Веге“. Мы достигли, наконец, первой цели нашего плавания — самой северной оконечности Старого Света. Воздух прочистился, и перед нами развернулся мыс, освещённый солнечными лучами и совершенно свободный от снега. «Подобно тому как в 1875 году у Енисея, нас встретил и здесь большой полярный медведь, которого мы заметили раньше, чем якорь был брошен в воду. Мёдведь прогуливался взад и вперёд по берегу и по временам тянул носом и взглядывал на залив, вероятно с целью узнать, какие непрошенные гости приближались к месту, где он до сего времени был безраздельным хозяином. Испуганный салютом, он, однако, скоро дал ходу и тем спасся от пуль наших охотников. Для определения астрономического пункта этого важного места, а также для предоставления возможности нашим зоологам и ботаникам сделать несколько экскурсий, я решил остаться на якоре до следующего дня. «Мыс Челюскин представляет низменную оконечность, разделённую на две части заливом. Горная возвышенность с медленно спускающимися склонами тянется от восточного берега параллельно береговой линии к югу… Внутрь страны отсюда, повидимому, медленно поднимается горная возвышенность, достигая 1000 футов высоты. Как эта возвышенность, так и равнина были почти свободны от снега. Только кое-где виднелись большие, белые снежные поля на горных склонах или в некоторых более глубоких, узких трещинах равнины. У самого берега, однако, было ещё не мало льда. «Здешняя почва состоит из пластов глины, почти голых и растресканных на более или менее правильные шестиугольники, иногда же покрыта травой, мхом или лишайниками. Преобладающей горной породой являются вертикально расположенные пласты плитняка, богатые кристаллами серного колчедана. На крайней части мыса пласты плитняка перекрещивались огромными полосами кварца. Из числа явнобрачных доктор Чьельман смог отыскать только 24 вида. Даже лишаи были крайне однообразны, хотя и достигли отличного развития. Получалось впечатление, что растительность полуострова упорно стремилась продвинуться далее к северу, но, встретив море, остановилась на самом крайнем мысу. «И, действительно, здесь на весьма небольшом пространстве можно было найти представителей почти всех видов растений, как явнобрачных, так и тайнобрачных, растущих на полуострове, и многие из них было бы тщетно искать далее вверх по равнине. Животная жизнь полуострова соперничала с растительной жизнью в бедности. Из числа птиц мы видели массу плавунчиков, несколько видов турухтана, одну гагару, несколько гаг и одну горную сову». Такова картина самой отдалённой окраины нашей материковой Арктики, сделавшейся нам известной со времени похода Челюскина. Однако, весьма замечательно то, что на картах, составленных в XVI столетии, т.-е. задолго до Великой Северной экспедиции, в средней части северного прибрежья Сибири обозначали далеко вклинивающийся на север мыс по названию Табин. Вряд ли мы имеем здесь дело со свободной фантазией картографа. После Норденшельда мыс Челюскин в 1893 году обогнул во время своей знаменитной экспедиции на «Фраме» к северному полюсу Фритьоф Нансен. В 1901 году, в поисках неведомой земли Санникова, мыс Челюскин огибает Эдуард Толль. Ни Нансен, ни Толль, ни сам Челюскин, прошедший по льду от мыса в глубь моря севернее на 18 вёрст, не обнаружили никаких признаков расположенной невдалеке земли, открытой лишь в августе 1913 года Б. А. Вилькицким и названной им Землёй Николая II (ныне Северная Земля). Следуя на транспортах «Таймыр» и «Вайгач» вдоль северных берегов Сибири из Владивостока в Архангельск, Вилькицкий, встретив у мыса Челюскина непроходимую гряду льдов, в поисках свободного прохода подался несколько севернее и таким образом в 40 милях от мыса Челюскина обнаружил низменную землю. Четвёртым по счёту мореплавателем, обогнувшим мыс Челюскина в 1918 году, является Роальд Амундсен (шхуна «Мод»). Ныне благодаря успешной работе советских ледоколов мыс Челюскин утратил былое обаяние неприступности. Почти ежегодно, и притом в одну навигацию, наши моряки огибают самую северную точку азиатского материка. С сооружением здесь в 1932 году советской радиостанции, мыс Челюскин и прилегающую территорию можно считать до известной