И все же, думается, конференция смогла придать самой идее импульс в нужном направлении. Приятно на душе от мысли, что после первой конференции на Джерси в 1977 году это мероприятие стало регулярным и свои услуги по его проведению предлагают зоопарки и организации в разных концах мира, способствуя сбору и распространению важной информации.
Как раз во время первой конференции нам дважды невероятно повезло. У нас были две гориллы-подростка, Н'Понго и Нанди, которые причиняли нам немало хлопот. Во-первых, из-за отсутствия самцов они набирали лишний вес, что могло стать препятствием для получения приплода. Во-вторых, им явно становилось тесно в их обители. И тут чудом разрешились обе проблемы. Проживающий на острове Джерси Брайен Парк, ставший впоследствии членом совета нашего Треста, а затем и занявший председательское кресло, внес на наш счет щедрый дар — десять тысяч фунтов, увидев, как я в передаче местного телевидения слезно жалуюсь (чем я постоянно занимался в те дни) на отсутствие средств для развития нашей деятельности. Свалившиеся на нас будто с небес деньги пошли на строительство новехонького жилища для девиц; это было замечательно, однако не решало растущих затруднений в их сексуальной жизни. Нас выручил директор Базельского зоопарка Эрнст Ланг, выступивший в роли, так сказать, зоологической свахи. Эрнсту первому удалось получить потомство от гориллы в неволе, причем — в отличие от практики многих других зоопарков — детеныша не пришлось выкармливать, мамаша сама вырастила его. Эрнст Ланг посещал нас на Джерси и одобрял нашу деятельность; теперь он позвонил и сказал, что решил передать нам доказавшего свои способности производителя Джамбо (первого представителя вида, выращенного в неволе матерью-гориллой), чтобы тот помог решить деликатную проблему наших девственниц. Получить в подарок молодого самца гориллы, проверенного, так сказать, в деле, — событие, сравнимое с тем, как если бы вам вместе с кредитной карточкой «Америкэн Экспресс» вручили ключ к хранилищу золотого запаса США.
Итак, проблема была вроде бы решена. Оставалось продумать, как пошире разрекламировать открытие нового комплекса для горилл и прибытие Джамбо. Кого просить выполнить ритуал? В то время существовала горстка видных природоохранных деятелей, повсеместно привлекаемых к такого рода процедурам. Мне же хотелось привлечь кого-нибудь непричастного к природоохранной деятельности, хотелось показать, что судьба дикой фауны волнует не только биологов и натуралистов. Разумеется, не помешало бы громкое имя. Поразмыслив, я не без известного трепета остановился на кандидатуре замечательного актера Дэвида Нивена, которым давно восхищался. Весь вопрос заключался в том, пожелает ли такой известный во всем мире человек прибыть на Джерси, чтобы открыть обитель горилл. Я обратился по телефону за советом к моему литагенту, и он связал меня с сыном Нивена, работавшим в Лондоне. Согласится ли, спросил я Нивена-младшего, его отец исполнить роль шафера на свадьбе горилл?
— Понятия не имею, — весело отозвался Нивен-младший, — но вообще-то он обожает совершать неожиданные, безумные поступки. Почему бы вам не написать ему?
Я написал и вскоре получил телеграфный ответ:
«С удовольствием совершу обряд бракосочетания горилл при условии, что меня ни на минуту не оставят наедине со счастливой четой. Дэвид Нивен».
Я встретил Дэвида и его прелестную жену в аэропорту, и, хотя шел проливной дождь и дул штормовой ветер, он был в прекрасной форме. За обедом в полной мере проявились острый ум и обаяние, кои прославили Дэвида Нивена, и что самое главное — обаяние было естественным, а не наигранным. Он рассказал мне множество потешных и непечатных историй про Эррола Флинна, к которому явно относился чуть ли не с обожанием.
— Тем не менее, — заметил Дэвид с серьезным видом, — что бы ни говорили про Флинна, в одном отношении на него можно было всегда положиться. В трудную минуту он неизменно подводил вас.
