Дикость какая-то, подумал Римо. КЮРЕ, задачей которой было применение насилия для спасения страны и ее политического устройства, теперь подвергается уничтожению с помощью основы этого политического устройства свободных выборов, где противник может использовать насилие, а Римо нет.И он просто не представлял, что можно с этим поделать.На какое-то мгновение у него шевельнулась мысль, не позвонить ли Смиту. Он был всего лишь на расстоянии телефонного звонка. Рука уже потянулась к аппарату, но тут Римо тряхнул головой и… потащил ящик с телом Фарджера в одну из дальних комнат. Глава 22 Избавившись от тела, Римо поведал о гибели Фарджера Тери Уокер. Она страшно расстроилась и даже разрыдалась.– Я представить себе не могла, что в политике случается такое, – всхлипывала она. – Бедняжка!– Мы никому про это не скажем, – предостерег ее Римо, – а будем как ни в чем не бывало продолжать кампанию.Она кивнула и вытерла глаза.– Все верно, мы должны продолжать. Он бы тоже этого хотел.– Правильно. Продолжайте заниматься своим делом – готовьте рекламу.– А вы?– А я буду продолжать заниматься своим.– Вечером в понедельник у нас выступление на телевидении. Оно может изменить ход всей кампании.– Отлично. По крайней мере, наши противники будут знать, что мы не собираемся сдаваться.Бедняжка Тери. Это ее первая кампания, и она старается изо всех сил.Но как бы она ни билась, у них не осталось ни единого шанса победить.Теперь Римо был вынужден это признать. У них нет активистов, но если бы даже они и были, для них все равно не нашлось бы работы. Фарджер хоть имел представление о том, что делать, а без него Римо не сможет найти типографии, чтобы напечатать рекламные брошюры, развесить лозунги на бамперах машин, изготовить нагрудные значки, – в общем, обеспечить все необходимые атрибуты избирательной кампании.Вернувшись в гостиницу, Римо поделился этим с Чиуном.– Не понимаю, – откликнулся тот. – Ты хочешь сказать, что люди предпочтут одного кандидата другому только потому, что им больше понравился его нагрудный значок?– Ну, приблизительно так, – ответил Римо.– Но раньше ты говорил, что они станут голосовать за того, на кого укажет полицейский лейтенант, – возразил Чиун.– Ну, кто-то, возможно, и станет.– А как можно отличить тех, кто будет голосовать по указке лейтенанта, от тех, кто станет голосовать за значки? – поинтересовался Чиун.– Никак, – честно признался Римо.На что Чиун разразился тирадой по-корейски, из которой Римо понял всего два предложения касательно того, что хуже демократии ничего не придумаешь, а потому это единственная форма правления, которой заслуживает белый человек. Наконец Чиун успокоился и по-английски спросил:– И что ты собираешься теперь делать?– Победить мы, конечно, не сможем. Но можем хорошенько пощепать им нервы.– Но ты же говорил, что нынешних наших противников нельзя убивать.– Все верно, нельзя. Но можно доставить им много неприятностей. Сорвать их кампанию, например.Чиун с горечью покачал головой.– Наемный убийца, который лишен права убивать, – все равно что человек с незаряженным револьвером, который утешает себя тем, что у оружия, по крайней мере, есть спусковой крючок. Риск слишком велик.– А что я могу сделать? У нас нет ни активистов, ни оборудования, – ничего. Надо смотреть правде в глаза, Чиун: избирательная кампания для нас окончена. Мы проиграли.– Понятно, – произнес Чиун, наблюдая, как Римо переодевается в темные брюки, рубашку и башмаки. – И куда ты теперь?– Пойду портить им настроение.– Смотри не попадись, – предостерег Чиун, – а то придется рассказать следователям все, что мне известно. Насколько я понимаю, таковы обычаи вашей страны.– Не волнуйся, не попадусь.Римо добрался до гостиницы, где расположился штаб мэра Картрайта, вскоре после полуночи, а ушел оттуда незадолго до рассвета, причем видел его только один человек, да и тот мельком, поскольку тут же решил заснуть и не вставать до полудня.За время пребывания там Римо натворил такого, что мог бы участвовать в конкурсе на лучшего громилу страны.