степени освоенными. Чтобы сопоставить, что здесь было, с тем, что происходит здесь ныне, приведём характерный отрывок из дневника Д. Дуплицкого, начальника похода 1934 года на «Литке» из Владивостока на Мурманск. «23 — 24 августа. Мыс Челюскин. Начинаем совместную с „Ермаком“ проводку каравана Второй Ленской экспедиции в составе 4 судов. Начальник экспедиции Орловский просит взять на буксир пароход „Партизан Щетинкин“. У этого парохода — тонкая обшивка, он получил пробоину. Идём к „Щетинкину“, берём его на буксир и ведём на лёд. Капитан Николаев лично руководит проводкой, не покидая мостика. Мы со Щербиной дежурим на корме. К утру проводка благополучно закончена. „Щетинкин“ без одного повреждения выведен на воду». Эта совсем необычайная для здешних мест картина напоминает нам скорее весеннюю сценку где-нибудь в Финском заливе около портового города. Спустя два месяца после ухода «Литке», усилиями 32 зимовщиков была закончена организация научных лабораторий, постройка 5 домов на 286 кв. метрах , сооружены три павильона — магнитный, для изучения атмосферного электричества и аэрологический, расширена баня и устроен собачник на 40 собак. * * * Нам остаётся ознакомиться с работой последнего, восточного отряда. Выше мы указывали, что отправившийся в июне 1735 года из Якутска третий крупный отряд Великой Северной экспедиции под начальством Прончищева и Ласиниуса разделился в устье Лены: Прончищев пошёл на запад, Ласиниус же — на восток. Судьба экспедиции на запад нам уже известна, посмотрим же, как осуществил Ласиниус свою задачу продвижения морем через Берингов пролив на Камчатку или к устью реки Анадыри. 7 августа 1735 года, в сопровождении подштурмана Ртищева, ученика Глазова, геодезиста Баскакова, подлекаря, иеромонаха и 44 человек команды, на двухмачтовом шлюпе «Иркутск» Ласиниус отплыл в юговосточном направлении. Уже через четыре дня Ласиниус, встретив большие массы льдов, стал отыскивать подходящих «отстойных мест к зимовке». Таковым местом, по его мнению, могло служить устье реки Хараулаха в углу залива Борхая (71°28'), где было найдено пять старых якутских юрт. В дополнение к юртам Ласиниус распорядился построить ещё довольно вместительный барак длиною в 11 сажен, разгороженный на четыре отделения; барак отапливали три печи, отдельно была построена баня. «Только для крыши не успели набрать достаточно лесу и покрыли её дёрном; а печи, за неимением глины, были принуждены сделать из местной селитряной земли которая худо держала тепло и часто рассыпалась». Вообще Ласиниус готовился провести зимовку с наивозможным в его условиях удобством. Рассчитывая, что кампания продолжится по меньшей мере ещё два года, и не особенно надеясь на поступление свежей провизии, Ласиниус значительно сократил паёк. Первой жертвой этой излишней предусмотрительности сделался он сам. С наступлением полярной ночи и жестоких морозов начались заболевания цынгой, принявшие вскоре повальный характер. Если бы Ласиниус при первых признаках жестокой болезни улучшил для всех питание, а также заставлял команду находиться больше в движении и занялся охотой, вряд ли бы его отряд постиг такой печальный конец. Но в то непросвещённое время мало понимали, что такое цынга, и какие необходимо соблюдать гигиенические меры, чтобы её избежать, не понимали также и значения свежего воздуха, чистой воды, опрятных помещений и белья. Вдобавок и пища была крайне однообразна и часто недоброкачественна — преимущественно солонина и сухари. Вот чем объясняется, что во все продолжение Великой Северной экспедиции так часто посещали зимовщиков и плавающих на судах тифы в разных формах и цынга. По числу жертв партия Ласиниуса из всех партий Северной экспедиции заняла первое место. 19 декабря экономного начальника не стало, следом за ним умерли поручик Полубородов, геодезист Баскаков, подлекарь, ученик Глазов и один за другим 31 человек команды. Смертность в течение такого короткого промежутка времени колоссальная! Оставшиеся в живых подштурман Ртищев, иеромонах и 7 матросов с первыми лучами весеннего солнца отправились в Якутск * Остальные 5 человек ещё в самом начале зимовки были арестованы и высланы под конвоем в Якутск.
