«13 ноября. Сегодня после обеда я в первый раз пошёл с Плениснером и Бедге на охоту: мы убили четырех морских выдр и вернулись уже ночью. Из печени, почек, сердца и мяса этих животных мы приготовили различные вкусные блюда, которые съели с пожеланием, чтобы судьба нам и впредь давала такую пищу. На дорогие шкуры мы смотрели как на нечто такое, что вовсе не имеет цены, ибо дорожили теперь только такими предметами, на которые прежде мало или вовсе не обращали никакого внимания, — как-то топорами, ножами, иглами, нитками, верёвками. Мы убедились, что чин, учёность и другие заслуги не дают здесь никакого преимущества и вовсе не помогают находить средств к жизни, и потому, прежде чем нужда нас принудила к тому, мы решились сами работать изо всех оставшихся сил, чтобы впоследствии нас не порицали, и чтобы нам не дожидаться приказаний». «14 ноября. Мы продолжали сооружать жилища и разделились на три партии; первая из них отправилась работать на корабль, чтобы перевезти на берег провиант; другая возила на себе бревна за четыре версты отсюда, а я и больной канонир оставались в лагере. Я готовил кушанье, а он устраивал сани для перевозки дров и других надобностей. Приняв на себя обязанность повара, я получил ещё два других побочных назначения, именно, я должен был посещать командора Беринга и помогать ему в разных случаях, а так как мы первые устроили хозяйство, то кроме того на мне лежала ещё обязанность разносить больным и слабым тёплый суп до тех пор, пока они не поправились настолько, что сами могли помогать себе. Сегодня же были устроены казармы, куда после обеда водворили многих больных, которые по недостатку места валялись на земле, покрытые тряпками и разной одеждой. Они были совершенно беспомощны, со всех сторон слышались только стоны да жалобы, причём не раз призывался суд божий на виновников их несчастья. Зрелище всего этого было настолько ужасно, что даже самые сильные из нас падали духом… Вообще недостаток, нагота, холод, сырость, потеря сил, болезнь, нетерпение и отчаяние были нашими ежедневными гостями». Особым предметом беспокойства наших путешественников стало теперь их судно, стоявшее на якоре в расстоянии версты от берега. Добираться до него из-за осенних штормов становилось все труднее, а разной необходимой для зимовки клади на нем, а также и провианта, оставалось ещё много. Сильное волнение иногда по нескольку дней препятствовало подойти к кораблю. Естественным было и опасение, что при беспрерывных бурях судно будет сорвано с плохого якоря и разбито о прибрежные скалы, или, что ещё хуже, его загонит противным ветром в море, и тогда будет потерян весь провиант, а вместе с ним и всякая надежда на спасение. Жизнь наших робинзонов ознаменовывается тремя крупными событиями — одним радостным и двумя печальными. Положение с кораблём с каждым днём становилось настолько серьёзным, а боязнь его потерять — настолько сильной, что решено было, наконец, выбрав поспокойнее день, поставить корабль на отмель. Но по недостатку сил из затеи этой ничего не вышло. Помогла природа и притом самым радикальным образом: во время сильнейшей бури 28 ноября корабль сорвало с якоря и принесло как раз на ту самую отмель, где его мечтали видеть наши моряки, причём манёвр этот выполнен был настолько аккуратно и искусно, что не пострадали ни судно, ни содержимое его. Это обстоятельство не только сохранило остававшиеся на корабле жизненные припасы, но и дало средства для спасения в будущем оставшихся в живых участников экспедиции. Но радостное событие это вскоре омрачилось глубокой неподдельной скорбью всех участников экспедиции. Вслед за старым и опытным, всеми уважаемым уже давно болевшим штурманом Эзельбергом, 8 декабря скончался в полном сознании начальник экспедиции Витус Беринг. С поразительным мужеством и терпением переносил он и физические и моральные страдания, никто никогда не слышал от него жалоб и стонов, до самого последнего дня он обнадёживал, как мог, своих товарищей, поддерживая в них бодрость и энергию. С его кончиной все почувствовали себя осиротелыми. Вполне справедливо замечание Карла Бера о покойном: «Слава Беринга была, можно сказать, похоронена в одно время с ним самим и воскрешена только полстолетия спустя знаменитым британским мореплавателем, которому судьба иначе благоприятствовала Бер разумел здесь Джемса Кука.
