— Что тебе...
Раздался свистящий звук, словно кто-то с шумом втянул в себя воздух, и Ник получил сильный удар по руке, хотя поблизости никого не было. Взглянул на руку — в бицепс ему вонзился тонкий нож.
— Ай!.. — Он отпрянул назад, всматриваясь в темноту. Приподнял руку и взялся за рукоятку ножа, пытаясь раскачать застрявшее в теле лезвие. Его обожгло болью.
Он отступил еще на шаг, налетев спиной на корму легкой гоночной яхты. Белое свечение было настолько ярким, что в глазах у Ника до сих пор стояли огненные полосы, вычерченные шарами в воздухе. А собор, словно чудесное видение, посетившее святого, все так же пылал, зависнув над землей.
* * *
Зено с ловкостью жонглера одной рукой поймал шары и побросал на землю те, что больше не излучали сияния.
«Ну вот и повеселились...» — подумал он.
С Марианной Новак тоже было не скучно. Мать часто говорила ему: «Что бы ты ни делал, постарайся получить от этого удовольствие».
По правде говоря, Марианне он тоже слегка поморочил голову. В первый вечер позвонил ей и назначил встречу в маленьком ресторанчике, в двух кварталах от моря. Ступеньки вели в погребок, увешанный рыболовными сетями и поплавками. Достаточно безвкусно обставленный, но немноголюдный в это время года и с хорошей кухней. Он заставил ее просидеть там час, а потом прислал записку, в которой ссылался на непредвиденные обстоятельства, задержавшие его.
На следующий день он попросил прийти в то же самое место, в то же самое время, к тому же столику. Через полтора часа к ней подошла девушка с одной алой розой и зарифмованным посланием:
«Чем сидеть с таким видом печальным, лучше в номер ты набрала: три ноль девять, ноль шесть ноль два».
Передавая цветок, девушка широко улыбнулась, и, когда наклонилась, стала видна чуть тронутая веснушками впадина между грудей.
Марианна позвонила и долго выслушивала его извинения. Потом сказала:
— Я приехала только ради тебя.
— Не совсем так, — возразил он, — скорее из любопытства, не так ли?
— Извини за резкость, но похоже, ты просто дурачишь меня!
— Да нет же. Я ездил на встречу за город. И надеялся вернуться к назначенному времени.
— Что тебе нужно?
— Увидеться с тобой.
Последовала долгая пауза — Марианна не стала спрашивать, зачем ему нужна эта встреча. Но Зено ответил на непрозвучавший вопрос:
— Причину ты знаешь сама.
— И что дальше? Завтра я снова приду сюда, сяду за тот же столик, или мне разрешается самой выбрать?
— Нет. — В голосе одновременно звучали извиняющиеся и нетерпеливые нотки. — Давай забудем про ресторан. Завтра я рано вернусь и вполне успею что-нибудь приготовить. Ты любишь рыбу?
— Да.
— Приходи ко мне. Отведаешь свежей рыбы. — И он дал ей адрес.
Прежде чем он повесил трубку, она сказала:
— А я сначала не узнала тебя.
На следующий день вечером она пришла к нему — он не переставал улыбаться, снова просил прощения, подливал шампанское, щедро отвешивал комплименты, а после обеда показал фокус, который она увидела в первый и последний раз.
Он подсмотрел, как она приходила в ресторанчик. Конечно же он был там. И видел, как она возвращалась обратно. Во второй вечер он даже вошел внутрь и наблюдал, как она комкает салфетки, коротая время за несколькими бокалами «шабли». Он морочил ей голову? Возможно. Хотя и не задавался такой целью. Это, скорее, была уловка, призванная замедлить ход событий. Оттянуть момент встречи. Не ради развлечения, нет. Просто оба они — его старые друзья. Не виделись много лет. И не хочется торопиться со «здравствуй» и «прощай».
Он рассчитывал, что у Марианны хватит терпения высидеть в погребке два вечера подряд. Другое дело — Ник Говард. Деловой человек, обремененный семьей. Поэтому Зено отправил его побродить в рощице — эта хитрость позволила несколько повременить со встречей и, как и в случае с Марианной, сбить с толку. Такой метод всегда срабатывал со зрителями. Отвлечь внимание. Дать пищу для размышлений. Сделать так, чтобы им стало не по себе, вызвать головокружение и, лишь когда у них все поплывет перед глазами, показывать фокус.
Ник Говард добрел до лодочной станции, усталый, растерянный, со ссадинами на лице. За полчаса до того он месил хлюпающую под ногами грязь, катился по склону лесистого холма, стоял в темноте, среди громоздившихся лодок, ожидая — что дальше? И тут появились сверкающие шары. А за ними — нож.