. Так закончилась первая попытка описать сибирский берег к востоку от Лены. Весною следующего года экспедиция, однако, продолжалась; вновь сформированный отряд отправился из Якутска в путь, под начальством находившегося до сего времени не у дел (разумеется, полярных) лейтенанта Дмитрия Лаптева Брат Харитона Лаптева.
. С ним находились его помощники — лейтенант Плаутинг и подштурман Щербинин. Попытка Дмитрия Лаптева проскочить на восток, для чего необходимо было обогнуть мыс Борхая и Святой Нос, также была неудачна. Повстречав великие непроходимые льды, загородившие стеной путь, от которых с трудом приходилось отталкиваться, непрестанно пребывая при этом «в великом страхе», Лаптев 14 августа созвал совет, на котором решено было возвратиться. Мало этого, на «консилиуме» было также вынесено следующее решительное постановление: «И на предбудущий год на море не выходить, понеже к проходу до реки Колымы и до Камчатки, по всем обстоятельствам, ныне и впредь нет никакой надежды». Зимовали на Лене под 70° 40' в пяти сооружённых юртах. И в эту зимовку наши моряки не избегли грозной цынги, все они поголовно переболели, но смертный случай был один, что, по объяснению Лаптева, нужно было приписать какому-то «кедровому стланцу», коим он лечил больных и образчики которого даже представил в Адмиралтейств-коллегию. По окончании зимовки Дм. Лаптев лично отправился в Петербург, чтобы доложить о невозможности выполнить порученное ему задание. Однако в Петербурге хотя и отнеслись к Лаптеву со вниманием и «удостаивали особенной доверенности», называя его моряком «добросовестным», «искусным», знающим тамошние места, и обнадёживали различными милостями «за совершенное окончание», но все же потребовали, чтобы он ещё раз сделал попытку осуществить плавание на восток через Ледовитый океан; в отношении же инструкций ему заявили, что ему даётся полная власть, и руки у него не связываются». Дмитрию Лаптеву ничего не оставалось, как вторично принять на себя командование экспедицией и приступить к деятельной подготовке её. Для предварительных описных работ, ранней весной 1739 года на собаках, в сопровождении «бывалых людей», был командирован из Якутска на реку Яну матрос Лошкин. Ему надлежало заняться описью берегов от устья Яны по направлению к Святому носу и затем следовать обратно до устья Лены. Вслед за Лошкиным на реку Индигирку «для описи её по всему протяжению от вершины до устья» был послан геодезист Киндяков. На худой конец, в случае, если морскую экспедицию снова постигнет неудача, Дмитрий Лаптев намеревался, построив на Индигирке суда, следовать к Колыме. В свой новый поход Дмитрий Лаптев, в сопровождении штурмана Щербинина, отправился из Якутска вниз по Лене, лишь только вскрылась река. Всего в экспедиции участвовало 60 человек. 5 июля Лаптев уже выходил к устью восточного или Быковского протока Лены, где снова встретил льды, столь надоевшие не только нашим морякам, но, вероятно, и читателям. Задержавшись в Севастьяновской губе, произвели её подробную опись. Ко льдам присоединились свежие противные ветры, вскоре перешедшие в шторм. В общем повторилась уже давно знакомая нам картина, и таковы же были и записи: «Закрепясь за одну льдину, ночь провели с великим беспокойством и страхом. На другой день, прорубившись и пробившись сквозь лёд, пошли далее, непрестанна сопровождаемые льдами, лежавшими на севере, как пояс», а там пошёл густой снег и т. д. Дм. Лаптев имел обыкновение часто посылать на берег шлюпки для опознания местности, для описных работ или же для разыскания удобной на более продолжительную остановку судна гавани. Но вот в одно из этих посещений берега матросы заметили, что вода у берега вдруг стала пресной Сами того не зная, путешественники находились против устья реки Индигирки.