Он вырвал все телефонные провода и перепутал их. так, что они казались теперь клубком разноцветных проволочек. Затем вскрыл все телефонные аппараты, переломал им внутренности, а потом снова закрыл. Разобрав электрические пишущие машинки, он перепутал в них все рычажки, так что клавиши печатать теперь вовсе не те буквы, которые были на них написаны. А для вящей надежности погнул в них валики.Он разорвал пополам тысячи лозунгов, отправил в мусоросжигатель тысячи рекламных буклетов и нагрудных значков. Мэру Картрайту на плакатах с его портретом он подрисовал усы, а под конец бросил спичку в мусоросжигатель и подождал, пока вспыхнет огонь.Домой он решил вернуться пешком и по дороге остановился, чтобы искупаться. Он плыл, мощно разрезая воду, как положено по Синанджу; мысли его, по контрасту с плавным, согласованным движениям мышц, были неспокойны, и когда его гнев постепенно утих и он повернул назад, то не увидел берега. За короткое время он успел проплыть много миль.Он медленно поплыл к берегу, а потом сидел в песке, натягивая на себя одежду под удивленным взглядом мальчишки, который устанавливал шезлонги, готовясь к дневному нашествию покрытых веснушками, бледнотелых Нью-Йоркских отпускников. Часов в одиннадцать он вернулся к себе. Полагая, что Чиун уже встал, он просунул голову в его комнату и с удивлением обнаружил, что циновка цвета какао, на которой иногда спал Чиун, свернута и аккуратно поставлена в угол. Комната была пуста.На столе в кухне Римо обнаружил записку: «Дело чрезвычайной важности требует моего присутствия в штабе мистера Полани».Что бы это значило? Римо решил немедленно выяснить, что задумал старик.Подойдя к двери штаба, Римо услышал невообразимый шум. Что там такое может быть, недоумевал Римо. Должно быть, кто-то из цыпочек Фарджера не может найти свой лак для ногтей.Он открыл дверь и, пораженный, остановился на пороге. Все помещение было битком набито людьми. Это были женщины. Среднего возраста и старушки. Все суетились, работая не покладая рук.За столом Фарджера сидела миссис Этель Xиршберг.– Меня не касаются ваши проблемы с рабочей силой, – кричала она в телефон. – Вам за это платят, значит, будьте любезны доставить все ровно через час. В противном случае можете засунуть себе в задницу бумагу, которую вы на нас потратили! Да, именно так. Либо доставляете через час, либо никаких наличных! Не желаю ничего слышать о ваших проблемах. Здесь теперь новое руководство. Да, все верно, через час. И не забудьте прислать грузчика, который поднимет все наверх. Тут у нас одни женщины, мы тяжести не таскаем. – Она повесила трубку и показала пальцем на Римо. – Ваш отец в штабе. И не стойте тут как исткан, скорее идите туда и посмотрите, чем вы можете помочь, хотя вы ни на что не годитесь. Роза! – вдруг закричала она, словно забыв о Римо. – У тебя есть список активистов Северного избирательного округа? Ну так торопись! Надо скорее запустить это дело! – Она вновь обернулась к нему:– После сорока лет в меховом бизнесе я преподам вам хороший урок. Такой, что вам и не снилось. Чего вы стоите? Доложитесь отцу и подумайте, чем вы можете ему помочь! Бедняжка!Вам должно быть стыдно, что вы повесили на него эту работу в последний момент. А он так расстроился из-за того, что у вас могут быть неприятности. Милый мистер Полани, надо же ему было связаться с таким ничтожеством вроде вас! – Вновь зазвонил телефон, и она сняла трубку на первом гудке.– Штаб «Свет солнца приятней» слушает. – С минуту она молчала, потом рявкнула: – Меня не волнует, что вы обещали! Машины с громкоговорителями должны быть здесь через час! Да, один час! Правильно. Ах, нет? А теперь слушайте сюда! Вы знаете судью Мандельбаума? Так вот, ему будет интересно узнать, что вы отказываетесь предоставить машины обычным клиентам. Разве вам неизвестно, что это грубейшее нарушение федерального закона о свободных выборах? – Она дернула плечом в сторону Римо. – Да, все верно, и судья Мандельбаум прекрасно об этом знает, а он муж моей двоюродной сестры Перл. Так что стоит вам забыть, что кровь не вода…Закрыв рукой лубку, она сделала Римо знак головой и прошипела:– Идите же туда. Помогите отцу! – и вновь продолжила разговор.