* * *
Ник обхватил себя одной рукой поперек туловища, зажав в кулаке рукоятку ножа. Голова слегка наклонилась вперед, как во время некоего ритуала. Зено метнул в темноту еще одно сверкающее лезвие — но неудачно выбрал момент. Потому что не мог предугадать, что случится в следующую секунду. Пока второй нож, перевернувшись в воздухе, летел к цели, Ник пытался вытащить первый, застрявший в теле. И, вскрикнув от боли, дернулся в тот самый момент, когда второй нож был уже на подлете. Лезвие вонзилось в корпус яхты и зазвенело, вибрируя. Ник лишь по звуку догадался об этом. Зено не знал, хватит ли Нику сил и смекалки, чтобы не выпустить из рук нож, извлеченный из тела.
Зено приближался к яхте, заходя справа, запустив при этом зеленый шар таким образом, что он обогнул яхту с левой стороны. Шар шипел, словно раскаленный металл, опущенный в воду. С противоположной стороны двора загрохотали доски, и стало слышно, как Ник навалился на ворота.
Входы и выходы... Зено зашел в один из сараев, примыкавших к забору, и, выбравшись на улицу, увидел, как двойные ворота приподнимаются, падают обратно, потом снова приподнимаются — Ник из последних сил старался их открыть. Зено ждал.
Ветер усилился, по морю побежала рябь. Но все равно сквозь свист ветра и шум волн можно было различить и другие звуки. Вытягивал мелодию саксофон, временами затихая, уступая место чьему-то голосу. Музыка доносилась из бара, попавшегося Нику на пути сюда. Сквозь входную дверь наружу просачивалось маленькое пятнышко бледно-розового света. Автобус, в котором сидело с пяток пассажиров, катил по синим лужам, переливающимся всеми цветами радуги. На какое-то время шум двигателя заглушил прибой...
Логичнее всего для Ника сейчас, пожалуй, было бы забежать в бар — там людно, можно позвонить в полицию; или броситься навстречу автобусу, размахивая руками, заставив водителя притормозить. Но Зено не беспокоился на сей счет. Слишком много возникнет вопросов, на которые Нику не захочется отвечать: «Как вы здесь оказались? Кто позвал вас сюда на встречу?»
Наконец ворота поддались, и Ник выскочил на улицу. Он обернулся, бросив взгляд на отель. И в отблеске огней увидел Зено, точнее, его силуэт. Лицо поглотила темнота. Некоторое время они стояли друг против друга.
За спиной у Зено брызги, рассеянные в воздухе, пересекли улицу и, попав в свет береговых огней, вспыхнули радугой. Саксофон по-прежнему выводил мелодию. Автобус проехал мимо.
Несколько секунд Ник рассматривал своего противника — словно старался прочитать у него на лице, как поступить. Но лицо было скрыто темнотой. Ник медленно попятился назад. Потом, словно откликнувшись на чей-то призыв, развернулся и устремился в тень, туда, где дамба врастала в скалу.
Зено старался определить состояние Ника по движениям: в них чувствуется нерешительность, возможно из-за раны. Или он хочет заманить его? Пойти на хитрость, несмотря на растерянность и испуг. Вполне возможно.
«Постарайся добраться до машины! — твердил себе Ник. — Рана не очень серьезная. Постарайся добраться до машины! Плохо, конечно, что ты не знаешь этих мест. Скройся скорее в темноте, стань неслышным в шуме прибоя. Придумай, как добраться до автомобиля».
Еще одна мысль не давала ему покоя: "Кто это был, черт возьми, кто ?!"
Рана пульсировала, и он, пока бежал, опустил руку вниз и напряг мышцы от запястья до локтя, чтобы дать ей расслабиться в том месте, где она была повреждена. Здоровой рукой он сжимал нож. Последние несколько футов он проковылял по дорожке со вделанными в бетонную дамбу перилами — дальше начинался холм.
Ник стал карабкаться вверх и сразу же погрузился во мрак. Выбранная им тропинка пролегала ярдах в пяти от гребня, но он этого не видел. Черная торфяная поверхность сливалась с такими же черными океаном и небом. Он слышал, как шумит океан, улавливал его запах, чувствовал, как ветер обдувает лицо. Но бежал в темноте, сквозь темноту.
