телевизионной бригадой. Они заявили в студии, что представляют нью-йоркскую телекомпанию, снимающую специальную передачу о способах ведения предвыборной борьбы. После недолгих пререканий им разрешили установить аппаратуру в дальнем конце студии, и теперь два оператора отсняли уже, должно быть, несколько километров пленки. Они сильно раздражали Римо, но он приписывал нервозность своему твердому убеждению, что неудачи должны оставаться в семье, а не становиться достоянием последующих поколений.Чиун что-то сказал.– Тсс, – остановил его Римо. – Мне интересно, удастся ли ему взять высокую ноту.Полани это уже почти удалось, по тут снова раздался голос Чиуна:– Здесь есть посторонние, на которых обратить внимание тоже интересно.– Какие, например?– Эти двое телевизионных господ. Они не те, за кого себя выдают.– Почему?– Потому что в течение последних пяти минут их киноаппарат снимает пятно на потолке.Римо посмотрел, куда указывал Чиун. Полани явно не попадал в объектив, пленка с колоссальной скоростью тратилась ни на что. Тем временем операторы склонились над ящиком с оборудованием, а когда поднялись, Римо и Чиун увидели у них в руках автоматы. Они целились в Полани.Зрители, которых Мак Полани называл «жителями телевизионной страны», пропустили самую интересную часть посвященной ему передачи. Римо бросился было к автоматчикам, но Чиун его опередил. Зрители видели только, как мелькнуло зеленое кимоно – Чиун перекатился через сцену, мимо Полани, а затем, когда кандидат на последней умирающей ноте закончил игру, они услышали выстрелы, потом резкие удары и вскрик.Повинуясь профессиональному инстинкту, оператор моментально перевел камеру туда, где происходила борьба, но Чиун проворно прыгнул за кулисы, и в объектив попали лишь тела фальшивых телевизионщиков, лежавшие на голом деревянном полу, – неподвижные, мертвые тела.Камера задержалась на них на мгновение, а потом двинулась назад, к Полани. И тут Римо с ужасом осознал, что он стоит как раз между кандидатом на пост мэра и телеобъективом и его лицо вот-вот станет достоянием широкой общественности. Что скажет на это доктор Смит? – пронеслось у него в голове. Тогда он повернулся к камере спиной и произнес в свисавший сверху микрофон:– Леди и джентльмены, прошу сохранять спокойствие. Только что произошло покушение на мистера Полани, но охрана держит ситуацию под контролем. – Затем, не оборачиваясь, он ушел из поля зрения объектива, оставив в кадре лишь Мака Полани, продолжающего сжимать в руках свою пилу и обратившего взор в ту сторону сцены, где распластались два тела.Наконец Полани опять посмотрел в объектив и медленно произнес:– Они попытались остановить меня. Многие пробовали сделать подобное и прежде, но пока этого никому не удавалось. Только смерть может меня остановить.Он умолк. Оператор выражал бурный восторг. В будке аплодировал звукоинженер.Полани секунду помолчал н снова заговорил:– Надеюсь, вы все завтра проголосуете за меня. А теперь спокойной ночи. – С этими словами, зажав под мышкой пилу, он ушел, присоединившись за кулисами к Римо. Вскоре там оказался и Чиун. Прозвучала умолкла мелодия «Свет солнца приятней».– Быстро соориентировались, – похвалил Римо.– Что вы имеете в виду? – спросил Полани.– Насчет того, что многие хотели вас остановить. Вот слова настоящего политического деятеля.– Но это чистая правда, – обиделся Полани. – Каждый раз, стоит мне начать играть на пиле, как кто-то обязательно пытается меня остановить.– Так вы говорили о пиле?– Ну конечно! О чем же еще?– Где же Тери? – прорычал Римо.В небольшом номере, который Тери снимала в гостинице, где располагался штаб Полани, ее не было, но на столе Римо обнаружил записку: «Тери, ни в коем случае не появляйся сегодня на телевидении. Это очень серьезно. Мама». Записка была написана недавно и источала нежный аромат. Римо поднес ее к лицу – от нее исходил запах Дороти Уокер. Такой чистый… и тут Римо узнал его: это был запах сирени. Тот же, что исходил от орудий убийства Уилларда Фарджера и Клайда Московитца.Дороти Уокер… Так вот через кого шла утечка информации из штаба Полани, вот кто получал денежки Римо и вел двойную игру! А накануне вечером она пыталась использовать его.Римо взломал дверь ее пентхауса, удобно расположился в кресле и принялся ждать. Он ждал всю ночь и еще полдня, по она так и не появилась. Наконец зазвонил телефон. Римо снял трубку.