А Парамонов переводил испытуюий взгляд с Виноградова на московского посланца. Ох, до чего же ему хочется узнать, что станет проверять Добято, какое задание получил он в Москве? Единственная надежда на… Виноградова. Либо он более подробно представит гражданского члена комиссии, либо проговорится.
Сергей Дмитриевич не знал, что и полковник тоже не посвящен в тайну столичного «чиновника». Ту малость, которую тот рискнул открыть, лучше сохранить про себя. Ибо московский «представитель» по возвращению из командировки может настрочить такой рапорт, подготовить такой приказ — потом не оправдаешься, не очистишься…
12
Искоса оглядывая сидящего рядом москвича, Парамонов решил при удобном случае расспросить членов комиссии — майоров-чиновников. Конечно, не самого председателя — из этого сухаря, кроме приказных словечек, ничего не выдавишь. Майоры — другое дело. С ними он давно знаком, авось, не откажутся либо рассеять туманные опасения командира отряда, либо ещё больше насторожить его.
Машина, задыхаясь от перенапряжения, взобралась на перевал, пофыркала, отдохнула и покатила вниз. На под»емах и спусках дорога сносная, вода скатывается вниз, а что будет в первом же распадке, носящем многозначительное имячко «Гнилой»?
Не дай Бог, заглохнет двигатель либо забуксуют в непролазной грязи колеса! Полковник немедленно покажет дерьмовый свой нрав — повернется, изобразит на засушенной физиономии насмешливое удивление. Дескать, неужто не могли выбрать для высокой комиссии более сносной дороги? Словно Парамонов повинен в осеннем ненастьи.
Так и получилось — «газик» с»ехал в распадок и забуксовал. Колеса крутятся в полную силу, из-под них во все стороны летят ошметки грязи, фонтанирует вода, валит пар. Потный от напряжения ефрейтор то бросает машину вперед, то пытается выбраться из топкой лужи задним ходом.
Ничего не получается, «газик» все глубже погружается в грязную жижу.
— Так и будем топтаться на одном месте? — не поворачиваясь, ехидно осведомился Виноградов. — Лично я толкать машину не намерен.
Намек до того прозрачен, что сквозь него просматривается презрение высокопоставленного чинуши. Пришлось Пономареву выбираться из салона и, матерясь сквозь зубы, по колено в липкой грязи, вместе с подоспевшим водителем «ЗИЛа» толкать застрявший «газон». К ним присоединился неразгаданный москвич.
Минут двадцать провозились и все — бесполезно. Вдобавок ко всем бедам заглох двигатель. Пришлось перегонять более проходимый «зилок» на другую сторону лужи и с помощью троса вытаскивать легковушку.
— Давно надо было сообразить воспользоваться грузовиком, — пробурчал, брезгливо отодвигаясь от насквозь промокших пассажиров, Виноградов. — Добрый час потеряли по вашей милости.
И снова замолчал.
— Ничего страшного не случилось, — доброжелательно отозвался Тарас Викторович. — Тайга — она и есть тайга, асфальтовых дорог для неё ещё не придумали.
— Придумали, — не поворачиваясь, проскрипел полковник. — Строить об»екты подобного назначения при существуюшем бездорожьи все равно, что иметь дело с женщиной, одетой в глубоководный скафандр. Ни тебе удовольствия, ни… детей.
Виноградов славится не только жестокостью, но и применением дурацких сравнений. Парамонов с трудом удержался от язвительного замечания. Дескать, впервые довелось услышать столь глубокомысленное и, главное, умное выражение. Обязательно возьму на вооружение, при необходимости использую.
Удержаться помогла узкая рука соседа, больно сжавшая коленку…
К вечеру наконец добрались до Медвежьей Пади.
В штабе и в его окрестностях — ни одного офицера. Услышав о приезде страшного Виноградова, они предпочли разбежаться по квартирам, попрятаться в строящихся зданиях, укрыться в прорабках либо в ротных каптерках.
Комиссию встречал один Толкунов.
Привычно втянув живот и выпятив грудь, он, вбивая подошвы в раскисшую грязь, подошел к машине.
— Товарищ полковник, временно исполняющий обязанности начальника тыла отряда прапорщик Толкунов!
— А где настоящий тыловик? — повернулся Виноградов к стоящему позади командиру отряда. — В нужнике сидит со страха или — под койкой прячется?
