На всякий случай автомат держи наизготовку. Доберусь до города — пришлю санитарку… Остальные вместе со мной конвоируют задержанного…
— Какого это задержанного? — не понял Юрка, обводя ищущим взглядом горницу. — Ежели меня, противозаконно, буду жаловаться.
— Вот и пожалуешься там, куда доставим. По закону имею право на административное задержание. Сроком на один месяц.
Считая вопрос окончательно и бесповоротно решенным, Тимофей Игнатьевич звучно прихлопнул обеими ладонями по толстым коленям, пригладил космы давно не стриженных волос, лихо посадил на них милицейскую фуражку. Поднялся.
— А что с утопленницей? — тихо, но внятно спросил дядя Федор. — Щщупать дно баграми собираетесь чи пусть сгнивает христианская душа?
— Этим займется специальная оперативно-следственная группа, — важно оповестил полхутора участковый. — Пошли, паря, дорога неблизкая…
Не только Юрка, но и омоновцы недоумевали: за какую провинность арестован невинный парень. Поэтому особых мер предосторожности не принимали — шли рядом, болтали с задержанным о том, о сем, угощали его сигаретами. Втихомолку дали глотнуть из вместительной фляги.
Лейтенант вышагивал, будто на параде, демонстративно передвинув вперед кобуру с пистолетом. Он тоже мучился сомнениями в правильности своего решения, но изо всех сил старался не подавать вида.
Удивился и майор Паршин, в кабинет которого ввели улыбчивого парня.
— Это что за явление? Кто такой?
— Задержан подозреваемый в двух убийствах и в укрывательстве государственной преступницы! — браво доложил участковый, вытянувшись в струнку. — Сопротивление оказать не успел…
— Убийства? — от неожиданности вытаращил глаза десантник. — Какое укрывательство? Вы что с ума все посходили?
Обвинение в двойном убийстве Паршин пропустил мимо ушей, ибо видел — парень не виновен, участковый просто зарабатывает авторитет. А вот по части «укрывательства» не мешает поработать.
— Подождите в приемной, лейтенант, — Паршин выставил излишне ретивого участкового из кабинета и повернулся к задержанному. — Думаю, в убийствах вы, действительно, не виновны, но это предстоит еще доказать… А вот в укрывательстве…
— Какое там укрывательство! Мою жену бандиты испоганили, порезали — это правда. Решил отомстить… Сколько можно терпеть?
Паршин, будто козырную карту из колоды, выбросил на поверхность стола фотокарточку Людмилы.
— Знаете эту девушку?
По идее нужно было произнести «нет, не знаю», но эта фраза застряла в горле и ни за что не хотела выползать наружу. Будто кляпом ее прищемили, клеем смазали.
— Знаете или нет? — уже не доброжелательно — угрожающим тоном проговорил майор.
— Ну, знаю… Подруга одного московского приятеля. Недавно приезжали на пару дней в гости… Уехали… Вот и все, что могу сказать…
Целых два часа Паршин безуспешно пытался разговорить парня. Что только он не делал: уговаривал, сочувствовал, угрожал, фантазировал. Ответ один: все, что знал, выложил.
Серафим Федотович переключился на любовника девки. Начал издалека: когда познакомились, переписывались либо перезванивались, почему Валерка вместе с зазнобой приехали в отпуск не в Сочи или Адлер, а в занюханный Тихорецк? Что об"единяет молодых людей: любовь или голый секс?
— Ничего не знаю! — склонив голову, словно приготовился боднуть дотошного следователя, упрямился Юрка. — Позвонили, приехали. Таська подкормила гостей, как водится, распили пузырек… А чем они ночью занимаются: любовью или сексом, не подсматривал…
— Не видел у друга и девушки дискет?
— Дискеты? А что это такое?
— Такие прямоугольники, черные с белым кружком, — пояснил Паршин. — На них записывается компьютерная информация…
— Не видел. Не знаю.
У майора истощилось терпение, впору врезать упрямцу по морде, но — опасно, парень — силач, пока сбегутся охранники, так измордует майора — с месяц придется ходить с нашлепками да повязками.
— Ну, что ж, Сергеев, к сожалению разговор у нас не получается. Посиди в камере, подумай… Крепко подумай!
Крепко думать пришлось в карцере, где не только лечь, но даже сидеть трудно. Поместили туда бывшего десантника по причине перегруженности изолятора. По два раза в день упрямого парня приводили в кабинет Паршина… Подумал?… Так точно, товарищ майор… Что можешь сказать о местонахождении девушки?… Не знаю…
Снова — карцер.
