(Насколько я понимаю, он хочет сказать: «Мы предпочитаем ничего не делать вместо того, чтобы что-то делать, так как, делая что-то, можем создать прецедент и нам придется работать».) 5. Одобрение данного проекта создаст в области скрещивания прецедент, который мы не можем поддерживать. (Прецедент, явившись на свет, превращается в хищного монстра, ищущего, кого бы сожрать. Ящик Пандоры лучше не открывать. Овсянки всегда найдутся, бюрократов следует беречь.) Сожалею, что наши взгляды на способы сохранения приморской овсянки Даски расходятся. Тем не менее мы весьма признательны за ваше предложение и надеемся, что вы сможете поддержать задуманное нами мероприятие. (Под «мероприятием» подразумевались дальнейшие поиски самок овсянки Даски.) Искренне…»
Один комментатор высказался по этому поводу еще более едко, чем я.
«Причины отказа выражены в форме софистических выкрутасов, продиктованных опасением „создать прецедент“. Поскольку вымирание вида — прецедент, с которым мы будем сталкиваться постоянно, нам трудно оценить или понять юридический жаргон и бюрократические препоны, воздвигаемые людьми (иные из которых были биологами и специалистами по охране живой природы, прежде чем запутались в сетях управленческих структур), коим следовало бы понимать, что к чему. Есть нечто нелепое в том, что последний удар популяции приморской овсянки Даски нанесен именно тем федеральным органом, в чьи обязанности входило не дать ей исчезнуть».
Пока шла эта битва, овсянки Даски одна за другой умирали, но Служба рыбных ресурсов и диких животных не расставалась с бюрократическими шорами и стояла на своем.
Шестнадцатого июня 1987 года умер последний самец приморской овсянки Даски. Так за сорок с небольшим лет популяция, насчитывавшая в сороковых годах больше шести тысяч особей, исчезла с лица земли из-за бездумья и захватнических повадок человека в сочетании с идиотскими бюрократическими замашками несимпатичной людской породы, именуемой юристами. Один превосходный молодой журналист завершил свою корреспонденцию в «Орландо сентинел» о кончине овсянки такими словами: «Как канарейка давала знать шахтерам, что в воздухе мало кислорода, так исчезновение овсянки Даски предупреждает о грозящей всем нам опасности».
Таковы некоторые ситуации, с коими мы сталкивались на фронте борьбы за охрану живой природы, стараясь наладить размножение видов в неволе. Иногда ваш противник — мелкое правительственное учреждение, иногда — один отдельный человек (что отнюдь не всегда облегчает вашу задачу). А иногда битва развертывается по всему свету, вовлекая столько различных людей и организаций, что вы теряете всякую надежду чего-либо добиться. Здесь мне сразу вспоминается международная торговля дикими животными и связанным с ними товаром.
В те дни, когда я только-только учредил свой зоопарк на Джерси, меня на одном совещании познакомили с голландским торговцем животными, обаятельным человеком, который блестяще изъяснялся по-английски и (думаю, подобно всем торговцам) не знал никаких моральных мучений. Конечно, в ту пору общественность не очень-то была осведомлена (не то что сегодня) о незавидном положении дикой фауны и не было настоящего, действенного международного охранного законодательства. Правда, в некоторых странах существовало то, что я всегда называл «бумажной охраной» части обитающих там видов, но с проведением законов в жизнь дело обстояло плохо, и, даже если проявлялась некая активность, чаще всего дело срывалось из-за отсутствия средств на необходимый персонал и оборудование. Да и торговцы (подобно нынешним наркодельцам) неустанно изобретали новые хитрые способы обойти закон.
Вечером, когда завершилось упомянутое совещание, голландец отыскал меня
— обнаружив, что я учредил зоопарк, он хотел знать, нельзя ли продать мне что-нибудь. Услышал с огорчением, что у него нет ничего, что я желал бы приобрести, а если бы и пожелал — мне это не по карману. Однако, будучи человеком компанейским, он засиделся допоздна. Под воздействием алкоголя голландец становился все более общительным и разоткровенничался. Надо ли говорить, что я, полагаясь на крепость своей головы и надеясь побольше разузнать, щедро подливал ему спиртного и не скупился на вопросы.
