Возможно, это совпадало с намерениями самого Фрейда, а его любовь к Марте тоже стала частью стратегии перестройки жизни, способом уйти в мир, более похожий на тот, в котором жил его друг Брейер. В любом случае, исследования вскоре перестали его интересовать.
Началась оживленная переписка. Почти все письма сохранились, но доступны для публикации лишь немногие. Он стал общаться с ней покровительственным тоном, как мужчина с послушной девочкой. Он считал себя обязанным сказать ей, что она некрасива с точки зрения художника, но добавил утешительные слова о «волшебной душе». Когда Марта упрекнула его в том, что он послал ей подарок, он погрозил ей пальцем: «Марта, ты не должна говорить так категорично: нельзя так делать». Иногда был слышен и другой голос, будто говоривший: «У меня бывают такие бурные сны». Его страсть не вызывает сомнений, и он не пытался ее скрывать. Когда Марта отправилась в Вандсбек, что под Гамбургом, чтобы провести в доме дяди остаток лета 1882 года (возможно, ее отправили для большей безопасности), Фрейд одолжил денег и поехал за ней, ревнуя к мужчинам из прошлого, реальным или воображаемым.
Нужно было сделать это незаметно от ее дяди. Эли достал ему билет до немецкой границы, и он уехал со словами Шекспира «Что есть любовь? Не за горами…» «Шекспир У. Собр. соч. в 5-ти т., т. 2 СПб., 1902-1903, с 523. — Прим. перев.» на устах, железнодорожным расписанием в голове и ее фотографией в бумажнике. Похоже, что им удалось незаметно встретиться, а может даже и не раз. Они сидели в парке, она в коричневом платье и шляпке, он в потрепанном пиджаке, с черными волосами, разделенными аккуратным пробором, и солидной бородой. Он сравнил это место с Эдемом: там не было ангелов с пылающими мечами, писал он ей позже, но «был один маленький нежный ангел с изумрудными глазами и сладкими губами». С тех пор, предостерегал он ее, она должна смириться с неизбежным. Она «только гость» в своей семье, сокровище, на которое он заявил свои права и заберет его, когда разбогатеет.
Его планы относительно карьеры сбылись. Сразу же после поездки в Гамбург он устраивается в общую венскую больницу врачом и начинает зарабатывать деньги. Клиническая медицина была выходом из состояния бедности. Он не сразу отказался от исследований и продолжал проводить опыты в лаборатории Брюкке.
Больница стада новым хомутом, который Фрейд надел себе на шею. Мрачные палаты, нехватка сестер (многие пациенты принимали лекарства сами), старания старших врачей сделать жизнь младших такой же тяжелой, какой она была у них самих. Один из начальников Фрейда радостно сообщил ему, что когда-то его обед состоял из двух яиц вкрутую. Фрейда это не очень удивило. Он и так с иронической гордостью сообщал Марте, что потратил шесть пенсов на сигары или два пенса на шоколад. Несколько месяцев он вообще не получал никакой зарплаты, а когда получил, сумма оказалась крайне незначительной.
Он держался на плаву, одалживая деньги у Флейшля и Панета, которые оба имели частные источники дохода. Он называл это «паразитическим существованием». К тому же у него был Брейер, по-отечески предлагавший ему деньги взаймы, горячие обеды и даже ванну. В жаркую погоду он действительно позволял ему пользоваться своей ванной с водопроводом — это было роскошью в городе, где даже люди с приличным достатком заказывали себе чаны нагретой воды, которые им приносили на дом, или нанимали комнату в ближайшей бане. Фрейд описал ванную Брейера Марте и сказал, что у них тоже будет такая «и неважно, сколько на это понадобится лет».
Брейер был уважаемым человеком, довольно властным, но дружелюбным. Его лысеющая голова была похожа на птичье яйцо в гнезде из бороды. Его отец, религиозный наставник, был восточным евреем, приехавшим в Вену. Одно время, не оставляя врачебной практики, Брейер работал в качестве ученого вне университета. С университетом у него были сложные отношения, так как он считал, что его там недооценивают. Он открыл механизм рефлексов, управляющих дыханием, и узнал много важного о вестибулярном аппарате и его функции поддержания равновесия человеческого тела. Как терапевт он пользовался популярностью среди профессоров университета и их семей, а также у богачей. В нем было что-то мягкое и дружелюбное, на что Фрейд не мог не откликнуться. Долгое время Брейер одалживал ему значительные суммы денег.