Сдаваться майор не собирался, признание Сергеева — единственная надежда на розыск спрятанного компромата. Юрка тоже стоял на своем. Через неделю оба выдохлись, допросы проходили… беззвучно: майор «спрашивал» взглядом, десантник отвечал тем же.
И все же Паршин долго не решался на крайнюю меру. Только осознав, что все его усилия не приносят желаемого успеха, пригласил к себе начальника следственного изолятора.
— Посадите Сергеева в камеру к уголовникам, пусть его там поучат. Только не до смерти, избави Бог, парень еще нужен.
Полковник тяжело вздохнул.
— Там уже сидит один. Только не его «поучили» урки, а он их… Боюсь, вдвоем они полтюрьмы разнесут…
— Такова ваша служба — не только наказывать, но и воспитывать. Главное — добиться от Сергеева признательные показания. Любым путем!
Когда Юрку втолкнули в большую камеру с двумя десятками уголовников он ощутил нечто похожее на… радость. Кончилось одиночество в затхлой бетонной коробке карцера, возможно, кончатся и нудные допросы. Долго сидеть ему не придется — вина не доказана, вмешается прокуратура — освободят.
Обстановка в камере не соответствует бодрому настроению. Ее обитатели сидят за столом. Кто читает, кто сражается в карты. На нарах спит, повернувшись спиной к остальным какой-то парняга. В углу валяется полуголый наркоман, спина так разрисована многокрасочной татуировкой — Третьяковка позавидует!
Не успела захлопнуться за спиной металлическая дверь, как из-за стола лениво поднялись двое игроков.
— Новый клиент? — показал металлическую фиксу один из них. — Побазарим, фрайер?
— Потолкуем, — легко согласился Сергеев, забрасывая на верхние нары свернутый тюфяк. — О чем хочешь толковать?
Урка неожиданно размахнулся и тычком ударил новичка… Вернее, не ударил — хотел ударить. Реакция у десантника — на пятерых нормальных людей хватит! Подставил предплечье и кулак урки ушел «за молочком». Легонько толкнул напавшего в грудь и тот завалился под стол.
— Драться, падла? Бей его, дружаны!
Почти все урки бросились на новичка. Наркоман валялся в углу, пускал слюни и бессвязно бормотал, парень на нарах безмятежно спал.
Несмотря на недельное пребывание в карцере, где ни размяться, ни толком отдохнуть, Юрка показал класс силовых приемов восточного единоборства. Он будто летал по камере, «работая» и ногами, и кулаками. Уже трое, хрипя и пуская кровавые сопли, отползли к стене, освобождая поле боя корешам.
Чертова дюжина озверевших преступников наседала на парня. Откатывались под его точными ударами и снова прижимали к стене. Знали — таким, как новый клиент нужен простор для маневра, вот и старались лишить его этого «простора».
Кто знает, чем закончилась бы схватка, при явном попустительстве тюремщиков, если бы не спящий парень. Внезапно он поднял голову, насмешливо оглядел камеру. Вдруг его глаза округлились.
— Юрец? Держись, гвардия!
— Димка?!!!
Сыщик спрыгнул на пол, попутно завалил ударом ноги в пах самого ретивого «кореша», приложился ребром ладони по горлу второму. Обрадованный неожиданной встречей Юрка будто получил второе дыхание.
Не прошло и пяти минут, как десантники навели в камере «революционный порядок». Битые урки сбились в угол, зализывали раны, уважительно глядели на победителей.
Ворвавшиеся с солидным опозданием вертухаи увидели вполне мирную картинку. Юрка заботливо вытирал грязной портянкой окровавленное лицо лысого заключенного. Приговаривал.
— Разве можно так спотыкаться, милай? Недолго череп расколошматить.
Димка не менее заботливо приводил в чувство обеспамятевшего мужика.
— Что здесь происходит? — спросил растерявшийся прапорщик, артистически жонглируя дубинкой. — Драка?
— Какая драка, что вы говорите, гражданин прапорщик? Обычный несчастный случай — споткнулся мужик, упал…
Когда вертухаи, разочарованно посмеиваясь, ушли, Сергеев брезгливо затолкнул лысого в угол, вытер носовым платком руки. Дескать, с каким дерьмом приходится общаться, замараешься — не отмоешься.