Римо потряс головой, словно пытаясь избавиться от наваждения. В штабе находилось уже не менее пятидесяти женщин, но с каждой минутой прибывали новые, толкая Римо и резко бросая на ходу: «Освободите проход». Зашвырнув куда попало свои украшенные цветами шляпки, они усаживались за столы и без каких-либо указаний принимались за работу. По всей видимости, сейчас они составляли списки избирателей.Миссис Хиршберг повесила трубку.– Я выгнала всех трех ваших цыпочек, – заявила она. – Для настоящей избирательной кампании они просто нуль! Может, после выборов удастся пристроить их в какой-нибудь массажный кабинет.Наконец Римо отошел от двери и направился в дальнюю комнату, где обычно сидела Тери Уокер. Но на ее месте за столом восседал Чиун. Подняв глаза, он улыбнулся Римо.– Сын мой, – сказал он вместо приветствия.– Папочка, – почтительно кланяясь, проговорил Римо. – Мой находчивый, удивительный, хитрый, беспокоящийся обо мне злодей!– Надеюсь, на этот раз ты не забудешь, что я для тебя сделал, – сказал Чиун. Глава 23 К полудню на улицы города вышло около трехсот женщин. Они ходили по домам, распространяя рекламные брошюры, оккупировали торговые центры.Время от времени они начинали петь: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».К тем, кто отказывался взять рекламку или недружелюбно высказывался по поводу Полани, применялись уговоры. Грубость и резкость, допустимая в штабе, на улицах уступала место совершенно другому обхождению. Здесь, под руководством миссис Хиршберг, дамы были сама любезность.– Ну, разве вам трудно проголосовать за Полани? Что плохого, если для разнообразия мэром у нас будет такой славный человек? Я понимаю, что вы должны чувствовать, будучи сестрой мэра Картрайта, но почему бы не дать честному человеку шанс? Мистеру Полани можно полностью доверять.К полудню агитационная кампания была в самом разгаре. В 12.01 о происходящем стало известно в штабе Картрайта. В 12.35 были предприняты ответные шаги.Все очень просто, объяснил Картрайту маршал Дворшански. Этим добровольцам результаты выборов на самом деле абсолютно безразличны, так что преподайте паре-тройке из них наглядный урок, и остальные тут же найдут достаточно причин, чтобы вернуться к своей игре в маджонг. Эти слова тут же передали Теофилу Педастеру и Гумбо Джексону, которые и должны были преподать женщинам наглядный урок.– Женщинам, говорите? – хихикнул Педастер. – Старым или молодым?– Пожилым.Казалось, Педастер разочарован, но Гумбо Джексона это не смутило. Он был посообразительнее дружка и уже успел спрятать в карман четыреста долларов, причитающихся им за работу.– Старые, молодые, какая разница? – сказал он. – Всего-навсего небольшой урок, – и ухмыльнулся, потому что ему заранее объяснили что к чему.К сожалению, они забыли столь же доступно объяснить все маленькому старичку-азиату в оранжевом кимоно, который сопровождал группу активисток, первой столкнувшуюся с Педастером и Джексоном.– А ну, давайте сюда ваши листовки, – потребовал Педастер.– По одной в руки, – ответила полногрудая дама в голубом, возглавлявшая отряд.– Мне нужны все, – повторил громила.– Нет, только одну.Педастер достал из кармана нож.– Вы меня плохо поняли: я прошу все. – И он посмотрел на Гумбо Джексона, который тоже стоял с ножом в руках.– Спасай Чиуна! – завопила полногрудая предводительница и, замахнувшись сумочкой, больно стукнула Педастера по голове. К ней присоединились еще трое, размахивая увесистыми ридикюлями. Это было достаточно неприятно, и в конце концов Педастер решил пустить в ход оружие.Но это ему не удалось. Он увидел, как в клубке тел, рук и дамских сумочек мелькнула высунувшаяся из оранжевого кимоно рука и нож исчез. Но что еще хуже, рука перестала действовать. Обернувшись к Гумбо, он успел заметить, как оранжевый рукав глубоко вошел тому в живот. Гумбо растекся по тротуару, как сырое яйцо.Педастер взглянул на друга детства, распластавшегося по земле, на женщин, склонившихся над ним, и сделал то, чему его учили с младых ногтей, – дал деру.А сзади доносились женские голоса:– С Чиуном все в порядке? Он не пострадал? Эти черные не ранили вас?Только оказавшись за три квартала от места происшествия, Педастер вспомнил, что те четыре сотни остались у Гумбо. Ну и черт с ним, решил Педастер. Если останется жив, считай, он их заслужил. Педастеру они ни к чему, потому что он едет в Алабаму, к семье. Прямо сейчас.