— Дорогой Джерри, — говорил он (мы уже перешли на «ты», и он смотрел на меня как на побратима), — ты только пожелай, я раздобуду для тебя любого зверя, какие бы законы его ни охраняли.
— Брось хвастаться, — сказал я, укоризненно улыбаясь, как если бы передо мной сидел озорной ребенок, — ни за что не поверю.
— Да нет же, Джерри, это правда, уверяю, — настаивал он. — Клянусь могилой матери.
— Прими мои соболезнования по поводу кончины твоей матушки.
— Она жива, — последовало опровержение. — Но я клянусь могилой, в которую она когда-нибудь ляжет. Давай, назови какое-нибудь животное, проверь меня.
— Комодоский варан, — сразу сказал я, зная, как строго эти самые крупные ящерицы охраняются на их острове индонезийскими властями.
— Пфу! — Он приложился к своему стаканчику. — Придумай что-нибудь потруднее. С комодоскими варанами не будет никаких проблем.
— Ну и как же ты это сделаешь? — поинтересовался я.
— Понимаешь, — он указал на меня длинным пальцем с аккуратно подстриженным ногтем, — у индонезийцев есть катер, который патрулирует берега острова Комодо, ясно?
— Знаю, — отозвался я, — патруль для борьбы с контрабандой и браконьерством.
Голландец кивнул и выразительно моргнул большим влажным карим глазом.
— А знаешь ли ты, какую скорость развивает этот катер? — последовал риторический вопрос. — Максимум пятнадцать узлов.
—И что?
— А то, что на одном из соседних островов живет мой друг, чей катер развивает тридцать пять узлов. Мы подходим к Комодо, этот друг высаживает меня на берег. Разумеется, мы подкупаем островитян — жутко криминальные типы… Три дня отлавливаем варанов. Затем мой катер возвращается и забирает меня. Пять раз за нами гонялись таможенники — куда там. И получай драконов, Европа, получай, Америка.
Он удовлетворенно вздохнул и опустошил свой стаканчик.
— Ну хорошо, — продолжал я его провоцировать. — Вот тебе задачка потруднее. Как насчет большой панды?
Я был уверен, что это собьет спесь с голландца, а он только снисходительно посмотрел на меня.
— Нет, правда, — назвал бы что-нибудь потруднее! Захочешь панду — элементарно.
— Ну и как же ты это сделаешь?
— Говорю — элементарно. Поймаю для тебя панду, выкрашу в черный цвет и провезу легально как медведя. Ни один таможенник не отличит.
Я пошел спать.
Во времена, когда состоялась эта беседа с ловким голландским дельцом, международная торговля дикими животными не регулировалась по-настоящему никакими законами, несмотря на бумажную или реальную охрану животных в странах их обитания, которая была далека от совершенства. Отношение к судьбе различных видов было совершенно бездушным. Тиграм, пятнистым кошкам, крокодилам и морским черепахам грозило полное истребление из-за их шкур, кожи, панциря. Численность тропических обезьян сокращалась, потому что они требовались для экспериментов медицинским учреждениям в Европе и Америке. Сотни тысяч птиц, рептилий, амфибий и рыбок отлавливали по заказу зоомагазинов, и немногие из них выживали, поскольку любители комнатной живности ничего не смыслили в содержании своих «любимцев».
Впрочем, с тех пор положение несколько изменилось к лучшему. Посвятив десять лет изучению торговли животными, Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП) разработал Конвенцию о международной торговле угрожаемыми видами (КМТУВ); в 1973 году ее подписало двадцать одно государство, на сегодняшний день к ним присоединилось еще семьдесят. Цель Конвенции — контролировать и регулировать международную торговлю дикой фауной и флорой, а также отдельными продуктами промысла — например, мехом, шкурами, слоновой костью, охраняя виды, коим грозит полное истребление. Смысл Конвенции не в том, чтобы вовсе запретить обмен между странами при разумном использовании дикой фауны, а в том, чтобы этот обмен эффективно контролировался и не наносил ущерба ресурсам. Совсем без Конвенции было бы худо; правда, беспринципные торговцы и перекупщики все равно находят лазейки. Пусть даже одна страна подписала Конвенцию, у нее может найтись сосед (или соседи), не подписавший — вот вам и канал для контрабанды, поскольку таможня не вправе конфисковать животное или растение, вывозимое из страны, не признающей КМТУВ.