». Несомненно, Беринг не умер бы так скоро, если бы достиг Камчатки, жил там в тёплой комнате, пользовался хорошим уходом и получал свежую пищу. Беринг погиб столько же от холода, голода и болезни, сколько и от постоянного беспокойства и огорчений. Любопытно отметить, что, находясь в своей берлоге, Беринг был похоронен, так сказать, заживо, или, точнее, зарыт уже при жизни. Дело в том, что больной начальник всего больше страдал от холода и изыскивал все способы согреться. И вот он заметил, что осыпающийся со стенок на его ноги песок, который почему-то не успели придти сгрести во-время, начинает его согревать. Когда явился матрос с лопатой, чтобы освободить начальника от песка, Беринг не только воспрепятствовал этому, но приказал ещё зарыть себя выше пояса и в таком положении находился все время. Таким образом, умирая, он был уже наполовину зарыт в песок, его мёртвого пришлось отрывать, чтобы перенести на место вечного упокоения. Место это в точности не известно. Пользуясь описанием Стеллера, Российско-Американская компания соорудила на предполагаемом месте погребения Беринга большой деревянный крест, стоящий, там и поныне. В 1899 году экипажем дальневосточного военного транспорта «Алеут», совместно с жителями острова, в ограде села Никольского в честь знаменитого мореплавателя поставлен другой крест — железный, обнесённый якорной цепью. О сооружении Берингу памятника в Петропавловске мы уже упоминали выше. В посвящённом памяти Беринга капитальном труде о Командорских островах и пушном промысле на них проф. Е. К. Суворов, побывавший на могиле Беринга, так описывает свои впечатления: «Неумолчно ревущие мощные буруны окаймляют рифы белым пенистым покровом и делают остров ещё более опасным и труднодоступным. Пустынные, безлюдные берега острова оставляют унылое впечатление. Повсюду, то тут, то там белеют громадные кости выброшенных когда-то китов и дельфинов; нередко из песка торчит ребро вымершей уже морской коровы. Местами попадаются и более печальные реликвии: возле старой гавани ещё видно на лайде Лайдой, на побережьях северных морей, называют низкие равнинные участки морского берега, заливаемые иногда морем.
полузанесенное днище разбитого корабля; на суровом рифе возле мыса Командора при сильном отливе показывается иногда из воды якорь погибшего здесь китобоя. Да и не мало таких же печальных воспоминаний можно найти на островах, хотя бы в виде наименований отдельных пунктов, наглядно указывающих на негостеприимность берегов. На скалистых рифах восточного берега острова разбилось когда-то и судно Витуса Беринга; мыс и бухта, где произошла катастрофа, именуются до сих пор «Командором»; так же называют и речку, на берегу которой покоится прах погибшего исследователя. В обе свои поездки на Командорские острова — и в 1910 и в 1911 гг. — я посетил место гибели Северной экспедиции. На крутом склоне горы, у устья реки Командора, в сотне сажен от берега среди густой травы стоит простой, покосившийся от ветхости, подгнивший деревянный крест. Предполагают, что приблизительно здесь покоится прах мореплавателя. На кресте ещё сохранились остатки старой надписи: ПАМЯТИ БЕРИНГА 19 ДЕКАБРЯ 1741-1880
Кругом полная пустыня. Кажется, нога человеческая не ступала сюда. Только одинокий голубой песец, удивленный непривычным появлением человека, останавливается в нескольких шагах от меня и своим лающим криком старается прогнать меня прочь. Тридцать лет простоял крест без надзора и ремонта; годы заставили его покоситься. Я выпрямил его, как мог, но немного нужно времени, чтобы упал этот надгробный памятник, и место могилы тогда снова будет затеряно. Покрытый дюнными наносами широкий выход долины с правого берега реки, где экипаж Беринга строил себе судно, успел весь зарасти густой травой, среди которой там и сям валяются разрозненные кости кита и морской коровы. Невдалеке от юрты-одиночки, немного южнее её среди заросших дюн, до сих пор ещё сохранилась большая яма, представляющая, вероятно, остаток жилья команды Беринга. Раскапывая в ней песок, я мог собрать немного разноцветного бисера, бус, слюды и гвоздей — последних остатков несчастной