Урки постепенно приходили в себя, послышались нервные смешки, матерщина. Опасливо поглядывали на опытных бойцов, в считанные минуты одолевших набивших руки на разборках недавних пехотинцев.
Димка расхаживал перед ними, будто конферансье на сцене перед занавесом, «воспитывал» побитых сокамерников.
— Прежде, чем бросаться в бой, надо разведать силы и средства противника. Ну, что вы представляете по сравнению с десантниками? Обычные зайцы-кролики, хлипкие до невозможности, даже бить противно — болотная жижа, да и только. Унали бы с кем дело имеете — не полезли бы на рожон.
В ответ — угрюмое молчание.
Вечером, расположившись рядом на верхних нарах, друзья тихо обменялись горькими новостями.
— Тебя-то за что? — спросил Юрка. — Сыщик, мент и — вдруг… К тому же, насколько знаю, проштрафившихся ментов в одну камеру с уголовниками не сажают…
— Официальный «диагноз»: нападение на милицию, освобождение преступницы. Все это липа, недоказуемая и примитивная. С воли сообщили: здешний угрозыск встал на уши, требуют освободить меня, угрожают бессрочной забастовкой… Вот до чего дожили, Юрец, смешно сказать! Сыщики объявляют забастовку, пикетируют мэрию грозятся прекратить борьбу с преступностью… А то, что подселили к уркам — надеются, что они научат меня уму-разуму, заставят признаться… А тебя за что?
— Два убийства, укрывательство государственной преступницы, — посмеиваясь, выложил Сергеев свой «диагноз». — Думаю, долго держать не станут — фактов никаких, вмешается прокуратура — приползут с вещичками и извинениями…
— Прокуратура? — презрительно усмехнулся сыщик. — Наивный ты, паря, будто телок в забойном цехе мясокомбината. Не надейся, Серафим не отстанет, настырный типчик. Как увижу сладкую его морду — руки чешутся.
— Серафим? Кто это?
— Своих друзей и врагов положено знать, — менторским тоном выдал Димка очередной «перл». — Майор Паршин Серафим Федотович, приехавший для «встречи» с нами аж из Москвы… Сечешь, телок? Я-то на днях уйду — освободят, а тебе придется продолжить общение с московским посланцем…
— Как Людка?
— В надежном месте. Не девка — кремень. Позавидуншь Валерке… И все же — одна, в незнакомом городе… Поэтому я и тороплюсь покинуть эту приятную компашку, — презрительно кивнул он на храпящих, сопящих, стонущих урок…
Димка в одном ошибся — выпустили их обоих. Освободили по причине недоказанности совершения преступлений.
— Не особо радуйся, Юрец, — пробурчал сыщик, когда друзья покинули следственный изолятор. — С нас теперь глаз не спустят, шагу не дадут шагнуть без присмотра… Собирай шмотки, дружище, и жми к своей Таське. Нелегко ей, бедной, — вздохнул Димка. — Забери из больницы, приголубь, отогрей… Хорошая у тебя жинка, это я тебе говорю, можешь поверить…
Удивительный все же человечище краснодарский сыщик! Все у него хорошие, замечательные, добрые. Иногда даже бандиты. Подловит, к примеру, рэкетира, напялит на него браслеты и приговаривает: хороший же ты парняга, зачем только заделался преступником? Ведь — добрый до глупости, ласковый до тошноты. Пошли, милый, так и быть, посажу в обез"янник, завтра тобой займется наш следователь. Тоже чудный парень.
— А ты куда?
— Как это куда? — удивился глупому, по его мнению, вопросу Димка. — Навещу Валеркину зазнобу и — на службу. У меня завал нераскрытых дел… Иди, Юрец, и не оглядывайся. Понадобишься — дам знать…
32
Путешествовать по Кубани летом — сплошное удовольствие. Дожди отошли, небо — прозрачная синева, солнце поджаривает. Мощный «Вихрь» в дополнении к естественному течению придает немудренной лодчонке воистину космическую скорость.
Валерка развалился на носу, опустил руку в прохладную речную воду. Пантюша сидит на корме, правит, озабоченно поглядывает на две канистры с горючкой. Вернее, были с горючкой, сейчас одна пуста, вторая ополовинена.
Заправиться — нет проблем: рядом с берегом, на шоссе — разукрашенные заправки. Казалось бы, причаливай, заполняй канистры — дел максимум на полчаса. Но Пантюша выглядывает самую безопасную — поближе к берегу.
Вечером, наконец, решился.
— Ночевка? — забеспокоился Валерка. — Не опасно?