, тотчас же вторично послали лодку с матросом Романовым и с участниками первой поездки для отыскания предполагаемого поблизости устья реки. Но, увы, в назначенное время лодка на корабль не вернулась, не оказалось её и на другой день. Шесть дней напрасно ожидали разведчиков. А тем временем «ветром восточным льдов нанесло множество, в которых днём с нуждою на парусах пробавлялись, а ночью всеми людьми судно охраняли и непрестанно то подымали, то опускали якорь». На корабле, невидимому, была лишь одна лодка, с утратой её корабль потерял теперь связь с берегом. И вот изобретательная мысль путешественников находит выход: из обручей разломанных бочек, соединённых продольной жердью, создаётся подобие корпуса лодки, после чего она обшивается парусиной. На таких самодельных, крайне ненадёжных для продвижения через льды пузырях устанавливается сообщение с берегом, который везде оказывается «неприступно отмелым». В конце сентября таинственно исчезает и эта вторая «лодка», посланная на берег со Щербининым. Пока ожидали Щербинина в течение четырех суток, «море совершенно замёрзло», а затем «сделавшимся от юго-запада штормом разломало лёд и вместе с ним понесло судно от берега в море». Пятнадцать часов так носило корабль. Глубина увеличилась до 5 сажен, и от места, на котором стояли, пронесло в море на 40 вёрст. Странствия корабля закончились тем, что 9 сентября он снова очутился против устья реки Индигирки, но на этот раз у восточного её протока. Тотчас отправились на берег и к великому своему изумлению нашли здесь в ужасном виде всех своих, с обеих лодок, товарищей, которых уже давно считали погибшими. Выкинутые на берег, полярные робинзоны претерпели все ужасы не приспособленного к жизни бытья: «обмокшие, без огня и без пищи, они терпели жестокий холод и едва не умерли с голоду, питаясь травою и встречаемыми песцами». Но нерадостно было возвращение спасённых на судно: на нем не было ни полена дров, и экипаж мёрз так же жестоко, как и они на берегу. Вдобавок, грянувшие морозы прочно заклинили судно во льды. Судно обмёрзло, и ввести его в реку на зимовку не было уже никакой возможности. А берег был всего в 11 верстах. Не дожидаясь, когда судно будет сплющено льдами, Лаптев распорядился оставить судно и перебраться на берег. Быстро соорудили нарты и стали переправляться. 22 сентября все уже были на берегу, диком и пустынном. Зимовать здесь было, конечно, невозможно. «Русское жило», отстоящее отсюда в 150 верстах, казалось местом наиболее подходящим для этой цели, — туда и переправились. Несмотря на приключившуюся с моряками катастрофу, они не забывали о главном своём деле и тотчас по переезде на берег энергично принялись за опись берегов. Матрос Лошкин обошёл морской берег до реки Алазеи и по Голыжинскому протоку Индигирки, а Щербинин и геодезист Киндяков описали восточное и среднее устья этой реки. На следующий год, весной, Киндяков произвёл опись берега от Алазеи до Колымы. Щербинин занёс на карту берега реки Яны, а сам Дмитртй Лаптев описал Хрому. Зимовка протекала благополучно. Все мысли Лаптева теперь сосредоточились вокруг весеннего похода морем на восток. Но он далеко не был уверен, что оставленное им на произвол судьбы судно уцелеет при весеннем взламывании льдов; кроме того, крайне неопределённо обстояло с предложенным Лаптеву походом на Колыму в случае неудачи основного задания. На замечание Миллера, что встарину здесь ходили мореходы, он отвечал: действительно, «суда по северному морю от Лены подле берегов выходили, но хотя б одно из них имело счастливое возвращение, или прошло в желаемый путь, тому, по видимым обстоятельствам, статься не можно, и по берегу, у реки Яны и у реки Индигирки, от устья к востоку и западу суда, выброшенные из моря с давних лет, и якоря и снасти и поныне есть, что видели высланные из бота служители, и следует, что они пропадали». Все же Дмитрий Лаптев решился в случае, если оставленное им во льдах судно уцелеет, сделать ещё последнюю попытку пройти на восток. Все свои соображения по поводу предстоящего похода Лаптев отправил нарочным в Петербург. Ответ, который был доставлен ему в июне 1740 года, гласил: «Исполнять, усмотряя по тамошнему состоянию с крайнею возможностию и ревностию, по наилучшему его рассуждению; а Чукотский Нос, ежели возможно, обходить водою; ежели ж, за препятствием от льдов, водою идти будет невозможно, то сухим путём». Но Дмитрий Лаптев решил-таки попытать счастья — выполнить план, следуя морским путём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
. Так закончилась первая попытка описать сибирский берег к востоку от Лены. Весною следующего года экспедиция, однако, продолжалась; вновь сформированный отряд отправился из Якутска в путь, под начальством находившегося до сего времени не у дел (разумеется, полярных) лейтенанта Дмитрия Лаптева Брат Харитона Лаптева.