экспедиции. Эти реликвии переданы мною в Русское Географическое общество». На другой день после кончины Беринга скончался подшкипер Хотяинцов, затем умерли ещё трое матросов и, наконец, 8 января — комиссар Лагунов. На этой последней, тридцать первой жертве американского похода цепь смертей до времени обрывается. Путешественники, как могут, налаживают свою жизнь на бесприютном острове, организуют охоту и постепенно поправляются. Но мы не сказали ещё о втором крупном ударе, постигшем наших робинзонов. Хотя и мало фактов говорило за то, что местом их пребывания является Камчатка, все же окончательно никто не был убеждён в этом, так как Камчатка велика. Для опознания берегов, ещё с самого водворения наших путешественников на землю, было организовано несколько обследований, не давших впрочем убедительных результатов. 26 декабря окончательно выяснилось, что моряки находятся не на Камчатке, хотя повидимому и вблизи её берегов. Посланный в обследование Хитров, обойдя территорию вокруг, тем самым выяснил, что лагерь находится на острове. В своём отчёте Хитров между прочим сообщал: «Знаков от земли нашей камчатской на сём острове во время вестового ветра, а от американской во время остового находилось не малое число, а именно с камчатской стороны находился лес рубленый избный, который бывал в деле, и плотовые с проушниками слеги, разбитые боты, санки, на которых ездят оленные коряки. А от американской стороны — лес толстый сосновый и их стрелки и весла, каких у наших на Камчатке не бывает. И во время чистого воздуха с западной стороны сего острова многим служителям неоднократно казались к W сопки высокие, покрытые снегом, о которых рассуждали по своему счислению, что оные стоят на камчатском берегу: однакож за подлинно в том утверждаться было невозможно». Впрочем, сведения и слухи о наличии в этом районе островов доходили уже давно, ещё лет за сорок до открытия острова Берингом, и исходили они главным образом от камчадалов. Также и Миллер сообщает, что во время пребывания Беринга зимою 1728 года в Нижнекамчатске камчадалы говорили ему, что «в ясные дни с высоких берегов камчатских земля в противоположной стороне видна бывает». Вряд ли нога человека, до экспедиции Беринга, ступала на этот остров. Ниже мы ещё вернёмся к этому интереснейшему в естественноисторическом отношении уголку земли, а сейчас обратимся к нашим путешественникам и взглянем, как они налаживали свою жизнь на необитаемом острове. Удостоверившись в печальной истине, они не пали духом, а сделали все возможное, чтобы выйти из крайне тяжёлого положения и как-нибудь облегчить своё существование. Оборудовав помещения (вырыв в песке ямы и накрыв их брезентом из парусов), они стали налаживать питание. Прежде всего свезли остаток продовольствия с корабля на берег, все это пересчитали и установили паёк на 46 человек из уцелевшего экипажа «Св. Петра». Каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и сверх того по нескольку фунтов ячменной крупы; моряки пекли оладьи на тюленьем и китовом жиру, а впоследствии — на жиру морской коровы. Общее несчастье сблизило людей, всякие недоразумения, ссоры и пререкания исчезли из их обихода совершенно. Оставшихся продуктов вообще говоря было очень мало, а потому, осмотревшись и наладив кое-как своё жильё, моряки принялись за охоту, благо перспективы были для неё самые блестящие. Питаясь в изобилии мясом морских бобров, котиков, тюленей, китов, морских коров и сивучей, люди стали быстро поправляться. Первобытный девственный остров буквально кишел тогда различными представителями субарктической фауны. Большого внимания и интереса заслуживают наблюдения, сделанные нашими путешественниками. Они наблюдали здесь картины, которых наблюдать уже невозможно нигде; акклиматизировавшийся здесь с тех пор человек уже много десятков лет тому назад беспощадно и бессмысленно расправился с рядом животных, имеющих для науки совершенно исключительный интерес. Сюда следует отнести прежде всего уже упомянутое выше, открытое нашими путешественниками животное, названное Стеллером морской коровой (Rhytina Stelleri), представляющее, по словам современного французского