— Опасно, не опасно, — хмуро передразнил его слесарь. — Нужно затариться бензинчиком, без него не поедешь.
Заправка — в сотне метрах от берега. Кроме допотопного «запорожца» и грязного грузовика — ни одной машины. Внимательно огледевшись, парни подхватили канистры и поспешили к вагончику, приспособленному под кассу.
— Сорок литров, — потребовал Пантелей, подавая деньги. — С какой колонки брать?
— Вторая во втором ряду, — невесть чему рассмеялась пухлощекая девица. — Канистры на себе потащите, или попросите подвезти дедка? — кивнула она на «запорожец». — Если порешили просить — поторопитесь, вот-вот отчалит…
Наверно, порешила дать подзаработать знакомому? Ничего предосудительного. Но просить означает обратить на себя внимание, «засветиться». С правилами конспирации и Пантюша, и Валерка знакомы в основном из приключенческой литературы. Но хватило ума не рисковать.
— Мужики здоровые — дотащим.
В это время к заправке подрулил шикарный «опель». Из него выбрались трое парней и направились к пенсионеру. Один — с «фронта», двое зашли с «флангов».
Назревала разборка. Не с беззащитным стариком, похожим по на гоголевского Тараса Бульбу. Из «запорожца» вылез человек среднего возраста с широко расставленными глазами и приметным шрамом, пересекшим лоб. Старик-водитель остался сидеть за рулем — вцепился в него, как омоновец — в автомат, побледнел.
К пассажиру «запорожца» и подошли парни.
— Здорово, фрайер.
— Здравствуйте, коли не шутите.
Похоже, мужик знает, чем грозит ему нежданная встреча. Прижался спиной к машине, одна рука — в кармане брюк, вторая — под накинутой на плечи легкой курткой. Но держится спокойно и уверенно.
— Гони баксы! — потребовал главарь шайки. — Если не хочешь неприятностей — раскошеливайся.
Мужчина недоуменно пожал плечами, сдержанно усмехнулся.
— Откуда им взяться? Не от сырости же? И потом — за какие услуги я должен рассчитываться?
Пантюша поставил на бетонную плиту наполненную канистру, подставил под пистолет вторую. А сам глаз не сводит с парней, прислушивается к сложным переговорам, которые вот-вот перерастут в столкновение.
Валерка тоже насторожился. Оружия у них с Пантелеем нет, голыми руками с такими мордоворотами не справиться. А сделать вид, что ничего не видишь и не слышишь, не позволяет совесть. Она, эта треклятая совесть, имеется у всех без исключения людей, но у одних — атрофированная, превратившаяся в едва прослушиваемый звоночек, у других — овладевшая сознанием, придавившая все другие чувства.
У Пантюши — второй «вариант». Всегда и везде доказывает правоту и милосердие. Как принято выражаться, во всякой бочке затычка. За что и зарабатывает плюхи, ходит с синяками на душе, нередко, — на физиономии.
У Валерки совесть искусственно подавленная, едва слышно «мяукающая». Главное для него — собственная безопасность и собственное благополучие. Вокруг слишком много нищих и страдальцев, всех не облагодетельствуешь. К примеру, мужика со шрамом, которого сейчас ограбят и изобьют.
— Не бери на понт, фрайер. Два часа тому назад видели у тебя целую стопку. Поделись — цел будешь.
Пенсионер поспешил спрятал голову под передней панелью машины, кассирша захлопнула окошко и нырнула под стол. Видимо, оба знакомы с нынешними нравами и приемами, знают, как легко могут пострадать при разборках невинные люди.
Несмотря на далеко не богатырское телосложение, первым открыл боевые действия пассажир. Резкий удар ногой в пах заставил главаря взреветь дурным голосом и обоими руками ухватиться за пострадавшее место. Но «правофланговый» налетчик не растерялся — бросил мужчину со шрамом на капот машины. Ответный удар обоими ногами в грудь. Второй нападающий временно выбыл из строя. Третий вытащил нож…
— Ах, вы, паскуды, нелюди, мать вашу… вдоль и поперек! — заорал Пантюша и, оставив канистры, бросился на выручку. — Я покажу вам разбойничать, стервы!
Валерка подзадержался — стоит ли подвергать себя опасности избиения? — но быстро оправился, подхватил лежащий неподалеку арматурный прут и последовал примеру Пантелея.