. С ним находились его помощники — лейтенант Плаутинг и подштурман Щербинин. Попытка Дмитрия Лаптева проскочить на восток, для чего необходимо было обогнуть мыс Борхая и Святой Нос, также была неудачна. Повстречав великие непроходимые льды, загородившие стеной путь, от которых с трудом приходилось отталкиваться, непрестанно пребывая при этом «в великом страхе», Лаптев 14 августа созвал совет, на котором решено было возвратиться. Мало этого, на «консилиуме» было также вынесено следующее решительное постановление: «И на предбудущий год на море не выходить, понеже к проходу до реки Колымы и до Камчатки, по всем обстоятельствам, ныне и впредь нет никакой надежды». Зимовали на Лене под 70° 40' в пяти сооружённых юртах. И в эту зимовку наши моряки не избегли грозной цынги, все они поголовно переболели, но смертный случай был один, что, по объяснению Лаптева, нужно было приписать какому-то «кедровому стланцу», коим он лечил больных и образчики которого даже представил в Адмиралтейств-коллегию. По окончании зимовки Дм. Лаптев лично отправился в Петербург, чтобы доложить о невозможности выполнить порученное ему задание. Однако в Петербурге хотя и отнеслись к Лаптеву со вниманием и «удостаивали особенной доверенности», называя его моряком «добросовестным», «искусным», знающим тамошние места, и обнадёживали различными милостями «за совершенное окончание», но все же потребовали, чтобы он ещё раз сделал попытку осуществить плавание на восток через Ледовитый океан; в отношении же инструкций ему заявили, что ему даётся полная власть, и руки у него не связываются». Дмитрию Лаптеву ничего не оставалось, как вторично принять на себя командование экспедицией и приступить к деятельной подготовке её. Для предварительных описных работ, ранней весной 1739 года на собаках, в сопровождении «бывалых людей», был командирован из Якутска на реку Яну матрос Лошкин. Ему надлежало заняться описью берегов от устья Яны по направлению к Святому носу и затем следовать обратно до устья Лены. Вслед за Лошкиным на реку Индигирку «для описи её по всему протяжению от вершины до устья» был послан геодезист Киндяков. На худой конец, в случае, если морскую экспедицию снова постигнет неудача, Дмитрий Лаптев намеревался, построив на Индигирке суда, следовать к Колыме. В свой новый поход Дмитрий Лаптев, в сопровождении штурмана Щербинина, отправился из Якутска вниз по Лене, лишь только вскрылась река. Всего в экспедиции участвовало 60 человек. 5 июля Лаптев уже выходил к устью восточного или Быковского протока Лены, где снова встретил льды, столь надоевшие не только нашим морякам, но, вероятно, и читателям. Задержавшись в Севастьяновской губе, произвели её подробную опись. Ко льдам присоединились свежие противные ветры, вскоре перешедшие в шторм. В общем повторилась уже давно знакомая нам картина, и таковы же были и записи: «Закрепясь за одну льдину, ночь провели с великим беспокойством и страхом. На другой день, прорубившись и пробившись сквозь лёд, пошли далее, непрестанна сопровождаемые льдами, лежавшими на севере, как пояс», а там пошёл густой снег и т. д. Дм. Лаптев имел обыкновение часто посылать на берег шлюпки для опознания местности, для описных работ или же для разыскания удобной на более продолжительную остановку судна гавани. Но вот в одно из этих посещений берега матросы заметили, что вода у берега вдруг стала пресной Сами того не зная, путешественники находились против устья реки Индигирки.