Сложная ситуация возникла, в частности, в связи с нелегальной торговлей златоголовым тамарином из Бразилии. Спрос на этого прелестного крохотного примата в сочетании с тем фактом, что леса, где он обитает, подвергли сплошной вырубке, освобождая пространство для сельскохозяйственных угодий, повлек за собой катастрофическое сокращение численности вида. И вдруг, ко всеобщему удивлению, один бразильский перекупщик предложил для продажи двадцать четыре особи, что, по всем данным, составляло чуть ли не четверть всей сохранившейся в мире популяции. Появление этих тамаринов на рынке было поистине ужасным событием. Дальнейшие исследования показали, что в зоопарках и у частных лиц в Японии, Гонконге, Франции и Португалии содержатся еще пятьдесят четыре особи. Оказалось, что все они нелегально отловлены в Бразилии, участнице КМТУВ, где формально эти зверьки охраняются законом. Пойманных тамаринов переправляли контрабандой в Гайану, где они и попадали в руки перекупщиков. При этом никого из покупателей не смущало, что тамарины не только не происходили из Гайаны — сама вероятность обнаружить там дикую популяцию была равна возможности найти колонию белых медведей в Сахаре. Гайана тогда еще не подписывала Конвенцию, не участвовала в КМТУВ и Бельгия, что позволяло этим странам действовать по своему произволу. В итоге около половины мировой популяции хрупкого зверька оказалось в частном владении или в зоопарках.
Тотчас были мобилизованы силы борцов за охрану природы. Никак нельзя было мириться с тем, что столь большой процент мировой популяции редкого вида разбросан по всему земному шару. К тому же тамарины были нелегально отловлены и вывезены из Бразилии. Желательнее всего было возвратить их в Бразилию; если же это окажется невозможным — собрать вместе, чтобы они составили ядро группы для размножения в неволе. Легче сказать, чем сделать… Безмерно любящий мар-мозеток и тамаринов Джереми оказался в гуще этих событий. Первым делом надлежало добиться, чтобы бельгийский перекупщик отдал попавших к нему животных. Естественно, он не был расположен соглашаться, ведь он изрядно потратился, а возвращать тамаринов бразильским властям значило отказаться от наживы. К этому времени в борьбу за спасение несчастных тамаринов включились, кроме нас, МСОП, Международный фонд любителей диких животных, правительства Бразилии и Бельгии, а также Национальный зоопарк в Вашингтоне. Все мы настроились ни в коем случае не выкупать животных (хотя это было вполне возможно), ибо это могло выглядеть так, будто мы смотрим сквозь пальцы, даже поощряем незаконную торговлю тамаринами.
Делались запросы на высшем уровне. Правительство Бразилии просило бельгийские власти добиться по своим каналам, чтобы тамаринов вернули на родину; герцог Эдинбургский — председатель Международного фонда охраны диких животных — также обратился к властям Бельгии. В конце концов, к великому нашему облегчению, давление общественности возымело эффект и перекупщик согласился отправить всех тамаринов, кроме восьми особей, обратно в Бразилию. Глядя на него, вернули на родину и особи, содержавшиеся в Японии; за Бразилией было также признано право собственности на некоторые экземпляры, находящиеся в других странах. Однако тут возникла новая проблема: бразильские власти, не очень разбирающиеся в проблемах охраны животных, не могли взять в толк — почему бы нам попросту не выпустить в ближайшем перелеске возвращенных в страну тамаринов. Но поступить так с животными, привыкшими к неволе, было бы равносильно их убийству. Нам удалось все же договориться с бразильцами, что тамаринов примет Центр приматов в Рио-де-Жанейро, где они составят основу группы для размножения в неволе. Что и было сделано, а затем были созданы еще две такие колонии — одна в Вашингтоне, другая на Джерси. Эти колонии благополучно развиваются, а мы тем временем изо всех сил пытаемся при содействии бразильских властей спасти хоть что-то из тамошних лесов, чтобы, когда число особей в неволе достигнет подходящей величины, можно было разработать схему реинтродукции вида, как это удалось сделать для золотистого львиного тамарина, о чем я рассказываю в пятой главе.