— Ну, что вы, парни, — пятясь, забормотал главарь. — Мы просто решили побазарить…
Огромный кулачище слесаря заткнул ему пасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Какого это задержанного? — не понял Юрка, обводя ищущим взглядом горницу. — Ежели меня, противозаконно, буду жаловаться.
— Вот и пожалуешься там, куда доставим. По закону имею право на административное задержание. Сроком на один месяц.
Считая вопрос окончательно и бесповоротно решенным, Тимофей Игнатьевич звучно прихлопнул обеими ладонями по толстым коленям, пригладил космы давно не стриженных волос, лихо посадил на них милицейскую фуражку. Поднялся.
— А что с утопленницей? — тихо, но внятно спросил дядя Федор. — Щщупать дно баграми собираетесь чи пусть сгнивает христианская душа?
— Этим займется специальная оперативно-следственная группа, — важно оповестил полхутора участковый. — Пошли, паря, дорога неблизкая…
Не только Юрка, но и омоновцы недоумевали: за какую провинность арестован невинный парень. Поэтому особых мер предосторожности не принимали — шли рядом, болтали с задержанным о том, о сем, угощали его сигаретами. Втихомолку дали глотнуть из вместительной фляги.
Лейтенант вышагивал, будто на параде, демонстративно передвинув вперед кобуру с пистолетом. Он тоже мучился сомнениями в правильности своего решения, но изо всех сил старался не подавать вида.
Удивился и майор Паршин, в кабинет которого ввели улыбчивого парня.
— Это что за явление? Кто такой?
— Задержан подозреваемый в двух убийствах и в укрывательстве государственной преступницы! — браво доложил участковый, вытянувшись в струнку. — Сопротивление оказать не успел…
— Убийства? — от неожиданности вытаращил глаза десантник. — Какое укрывательство? Вы что с ума все посходили?
Обвинение в двойном убийстве Паршин пропустил мимо ушей, ибо видел — парень не виновен, участковый просто зарабатывает авторитет. А вот по части «укрывательства» не мешает поработать.
— Подождите в приемной, лейтенант, — Паршин выставил излишне ретивого участкового из кабинета и повернулся к задержанному. — Думаю, в убийствах вы, действительно, не виновны, но это предстоит еще доказать… А вот в укрывательстве…
— Какое там укрывательство! Мою жену бандиты испоганили, порезали — это правда. Решил отомстить… Сколько можно терпеть?
Паршин, будто козырную карту из колоды, выбросил на поверхность стола фотокарточку Людмилы.
— Знаете эту девушку?
По идее нужно было произнести «нет, не знаю», но эта фраза застряла в горле и ни за что не хотела выползать наружу. Будто кляпом ее прищемили, клеем смазали.
— Знаете или нет? — уже не доброжелательно — угрожающим тоном проговорил майор.
— Ну, знаю… Подруга одного московского приятеля. Недавно приезжали на пару дней в гости… Уехали… Вот и все, что могу сказать…
Целых два часа Паршин безуспешно пытался разговорить парня. Что только он не делал: уговаривал, сочувствовал, угрожал, фантазировал. Ответ один: все, что знал, выложил.
Серафим Федотович переключился на любовника девки. Начал издалека: когда познакомились, переписывались либо перезванивались, почему Валерка вместе с зазнобой приехали в отпуск не в Сочи или Адлер, а в занюханный Тихорецк? Что об"единяет молодых людей: любовь или голый секс?
— Ничего не знаю! — склонив голову, словно приготовился боднуть дотошного следователя, упрямился Юрка. — Позвонили, приехали. Таська подкормила гостей, как водится, распили пузырек… А чем они ночью занимаются: любовью или сексом, не подсматривал…
— Не видел у друга и девушки дискет?
— Дискеты? А что это такое?
— Такие прямоугольники, черные с белым кружком, — пояснил Паршин. — На них записывается компьютерная информация…
— Не видел. Не знаю.
У майора истощилось терпение, впору врезать упрямцу по морде, но — опасно, парень — силач, пока сбегутся охранники, так измордует майора — с месяц придется ходить с нашлепками да повязками.
— Ну, что ж, Сергеев, к сожалению разговор у нас не получается. Посиди в камере, подумай… Крепко подумай!
Крепко думать пришлось в карцере, где не только лечь, но даже сидеть трудно. Поместили туда бывшего десантника по причине перегруженности изолятора. По два раза в день упрямого парня приводили в кабинет Паршина… Подумал?… Так точно, товарищ майор… Что можешь сказать о местонахождении девушки?… Не знаю…
Снова — карцер.