Колючие кустарники хлестали по ногам. Защищаясь от них, Ник наклонился вперед и вытянул руку, но тут же почувствовал, как проступает на коже кровь. Зено слышал, как он вскрикнул, — где-то совсем рядом, как ему показалось. Теперь, когда городские огни остались у них за спиной, Зено оказался в более выгодном положении. Он остановился и стал с напряжением всматриваться в темноту, словно желая загипнотизировать свою жертву. Он увидел во мраке едва различимый силуэт и тут же подался всем телом вперед, занеся руку за спину, и резко выбросил ее вперед, словно ударив хлыстом.
Ник снова споткнулся; внезапно у него свело одну ногу, и он попрыгал на второй, давая мышцам расслабиться, пока судорога не прошла. Но только он поставил ногу на землю, как ее пронзила боль, от икры до паха. Он скорчился и, держась за ногу, прихрамывая, продолжал двигаться вперед. Затем нащупал рукоятку ножа и почувствовал, как кровь, вытекая из пульсирующей раны, капает на руку.
Он выронил нож и схватился за тот, который торчал из ноги, видимо решив, что он лучше, но потерял равновесие и скатился футов на двадцать, а то и больше, вниз по склону. Обеими руками он взялся за ногу, держа ее на весу, и раскрыл рот в беззвучном крике. Боль накатывала волнами. Он чувствовал слабость и тошноту. Больше всего ему хотелось сейчас закричать. Наверное, стало бы легче.
Ник схватился за кустик травы. Перевернулся, стараясь встать на колени, слезы капали на тыльную сторону ладони. Он выжидал. Единственным его преимуществом было то, что, скатившись со склона, он перестал быть виден на фоне неба в слабом мерцании городских огней. Послышался топот — чьи-то ботинки хлопали по грязи, покрывавшей тропинку. Ник лежал, затаившись в темноте, слушая, как топот стихает. Вскоре эти звуки исчезли, кроме посвистывания ветра и шума перекатывающихся внизу волн.
Он прождал минут десять, может быть, больше — время летело невероятно быстро. Он обнаружил, что от падения нож сместился — теперь он торчал из ноги под прямым углом, и Ник вытащил его, чуть нажав на рану большим и указательным пальцами, чтобы лезвие шло свободнее. Нож упал в траву и тут же потерялся.
Одной рукой зажимая рану, Ник стал спускаться по склону: он раз за разом подтягивал ягодицы к пяткам, приподнимая колени, потом сгибался и начинал все сначала, повторяя движения гребца, только в обратном порядке. Время от времени он останавливался: когда боль становилась нестерпимой или когда раненую ногу сводило судорогой и он не в силах был ею пошевелить.
Спустившись вниз, он встал на ноги и сделал несколько шагов по дороге в сторону города. В ботинках хлюпало. Он постарался представить, как выглядит со стороны, и воображение нарисовало человека, залитого кровью. Кровь на запястье, кровь на лице, в тех местах, где он вытирал слезы, кровь на одежде, вокруг ран, и кровавый след, тянущийся за ним, словно за улиткой.
Он шел на огни, время от времени впадая в забытье. Каждый шаг отдавался в ушах ударом молота по наковальне и казался целой милей. В ушах звучал голос Луизы: «Мы везде искали. Тебя никто не видел».
Попавшие в лицо брызги вывели его из забытья. Он миновал скрывавшую его скалу и теперь держался за перила дамбы. Ветер по-прежнему швырял на дорогу брызги, но на море уже начался отлив, и стала видна усеянная галькой прибрежная полоска.
Ник посмотрел в сторону отеля и увидел свою машину, припаркованную на асфальтовой дорожке слева от входа. От подножия скалы до нее было чуть меньше двухсот ярдов, а между этими двумя точками располагалось несколько пролетов лестницы, ведущих от дамбы вниз — к воде. Один пролет — напротив отеля, другой — недалеко от того места, где стоял Ник. Здесь, на пирсе, он был хорошо виден. Но меньше всего ему сейчас хотелось наткнуться на руку, протянутую для помощи, или услышать участливый голос.
Он неуклюже, прыжками, преодолел ступеньки и, очутившись наконец на гальке, едва удержался на ногах. Постоял у стены, чтобы отдышаться, прислонившись спиной к шершавому бетону и держась за раненую ногу. При падении рана открылась, но не причиняла сильной боли, только пульсировала. В свете уличных фонарей, падающем сверху, он рассмотрел нагромождение мокрых камней и волнистую линию пены там, куда отступило море.
Он падал почти каждые несколько ярдов — не из-за каких-либо особых препятствий, просто ноги скользили на мокрых, облепленных водорослями камнях. Продвигаться можно было, только подавшись всем телом вперед и вытянув здоровую руку, чтобы, поскользнувшись, опереться на нее. Промокшие полы плаща набрякли. После каждого падения он отдыхал, и отдых становился все продолжительнее.