Иногда Фрейд ходил вместе с ним к больным, и они обсуждали различные случаи. Одной из пациенток Брейера была молодая женщина по имени Берта Паппенгейм. Ее история болезни была закрыта к тому времени, как Фрейд о ней узнал (в конце 1882 года), и он так и не встретился с ней, но врачи часто ее упоминали. Эта пациентка сыграла огромную роль в создании Фрейдом психоанализа. Это была несчастная дочь богатых родителей, которую мучили видения и кошмары. Метод лечения Брейера заключался в основном в том, чтобы дать ей выговориться. Этот несколько театральный случай в настоящее время вызывает сомнения исследователей, но тем не менее считается важным в истории развития психоанализа. Это легенда, от которой нельзя отказаться. В литературе эта пациентка носит имя Анна О. Позже мы остановимся на ней более подробно.
Отношения Фрейда с Мартой по-прежнему были сопряжены с трудностями. После его поездки в Гамбург в июле 1882 года она с матерью вернулась в сентябре в Вену. Она пробыла там всего месяц, когда госпожа Бернейс объявила, что в 1883 году они переезжают в Гамбург навсегда. На Рождество Зигмунд и Марта официально сообщили о своей помолвке. Госпожа Бернейс не была в восторге. Эта новость, если ее можно было считать новостью после полугода тайной переписки и встреч, не повлияла на ее решение, и в июне 1883 года семейство Бернейсов покинуло Вену. Зигмунд остался и мог выражать свой гнев только на расстоянии. Он выместил досаду на Марте, обвинив ее в малодушии и угрожая прервать переписку. А в таком случае «мое бурное и жаждущее сердце разорвется».
Все его любовные письма содержат самые точные сведения о его внутреннем мире. Он пишет не только о Марте, но и о загадках природы, и о своей ненависти к бедности, и о презрении к серой человеческой массе. Оставаться ли им после женитьбы в Австрии? Его беспокоила мысль о могиле на центральном кладбище. Ему неожиданно стало приятно английское «трезвое трудолюбие». Начав сомневаться в чувствах Марты, он утешает себя строками из «Потерянного рая» Мильтона:
Обсудим, как нам…
В надежде — силу или, наконец,
В отчаянье — решимость почерпнуть!
(Перевод Арк. Штейнберга)
Что им нужно для счастья, спрашивает он и тут же отвечает: три комнаты, негаснущая плита и маленькая кладовка на случай, если они проголодаются или придут гости. Что он чувствует по отношению к ней? Неописуемое желание. Фрейд немного досадует, зная, что ему так долго ждать. Но брак в тридцать или даже позже был вполне нормален для мужчин среднего класса, которые должны были сначала достигнуть финансовой стабильности. В Вене хватало таких, как Шницлер, которые в двадцать лет жили в свое удовольствие, но было достаточно и таких людей, как Фрейд.
Все это время он беспокоится о приличиях. Он запретил Марте оставаться у подруги, которая «вышла замуж до свадьбы», что было совершенно непростительно. Он не позволял ей кататься на коньках, если была вероятность, что она будет кататься держа за руку мужчину. Подарив ей «Дон Кихота», он решил, что зашел слишком далеко. «Ты совершенно права, моя принцесса, — пишет он, — это чтение не для девушек». Он забыл, «когда отсылал ее тебе, что там много грубых и отвратительных мест». Фрейд-психоаналитик сказал бы, что не существует невинного «забыл». Если он подарил ей эту книгу, значит, он хотел, чтобы она ее прочитала.
С госпожой Бернейс у него были натянутые отношения, перераставшие иногда даже в откровенную вражду. Она была догматичной и умной женщиной из скандинавской семьи. Она любила продемонстрировать свое превосходство над людьми и не собиралась отдавать дочь этому атеисту без борьбы. С другой стороны, она понимала, что Фрейд, невзирая на происхождение, очень неординарный человек. Он не ладил и с Эли Бернейсом, начинающим бизнесменом. Фрейд не очень-то одобрял его прожекты, а женитьба Эли на старшей из его сестер Анне в октябре 1883 года усугубила положение. В Гамбурге состоялась традиционная еврейская свадьба, но Фрейд на нее не поехал.