Сдаваться майор не собирался, признание Сергеева — единственная надежда на розыск спрятанного компромата. Юрка тоже стоял на своем. Через неделю оба выдохлись, допросы проходили… беззвучно: майор «спрашивал» взглядом, десантник отвечал тем же.
И все же Паршин долго не решался на крайнюю меру. Только осознав, что все его усилия не приносят желаемого успеха, пригласил к себе начальника следственного изолятора.
— Посадите Сергеева в камеру к уголовникам, пусть его там поучат. Только не до смерти, избави Бог, парень еще нужен.
Полковник тяжело вздохнул.
— Там уже сидит один. Только не его «поучили» урки, а он их… Боюсь, вдвоем они полтюрьмы разнесут…
— Такова ваша служба — не только наказывать, но и воспитывать. Главное — добиться от Сергеева признательные показания. Любым путем!
Когда Юрку втолкнули в большую камеру с двумя десятками уголовников он ощутил нечто похожее на… радость. Кончилось одиночество в затхлой бетонной коробке карцера, возможно, кончатся и нудные допросы. Долго сидеть ему не придется — вина не доказана, вмешается прокуратура — освободят.
Обстановка в камере не соответствует бодрому настроению. Ее обитатели сидят за столом. Кто читает, кто сражается в карты. На нарах спит, повернувшись спиной к остальным какой-то парняга. В углу валяется полуголый наркоман, спина так разрисована многокрасочной татуировкой — Третьяковка позавидует!
Не успела захлопнуться за спиной металлическая дверь, как из-за стола лениво поднялись двое игроков.
— Новый клиент? — показал металлическую фиксу один из них. — Побазарим, фрайер?
— Потолкуем, — легко согласился Сергеев, забрасывая на верхние нары свернутый тюфяк. — О чем хочешь толковать?
Урка неожиданно размахнулся и тычком ударил новичка… Вернее, не ударил — хотел ударить. Реакция у десантника — на пятерых нормальных людей хватит! Подставил предплечье и кулак урки ушел «за молочком». Легонько толкнул напавшего в грудь и тот завалился под стол.
— Драться, падла? Бей его, дружаны!
Почти все урки бросились на новичка. Наркоман валялся в углу, пускал слюни и бессвязно бормотал, парень на нарах безмятежно спал.
Несмотря на недельное пребывание в карцере, где ни размяться, ни толком отдохнуть, Юрка показал класс силовых приемов восточного единоборства. Он будто летал по камере, «работая» и ногами, и кулаками. Уже трое, хрипя и пуская кровавые сопли, отползли к стене, освобождая поле боя корешам.
Чертова дюжина озверевших преступников наседала на парня. Откатывались под его точными ударами и снова прижимали к стене. Знали — таким, как новый клиент нужен простор для маневра, вот и старались лишить его этого «простора».
Кто знает, чем закончилась бы схватка, при явном попустительстве тюремщиков, если бы не спящий парень. Внезапно он поднял голову, насмешливо оглядел камеру. Вдруг его глаза округлились.
— Юрец? Держись, гвардия!
— Димка?!!!
Сыщик спрыгнул на пол, попутно завалил ударом ноги в пах самого ретивого «кореша», приложился ребром ладони по горлу второму. Обрадованный неожиданной встречей Юрка будто получил второе дыхание.
Не прошло и пяти минут, как десантники навели в камере «революционный порядок». Битые урки сбились в угол, зализывали раны, уважительно глядели на победителей.
Ворвавшиеся с солидным опозданием вертухаи увидели вполне мирную картинку. Юрка заботливо вытирал грязной портянкой окровавленное лицо лысого заключенного. Приговаривал.
— Разве можно так спотыкаться, милай? Недолго череп расколошматить.
Димка не менее заботливо приводил в чувство обеспамятевшего мужика.
— Что здесь происходит? — спросил растерявшийся прапорщик, артистически жонглируя дубинкой. — Драка?
— Какая драка, что вы говорите, гражданин прапорщик? Обычный несчастный случай — споткнулся мужик, упал…
Когда вертухаи, разочарованно посмеиваясь, ушли, Сергеев брезгливо затолкнул лысого в угол, вытер носовым платком руки. Дескать, с каким дерьмом приходится общаться, замараешься — не отмоешься.
Урки постепенно приходили в себя, послышались нервные смешки, матерщина. Опасливо поглядывали на опытных бойцов, в считанные минуты одолевших набивших руки на разборках недавних пехотинцев.