Ник закрыл глаза и увидел Луизу с Майклом. Они стояли у двери, пока он ковылял к ним в изодранной, залитой кровью одежде.
«Мы везде искали тебя», — произнесла Луиза.
Она хмурилась, удерживая за руку Майкла, словно появление Ника таило в себе угрозу для мальчика.
Он понял: следовало рассказать Луизе, куда и зачем он едет. Выложить все начистоту. Это и было «самым страшным» — рассказать все.
* * *
Добираясь от лестницы рядом со скалой до другой, поднимающейся прямо к отелю, Ник падал раз двадцать, не меньше. Боль, словно волны, плещущиеся у берега, окатывала его с головы до ног, яростно, безостановочно и, схлынув на какое-то время, уйдя в раненые плечо и ногу, возвращалась, захлестывая его мутным потоком. На нижней ступеньке лестницы он присел, прижавшись щекой к мокрой и прохладной дамбе. Рука в кармане плаща сжимала ключ от машины, словно талисман, напоминающий о доме.
«Нужно собраться с силами, — подумал он, — и взобраться по лестнице. Пересечь улицу. Сейчас темно, воздух влажный от брызг — это видно по стенам зданий. Если кто-то и встретится по дороге, мокрая одежда не вызовет никаких подозрений. Потом заберусь в машину и на медленной скорости отъеду миль на пять — этого вполне достаточно. Остановлюсь и окажу себе первую помощь. В машине есть аптечка с бинтами, марлей, антисептиками и парацетамолом. Затем поеду домой. Нигде не задерживаясь. Расскажу обо всем Луизе. И, может быть, испытаю наконец облегчение».
Он снова погрузился в мечты. Вот он дома. Мягко светит послеобеденное солнце, в окно виден Майкл, играющий на лужайке. Ник уже чувствует себя лучше. Рука и нога все еще побаливают; но он в тепле и в уюте и знает, что сделал правильный выбор. Луиза сидит в гостиной на большом ситцевом диване и слушает его рассказ о «самом страшном».
Кажется, она слышит его, хотя сам он себя не слышит. Слова слетают с губ в пугающей тишине, достигая только ее ушей... Он вскакивает на ноги.
«Ник!» — восклицает Луиза резко, с укором. И он оборачивается.
«Ник!» — И он оборачивается на звук.
Рука Зено взметнулась вверх, словно предупреждая: замрите, сейчас отсюда вылетит птичка.
Потом раздался несильный взрыв. Белое магниевое пламя вспыхнуло в нескольких дюймах от лица Ника. Он повернулся, покачиваясь на камнях, выставив вперед руки, будто слепой. Весь мир стал белого цвета. Он всматривался в эту белизну, но там была пустота, вакуум, словно зрачки затянуло пеленой.
Что-то коснулось его шеи, обвилось вокруг нее. Как будто Луиза завязывала ему галстук перед званым обедом. Левый конец поверх правого, один конец короче, другой длиннее... В ушах хрустнуло, когда галстук стали затягивать.
Потом кто-то надавил носком ботинка на раненую ногу, и он упал ничком, словно молящийся. Зено уперся ему коленом между лопаток и потянул за удавку. Голова Ника откинулась назад.
На какой-то момент к нему вернулось зрение. Перед ним со скорбным лицом стояла Луиза. В окно позади нее было видно, как Майкл бегает по траве. Все это длилось какую-то секунду, а потом оба они исчезли.
Веревка впивалась все глубже в горло. Рев моря звучал у него в ушах, оглушительный, как грохот плотины. Кто-то волок его к воде, подтягивая дюйм за дюймом мощными рывками. Боль пронизывала все тело.
Дальше не было ничего, кроме взрывающихся звезд, разрывов бомб, огненных вспышек и бесконечного света.
Глава 3
Каждый раз, усаживаясь в тюремной камере, Сэм Паскью покрывался потом. Страх охватывал его еще тогда, когда он шел к тяжелой двери с крохотным окошком по пустынным коридорам и за ним с лязгом запирались железные решетки. И он старался, войдя в камеру, скрыть этот страх.
Так было и сейчас. Стали влажными подмышки, на тонкой ткани проступили капельки пота, и маленький ручеек устремился вниз, стекая с впадины на горле прямо на живот. Он молча ждал, пока напряжение спадет, затем достал из дипломата и аккуратно разложил на столе бумаги с таким видом, словно это было очень важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42