В его письмах, очень интроспективных, виден образ человека, сжигаемого тайным огнем. «Я едва сдерживаю в себе дикие порывы», — говорит он Марте в одном письме; «во мне заключены всевозможные дьяволы, которые не могут вырваться на свободу и делают меня неистовым и страстным». Он добавляет, что если бы ему удалось найти объект приложения усилий, где он мог бы «рискнуть и победить», он стал бы спокойнее, но вместо этого он «вынужден (и тут просто слышно, как ручка с досадой втыкается в бумагу) умерять и контролировать себя».
Мир разочаровывал его. Человечество тоже не возрождало в нем веры. Когда Марта описала ярмарку в Гамбурге и толпы народа на ней, в ответ он послал ей целую проповедь о печальном спектакле бездумной бедноты «с толстой шкурой и легкомысленными привычками», которая пользуется моментом удовольствия, потому что ей больше нечего ждать. «Бедные слишком беспомощны, слишком беззащитны, чтобы вести себя подобно нам». Так что он выводит, что существует «психология простого человека, которая значительно отличается от нашей».
Фрейд пишет об аскетичных «Мы», которые не могут быть подобными бездумным «Им», и в то же время как бы занимает позицию стороннего наблюдателя. Его «дьяволы» никуда не исчезли, а только получили новое название — «природные инстинкты». Признание того, что «неудовольствие» — это обратная сторона «удовольствия», указало на конфликт между желанием и потребностью подавлять его, на котором построена вся его психологическая система.
Толпа удовлетворяет свои аппетиты, а мы лишаем себя этого. Мы ограничиваем себя, чтобы сохранить целостность, мы сохраняем здоровье, способность к наслаждению, эмоции. Мы сохраняем себя для какой-то неизвестной нам цели. И эта привычка постоянно подавлять в себе природные инстинкты делает нас более утонченными. Наши чувства более глубоки, и поэтому мы не требуем от себя слишком многого. Почему мы не напиваемся допьяна? Потому что неудобство и унижение последствий дают нам больше «неудовольствия», чем удовольствия, которое мы получим, употребляя спиртное. Почему мы не влюбляемся в нового человека каждый месяц? Потому что при каждом расставании мы лишались бы части нашего сердца. Почему мы не делаем своими друзьями всех? Потому что потеря друга или несчастье, которое с ним может произойти, очень сильно скажется на нас. Поэтому мы скорее стремимся избежать боли, чем получить удовольствие.
Фрейд умел рассуждать, но мог и наблюдать. В 1883 году коллега по больнице Натан Вейс повесился в публичной бане десять дней спустя после возвращения с молодой женой с медового месяца. Вейс, невролог, был приват-доцентом, неоплачиваемым университетским лектором. Этот этап был обязательным для любого врача, который хочет иметь частную практику. Фрейд вернулся с похорон, размышляя об умершем. Это был беспокойный и эгоцентричный человек, сын жестокого отца, тесно связанный с больницей, называвший себя «скомпрометированный центральный европеец». Он напоминал Брейеру (по словам Фрейда) историю о еврее, который спрашивает у сына: «Кем ты хочешь стать?» и слышит ответ: «Купоросом. Он проедает все».
Вейс насильно добился руки женщины, которая его не любила, и вернулся после медового месяца несчастным. «Я думаю, что он слишком рано отбросил сдержанность, и физическое отвращение и моральное осуждение быстро уничтожили все теплые чувства в девушке, которая оставалась холодной и стыдливой».
Люди обвиняли вдову. А Фрейд с ними не соглашался:
Я считаю, что осознание огромного неуспеха, гнев, вызванный отвергнутой страстью, ярость от того, что он принес всю научную карьеру, всю судьбу в жертву неудавшейся семье, возможно, и раздражение от того, что он не получит обещанное приданое, а также неспособность обратиться к людям и признаться во всем этом — я думаю, что именно это после нескольких сцен, открывших ему истинное положение вещей, привело безумного в своем тщеславии человека (а он в любом случае был склонен к сильному эмоциональному возбуждению) к пределу отчаяния. Он умер из-за собственного характера.