На другое утро еще до открытия зоопарка я показал наших питомцев Нивенам, и они были в восторге. Мы завершили обход у дома орангутанов, и я представил гостям милейшую красавицу Бали. Она была на последних месяцах беременности и возлежала на соломе, словно Будда, созерцая нас чудными карими миндалевидными глазками; на выступающий под оранжевой шерстью живот свисали набухшие от молока груди, которые, несомненно, обеспечили бы ей звание Мисс Орангутан в соответствующем состязании.
— Что скажешь, — обратился я к Дэвиду, — тебе не кажется, что перед тобой орангутанья Лоллобриджида?
В эту минуту из нижней полости Бали вырвался неподобающий леди громкий звук.
— Она не только похожа на Лоллобриджиду, — согласился Дэвид, — но и пахнет, как она.
После отличного долгого завтрака, обильно орошаемого шампанским, Дэвид вдруг забеспокоился.
— Послушай, дружище, — сказал он, — где бы я мог переодеться?
Я посмотрел на его в высшей мере элегантное одеяние, верх портняжного искусства.
— Не понял — зачем тебе понадобилось переодеваться? — удивился я.
Дэвид сурово нахмурил брови.
— Нет, ты в самом деле полагаешь, что я соглашусь участвовать в таком событии в этом костюме? — Он подкрепил свои слова презрительным жестом.
— А чем он тебя не устраивает?
— Недостаточно хорош. Я привез с собой костюм, который мне специально шили к свадьбе сына, и намерен его надеть. Или, по-твоему, костюм, подходящий для свадьбы сына, не годится для свадьбы горилл?
Я не стал возражать и проводил Дэвида в свою спальню, предусмотрительно снабдив его еще одной бутылкой шампанского, чтобы облегчить ему процесс переодевания. Заглянув туда через десять минут, я увидел, что Дэвид с расстроенным видом бродит по комнате в одних трусах, потягивая шампанское.
— Что случилось? — спросил я.
— Я беспокоюсь.
— Что тебя беспокоит?
— Боюсь, что забуду текст, — ответил один из самых знаменитых актеров Голливуда.
— Забудешь текст? Какой текст? Тебе всего-то надо объявить комплекс открытым и пожелать гориллам большого счастья, — постарался я успокоить Дэвида, подливая еще шампанского.
— Нет, ты не понимаешь, — жалобно возразил он. — Я приготовил речь. И теперь страшно боюсь забыть слова.
— Сколько раз ты снимался?
— Не знаю… картин пятьдесят, наверно. А при чем тут это?
— Если ты снялся в полусотне картин, — подчеркнул я, — то уж наверно у тебя хватит опыта, чтобы не сбиться, произнося речь по случаю открытия какой-то обители горилл!
— Но это совсем другое дело, — возразил Дэвид. — Когда снимаешься в кино, можешь, если ошибешься, сделать другой дубль. Тогда как дважды открывать Дом горилл невозможно, верно? Это выглядело бы так непрофессионально! С помощью дополнительных порций шампанского я заставил его облачиться в приготовленный костюм — чрезвычайно элегантный фрак и брюки жемчужно-серого цвета, в каких щеголяли в прошлом веке аристократические любители азартных игр на колесных пароходах на Миссисипи. Заверив Дэвида, что он выглядит великолепно (это была чистая правда) и не забудет текст, я проводил великого Нивена к новому комплексу для горилл, где он без запинки произнес полную юмора очаровательнейшую речь. Когда же после завершения ритуала я отвел Дэвида обратно в усадьбу и налил ему стаканчик, то увидел, что у него дрожат руки. И это, говорил я себе, человек, заслуженно получивший «Оскара», известный тем, что в любых ситуациях ему не изменяют хладнокровие и обаяние.
К началу семидесятых годов мы достигли уже наилучших успехов в размножении редких животных, и перечень наших питомцев заметно вырос, главным образом за счет особей, привезенных из моих экспедиций, но также благодаря закупке животных в других зоопарках или у частных торговцев. Я был убежден, что хорошая обитель в Джерсийском зоопарке, где животные могли благополучно жить и размножаться, куда предпочтительнее жалкого прозябания в зоомагазинах или маленьких зверинцах. (Теперь, разумеется, мы и большинство других достойных уважения зоопарков обмениваемся или предоставляем на время друг другу редких особей, и деньги в этих делах не участвуют.) По-прежнему мы страдали от хронического заболевания — «карманной чахотки», однако продолжали совершенствовать свое предприятие и пользовались солидной репутацией, так что люди, непричастные напрямую к делам зоопарков, начинали понимать наши мотивы и не только приветствовать наши достижения, но и вносить свою щедрую лепту.