К вечеру каждый житель города получил листовку, брошюру или буклет с призывом голосовать за Полани. На следующий день команда женщин обошла все дома, объясняя, почему честные, уважающие себя люди должны голосовать только за Полани. На улицах было столько активистов, агитирующих за Полани, что агитаторы Картрайта начинать чувствовать себя белыми воронами. Они крались вдоль стен, ныряли в бары и предпочитали лучше выбросить остатки рекламной литературы в сточную канаву, чем попасться под горячую руку острым на язычок женщинам, почему-то поддерживающим Полани.По всему городу ездили грузовички с громкоговорителями, из которых доносилось: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».А в кабачках и гостиных, где шум кондиционеров заглушал уличные громкоговорители, реклама лилась из телевизоров и радиоприемников, заполняя Майами-Бич. «Голосуйте за Полани!» – требовала она.Через установленный в каюте радиоприемник она долетела и до серебристо-белой яхты, мягко покачивающейся на волнах в полумиле от берега.Маршал Дворшански с разлаженном выключил приемник и повернулся к дочери, казавшейся невозмутимой в безупречном брючном костюме из отбеленного льна.– Я такого не ожидал, – сказал маршал и принялся расхаживать по каюте, играя мощными мускулами плеч, рельефно выделяющимися под облегающей синей тенниской.– Чего именно?– Что Полани сможет развернуть такую мощную агитацию. Не ожидал, – произнес он, и в голосе его прозвучал упрек, – что твоя работа принесет такие плоды.– Я сама ничего не понимаю, – откликнулась Дороти Уокер. – Я лично утвердила рекламу на телевидении и в газетах – потому что в жизни не видела ничего хуже. Я считала это лучшим способом впустую истратить их деньги.– Впустую? Ха, – сказал старый маршал, который в этот момент вдруг превратился в злобного старикашку. – Эти деньги помогут им выиграть выборы.Мы должны придумать что-то еще.Дороти Уокер встала и оправила пиджак.– Отец, полагаю, это должна сделать я. Мы узнаем, есть ли у этого Римо слабое место. Глава 24 – Мне нужно, чтобы в каждой пачке было по сотне штук, – заявила Римо миссис Этель Хиршберг. – Не девяносто девять, не сто одна, а ровно сотня, так что потрудитесь пересчитать.– Сами считайте, – ответил Римо. – В этих пачках ровно по сотне штук.– Как вы можете это утверждать, если не пересчитали их?! Сделали все кое-как, наспех, а теперь говорите, что здесь сто штук. Слава Богу, я не так легкомысленна в делах.– Здесь сотня, – упрямо повторил Римо.Вот уже час, как Этель Хиршберг пристроила его к делу, – он должен был распаковывать большие коробки, битком набитые рекламной литературой, и увязывать брошюры в пачки по сто. Для Римо это было не сложнее карточного фокуса – пробежав пальцами по пачке, он мог точно сказать, сколько в ней штук.– Здесь сотня, – снова произнес он.– Нет, вы сосчитайте, – не унималась Этель Хиршберг. Тут из кабинета Тери Уокер вышел Чиун. На нем было тяжелое кимоно из черной парчи, и от него исходила вселенская безмятежность.– Чиун! – взмолился Римо.Чиун обернулся, бесстрастно взглянул на ученика, а затем расплылся в улыбке, увидев миссис Хиршберг.– Прошу тебя, подойди сюда! – попросил Римо.Миссис Хиршберг покачала головой.– Это ваш отец, а вы говорите с ним в таком тоне. «Подойди сюда!» Никакого уважения к старшим!Чиун приблизился к ним. Римо и Этель, перебивая друг друга, попытались изложить ему суть спора.– Мне нужны пачки по сто штук, – говорила Этель.– Здесь в каждой по сто штук, – перебивал Римо.– Разве трудно их пересчитать? Хотя бы чтоб убедиться, что мы не расходуем лишнего!– Зачем мне их считать, если я и так знаю, что их там сто?!Наконец Римо взмолился:– Скажи сам, сколько здесь штук?Кореец перевел взгляд на пачку брошюр, взвесил ее на руке и авторитетно произнес:– В этой пачке сто две штуки.– Вот видите, – воскликнула Этель. – Сейчас же все пересчитайте!Когда она ушла, Римо спросил:– Зачем ты это сделал, Чиун? Ты же знаешь, что здесь ровно сто!– Откуда такая уверенность? Что, непогрешимый не может ошибаться?– Нет, я могу ошибаться, но в данном случае я прав.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17