— В отпуске…
— Нашел время отдыхать, бездельник! Отряд нужно готовить к зиме, а вы отпустили… Так поступить способен только командир, который не заботится о солдатах… Впрочем, это отдельная тема разговора… Ну, что ж, «врио», показывай дорогу. В какой халупе придется нам ночевать?
— Почему в халупе? — обидчиво поджал губы Серафим. — Подготовлена часть казармы. Отдельные комнаты, общая зала… Разрешите провожу?
— Понятно, — все так же ехидно протянул полковник. — Комиссии — раздолье, по три койки на брата, а бедные солдаты станут спать друг на друге.
— Почему друг на друге? — снова удивился находчивый прапорщик. — Треть роты трудится в ночную смену. Кроме того, на об»екте имеется запасная казарма для отдыха.
Знатно развернулся «сыщик-юрист», усмехнувшись, подумал Парамонов, за короткое время умудрился переселить два взвода, постелить на кроватях чистое белье, стащить в комнаты более или менее сносную мебель. Если бы не малое звание и не законный интендант, сейчас лежащий вверх пузом на черноморском пляже, с удовольствием бы оставил Толкунова на временно занимаемой им должности.
Будто подслушав лестные для него мысли командира, прапорщик вертелся юлой, везде поспевал — и в комнатах, и в выдраенной до блеска умывалке, и в таинственной части казармы, названной им «залой», куда специально поставленный дневальный никого не пускал.
— Прошу помыться, побриться и пожаловать на скромный ужин, — тоном завзятого тамады трещал Толкунов. — Вот в эту залу…
Дневальный посторонился, застыл, подняв к пилотке согнутую ладонь. Виноградов кивнул и молча ушел в предназначенную ему комнату. Майоры скрылись в своей. Толкунов, одобрительно потрепав по плечу дневального, скользнул в «залу».
Подполковник не решился, последовать его примеру, хотя ничего дурного в этом не было. Наоборот, хозяину, вместо того, чтобы болтаться в коридоре, всеми писанными и неписанными законами положено проверить, как накрыт стол, расставлены стулья, есть ли «музыка».
И все же командир отряда упрямо стоял рядом с дневальным, изучая вывешенную — конечно, для комиссии — документацию. Распорядок дня… Расписание занятий… Время построения на работу и после работы. Все это давно обсосано, выверено и утверждено.
Как и ожидал Парамонов, первыми из своих комнат вылупились два майора. Небось, проголодались бедолаги. Остановились рядом с Парамоновым.
— Вы не особенно переживайте, Сергей Дмитриевич, — посочувствовал чернявый. — Такой уж человек наш полковник, его не переделать.
— Да и не со злости он ко всем клеится, — вступил в беседу второй, с большими залысинами. — С него тоже семь шкур спускают, с песочком продирают за каждое ЧП.
— Откуда вы взяли, что я переживаю? — деланно удивился отрядный — На всякий чох не наздравствуешься, от каждого матерка не отбрешешься. Брань на вороту не виснет — старая истина. Хочется полковнику порезвиться — ради Бога, пусть «балуется» на здоровье… Надолго к нам?
— Как получится, — нерешительно ответил чернявый, будто боялся открыть тщательно охраняемую служебную тайну. — Думаю, три-четыре дня, не больше.
— Если не секрет, что собираетесь проверять?
— Какие там секреты, — отмахнулся мужик с залысинами. — Все давно обсосано и обгрызано. Порядок в казармах, выполнение распорядка дня, медицинское обслуживание личного состава, питание, нужники, бельишко. Дисциплинарная практика. Короче, от А до Я.
— Ну, вы — понятно, а что будет проверять Тарас Викторович?… Кстати, хочу спросить: откуда он взялся? Действительно, из Главного Управления?
— Добято? — чернявый оглядел коридор, едва слышно проговорил. — Толком сам не знаю. Разные ходят слухи. То ли из Управления Тыла, то ли из Особого отдела…Но, похоже, классный мужик, не зазнайка и не подхалим, плохого от него можно не ожидать…Только не выдайте, Сергей Дмитриевич, не проговоритесь, ладно? Нас специально проинструктировали: о Добято ни звука!
— Не бойтесь, ребята, — могила!
Парамонов почувствовал облегчение. Будто с плеч свалился давящий груз, голова очистилась от не менее тяжелых подозрений. Скорей всего, москвич — из Особого отдела. А как же иначе? Пропал не просто командир подразделения — офицер, командующий военными строителями на совершенно секретном об»екте. Как же можно обойтись без вмешательства Службы госбезопасности!