Как раз в это время, собираясь удалиться в мой маленький домик на юге Франции, чтобы заработать на жизнь написанием новой книги, я услышал, что остров Джерси намеревается почтить своим посещением принцесса Анна. Подчиняясь настояниям моих сотрудников, я позвонил в ответственные за организацию визита инстанции и спросил — как бы на всякий случай, — не предусмотрено ли в программе посещение Поместья Огр и осмотр зоопарка. Дескать, меня это интересует только потому, что я собираюсь уехать во Францию, но, конечно, отложу отъезд, если Ее Королевское Высочество намерена осчастливить нас своим присутствием. Инстанции были шокированы. Показать принцессе зоопарк? Ни в коем случае! У нее и без того слишком насыщенное расписание. К тому же для принцессы намечены куда более интересные объекты, например новые очистные сооружения (кажется, мне назвали именно этот объект). Несколько обиженный тем, что очистные сооружения сочли более интересными, чем наш зоопарк, я передал содержание разговора нашему совету. Его члены сказали, что это нелепо, и потребовали, чтобы я снова позвонил в инстанции. Что я и сделал, говоря, что мне желательно получить точный ответ, поскольку я уезжаю во Францию и останусь там до тех пор, пока не закончу книгу. Мне подтвердили, что канализация занимает принцессу больше, чем спасение каких-то там неведомых видов фауны. И я отправился во Францию.
Только я принялся за вторую главу, как мне срочно позвонили с Джерси. Принцесса желает посетить зоопарк. Не могу ли я приехать? Нет, ответил я, никак не могу. Мне было сказано, что зоопарк ее не интересует. Я прибыл во Францию и намерен оставаться здесь, зарабатывая на хлеб с маслом. Разумеется, на самом деле я был готов вернуться, но мое самолюбие было задето — пусть организаторы визита помучаются… Последовали новые звонки. Шантаж, посулы, лесть, умасливание никак не действовали на меня. В конце концов, когда начало казаться, что дело обернется коллективным самоубийством, я ответил, что согласен приехать. Далеко на юге Франции до меня донесся вздох облегчения с острова Джерси.
Мне никогда еще не доводилось принимать подобные визиты. Единственное мое общение с правящей династией носило весьма косвенный характер, когда я в юности, стоя в многотысячной толпе в Лондоне, размахивал маленьким бумажным «Юнион Джеком». Я совершенно не представлял себе всю сложность такого мероприятия; детективы тщательно проверяли все уголки и закоулки (я предложил им обыскать горилл, но они отказались), другие деятели засекали секундомерами, сколько времени уйдет на каждый отрезок экскурсии. На то, чтобы показать принцессе семьсот животных, разбросанных на площади немногим меньше ста тысяч квадратных метров, и рассказать о работе Треста, мне выделили двадцать пять минут. Оберегая свое душевное равновесие, я не стал спрашивать, сколько времени отведено на посещение новых очистных сооружений.
Было очевидно, что процессия станет передвигаться не цивилизованной трусцой, а бодрой рысью; стало быть, необходимо сосредоточить внимание на наиболее интересных для гостьи животных и постараться собрать их в кучу. Я поймал себя на том, что ожидание королевского визита как-то странно действует на меня. Что я буду говорить принцессе?.. Все наши достижения и планы стали вдруг казаться мне такими же интересными, как проповедь приходского священника. Зачем только я согласился на эту затею? Лучше бы оставался во Франции… Ожидая, когда покажется автомобиль с принцессой, я чувствовал себя как дебютант на сцене. Мои руки напрашивались на сравнение с крыльями ветряной мельницы, ноги — с нагруженными клеем баржами на Темзе, в голове было пусто, как у человека, подвергнутого лоботомии. Когда же гостья вышла из машины и я наклонился над ее ручкой, все мои тревоги испарились. Передо мной была красивая, элегантная, очень умная женщина, которая с подлинным интересом задавала неожиданные вопросы. Я желал только, чтобы куда-нибудь исчезла семенящая следом, говорящая без умолку свита, особенно же — чтобы провалились сквозь землю репортеры, приседающие перед нами и щелкающие своими камерами, уподобляясь одуревшим сверчкам. Думаю, именно присутствие всей этой компании погубило меня, заставив совершить одну из величайших оплошностей в моей жизни.