Создание КМТУВ — огромный шаг в нужном направлении, который было бы невозможно сделать двадцать пять лет назад; тем не менее торговля дикими животными, как легальная, так и нелегальная, достигает астрономических размеров. За пять лет после появления этой Конвенции так называемый легальный импорт диких животных и связанной с ними продукции только в США возрос с четырех миллионов до ста восьмидесяти семи миллионов «штук». Всего три года спустя общая стоимость этого импорта равнялась одному миллиарду долларов! Ежегодно с Тайваня вывозится более двадцати миллионов бабочек, чтобы в итоге «украсить» в высушенном виде стены жилищ во всех концах света, и сотни тысяч морских животных убивают каждый год, чтобы их раковины могли пылиться на каминных полках.
Неутолимый аппетит на слоновую кость влечет за собой истребление африканского слона, а поскольку рога носорога ценятся на вес золота, численность этого дивного древнейшего животного сократилась до каких-нибудь нескольких тысяч. Как в торговле наркотиками, так и здесь большие деньги манят алчных торговцев. Если шубка из шкуры оцелота стоит сорок тысяч долларов, то почему не убить красивого зверя? Девять ловчих птиц, недавно ввезенных контрабандой в Саудовскую Аравию, были там проданы за двести тысяч долларов. Перед лицом таких сумм, легально или нелегально выручаемых от продажи диких животных, деньги, вкладываемые в их охрану, выглядят жалкими крохами, у защитников дикой фауны екает сердце. Учитывая размах упомянутой торговли и экономические проблемы, испытываемые некоторыми странами, не приходится удивляться тому, какие просторные лазейки открываются желающим обойти КМТУВ.
Даже если страна присоединилась к Конвенции, юридически она отнюдь не обязана соблюдать законы, предложенные другими странами, никто не помешает настоять на исключениях, служащих ее интересам. Добавим к этому, что запаренные таможенники не обязаны быть зоологами и определять, не входит ли ввозимое животное в список, составленный КМТУВ. Не говоря уже о том, что есть чрезвычайно редкие виды, настолько похожие на широко распространенные родственные, что только эксперт сумеет их различить. А что делать с конфискованными таможней животными? Их нельзя попросту отослать на родину, чтобы там выпустить на волю, тем более что в странах, откуда они происходят, как правило, нет специалистов, способных о них позаботиться. Как же поступает в таком случае таможня? Ей остается только передать животное в зоопарк или сходное с ним учреждение. Несколько лет назад к нам обратились за помощью такого рода.
На Мадагаскаре обитает много различных видов черепах, все они редкие и все охраняются — во всяком случае на бумаге. Одна из самых крупных и красивых — лучистая черепаха, достигающая полуметровой длины при весе около пятнадцати килограммов. Черный панцирь ее украшен ярко-желтыми лучами. У нас на Джерси уже было несколько этих красивых рептилий, и они благополучно размножались в неволе в разных учреждениях Европы и США, однако дикие популяции находились под угрозой. Во-первых, некоторые мадагаскарские племена употребляют в пищу их мясо, несмотря на охранное законодательство, во-вторых, для таких медлительных животных смертельную угрозу представляет наступление человека, выжигающего немногие уцелевшие на острове леса.