Димка расхаживал перед ними, будто конферансье на сцене перед занавесом, «воспитывал» побитых сокамерников.
— Прежде, чем бросаться в бой, надо разведать силы и средства противника. Ну, что вы представляете по сравнению с десантниками? Обычные зайцы-кролики, хлипкие до невозможности, даже бить противно — болотная жижа, да и только. Унали бы с кем дело имеете — не полезли бы на рожон.
В ответ — угрюмое молчание.
Вечером, расположившись рядом на верхних нарах, друзья тихо обменялись горькими новостями.
— Тебя-то за что? — спросил Юрка. — Сыщик, мент и — вдруг… К тому же, насколько знаю, проштрафившихся ментов в одну камеру с уголовниками не сажают…
— Официальный «диагноз»: нападение на милицию, освобождение преступницы. Все это липа, недоказуемая и примитивная. С воли сообщили: здешний угрозыск встал на уши, требуют освободить меня, угрожают бессрочной забастовкой… Вот до чего дожили, Юрец, смешно сказать! Сыщики объявляют забастовку, пикетируют мэрию грозятся прекратить борьбу с преступностью… А то, что подселили к уркам — надеются, что они научат меня уму-разуму, заставят признаться… А тебя за что?
— Два убийства, укрывательство государственной преступницы, — посмеиваясь, выложил Сергеев свой «диагноз». — Думаю, долго держать не станут — фактов никаких, вмешается прокуратура — приползут с вещичками и извинениями…
— Прокуратура? — презрительно усмехнулся сыщик. — Наивный ты, паря, будто телок в забойном цехе мясокомбината. Не надейся, Серафим не отстанет, настырный типчик. Как увижу сладкую его морду — руки чешутся.
— Серафим? Кто это?
— Своих друзей и врагов положено знать, — менторским тоном выдал Димка очередной «перл». — Майор Паршин Серафим Федотович, приехавший для «встречи» с нами аж из Москвы… Сечешь, телок? Я-то на днях уйду — освободят, а тебе придется продолжить общение с московским посланцем…
— Как Людка?
— В надежном месте. Не девка — кремень. Позавидуншь Валерке… И все же — одна, в незнакомом городе… Поэтому я и тороплюсь покинуть эту приятную компашку, — презрительно кивнул он на храпящих, сопящих, стонущих урок…
Димка в одном ошибся — выпустили их обоих. Освободили по причине недоказанности совершения преступлений.
— Не особо радуйся, Юрец, — пробурчал сыщик, когда друзья покинули следственный изолятор. — С нас теперь глаз не спустят, шагу не дадут шагнуть без присмотра… Собирай шмотки, дружище, и жми к своей Таське. Нелегко ей, бедной, — вздохнул Димка. — Забери из больницы, приголубь, отогрей… Хорошая у тебя жинка, это я тебе говорю, можешь поверить…
Удивительный все же человечище краснодарский сыщик! Все у него хорошие, замечательные, добрые. Иногда даже бандиты. Подловит, к примеру, рэкетира, напялит на него браслеты и приговаривает: хороший же ты парняга, зачем только заделался преступником? Ведь — добрый до глупости, ласковый до тошноты. Пошли, милый, так и быть, посажу в обез"янник, завтра тобой займется наш следователь. Тоже чудный парень.
— А ты куда?
— Как это куда? — удивился глупому, по его мнению, вопросу Димка. — Навещу Валеркину зазнобу и — на службу. У меня завал нераскрытых дел… Иди, Юрец, и не оглядывайся. Понадобишься — дам знать…
32
Путешествовать по Кубани летом — сплошное удовольствие. Дожди отошли, небо — прозрачная синева, солнце поджаривает. Мощный «Вихрь» в дополнении к естественному течению придает немудренной лодчонке воистину космическую скорость.
Валерка развалился на носу, опустил руку в прохладную речную воду. Пантюша сидит на корме, правит, озабоченно поглядывает на две канистры с горючкой. Вернее, были с горючкой, сейчас одна пуста, вторая ополовинена.
Заправиться — нет проблем: рядом с берегом, на шоссе — разукрашенные заправки. Казалось бы, причаливай, заполняй канистры — дел максимум на полчаса. Но Пантюша выглядывает самую безопасную — поближе к берегу.
Вечером, наконец, решился.
— Ночевка? — забеспокоился Валерка. — Не опасно?