Мы подошли к обезьяньему ряду, где одну из клеток занимал великолепный мандрил Фриски. Он пребывал, как говорится, в полном цвету — определение, весьма подходящее для мандрила. Переносица, нос и губы — красные, будто намазанные губной помадой. По бокам носа — вздутия василькового цвета. Расписанное таким образом лицо обрамляли рыжевато-коричневые хохолки и белая борода, придавая ему сходство с устрашающей маской жужу какого-нибудь древнего племени, обожавшего жаркое из соседей на вертеле. Однако сколь бы яркое впечатление ни производил фасад ворчащего и скалящего зубы Фриски, картина, которая являлась вашему взору, когда он поворачивался спиной, превосходила самое смелое воображение. Покрытый жидкой зеленоватой и белой шерстью зад выглядел так, будто Фриски посидел на свежеокрашенном неким безумным патриотом унитазе. Околохвостовая голая кожа — красновато-фиолетовая в рамке ярко-голубого цвета (и такого же василькового цвета были его гениталии). Я уже успел заметить, что на женщин вид Фриски сзади производит куда более сильное впечатление, чем вид спереди, и у меня была отработана идиотская реплика, которую я сдуру пустил в ход и теперь. При виде нас Фриски рыкнул и повернулся спиной, демонстрируя корму цвета вечерней зари.
— Чудесный зверь, мэм, — сказал я принцессе. — Хотелось бы вам иметь такое седалище?
Услышав за спиной скорбные вздохи и слабый писк, как будто там прощались с жизнью полевые мыши, я понял с тоской, что явно ляпнул что-то не то. Принцесса внимательно обозрела анатомию Фриски.
— Нет, — решительно заключила она, — не хотелось бы.
Экскурсия продолжалась.
Проводив гостью, я выпил несколько стаканчиков, чтобы прийти в себя, и до меня дошло, что я здорово обмишулился. У меня было задумано просить принцессу стать нашей патронессой — что будет теперь? Какая представительница правящей династии, находясь в здравом уме, пожелает рассматривать подобную просьбу после того, как руководитель Треста осведомился, как она отнеслась бы к тому, чтобы поменять часть своего тела на соответствующую часть тела мандрила? Приносить извинения бесполезно, сделанного не воротишь.
Тем не менее несколько недель спустя, подталкиваемый коллегами, я все же написал письмо принцессе, спрашивая, не согласится ли она стать нашей патронессой. И, получив ответ, с радостью прочел, не веря своим глазам, что она не возражает. Не знаю уж, в какой мере это была заслуга Фриски, но я не замедлил отблагодарить нашего мандрила, поднеся ему пакет горошка с шоколадной начинкой, напоминающего разноцветьем его яркую окраску.
Глава вторая. ЗА ПОДАЯНИЕМ ПО СВЕТУ
Добывать деньги на сомнительные для пользы нашей планеты цели — проще простого. Большинство природоохранных организаций роют землю в поисках средств, как голодный пес ищет кость, с похвальным намерением спасти хоть что-то среди обломков разрушающегося мира. А запроси вы денег на покупку атомной подводной лодки, или баллончик нервно-паралитического газа, или две-три ядерные бомбы — и средства явятся как по мановению волшебного жезла.
Подобно многим альтруистическим организациям, мы страдали финансовым малокровием, и в число моих главных задач входило вертеться, наподобие японских танцующих мышей, в поисках денег. Я занимался лично этим неприятным делом (неприятным, ибо оно мне не по душе и я, увы, лишен необходимых для этого данных), и мне удавалось собирать обильный урожай в самых неожиданных местах.