Звонок одного руководящего деятеля из отдела по делам диких животных департамента охраны окружающей среды застал нас врасплох и поставил в тупик. Что мы знаем о лучистой черепахе? Мы ответили, что этот вид обитает на Мадагаскаре, что мы содержим этих черепах и размножаем их. Это замечательно
— не могли бы мы помочь с решением одной маленькой проблемы? Дело в том, что в департамент обратились таможенники из Гонконга, они предотвратили попытку контрабандного ввоза лучистых черепах в колонию и конфисковали незаконный груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Один комментатор высказался по этому поводу еще более едко, чем я.
«Причины отказа выражены в форме софистических выкрутасов, продиктованных опасением „создать прецедент“. Поскольку вымирание вида — прецедент, с которым мы будем сталкиваться постоянно, нам трудно оценить или понять юридический жаргон и бюрократические препоны, воздвигаемые людьми (иные из которых были биологами и специалистами по охране живой природы, прежде чем запутались в сетях управленческих структур), коим следовало бы понимать, что к чему. Есть нечто нелепое в том, что последний удар популяции приморской овсянки Даски нанесен именно тем федеральным органом, в чьи обязанности входило не дать ей исчезнуть».
Пока шла эта битва, овсянки Даски одна за другой умирали, но Служба рыбных ресурсов и диких животных не расставалась с бюрократическими шорами и стояла на своем.
Шестнадцатого июня 1987 года умер последний самец приморской овсянки Даски. Так за сорок с небольшим лет популяция, насчитывавшая в сороковых годах больше шести тысяч особей, исчезла с лица земли из-за бездумья и захватнических повадок человека в сочетании с идиотскими бюрократическими замашками несимпатичной людской породы, именуемой юристами. Один превосходный молодой журналист завершил свою корреспонденцию в «Орландо сентинел» о кончине овсянки такими словами: «Как канарейка давала знать шахтерам, что в воздухе мало кислорода, так исчезновение овсянки Даски предупреждает о грозящей всем нам опасности».
Таковы некоторые ситуации, с коими мы сталкивались на фронте борьбы за охрану живой природы, стараясь наладить размножение видов в неволе. Иногда ваш противник — мелкое правительственное учреждение, иногда — один отдельный человек (что отнюдь не всегда облегчает вашу задачу). А иногда битва развертывается по всему свету, вовлекая столько различных людей и организаций, что вы теряете всякую надежду чего-либо добиться. Здесь мне сразу вспоминается международная торговля дикими животными и связанным с ними товаром.
В те дни, когда я только-только учредил свой зоопарк на Джерси, меня на одном совещании познакомили с голландским торговцем животными, обаятельным человеком, который блестяще изъяснялся по-английски и (думаю, подобно всем торговцам) не знал никаких моральных мучений. Конечно, в ту пору общественность не очень-то была осведомлена (не то что сегодня) о незавидном положении дикой фауны и не было настоящего, действенного международного охранного законодательства. Правда, в некоторых странах существовало то, что я всегда называл «бумажной охраной» части обитающих там видов, но с проведением законов в жизнь дело обстояло плохо, и, даже если проявлялась некая активность, чаще всего дело срывалось из-за отсутствия средств на необходимый персонал и оборудование. Да и торговцы (подобно нынешним наркодельцам) неустанно изобретали новые хитрые способы обойти закон.
Вечером, когда завершилось упомянутое совещание, голландец отыскал меня
— обнаружив, что я учредил зоопарк, он хотел знать, нельзя ли продать мне что-нибудь. Услышал с огорчением, что у него нет ничего, что я желал бы приобрести, а если бы и пожелал — мне это не по карману. Однако, будучи человеком компанейским, он засиделся допоздна. Под воздействием алкоголя голландец становился все более общительным и разоткровенничался. Надо ли говорить, что я, полагаясь на крепость своей головы и надеясь побольше разузнать, щедро подливал ему спиртного и не скупился на вопросы.
— Дорогой Джерри, — говорил он (мы уже перешли на «ты», и он смотрел на меня как на побратима), — ты только пожелай, я раздобуду для тебя любого зверя, какие бы законы его ни охраняли.