– Алло!– Алло! Кто это? Римо? – раздался голос Тери.– Он самый.– Значит, маме все-таки удалось вас к себе заманить, – хихикнула она. – Я так и знала.– Боюсь, Тери, вы ошибаетесь. Вашей матушки здесь нет. И не было всю ночь.– А, значит, она у дедушки на яхте. Наверно, обсуждают ход кампании.Его это очень интересует.– А как называется его яхта?– «Энколпиус». Она стоит на приколе в бухте.– Спасибо, – поблагодарил Римо. – Кстати, почему вы не пришли вчера на передачу?– Мне мама оставила записку. А когда я позвонила ей, она сказала, что ходят слухи о теракте и вы попросили меня остаться дома. Ну, тогда я вернулась к подруге. Но я все видела. Мне кажется, было великолепно!– Если вам понравилось, следите, что будет дальше. – Римо повесил трубку, вышел на улицу и двинулся к бухте.– Папа, ты проиграл. – Дороти Уокер в зеленом вечернем платье сидела в кают-компании яхты и беседовала с отцом.– Знаю, дорогая. Все знаю. Но кто мог подумать, что паши ребята промажут! Такие надежные парни, Саша и Дмитрий. Они для нас готовы были на все.– Да, но они все-таки промахнулись. И теперь нет ничего, что помешало бы мистеру Полани стать мэром. Ты не учел, какой будет реакция избирателей, если твои люди промахнутся.– Все верно, – печально улыбнулся Дворшански. – Может, я просто постарел. Стал слишком стар, чтобы владеть городом. Что ж, в жизни есть и другие утехи.– Может, ты наконец уйдешь на покой? Тебе следовало это сделать уже много лет назад. Ты всегда говорил, что проигрыш – это единственный непростительный грех.– Кажется, ты рада, что все так вышло? Но ведь ты тоже, кажется, проиграла.– Нет, папа, я победила. Полани станет мэром, а мы с Тери – его главными советчиками. И через полгода весь город будет моим. А потом я отдам его тебе – это будет моим подарком. Ты его заслужил.Слушая ее, Дворшански понял, что не из любви собирается она сделать ему этот подарок – она просто хочет расплатиться с назойливым кредитором. Он посмелел на дочь и сказал:– Возможно, мы оба в чем-то проиграли.– Это верно, – вдруг раздался чей-то голос: в дверях стоял Римо. – Вы оба проиграли.– Кто вы? – властно спросил Дворшански. – Кто этот человек?Улыбаясь Римо, Дороти поднялась.– Это Римо. Он представляет мистера Полани. Пожалуй, единственный человек, оказавшийся достаточно прозорливым, чтобы увидеть в мистере Полани человека, который так нужен сейчас Майами-Бич…– Приберегите это для очередной рекламы собачьих консервов, – оборвал Римо. – Наконец-то у меня открылись глаза! Когда я узнал, почему Тери не явилась на передачу. Вы сделали это только для того, чтобы завладеть городом?Дворшански кивнул.– Почему бы и пет? Вы можете предложить более достойную цель? – Маршал говорил легко, почти радостно.– Но зачем было убивать Фарджера?– Фарджера? Ах, да! Надо было показать людям Картрайта, что мы не потерпим измены. Но когда вы просто избавились от трупа, не афишируя убийство, его значимость, конечно же, была сведена к нулю.– А Московитца?– Московитц был слабый человек. Думаю, он предпочел бы отправиться в тюрьму, чем продолжить игру, где ставки были слишком высоки. Он слишком много знал и мог бы нас выдать. – И всю эту историю с федеральным правительством и документами Лиги вы раздули потому…– Потому что это был единственный способ оградить Картрайта с его бандой от тюрьмы и добиться его выбора на очередной срок. Я посчитал, что правительство воздержится от каких-либо действий против Картрайта, если само окажется под угрозой его разоблачений.– Задумано неплохо, – похвалил Римо. – Вы надолго связали мне руки. Я не мог решиться сделать с вами и вашим Картрайтом то, чего вы заслуживаете. И все же вы в конце концов проиграли.Дворшански улыбнулся, на загорелом лице блеснули белоснежные зубы.– Нет, друг мой, это не я, а вы проиграли. – С этими словами маршал устремился к небольшой коробочке, лежащей на крышке рояля.Когда у него в руках мелькнуло шило, Римо наконец понял, что убийца не Картрайт, не Дороти Уокер и не какой-то наемник, а именно этот крепкий старик. Римо было очень важно выяснить это.Он усмехнулся. Дворшански двинулся на него. Когда маршал оказался рядом, на Римо пахнуло резким запахом сиреневого одеколона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17