Теперь розысками Королева займутся не дилетанты, подобные Сомову, и не недоучки типа Толкунова — настоящий профессионал…
Наконец, в коридоре появился Виноградов. Вымытый, свежевыбритый. От него так несло сложным ароматом зарубежного одеколона, что в носу зачесалось. Сапоги надраены до зеркального блеска, брюки-галифе отглажены, кажется, дотронешься до острой складки — порежешься до крови. Короче, не человек — офицер, срисованный с плаката о правилах ношения военной формы.
Из своей комнаты, почему-то смущенно улыбаясь, вышел Тарас Викторович.
— Ну, хозяин, веди на ужин. Честно говоря, лично я проголодался, — доброжелательно промолвил он. — В поезде попили чаек с хлебом — все питание. Стыдно признаться, но организм требует своего.
— Прошу!
Командир отряда сделал знак дневальному, тот приглашающе открыл дверь, пропустил в «залу» гостей. Последним вошел Парамонов. И… обомлел.
Нет, не по причине обилия выставленных дефицитных деликатесов — знал хозяйственные способности Толкунова, не зря выбрал его своим замом по снабжению. Пусть временным, но — замом. Между глубокими мисками, заполненными красной икрой, тарелками с балыком, непременной «солдатской» сельдью, украшенной кольцами лука, сырокопченной колбасой, сыром, вазами с фруктами выставлены… бутылки коньяка. И не просто выставлены — вызывающе выпячиваются.
Подполковник отлично осведомлен об устойчивой антипатии Виноградова ко всем видам алкогольной продукции, начиная от примитивного пива и кончая всевозможными коньяками. И вдруг перед ним — зловредные бутылки! Ехидно подмигивают золоченными крышками, щерятся красочными наклейками. Дескать, плевали мы вместе с талантливым снабженцем на строгие полковничьи запреты, чихать хотели на твои, Парамонов, предупреждения!
Виноградов перевел негодующий взгляд со злополучного пойла на командира отряда, но сдержался. Вокруг стола — озабоченные, хлопотливые женщины: квартирная хозяйка Толкунова Евдокия, две молоденькие супруги командиров взводов. В женском обществе не развернешься в полную силу, не выскажешься о «недостойном» поведении радушного хозяина. С вольным применением соответствующих сравнений и эпитетов.
Резко повернулся и, стараясь не смотреть на злополучные бутылки, уселся на заботливо придвинутый снабженцем стул.
— Я что тебе приказал? — напряженно улыбаясь рассаживающимся за столом гостям, зло прошипел подполковник на ухо прапорщику. — В порошок сотру паскуду! Завтра же — в роту! Каптенармусом, вечным дежурным по отряду! На кой хрен мне нужен такой хозяйственник!
Удивительно, но Толкунов не испугался, лицо не покрылось трусливой испариной, не затрясся жирный подбородок.
— Так вы же говорили о спирте? — невинно прошептал он. — Как приказано, припрятал до особого… подмигивания.
Хотелось, до чего же захотелось Парамонову схватить ехидного зама за портупею, удерживающую женскую грудь, и выбросить в коридор! Но не устраивать же разборку на глазах членов комиссии! Ну, погоди, паскуда, все так же напряженно улыбаясь, подумал он, уедет Виноградов — так отделаю — мигом похудеешь!
— Не ругайте прапорщика, Сергей Дмитриевич, — попросил Добято. — Он сделал, как надо. По русскому обычаю гостей привечают не словами да поклонами — стопкой водки да горбушкой хлебца с солью.
Пришлось покориться.
— Откушайте скромного таежного угощеньица, — соловьем разливался прапорщик, бегая вокруг стола. — Все наше, не купленное, собранное в тайге, выловленное из речушек…
— А это тоже росло на кустах? — полковник гневно ткнул падьцем в жаренного поросенка, обложенного гарниром. — Солдат обкрадываете! — метнул он негодующий взгляд на командира отряда.
Толкунов мигом сориентировался — скромно потупившись, опередил оправдания командира.
— Никак нет, не солдатское — выкормлена свинка в моем личном подсобном хозяйстве.
Об»яснение припахивает тухлятиной, никто в него не поверил. В том числе Виноградов. Его настроение постепенно приближалось к нижней черте. Насупился, надвинул, такие же, как у Добято, густые брови. Пить наотрез отказался — демонстративно отодвинул стакашек. Намазал хлеб икрой и потребовал — не попросил, а именно потребовал! — стакан чаю. Покрепче и послаще.