— Брось хвастаться, — сказал я, укоризненно улыбаясь, как если бы передо мной сидел озорной ребенок, — ни за что не поверю.
— Да нет же, Джерри, это правда, уверяю, — настаивал он. — Клянусь могилой матери.
— Прими мои соболезнования по поводу кончины твоей матушки.
— Она жива, — последовало опровержение. — Но я клянусь могилой, в которую она когда-нибудь ляжет. Давай, назови какое-нибудь животное, проверь меня.
— Комодоский варан, — сразу сказал я, зная, как строго эти самые крупные ящерицы охраняются на их острове индонезийскими властями.
— Пфу! — Он приложился к своему стаканчику. — Придумай что-нибудь потруднее. С комодоскими варанами не будет никаких проблем.
— Ну и как же ты это сделаешь? — поинтересовался я.
— Понимаешь, — он указал на меня длинным пальцем с аккуратно подстриженным ногтем, — у индонезийцев есть катер, который патрулирует берега острова Комодо, ясно?
— Знаю, — отозвался я, — патруль для борьбы с контрабандой и браконьерством.
Голландец кивнул и выразительно моргнул большим влажным карим глазом.
— А знаешь ли ты, какую скорость развивает этот катер? — последовал риторический вопрос. — Максимум пятнадцать узлов.
—И что?
— А то, что на одном из соседних островов живет мой друг, чей катер развивает тридцать пять узлов. Мы подходим к Комодо, этот друг высаживает меня на берег. Разумеется, мы подкупаем островитян — жутко криминальные типы… Три дня отлавливаем варанов. Затем мой катер возвращается и забирает меня. Пять раз за нами гонялись таможенники — куда там. И получай драконов, Европа, получай, Америка.
Он удовлетворенно вздохнул и опустошил свой стаканчик.
— Ну хорошо, — продолжал я его провоцировать. — Вот тебе задачка потруднее. Как насчет большой панды?
Я был уверен, что это собьет спесь с голландца, а он только снисходительно посмотрел на меня.
— Нет, правда, — назвал бы что-нибудь потруднее! Захочешь панду — элементарно.
— Ну и как же ты это сделаешь?
— Говорю — элементарно. Поймаю для тебя панду, выкрашу в черный цвет и провезу легально как медведя. Ни один таможенник не отличит.
Я пошел спать.
Во времена, когда состоялась эта беседа с ловким голландским дельцом, международная торговля дикими животными не регулировалась по-настоящему никакими законами, несмотря на бумажную или реальную охрану животных в странах их обитания, которая была далека от совершенства. Отношение к судьбе различных видов было совершенно бездушным. Тиграм, пятнистым кошкам, крокодилам и морским черепахам грозило полное истребление из-за их шкур, кожи, панциря. Численность тропических обезьян сокращалась, потому что они требовались для экспериментов медицинским учреждениям в Европе и Америке. Сотни тысяч птиц, рептилий, амфибий и рыбок отлавливали по заказу зоомагазинов, и немногие из них выживали, поскольку любители комнатной живности ничего не смыслили в содержании своих «любимцев».
Впрочем, с тех пор положение несколько изменилось к лучшему. Посвятив десять лет изучению торговли животными, Международный союз охраны природы и природных ресурсов (МСОП) разработал Конвенцию о международной торговле угрожаемыми видами (КМТУВ); в 1973 году ее подписало двадцать одно государство, на сегодняшний день к ним присоединилось еще семьдесят. Цель Конвенции — контролировать и регулировать международную торговлю дикой фауной и флорой, а также отдельными продуктами промысла — например, мехом, шкурами, слоновой костью, охраняя виды, коим грозит полное истребление. Смысл Конвенции не в том, чтобы вовсе запретить обмен между странами при разумном использовании дикой фауны, а в том, чтобы этот обмен эффективно контролировался и не наносил ущерба ресурсам. Совсем без Конвенции было бы худо; правда, беспринципные торговцы и перекупщики все равно находят лазейки. Пусть даже одна страна подписала Конвенцию, у нее может найтись сосед (или соседи), не подписавший — вот вам и канал для контрабанды, поскольку таможня не вправе конфисковать животное или растение, вывозимое из страны, не признающей КМТУВ.