Так, совершенно незнакомый мне человек, канадский член нашего Треста, даровал сто тысяч фунтов на строительство нового Дома рептилий только потому, что я, услышав, как неодобрительно он отозвался о старой конструкции, поклялся, что построю лучший в мире Дом рептилий, если он финансирует этот проект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Как раз во время первой конференции нам дважды невероятно повезло. У нас были две гориллы-подростка, Н'Понго и Нанди, которые причиняли нам немало хлопот. Во-первых, из-за отсутствия самцов они набирали лишний вес, что могло стать препятствием для получения приплода. Во-вторых, им явно становилось тесно в их обители. И тут чудом разрешились обе проблемы. Проживающий на острове Джерси Брайен Парк, ставший впоследствии членом совета нашего Треста, а затем и занявший председательское кресло, внес на наш счет щедрый дар — десять тысяч фунтов, увидев, как я в передаче местного телевидения слезно жалуюсь (чем я постоянно занимался в те дни) на отсутствие средств для развития нашей деятельности. Свалившиеся на нас будто с небес деньги пошли на строительство новехонького жилища для девиц; это было замечательно, однако не решало растущих затруднений в их сексуальной жизни. Нас выручил директор Базельского зоопарка Эрнст Ланг, выступивший в роли, так сказать, зоологической свахи. Эрнсту первому удалось получить потомство от гориллы в неволе, причем — в отличие от практики многих других зоопарков — детеныша не пришлось выкармливать, мамаша сама вырастила его. Эрнст Ланг посещал нас на Джерси и одобрял нашу деятельность; теперь он позвонил и сказал, что решил передать нам доказавшего свои способности производителя Джамбо (первого представителя вида, выращенного в неволе матерью-гориллой), чтобы тот помог решить деликатную проблему наших девственниц. Получить в подарок молодого самца гориллы, проверенного, так сказать, в деле, — событие, сравнимое с тем, как если бы вам вместе с кредитной карточкой «Америкэн Экспресс» вручили ключ к хранилищу золотого запаса США.
Итак, проблема была вроде бы решена. Оставалось продумать, как пошире разрекламировать открытие нового комплекса для горилл и прибытие Джамбо. Кого просить выполнить ритуал? В то время существовала горстка видных природоохранных деятелей, повсеместно привлекаемых к такого рода процедурам. Мне же хотелось привлечь кого-нибудь непричастного к природоохранной деятельности, хотелось показать, что судьба дикой фауны волнует не только биологов и натуралистов. Разумеется, не помешало бы громкое имя. Поразмыслив, я не без известного трепета остановился на кандидатуре замечательного актера Дэвида Нивена, которым давно восхищался. Весь вопрос заключался в том, пожелает ли такой известный во всем мире человек прибыть на Джерси, чтобы открыть обитель горилл. Я обратился по телефону за советом к моему литагенту, и он связал меня с сыном Нивена, работавшим в Лондоне. Согласится ли, спросил я Нивена-младшего, его отец исполнить роль шафера на свадьбе горилл?
— Понятия не имею, — весело отозвался Нивен-младший, — но вообще-то он обожает совершать неожиданные, безумные поступки. Почему бы вам не написать ему?
Я написал и вскоре получил телеграфный ответ:
«С удовольствием совершу обряд бракосочетания горилл при условии, что меня ни на минуту не оставят наедине со счастливой четой. Дэвид Нивен».
Я встретил Дэвида и его прелестную жену в аэропорту, и, хотя шел проливной дождь и дул штормовой ветер, он был в прекрасной форме. За обедом в полной мере проявились острый ум и обаяние, кои прославили Дэвида Нивена, и что самое главное — обаяние было естественным, а не наигранным. Он рассказал мне множество потешных и непечатных историй про Эррола Флинна, к которому явно относился чуть ли не с обожанием.
— Тем не менее, — заметил Дэвид с серьезным видом, — что бы ни говорили про Флинна, в одном отношении на него можно было всегда положиться. В трудную минуту он неизменно подводил вас.
На другое утро еще до открытия зоопарка я показал наших питомцев Нивенам, и они были в восторге. Мы завершили обход у дома орангутанов, и я представил гостям милейшую красавицу Бали. Она была на последних месяцах беременности и возлежала на соломе, словно Будда, созерцая нас чудными карими миндалевидными глазками; на выступающий под оранжевой шерстью живот свисали набухшие от молока груди, которые, несомненно, обеспечили бы ей звание Мисс Орангутан в соответствующем состязании.