натуралиста Поля Саразена, бесспорно одно из самых замечательных млекопитающих вообще. Сам Стеллер, впрочем, отнюдь не приписывал себе наименование новооткрытого животного. «Это ставшее нам столь полезным морское животное, — замечает Стеллер, — было открыто впервые испанцами в Америке и названо ими „манати“; англичане и голландцы прозвали его „морской коровой“. Здесь очевидное недоразумение: Стеллер, повидимому, путает морскую корову, встречавшуюся исключительно у берегов Берингова и Медного островов, и открытую моряками Беринговой экспедиции, с другими представителями группы Sirenia — дюгонем и ламантином, задолго известными до экспедиции Беринга. Со слов Стеллера, академик С. П. Крашенинников , в своём капитальном труде о Камчатке, даёт любопытное описание морской коровы. Отмечая удивительную анатомическую особенность самок морских коров, имевших, «против свойства других морских животных, по две титьки на грудях», Крашенинников считает морских коров, выражаясь стилем того времени, «как бы за некоторое сродство, которым род морских зверей с рыбами соединить можно». «Кожа, — говорит Крашенинников, — чёрная, толстая, как кора на старом дубе, шероховатая, голая и столь твёрдая, что едва топором прорубить можно. Голова в рассуждении тулова (т.-е. туловища) не велика. Глаза весьма малые и бараньих почти не более, что в столь огромном животном не недостойно примечания. Бровей и ресниц нет. Ушей нет же, но только одни скважины, которые усмотреть не без трудности. Шеи почти не видно, ибо тулово с головою нераздельным кажется, однако есть в ней позвонки, к поворачиванию принадлежащие, на которых и поворачивается, а особливо во время пищи, ибо оно нагибает голову, как коровы на пастве Тулово, как у тюленя, кругловато, к голове и хвосту уже, а около пупа шире… Длиною бывают до 4 сажен и весом до 200 пудов. Водятся эти животные стадами по тихим морским заливам, особливо около устьев рек. Во время морского прилива столь близко подплывают к берегу, что их не только палкою или носком бить можно, но и часто по спине гладить случалось. Щенятся по большей части осенью, как можно бывает приметить по малым щенятам, носят, кажется, щенят больше года и больше одного никогда не приносят, как можно рассуждать по краткости рогов, у чрева и по числу титек, которых они токмо по две имеют». «Половина тулова у них, то-есть спина и бока, всегда поверх воды, и на спине тогда у них сидят чайки стадами и вши из кожицы их вытаскивают так же, как вороны у свиней и овец таскают. Питаются морскими травами, и, где пробудут хоть один день, там великие кучи коренья и стеблей выбрасываются на берег. Зимою столь они сухи, что и позвонки и ребра пересчитать можно. Весною сходятся, как люди, и особливо вечером в тихую погоду: перед совокуплением делают различные любовные знаки, самка туда и сюда тихо плавает, а самец за нею до её произволения. Особливо примечания достойна любовь между самцами и самками: на другой и на третий день поутру заставали самца над телом убитой сидящего». По словам самого Стеллера, морская корова «до пупа походит на тюленя, от пупа до хвоста — на рыбу. Спина животного такого же сложения, как у быка: бока продолговато-выпуклы, живот округлённый и постоянно настолько переполнен, что при малейшей ране внутренности со свистом вырываются наружу. Хвост, заменяющий задние ноги, постепенно становится тоньше, но все же непосредственно перед плавником он бывает в ширину сантиметров 65. На спине это животное никаких плавников не имеет». Во время пребывания наших путешественников на острове, морские коровы, придерживаясь более мелких мест, водились в огромном количестве. Они сбирались стадами, подобно домашнему скоту. Чтобы запастись воздухом, они беспрестанно «высовывали рыло из воды» и жевали, «как лошади». Затем снова погружались и принимались щипать густые, растущие вдоль берегов морские водоросли. Движения их были медленные и плавные, нрав добродушный, беззащитность полная. Повидимому последнеё, а также и то, что они «ни мало не пеклись о своей безопасности», и вспугнуть их было трудно, погубило их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