Сложная ситуация возникла, в частности, в связи с нелегальной торговлей златоголовым тамарином из Бразилии. Спрос на этого прелестного крохотного примата в сочетании с тем фактом, что леса, где он обитает, подвергли сплошной вырубке, освобождая пространство для сельскохозяйственных угодий, повлек за собой катастрофическое сокращение численности вида. И вдруг, ко всеобщему удивлению, один бразильский перекупщик предложил для продажи двадцать четыре особи, что, по всем данным, составляло чуть ли не четверть всей сохранившейся в мире популяции. Появление этих тамаринов на рынке было поистине ужасным событием. Дальнейшие исследования показали, что в зоопарках и у частных лиц в Японии, Гонконге, Франции и Португалии содержатся еще пятьдесят четыре особи. Оказалось, что все они нелегально отловлены в Бразилии, участнице КМТУВ, где формально эти зверьки охраняются законом. Пойманных тамаринов переправляли контрабандой в Гайану, где они и попадали в руки перекупщиков. При этом никого из покупателей не смущало, что тамарины не только не происходили из Гайаны — сама вероятность обнаружить там дикую популяцию была равна возможности найти колонию белых медведей в Сахаре. Гайана тогда еще не подписывала Конвенцию, не участвовала в КМТУВ и Бельгия, что позволяло этим странам действовать по своему произволу. В итоге около половины мировой популяции хрупкого зверька оказалось в частном владении или в зоопарках.
Тотчас были мобилизованы силы борцов за охрану природы. Никак нельзя было мириться с тем, что столь большой процент мировой популяции редкого вида разбросан по всему земному шару. К тому же тамарины были нелегально отловлены и вывезены из Бразилии. Желательнее всего было возвратить их в Бразилию; если же это окажется невозможным — собрать вместе, чтобы они составили ядро группы для размножения в неволе. Легче сказать, чем сделать… Безмерно любящий мар-мозеток и тамаринов Джереми оказался в гуще этих событий. Первым делом надлежало добиться, чтобы бельгийский перекупщик отдал попавших к нему животных. Естественно, он не был расположен соглашаться, ведь он изрядно потратился, а возвращать тамаринов бразильским властям значило отказаться от наживы. К этому времени в борьбу за спасение несчастных тамаринов включились, кроме нас, МСОП, Международный фонд любителей диких животных, правительства Бразилии и Бельгии, а также Национальный зоопарк в Вашингтоне. Все мы настроились ни в коем случае не выкупать животных (хотя это было вполне возможно), ибо это могло выглядеть так, будто мы смотрим сквозь пальцы, даже поощряем незаконную торговлю тамаринами.
Делались запросы на высшем уровне. Правительство Бразилии просило бельгийские власти добиться по своим каналам, чтобы тамаринов вернули на родину; герцог Эдинбургский — председатель Международного фонда охраны диких животных — также обратился к властям Бельгии. В конце концов, к великому нашему облегчению, давление общественности возымело эффект и перекупщик согласился отправить всех тамаринов, кроме восьми особей, обратно в Бразилию. Глядя на него, вернули на родину и особи, содержавшиеся в Японии; за Бразилией было также признано право собственности на некоторые экземпляры, находящиеся в других странах. Однако тут возникла новая проблема: бразильские власти, не очень разбирающиеся в проблемах охраны животных, не могли взять в толк — почему бы нам попросту не выпустить в ближайшем перелеске возвращенных в страну тамаринов. Но поступить так с животными, привыкшими к неволе, было бы равносильно их убийству. Нам удалось все же договориться с бразильцами, что тамаринов примет Центр приматов в Рио-де-Жанейро, где они составят основу группы для размножения в неволе. Что и было сделано, а затем были созданы еще две такие колонии — одна в Вашингтоне, другая на Джерси. Эти колонии благополучно развиваются, а мы тем временем изо всех сил пытаемся при содействии бразильских властей спасти хоть что-то из тамошних лесов, чтобы, когда число особей в неволе достигнет подходящей величины, можно было разработать схему реинтродукции вида, как это удалось сделать для золотистого львиного тамарина, о чем я рассказываю в пятой главе.