— Что скажешь, — обратился я к Дэвиду, — тебе не кажется, что перед тобой орангутанья Лоллобриджида?
В эту минуту из нижней полости Бали вырвался неподобающий леди громкий звук.
— Она не только похожа на Лоллобриджиду, — согласился Дэвид, — но и пахнет, как она.
После отличного долгого завтрака, обильно орошаемого шампанским, Дэвид вдруг забеспокоился.
— Послушай, дружище, — сказал он, — где бы я мог переодеться?
Я посмотрел на его в высшей мере элегантное одеяние, верх портняжного искусства.
— Не понял — зачем тебе понадобилось переодеваться? — удивился я.
Дэвид сурово нахмурил брови.
— Нет, ты в самом деле полагаешь, что я соглашусь участвовать в таком событии в этом костюме? — Он подкрепил свои слова презрительным жестом.
— А чем он тебя не устраивает?
— Недостаточно хорош. Я привез с собой костюм, который мне специально шили к свадьбе сына, и намерен его надеть. Или, по-твоему, костюм, подходящий для свадьбы сына, не годится для свадьбы горилл?
Я не стал возражать и проводил Дэвида в свою спальню, предусмотрительно снабдив его еще одной бутылкой шампанского, чтобы облегчить ему процесс переодевания. Заглянув туда через десять минут, я увидел, что Дэвид с расстроенным видом бродит по комнате в одних трусах, потягивая шампанское.
— Что случилось? — спросил я.
— Я беспокоюсь.
— Что тебя беспокоит?
— Боюсь, что забуду текст, — ответил один из самых знаменитых актеров Голливуда.
— Забудешь текст? Какой текст? Тебе всего-то надо объявить комплекс открытым и пожелать гориллам большого счастья, — постарался я успокоить Дэвида, подливая еще шампанского.
— Нет, ты не понимаешь, — жалобно возразил он. — Я приготовил речь. И теперь страшно боюсь забыть слова.
— Сколько раз ты снимался?
— Не знаю… картин пятьдесят, наверно. А при чем тут это?
— Если ты снялся в полусотне картин, — подчеркнул я, — то уж наверно у тебя хватит опыта, чтобы не сбиться, произнося речь по случаю открытия какой-то обители горилл!
— Но это совсем другое дело, — возразил Дэвид. — Когда снимаешься в кино, можешь, если ошибешься, сделать другой дубль. Тогда как дважды открывать Дом горилл невозможно, верно? Это выглядело бы так непрофессионально! С помощью дополнительных порций шампанского я заставил его облачиться в приготовленный костюм — чрезвычайно элегантный фрак и брюки жемчужно-серого цвета, в каких щеголяли в прошлом веке аристократические любители азартных игр на колесных пароходах на Миссисипи. Заверив Дэвида, что он выглядит великолепно (это была чистая правда) и не забудет текст, я проводил великого Нивена к новому комплексу для горилл, где он без запинки произнес полную юмора очаровательнейшую речь. Когда же после завершения ритуала я отвел Дэвида обратно в усадьбу и налил ему стаканчик, то увидел, что у него дрожат руки. И это, говорил я себе, человек, заслуженно получивший «Оскара», известный тем, что в любых ситуациях ему не изменяют хладнокровие и обаяние.
К началу семидесятых годов мы достигли уже наилучших успехов в размножении редких животных, и перечень наших питомцев заметно вырос, главным образом за счет особей, привезенных из моих экспедиций, но также благодаря закупке животных в других зоопарках или у частных торговцев. Я был убежден, что хорошая обитель в Джерсийском зоопарке, где животные могли благополучно жить и размножаться, куда предпочтительнее жалкого прозябания в зоомагазинах или маленьких зверинцах. (Теперь, разумеется, мы и большинство других достойных уважения зоопарков обмениваемся или предоставляем на время друг другу редких особей, и деньги в этих делах не участвуют.) По-прежнему мы страдали от хронического заболевания — «карманной чахотки», однако продолжали совершенствовать свое предприятие и пользовались солидной репутацией, так что люди, непричастные напрямую к делам зоопарков, начинали понимать наши мотивы и не только приветствовать наши достижения, но и вносить свою щедрую лепту.
