Все очень просто.
Короче, возьмите себе за правило требовать сертификат качества. Если будут отнекиваться — воздержитесь от покупки.
Если же вам его предоставят, и вы получите документальное подтверждение того, что данная продукция соответствует требованиям безопасности, можете смело приобретать спиртное. И спокойно праздновать с друзьями какое-нибудь радостное событие».
И казалось бы — многие-многие вам лета в совместных трудах — «Москвичка» и «Ферейн»! тем более что «связь» с газетой предоставила «Ферейну» известные льготы…
Но — увы и ах! Хоть счастье было так близко, так возможно — денежки от Владимира Алексеевича отчего-то не спешили в сторону терпеливой «Москвички», и все с задержками, все через пень-колоду, как говорится. А потом выяснится, что вообще эта «любовь» — «без права на погляд». Придет вежливый, корректный сотрудник Евгений, чтобы обговорить возникающие вопросы с Владимиром Алексеевичем, а он — не принимает, ему некогда… Как ни поглядишь — уже с утра сидит на диване в отделе рекламы, ждет, вдруг его примут, вдруг все объяснят…
А недели бегут… Коллектив газеты в трепете, в тревоге, сомнениях… Почти все тут женщины — у них и без того с нервишками плоховат. А что как все их дело рухнет? Куда идти? Как жить? И вопрос вопросов:
— Почему Брынцалов не скажет что-то определенное? Будет спонсировать или ему плевать на это?
Опять бегут недели без ответа, без ясности… Наконец редактор Виктория Арсеньева прибегает к эпистолярному жанру — оставляет в приемной Великого и Могучего письмо.
Редакция опять замирает в ожидании. Что, что он скажет? «Да» или «нет»?
Но ничего абсолютно ничего он не говорит. Словно бы никто ему ничего не писал, не молил о взаимности, ну пусть не о взаимности, а о ясности…
Одно утешало: как говорили, таких «цидулек» с воплями недоумения от растерянных партнеров порядком лежало на столе у секретарши. И гордость взяла свое — отступилась «Москвичка» от своей мечты о постоянном благодетеле… Закончила свое хождение по мраморным полам и лестницам сказочного «Ферейна»…
Позвонила журналистка из «Москвички» и призналась:
— Ужасное ощущение от в сего этого. Ну как прежде говорилось — «поматросил да и бросил». Казалось, что просто на тебе потоптались… Что такого просто не бывает, не может быть. А достала «Маску» чеховскую, стала читать и, знаете ли, успокоилась.
— Чем же?
— А все уже было! Было!
Я тоже полезла в шкаф, достала рассказ «Макса» и стала читать:
«. . . Мужчина покачнулся и смахнул рукой со стола несколько журналов.
— Становь сюда! А вы, господа читатели, подвиньтесь: некогда тут с газетами да с политикой… Бросайте!
— Я просил бы вас потише, — сказал один из интеллигентов, поглядев на маску через очки. — Здесь читальня, а не буфет… Здесь не место пить.
— Почему не место? Нешто стол качается или потолок обвалиться может? Чудно! Но… некогда разговаривать! Бросайте газеты… Почитали малость и будет с вас… и так уже умны очень, да и глаза попортишь, а главнее всего — я не желаю и все тут…
— То есть как же это? — спросил казначей сиротского суда Белебухин, краснея и пожимая плечами. — Я даже не понимаю… Какой-то нахал врывается сюда и… вдруг такие вещи.
— Какое это такое слово нахал? — крикнул мужчина с павлиньими перьями и стукнул кулаком по столу, да так, что на подносе запрыгали стаканы. — Кому ты говоришь? Ты думаешь, как я в маске, так ты можешь мне разные слова говорить? Перец ты этакий! Выходи, кому говорю! Директор банка, проваливай подобру-поздорову! Все уходите, чтоб ни одной шельмы тут не осталось! Айда, к свиньям собачьим!»