Создание КМТУВ — огромный шаг в нужном направлении, который было бы невозможно сделать двадцать пять лет назад; тем не менее торговля дикими животными, как легальная, так и нелегальная, достигает астрономических размеров. За пять лет после появления этой Конвенции так называемый легальный импорт диких животных и связанной с ними продукции только в США возрос с четырех миллионов до ста восьмидесяти семи миллионов «штук». Всего три года спустя общая стоимость этого импорта равнялась одному миллиарду долларов! Ежегодно с Тайваня вывозится более двадцати миллионов бабочек, чтобы в итоге «украсить» в высушенном виде стены жилищ во всех концах света, и сотни тысяч морских животных убивают каждый год, чтобы их раковины могли пылиться на каминных полках.
Неутолимый аппетит на слоновую кость влечет за собой истребление африканского слона, а поскольку рога носорога ценятся на вес золота, численность этого дивного древнейшего животного сократилась до каких-нибудь нескольких тысяч. Как в торговле наркотиками, так и здесь большие деньги манят алчных торговцев. Если шубка из шкуры оцелота стоит сорок тысяч долларов, то почему не убить красивого зверя? Девять ловчих птиц, недавно ввезенных контрабандой в Саудовскую Аравию, были там проданы за двести тысяч долларов. Перед лицом таких сумм, легально или нелегально выручаемых от продажи диких животных, деньги, вкладываемые в их охрану, выглядят жалкими крохами, у защитников дикой фауны екает сердце. Учитывая размах упомянутой торговли и экономические проблемы, испытываемые некоторыми странами, не приходится удивляться тому, какие просторные лазейки открываются желающим обойти КМТУВ.
Даже если страна присоединилась к Конвенции, юридически она отнюдь не обязана соблюдать законы, предложенные другими странами, никто не помешает настоять на исключениях, служащих ее интересам. Добавим к этому, что запаренные таможенники не обязаны быть зоологами и определять, не входит ли ввозимое животное в список, составленный КМТУВ. Не говоря уже о том, что есть чрезвычайно редкие виды, настолько похожие на широко распространенные родственные, что только эксперт сумеет их различить. А что делать с конфискованными таможней животными? Их нельзя попросту отослать на родину, чтобы там выпустить на волю, тем более что в странах, откуда они происходят, как правило, нет специалистов, способных о них позаботиться. Как же поступает в таком случае таможня? Ей остается только передать животное в зоопарк или сходное с ним учреждение. Несколько лет назад к нам обратились за помощью такого рода.
На Мадагаскаре обитает много различных видов черепах, все они редкие и все охраняются — во всяком случае на бумаге. Одна из самых крупных и красивых — лучистая черепаха, достигающая полуметровой длины при весе около пятнадцати килограммов. Черный панцирь ее украшен ярко-желтыми лучами. У нас на Джерси уже было несколько этих красивых рептилий, и они благополучно размножались в неволе в разных учреждениях Европы и США, однако дикие популяции находились под угрозой. Во-первых, некоторые мадагаскарские племена употребляют в пищу их мясо, несмотря на охранное законодательство, во-вторых, для таких медлительных животных смертельную угрозу представляет наступление человека, выжигающего немногие уцелевшие на острове леса.
Звонок одного руководящего деятеля из отдела по делам диких животных департамента охраны окружающей среды застал нас врасплох и поставил в тупик. Что мы знаем о лучистой черепахе? Мы ответили, что этот вид обитает на Мадагаскаре, что мы содержим этих черепах и размножаем их. Это замечательно
— не могли бы мы помочь с решением одной маленькой проблемы? Дело в том, что в департамент обратились таможенники из Гонконга, они предотвратили попытку контрабандного ввоза лучистых черепах в колонию и конфисковали незаконный груз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20