». Несомненно, Беринг не умер бы так скоро, если бы достиг Камчатки, жил там в тёплой комнате, пользовался хорошим уходом и получал свежую пищу. Беринг погиб столько же от холода, голода и болезни, сколько и от постоянного беспокойства и огорчений. Любопытно отметить, что, находясь в своей берлоге, Беринг был похоронен, так сказать, заживо, или, точнее, зарыт уже при жизни. Дело в том, что больной начальник всего больше страдал от холода и изыскивал все способы согреться. И вот он заметил, что осыпающийся со стенок на его ноги песок, который почему-то не успели придти сгрести во-время, начинает его согревать. Когда явился матрос с лопатой, чтобы освободить начальника от песка, Беринг не только воспрепятствовал этому, но приказал ещё зарыть себя выше пояса и в таком положении находился все время. Таким образом, умирая, он был уже наполовину зарыт в песок, его мёртвого пришлось отрывать, чтобы перенести на место вечного упокоения. Место это в точности не известно. Пользуясь описанием Стеллера, Российско-Американская компания соорудила на предполагаемом месте погребения Беринга большой деревянный крест, стоящий, там и поныне. В 1899 году экипажем дальневосточного военного транспорта «Алеут», совместно с жителями острова, в ограде села Никольского в честь знаменитого мореплавателя поставлен другой крест — железный, обнесённый якорной цепью. О сооружении Берингу памятника в Петропавловске мы уже упоминали выше. В посвящённом памяти Беринга капитальном труде о Командорских островах и пушном промысле на них проф. Е. К. Суворов, побывавший на могиле Беринга, так описывает свои впечатления: «Неумолчно ревущие мощные буруны окаймляют рифы белым пенистым покровом и делают остров ещё более опасным и труднодоступным. Пустынные, безлюдные берега острова оставляют унылое впечатление. Повсюду, то тут, то там белеют громадные кости выброшенных когда-то китов и дельфинов; нередко из песка торчит ребро вымершей уже морской коровы. Местами попадаются и более печальные реликвии: возле старой гавани ещё видно на лайде Лайдой, на побережьях северных морей, называют низкие равнинные участки морского берега, заливаемые иногда морем.
полузанесенное днище разбитого корабля; на суровом рифе возле мыса Командора при сильном отливе показывается иногда из воды якорь погибшего здесь китобоя. Да и не мало таких же печальных воспоминаний можно найти на островах, хотя бы в виде наименований отдельных пунктов, наглядно указывающих на негостеприимность берегов. На скалистых рифах восточного берега острова разбилось когда-то и судно Витуса Беринга; мыс и бухта, где произошла катастрофа, именуются до сих пор «Командором»; так же называют и речку, на берегу которой покоится прах погибшего исследователя. В обе свои поездки на Командорские острова — и в 1910 и в 1911 гг. — я посетил место гибели Северной экспедиции. На крутом склоне горы, у устья реки Командора, в сотне сажен от берега среди густой травы стоит простой, покосившийся от ветхости, подгнивший деревянный крест. Предполагают, что приблизительно здесь покоится прах мореплавателя. На кресте ещё сохранились остатки старой надписи: ПАМЯТИ БЕРИНГА 19 ДЕКАБРЯ 1741-1880
Кругом полная пустыня. Кажется, нога человеческая не ступала сюда. Только одинокий голубой песец, удивленный непривычным появлением человека, останавливается в нескольких шагах от меня и своим лающим криком старается прогнать меня прочь. Тридцать лет простоял крест без надзора и ремонта; годы заставили его покоситься. Я выпрямил его, как мог, но немного нужно времени, чтобы упал этот надгробный памятник, и место могилы тогда снова будет затеряно. Покрытый дюнными наносами широкий выход долины с правого берега реки, где экипаж Беринга строил себе судно, успел весь зарасти густой травой, среди которой там и сям валяются разрозненные кости кита и морской коровы. Невдалеке от юрты-одиночки, немного южнее её среди заросших дюн, до сих пор ещё сохранилась большая яма, представляющая, вероятно, остаток жилья команды Беринга. Раскапывая в ней песок, я мог собрать немного разноцветного бисера, бус, слюды и гвоздей — последних остатков несчастной