Как раз в это время, собираясь удалиться в мой маленький домик на юге Франции, чтобы заработать на жизнь написанием новой книги, я услышал, что остров Джерси намеревается почтить своим посещением принцесса Анна. Подчиняясь настояниям моих сотрудников, я позвонил в ответственные за организацию визита инстанции и спросил — как бы на всякий случай, — не предусмотрено ли в программе посещение Поместья Огр и осмотр зоопарка. Дескать, меня это интересует только потому, что я собираюсь уехать во Францию, но, конечно, отложу отъезд, если Ее Королевское Высочество намерена осчастливить нас своим присутствием. Инстанции были шокированы. Показать принцессе зоопарк? Ни в коем случае! У нее и без того слишком насыщенное расписание. К тому же для принцессы намечены куда более интересные объекты, например новые очистные сооружения (кажется, мне назвали именно этот объект). Несколько обиженный тем, что очистные сооружения сочли более интересными, чем наш зоопарк, я передал содержание разговора нашему совету. Его члены сказали, что это нелепо, и потребовали, чтобы я снова позвонил в инстанции. Что я и сделал, говоря, что мне желательно получить точный ответ, поскольку я уезжаю во Францию и останусь там до тех пор, пока не закончу книгу. Мне подтвердили, что канализация занимает принцессу больше, чем спасение каких-то там неведомых видов фауны. И я отправился во Францию.
Только я принялся за вторую главу, как мне срочно позвонили с Джерси. Принцесса желает посетить зоопарк. Не могу ли я приехать? Нет, ответил я, никак не могу. Мне было сказано, что зоопарк ее не интересует. Я прибыл во Францию и намерен оставаться здесь, зарабатывая на хлеб с маслом. Разумеется, на самом деле я был готов вернуться, но мое самолюбие было задето — пусть организаторы визита помучаются… Последовали новые звонки. Шантаж, посулы, лесть, умасливание никак не действовали на меня. В конце концов, когда начало казаться, что дело обернется коллективным самоубийством, я ответил, что согласен приехать. Далеко на юге Франции до меня донесся вздох облегчения с острова Джерси.
Мне никогда еще не доводилось принимать подобные визиты. Единственное мое общение с правящей династией носило весьма косвенный характер, когда я в юности, стоя в многотысячной толпе в Лондоне, размахивал маленьким бумажным «Юнион Джеком». Я совершенно не представлял себе всю сложность такого мероприятия; детективы тщательно проверяли все уголки и закоулки (я предложил им обыскать горилл, но они отказались), другие деятели засекали секундомерами, сколько времени уйдет на каждый отрезок экскурсии. На то, чтобы показать принцессе семьсот животных, разбросанных на площади немногим меньше ста тысяч квадратных метров, и рассказать о работе Треста, мне выделили двадцать пять минут. Оберегая свое душевное равновесие, я не стал спрашивать, сколько времени отведено на посещение новых очистных сооружений.
Было очевидно, что процессия станет передвигаться не цивилизованной трусцой, а бодрой рысью; стало быть, необходимо сосредоточить внимание на наиболее интересных для гостьи животных и постараться собрать их в кучу. Я поймал себя на том, что ожидание королевского визита как-то странно действует на меня. Что я буду говорить принцессе?.. Все наши достижения и планы стали вдруг казаться мне такими же интересными, как проповедь приходского священника. Зачем только я согласился на эту затею? Лучше бы оставался во Франции… Ожидая, когда покажется автомобиль с принцессой, я чувствовал себя как дебютант на сцене. Мои руки напрашивались на сравнение с крыльями ветряной мельницы, ноги — с нагруженными клеем баржами на Темзе, в голове было пусто, как у человека, подвергнутого лоботомии. Когда же гостья вышла из машины и я наклонился над ее ручкой, все мои тревоги испарились. Передо мной была красивая, элегантная, очень умная женщина, которая с подлинным интересом задавала неожиданные вопросы. Я желал только, чтобы куда-нибудь исчезла семенящая следом, говорящая без умолку свита, особенно же — чтобы провалились сквозь землю репортеры, приседающие перед нами и щелкающие своими камерами, уподобляясь одуревшим сверчкам. Думаю, именно присутствие всей этой компании погубило меня, заставив совершить одну из величайших оплошностей в моей жизни.