На могиле человек, говоривший от имени семьи Вейса, выступал «с жаром дикого и беспощадного еврея» и публично заявил, что семья вдовы — убийцы. Смерть Вейса, писал Фрейд, была подобна его жизни: «по особому плану; просто просится под перо романиста, чтобы сохраниться в памяти человечества». Во Фрейде всегда скрывался писатель.
Глава 6. Невролог
Общая больница Вены находилась за пределами внутреннего города и занимала около десяти гектаров в Девятом округе, как раз за северо-западным углом Рингштрассе. Эта крупнейшая общественная больница Европы находилась в огромных, но полуразрушенных зданиях. Она относилась к университету, и там работали знаменитейшие врачи. Правда, в то время медицина была менее полезной наукой, и для многих из двух тысяч пациентов главный смысл пребывания в больнице заключался в том, чтобы служить наглядным пособием для студентов. Они лежали в скудно освещенных палатах, давая взятки сестрам, если хотели особого внимания, и с опасением ждали очередной группы студентов, которые приходили и начинали их ощупывать.
Фрейд, спешивший туда-обратно по длинным коридорам и переходам, относился к пациентам так же отстраненно и равнодушно, как и остальные врачи. Когда в январе 1884 года он перешел к «нервным расстройствам», то быстро нашел материал для первой клинической публикации: это был ученик портного с кровоизлиянием в мозг «с интересными симптомами». Он рассказал Марте, как часами сидел у его кровати, «и до его смерти в восемь часов вечера ничто не ускользнуло от моего внимания». Небольшая статья была тут же напечатана, и это стало «по крайней мере началом, благодаря которому меня должны заметить». Комната, где он спал в больнице, ранее принадлежала повесившемуся доктору Вейсу. Но его призрак, как сказал Фрейд, неопасен. Дрова для печи ему выдавали бесплатно. Он получал и зарплату — приблизительно такую же, как фонарщик.
Вскоре после ученика портного Фрейд приметил владельца таверны — алкоголика из Гамбурга. «Он к тому же страдает больными нервами, и если он продержится достаточно долго, я смогу написать статью и о нем». Он считал себя реалистом и не задумывался о том, «хороший» он врач или «плохой». Фрейд-психоаналитик зайдет еще дальше и сделает вывод, что в «настоящем смысле слова» он никогда не был врачом, человеком, который видел свое призвание в том, чтобы «облегчить страдания человечества». По его словам, для этого требуется «внутренний садизм», которого ему недоставало. Он имел в виду, что очевидное желание помогать бальным — это способ скрыть от себя подсознательное желание делать обратное. В упрощенном виде это звучит так (Фрейд не возражал против такого толкования): за каждым добрым врачом прячется садист, за каждым героем — трус. То есть все хорошие поступки представляются в отрицательном свете. В 1884 году эта печальная мудрость двадцатого столетия была еще далеко.
Фрейд заинтересовался в первую очередь «нервными заболеваниями». Под этим он и его коллеги подразумевали проблемы как разума, так и мозга, но в особенности мозга, поскольку он представлял собой физическую реальность умственных процессов. Мозгом и нервами занималась неврология и, как ни странно, психиатрия. (К Великобритании и Америке это не относится. Там психиатрию с самого начала считали отдельной специальностью.) Профессор Теодор Мейнерт, один из учителей и покровителей Фрейда в больнице, в 1884 году опубликовал учебник по психиатрии под названием «Трактат о болезнях переднего мозга». В этой дисциплине анатомия мозга занимала центральное место. В лаборатории Брюкке Фрейд работал над центральной нервной системой рыб, а в общей больнице начал заниматься людьми. В лаборатории церебральной анатомии Мейнерта он препарировал мозговую ткань и изучал medulla oblongata, где спинной мозг переходит в головной. Впоследствии он разработал способ окрашивания нервных путей хлоридом золота, который привлек к себе внимание. В то же время он работал и в палатах, изучая пациентов с повреждениями мозга, воздействовавшими на их речь или движения. Он становился неврологом (по-немецки «Nervenartz», или «врач для нервов»).
Мозг, нервы и мыслительные процессы были экзотическим и непонятным объектом исследования. Некоторые специалисты, несогласные с тем, что мозг начинают рассматривать как механизм, пытались описать его работу художественным языком, изобретая «мифологию мозга», которая только множила неточности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59