— Опасно, не опасно, — хмуро передразнил его слесарь. — Нужно затариться бензинчиком, без него не поедешь.
Заправка — в сотне метрах от берега. Кроме допотопного «запорожца» и грязного грузовика — ни одной машины. Внимательно огледевшись, парни подхватили канистры и поспешили к вагончику, приспособленному под кассу.
— Сорок литров, — потребовал Пантелей, подавая деньги. — С какой колонки брать?
— Вторая во втором ряду, — невесть чему рассмеялась пухлощекая девица. — Канистры на себе потащите, или попросите подвезти дедка? — кивнула она на «запорожец». — Если порешили просить — поторопитесь, вот-вот отчалит…
Наверно, порешила дать подзаработать знакомому? Ничего предосудительного. Но просить означает обратить на себя внимание, «засветиться». С правилами конспирации и Пантюша, и Валерка знакомы в основном из приключенческой литературы. Но хватило ума не рисковать.
— Мужики здоровые — дотащим.
В это время к заправке подрулил шикарный «опель». Из него выбрались трое парней и направились к пенсионеру. Один — с «фронта», двое зашли с «флангов».
Назревала разборка. Не с беззащитным стариком, похожим по на гоголевского Тараса Бульбу. Из «запорожца» вылез человек среднего возраста с широко расставленными глазами и приметным шрамом, пересекшим лоб. Старик-водитель остался сидеть за рулем — вцепился в него, как омоновец — в автомат, побледнел.
К пассажиру «запорожца» и подошли парни.
— Здорово, фрайер.
— Здравствуйте, коли не шутите.
Похоже, мужик знает, чем грозит ему нежданная встреча. Прижался спиной к машине, одна рука — в кармане брюк, вторая — под накинутой на плечи легкой курткой. Но держится спокойно и уверенно.
— Гони баксы! — потребовал главарь шайки. — Если не хочешь неприятностей — раскошеливайся.
Мужчина недоуменно пожал плечами, сдержанно усмехнулся.
— Откуда им взяться? Не от сырости же? И потом — за какие услуги я должен рассчитываться?
Пантюша поставил на бетонную плиту наполненную канистру, подставил под пистолет вторую. А сам глаз не сводит с парней, прислушивается к сложным переговорам, которые вот-вот перерастут в столкновение.
Валерка тоже насторожился. Оружия у них с Пантелеем нет, голыми руками с такими мордоворотами не справиться. А сделать вид, что ничего не видишь и не слышишь, не позволяет совесть. Она, эта треклятая совесть, имеется у всех без исключения людей, но у одних — атрофированная, превратившаяся в едва прослушиваемый звоночек, у других — овладевшая сознанием, придавившая все другие чувства.
У Пантюши — второй «вариант». Всегда и везде доказывает правоту и милосердие. Как принято выражаться, во всякой бочке затычка. За что и зарабатывает плюхи, ходит с синяками на душе, нередко, — на физиономии.
У Валерки совесть искусственно подавленная, едва слышно «мяукающая». Главное для него — собственная безопасность и собственное благополучие. Вокруг слишком много нищих и страдальцев, всех не облагодетельствуешь. К примеру, мужика со шрамом, которого сейчас ограбят и изобьют.
— Не бери на понт, фрайер. Два часа тому назад видели у тебя целую стопку. Поделись — цел будешь.
Пенсионер поспешил спрятал голову под передней панелью машины, кассирша захлопнула окошко и нырнула под стол. Видимо, оба знакомы с нынешними нравами и приемами, знают, как легко могут пострадать при разборках невинные люди.
Несмотря на далеко не богатырское телосложение, первым открыл боевые действия пассажир. Резкий удар ногой в пах заставил главаря взреветь дурным голосом и обоими руками ухватиться за пострадавшее место. Но «правофланговый» налетчик не растерялся — бросил мужчину со шрамом на капот машины. Ответный удар обоими ногами в грудь. Второй нападающий временно выбыл из строя. Третий вытащил нож…
— Ах, вы, паскуды, нелюди, мать вашу… вдоль и поперек! — заорал Пантюша и, оставив канистры, бросился на выручку. — Я покажу вам разбойничать, стервы!
Валерка подзадержался — стоит ли подвергать себя опасности избиения? — но быстро оправился, подхватил лежащий неподалеку арматурный прут и последовал примеру Пантелея.
— Ну, что вы, парни, — пятясь, забормотал главарь. — Мы просто решили побазарить…
Огромный кулачище слесаря заткнул ему пасть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30