экспедиции. Эти реликвии переданы мною в Русское Географическое общество». На другой день после кончины Беринга скончался подшкипер Хотяинцов, затем умерли ещё трое матросов и, наконец, 8 января — комиссар Лагунов. На этой последней, тридцать первой жертве американского похода цепь смертей до времени обрывается. Путешественники, как могут, налаживают свою жизнь на бесприютном острове, организуют охоту и постепенно поправляются. Но мы не сказали ещё о втором крупном ударе, постигшем наших робинзонов. Хотя и мало фактов говорило за то, что местом их пребывания является Камчатка, все же окончательно никто не был убеждён в этом, так как Камчатка велика. Для опознания берегов, ещё с самого водворения наших путешественников на землю, было организовано несколько обследований, не давших впрочем убедительных результатов. 26 декабря окончательно выяснилось, что моряки находятся не на Камчатке, хотя повидимому и вблизи её берегов. Посланный в обследование Хитров, обойдя территорию вокруг, тем самым выяснил, что лагерь находится на острове. В своём отчёте Хитров между прочим сообщал: «Знаков от земли нашей камчатской на сём острове во время вестового ветра, а от американской во время остового находилось не малое число, а именно с камчатской стороны находился лес рубленый избный, который бывал в деле, и плотовые с проушниками слеги, разбитые боты, санки, на которых ездят оленные коряки. А от американской стороны — лес толстый сосновый и их стрелки и весла, каких у наших на Камчатке не бывает. И во время чистого воздуха с западной стороны сего острова многим служителям неоднократно казались к W сопки высокие, покрытые снегом, о которых рассуждали по своему счислению, что оные стоят на камчатском берегу: однакож за подлинно в том утверждаться было невозможно». Впрочем, сведения и слухи о наличии в этом районе островов доходили уже давно, ещё лет за сорок до открытия острова Берингом, и исходили они главным образом от камчадалов. Также и Миллер сообщает, что во время пребывания Беринга зимою 1728 года в Нижнекамчатске камчадалы говорили ему, что «в ясные дни с высоких берегов камчатских земля в противоположной стороне видна бывает». Вряд ли нога человека, до экспедиции Беринга, ступала на этот остров. Ниже мы ещё вернёмся к этому интереснейшему в естественноисторическом отношении уголку земли, а сейчас обратимся к нашим путешественникам и взглянем, как они налаживали свою жизнь на необитаемом острове. Удостоверившись в печальной истине, они не пали духом, а сделали все возможное, чтобы выйти из крайне тяжёлого положения и как-нибудь облегчить своё существование. Оборудовав помещения (вырыв в песке ямы и накрыв их брезентом из парусов), они стали налаживать питание. Прежде всего свезли остаток продовольствия с корабля на берег, все это пересчитали и установили паёк на 46 человек из уцелевшего экипажа «Св. Петра». Каждый получал в месяц по 30 фунтов муки и сверх того по нескольку фунтов ячменной крупы; моряки пекли оладьи на тюленьем и китовом жиру, а впоследствии — на жиру морской коровы. Общее несчастье сблизило людей, всякие недоразумения, ссоры и пререкания исчезли из их обихода совершенно. Оставшихся продуктов вообще говоря было очень мало, а потому, осмотревшись и наладив кое-как своё жильё, моряки принялись за охоту, благо перспективы были для неё самые блестящие. Питаясь в изобилии мясом морских бобров, котиков, тюленей, китов, морских коров и сивучей, люди стали быстро поправляться. Первобытный девственный остров буквально кишел тогда различными представителями субарктической фауны. Большого внимания и интереса заслуживают наблюдения, сделанные нашими путешественниками. Они наблюдали здесь картины, которых наблюдать уже невозможно нигде; акклиматизировавшийся здесь с тех пор человек уже много десятков лет тому назад беспощадно и бессмысленно расправился с рядом животных, имеющих для науки совершенно исключительный интерес. Сюда следует отнести прежде всего уже упомянутое выше, открытое нашими путешественниками животное, названное Стеллером морской коровой (Rhytina Stelleri), представляющее, по словам современного французского