Мы подошли к обезьяньему ряду, где одну из клеток занимал великолепный мандрил Фриски. Он пребывал, как говорится, в полном цвету — определение, весьма подходящее для мандрила. Переносица, нос и губы — красные, будто намазанные губной помадой. По бокам носа — вздутия василькового цвета. Расписанное таким образом лицо обрамляли рыжевато-коричневые хохолки и белая борода, придавая ему сходство с устрашающей маской жужу какого-нибудь древнего племени, обожавшего жаркое из соседей на вертеле. Однако сколь бы яркое впечатление ни производил фасад ворчащего и скалящего зубы Фриски, картина, которая являлась вашему взору, когда он поворачивался спиной, превосходила самое смелое воображение. Покрытый жидкой зеленоватой и белой шерстью зад выглядел так, будто Фриски посидел на свежеокрашенном неким безумным патриотом унитазе. Околохвостовая голая кожа — красновато-фиолетовая в рамке ярко-голубого цвета (и такого же василькового цвета были его гениталии). Я уже успел заметить, что на женщин вид Фриски сзади производит куда более сильное впечатление, чем вид спереди, и у меня была отработана идиотская реплика, которую я сдуру пустил в ход и теперь. При виде нас Фриски рыкнул и повернулся спиной, демонстрируя корму цвета вечерней зари.
— Чудесный зверь, мэм, — сказал я принцессе. — Хотелось бы вам иметь такое седалище?
Услышав за спиной скорбные вздохи и слабый писк, как будто там прощались с жизнью полевые мыши, я понял с тоской, что явно ляпнул что-то не то. Принцесса внимательно обозрела анатомию Фриски.
— Нет, — решительно заключила она, — не хотелось бы.
Экскурсия продолжалась.
Проводив гостью, я выпил несколько стаканчиков, чтобы прийти в себя, и до меня дошло, что я здорово обмишулился. У меня было задумано просить принцессу стать нашей патронессой — что будет теперь? Какая представительница правящей династии, находясь в здравом уме, пожелает рассматривать подобную просьбу после того, как руководитель Треста осведомился, как она отнеслась бы к тому, чтобы поменять часть своего тела на соответствующую часть тела мандрила? Приносить извинения бесполезно, сделанного не воротишь.
Тем не менее несколько недель спустя, подталкиваемый коллегами, я все же написал письмо принцессе, спрашивая, не согласится ли она стать нашей патронессой. И, получив ответ, с радостью прочел, не веря своим глазам, что она не возражает. Не знаю уж, в какой мере это была заслуга Фриски, но я не замедлил отблагодарить нашего мандрила, поднеся ему пакет горошка с шоколадной начинкой, напоминающего разноцветьем его яркую окраску.
Глава вторая. ЗА ПОДАЯНИЕМ ПО СВЕТУ
Добывать деньги на сомнительные для пользы нашей планеты цели — проще простого. Большинство природоохранных организаций роют землю в поисках средств, как голодный пес ищет кость, с похвальным намерением спасти хоть что-то среди обломков разрушающегося мира. А запроси вы денег на покупку атомной подводной лодки, или баллончик нервно-паралитического газа, или две-три ядерные бомбы — и средства явятся как по мановению волшебного жезла.
Подобно многим альтруистическим организациям, мы страдали финансовым малокровием, и в число моих главных задач входило вертеться, наподобие японских танцующих мышей, в поисках денег. Я занимался лично этим неприятным делом (неприятным, ибо оно мне не по душе и я, увы, лишен необходимых для этого данных), и мне удавалось собирать обильный урожай в самых неожиданных местах.
Так, совершенно незнакомый мне человек, канадский член нашего Треста, даровал сто тысяч фунтов на строительство нового Дома рептилий только потому, что я, услышав, как неодобрительно он отозвался о старой конструкции, поклялся, что построю лучший в мире Дом рептилий, если он финансирует этот проект.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20