, тотчас же вторично послали лодку с матросом Романовым и с участниками первой поездки для отыскания предполагаемого поблизости устья реки. Но, увы, в назначенное время лодка на корабль не вернулась, не оказалось её и на другой день. Шесть дней напрасно ожидали разведчиков. А тем временем «ветром восточным льдов нанесло множество, в которых днём с нуждою на парусах пробавлялись, а ночью всеми людьми судно охраняли и непрестанно то подымали, то опускали якорь». На корабле, невидимому, была лишь одна лодка, с утратой её корабль потерял теперь связь с берегом. И вот изобретательная мысль путешественников находит выход: из обручей разломанных бочек, соединённых продольной жердью, создаётся подобие корпуса лодки, после чего она обшивается парусиной. На таких самодельных, крайне ненадёжных для продвижения через льды пузырях устанавливается сообщение с берегом, который везде оказывается «неприступно отмелым». В конце сентября таинственно исчезает и эта вторая «лодка», посланная на берег со Щербининым. Пока ожидали Щербинина в течение четырех суток, «море совершенно замёрзло», а затем «сделавшимся от юго-запада штормом разломало лёд и вместе с ним понесло судно от берега в море». Пятнадцать часов так носило корабль. Глубина увеличилась до 5 сажен, и от места, на котором стояли, пронесло в море на 40 вёрст. Странствия корабля закончились тем, что 9 сентября он снова очутился против устья реки Индигирки, но на этот раз у восточного её протока. Тотчас отправились на берег и к великому своему изумлению нашли здесь в ужасном виде всех своих, с обеих лодок, товарищей, которых уже давно считали погибшими. Выкинутые на берег, полярные робинзоны претерпели все ужасы не приспособленного к жизни бытья: «обмокшие, без огня и без пищи, они терпели жестокий холод и едва не умерли с голоду, питаясь травою и встречаемыми песцами». Но нерадостно было возвращение спасённых на судно: на нем не было ни полена дров, и экипаж мёрз так же жестоко, как и они на берегу. Вдобавок, грянувшие морозы прочно заклинили судно во льды. Судно обмёрзло, и ввести его в реку на зимовку не было уже никакой возможности. А берег был всего в 11 верстах. Не дожидаясь, когда судно будет сплющено льдами, Лаптев распорядился оставить судно и перебраться на берег. Быстро соорудили нарты и стали переправляться. 22 сентября все уже были на берегу, диком и пустынном. Зимовать здесь было, конечно, невозможно. «Русское жило», отстоящее отсюда в 150 верстах, казалось местом наиболее подходящим для этой цели, — туда и переправились. Несмотря на приключившуюся с моряками катастрофу, они не забывали о главном своём деле и тотчас по переезде на берег энергично принялись за опись берегов. Матрос Лошкин обошёл морской берег до реки Алазеи и по Голыжинскому протоку Индигирки, а Щербинин и геодезист Киндяков описали восточное и среднее устья этой реки. На следующий год, весной, Киндяков произвёл опись берега от Алазеи до Колымы. Щербинин занёс на карту берега реки Яны, а сам Дмитртй Лаптев описал Хрому. Зимовка протекала благополучно. Все мысли Лаптева теперь сосредоточились вокруг весеннего похода морем на восток. Но он далеко не был уверен, что оставленное им на произвол судьбы судно уцелеет при весеннем взламывании льдов; кроме того, крайне неопределённо обстояло с предложенным Лаптеву походом на Колыму в случае неудачи основного задания. На замечание Миллера, что встарину здесь ходили мореходы, он отвечал: действительно, «суда по северному морю от Лены подле берегов выходили, но хотя б одно из них имело счастливое возвращение, или прошло в желаемый путь, тому, по видимым обстоятельствам, статься не можно, и по берегу, у реки Яны и у реки Индигирки, от устья к востоку и западу суда, выброшенные из моря с давних лет, и якоря и снасти и поныне есть, что видели высланные из бота служители, и следует, что они пропадали». Все же Дмитрий Лаптев решился в случае, если оставленное им во льдах судно уцелеет, сделать ещё последнюю попытку пройти на восток. Все свои соображения по поводу предстоящего похода Лаптев отправил нарочным в Петербург. Ответ, который был доставлен ему в июне 1740 года, гласил: «Исполнять, усмотряя по тамошнему состоянию с крайнею возможностию и ревностию, по наилучшему его рассуждению; а Чукотский Нос, ежели возможно, обходить водою; ежели ж, за препятствием от льдов, водою идти будет невозможно, то сухим путём». Но Дмитрий Лаптев решил-таки попытать счастья — выполнить план, следуя морским путём.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22