Зато майоры с удовольствием и пили, и ели.
Снабженец везде поспевал. Положит на тарелку Добято два куска жаренной кеты, придвинет поближе к полковнику ещё одну, не початую, миску с похоже полюбившейся тому красной икрой, наполнит опустевшие майорские стакашки. А уж «официантками» — сожительницей Евдокией и женами командиров взводов, командовал, как опытный дирижер оркестром.
Сыщик почти не пил. Пригубил под первый тост — за здоровье присутствующих, отхлебнул глоток — за успехи. И — все. Говорил сдержанно, больше спрашивая, чем отвечая. Подражая ему, Парамонов тоже не баловался спиртным, помалкивал.
Полковник поднялся из-за стола.
— Спасибо хозяевам. Пора отдыхать, — повернулся к раскрасневшимся офицерам. — Вы тоже не засиживайтесь. Утром проверите под»ем и развод на работы.
Минут через десять после того, как ушел Виноградов, Добято тоже поднялся из-за стола.
— Пожалуй, хватит и мне… Сергей Дмитриевич. не составите компанию прогуляться? Дождь перестал, дышится легко, а уж с комарьем да мошкой мы с вами управимся.
Вот он, первый допрос! Не ошиблись друзья-майоры, Добято никакой не интендант — самый настоящий сыскарь из госбезопасности… Впрочем, бояться подполковнику нечего, он ни в чем не виновен. Хочет сыскарь допрашивать — ради Бога, ничего не утаит, весь на виду… И все же тревожно застучало сердце.
— С удовольствием.
Мелкий, нудный дождь, почти сутки поливающий тайгу, действительно, утихомирился. Только изредка кедры вздрагивают под несильным ветром, сбрасывают на головы дождевую влагу. Тайга, стиснувшая небольшой гарнизон, недовольно хмурится, черные кусты кажутся снайперами, сидящими в засаде.
Примитивный плац, служащий не для парадов и строевых занятий — для развода на работы, окаймлен дорожкой из битого кирпича. По ней медленно пошли командир отряда и сыщик.
— Расскажите, пожалуйста, что представляет из себя капитан Королев?
Похоже никакой не допрос! Беседа не фиксируется на магнитофонную пленку, никто не ведет протокола. Ну, что ж, отвечать доброжелательному мужику намного легче, нежели настырному полковнику. У Виноградова что ни слово, то острая шпилька, что не гримаса, то угроза наказания, а вот особист или как он ещё прозывается — не поймешь! — говорит спокойно и предупредительно.
Парамонов охотно передал известные ему из личного дела «голубого» комроты биографические данные. Родился, женился, развелся, служил…
Все это сыщику известно — полистал личное дело «капитана» в Окружном Строительном Управлении у подполковника Лисицы, изучил материалы уголовного дела Убийцы. Но настораживать командира отряда преждевременно не стоит, пусть поработает мозгами, успокоится после «щипков» Виноградова.
— Стоп! Нельзя ли поподробней: где именно служил?
— Ленинградский округ… Приволжский… Потом — перевод в Сибирь. Там — два года… И — к нам… Пожалуй, все.
— Приехал прямо из Сибирского или заезжал к родителям?
Странный вопрос! Но Парамонов с»умел сохранить спокойствие, не показал своего удивления.
— Точно не могу сказать, но, кажется, использовал очередной отпуск.
Сыщик задумчиво потер пальцами бугристый лоб. Будто освобождал в голове место для следующей дозы информации.
— Все это — официальные данные. Бумажные. А мне хотелось бы узнать несколько другое. Человеческое, что ли.
— Вроде, неплохой командир. ЧП в роте, конечно, случаются, как без них. Но слабые, несерьезные. В двух других ротах обстановка не в пример сложней… Что же касается «человеческих» данных…
Парамонов задумался. Машинально, повторил жест собеседника — почесал лоб. Хотелось так охарактеризовать наглеца, что сыскарь мигом приготовит браслеты. С другой стороны, намного лучше и достойней быть максимально честным и об»ективным.
— Интеллигентен, — вымучено выдавил он из себя. — Матом ругается редко. Даже не кричит — говорит спокойно и ровно. Вроде, увлекается литературой… Прибыл однажды на совещание с книжкой в руках, я говорю, инструктирую, а он, паскуда, читает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27