натуралиста Поля Саразена, бесспорно одно из самых замечательных млекопитающих вообще. Сам Стеллер, впрочем, отнюдь не приписывал себе наименование новооткрытого животного. «Это ставшее нам столь полезным морское животное, — замечает Стеллер, — было открыто впервые испанцами в Америке и названо ими „манати“; англичане и голландцы прозвали его „морской коровой“. Здесь очевидное недоразумение: Стеллер, повидимому, путает морскую корову, встречавшуюся исключительно у берегов Берингова и Медного островов, и открытую моряками Беринговой экспедиции, с другими представителями группы Sirenia — дюгонем и ламантином, задолго известными до экспедиции Беринга. Со слов Стеллера, академик С. П. Крашенинников , в своём капитальном труде о Камчатке, даёт любопытное описание морской коровы. Отмечая удивительную анатомическую особенность самок морских коров, имевших, «против свойства других морских животных, по две титьки на грудях», Крашенинников считает морских коров, выражаясь стилем того времени, «как бы за некоторое сродство, которым род морских зверей с рыбами соединить можно». «Кожа, — говорит Крашенинников, — чёрная, толстая, как кора на старом дубе, шероховатая, голая и столь твёрдая, что едва топором прорубить можно. Голова в рассуждении тулова (т.-е. туловища) не велика. Глаза весьма малые и бараньих почти не более, что в столь огромном животном не недостойно примечания. Бровей и ресниц нет. Ушей нет же, но только одни скважины, которые усмотреть не без трудности. Шеи почти не видно, ибо тулово с головою нераздельным кажется, однако есть в ней позвонки, к поворачиванию принадлежащие, на которых и поворачивается, а особливо во время пищи, ибо оно нагибает голову, как коровы на пастве Тулово, как у тюленя, кругловато, к голове и хвосту уже, а около пупа шире… Длиною бывают до 4 сажен и весом до 200 пудов. Водятся эти животные стадами по тихим морским заливам, особливо около устьев рек. Во время морского прилива столь близко подплывают к берегу, что их не только палкою или носком бить можно, но и часто по спине гладить случалось. Щенятся по большей части осенью, как можно бывает приметить по малым щенятам, носят, кажется, щенят больше года и больше одного никогда не приносят, как можно рассуждать по краткости рогов, у чрева и по числу титек, которых они токмо по две имеют». «Половина тулова у них, то-есть спина и бока, всегда поверх воды, и на спине тогда у них сидят чайки стадами и вши из кожицы их вытаскивают так же, как вороны у свиней и овец таскают. Питаются морскими травами, и, где пробудут хоть один день, там великие кучи коренья и стеблей выбрасываются на берег. Зимою столь они сухи, что и позвонки и ребра пересчитать можно. Весною сходятся, как люди, и особливо вечером в тихую погоду: перед совокуплением делают различные любовные знаки, самка туда и сюда тихо плавает, а самец за нею до её произволения. Особливо примечания достойна любовь между самцами и самками: на другой и на третий день поутру заставали самца над телом убитой сидящего». По словам самого Стеллера, морская корова «до пупа походит на тюленя, от пупа до хвоста — на рыбу. Спина животного такого же сложения, как у быка: бока продолговато-выпуклы, живот округлённый и постоянно настолько переполнен, что при малейшей ране внутренности со свистом вырываются наружу. Хвост, заменяющий задние ноги, постепенно становится тоньше, но все же непосредственно перед плавником он бывает в ширину сантиметров 65. На спине это животное никаких плавников не имеет». Во время пребывания наших путешественников на острове, морские коровы, придерживаясь более мелких мест, водились в огромном количестве. Они сбирались стадами, подобно домашнему скоту. Чтобы запастись воздухом, они беспрестанно «высовывали рыло из воды» и жевали, «как лошади». Затем снова погружались и принимались щипать густые, растущие вдоль берегов морские водоросли. Движения их были медленные и плавные, нрав добродушный, беззащитность полная. Повидимому последнеё, а также и то, что они «ни мало не пеклись о своей безопасности», и вспугнуть их было трудно, погубило их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22