Было, многое было, а загадка остается — неужто богатство настолько погибельно для отдельных и многих душ, что тут уж ничего поделать нельзя? Что, богатый — это уже диагноз?
Не знаю, не знаю… Но если бы только один В.А. Брынцалов был такой «неуправляемый», если бы только он единственный, разбогатевший столь стремительно и мощно на обломках Великой Империи, поступал с женщинами столь неделикатно! Имею в виду все ту же «отвергнутую» «Москвичку»… Хотя, вот ведь штука! — именно она сумела отблагодарить и увековечить сложноватый облик бизнесмена на своих страницах в том самом интервью со всей возможной к нему симпатией!
И, казалось бы, — «не отрывайся от масс», не пренебрегай!
Увы, увы! Логику я лично нащупать не смогла…
А может, вопреки всякой логике, ему не по душе именно «свои», очень уж до пресноты «правильные», без задней мысли, без готовности подъелдыкнуть, подкузьмить? Может быть, ему в кайф статейка в «Аргументах и фактах под названием „Брынцалов на обочине“ с фотографией, где герой еще только натянул брюки, но не успел их застегнуть, и рубашка топорщится… Ну вовсе „домашний“ снимок… И вся-то статейка до того не принимает господина миллиардера, ринувшегося было „во власть“, всерьез… Такое „живописание“, словно бы про какого-то мутанта, возникшего невесть почему и зачем… Уже и подзаголовок искрит неприкрываемой насмешливостью: „Все кандидаты в президенты сейчас, понимаешь, по стране ездят, а Владимир Алексеевич, что — рыжий, что ли? Поехал и он. Правда, недалеко: времени уже нет“.
И далее — почти в чеховской манере… И хотя частично про все эти события было помянуто в предыдущих главах, но, думаю, читатель многое потеряет, если не ознакомится еще с одной манерой прилюдно «раздевать» Брынцалова:
«Небольшой подмосковный Электрогорск аккурат в тот день отмечал свое 50-летие, когда на главной площади в отпадном зеленом пиджаке и белых брюках появился наш герой. В толпе он чувствовал себя как рыба в воде. „У наших правителей мужского здоровья нет, — вещал он, — они только за власть борются“. Какая-то тетка осведомилась: „А у вас-то оно есть?“ — „Пошли, покажу“, — парировал Брынцалов. Женщина замялась…
«… Пиджак-то ваш сколько стоит и какой фирмы?» — спросил один электрогорец Брынцалова. Тот отогнул полу: «На, смотри! Я хочу, чтобы у нас все так, как я, одевались: пиджак от Версаче. А сейчас у нас висячие, а не стоячие».
Приехали мы на завод неподалеку от города, ходили мы по заводу, ходили и пришли к кабинету директора. «Что это у тебя за кабинетом дверь какая-то? — спросил Брынцалов. — Баб, наверное, тут трахаешь?» Я спросил руководителя предприятия Э. Гончарова, прав ли его шеф. «В каждом слове есть доля правды», — был ответ…
… Во время каждой встречи, каждого разговора кандидат выдавал перлы — не хуже, чем у Жириновского: «Нужно продать водородную бомбу (у нас в России столько ценностей!) — и другая нация, уплатив деньги, будет обескровлена», «Почему вывоз икон считают контрабандой? Раз берут — надо продавать. И рисовать их, рисовать. Что, у нас Рублевых, что ли, нет?», «Советские евреи создали Израиль, а русские евреи его разрушат», «Зюганову программу писала Корягина, которая глубокой осенью 1987 года ко мне в тапочках пришла. У нее даже сапог не было, что она может!», «Зайдешь во фракцию к Жириновскому — у него либо убогие сидят, либо братва!»
… Все, все так таинственно, так неясно, так странно, когда пытаешься уловить связь между «дворцом» и «лачугой», между Хозяевами и всеми прочими… недаром все та же незадачливая, сердобольная «Москвичка» к числу прочих своих недоумений приплюсовала еще одно: почему почти сразу, следом за статьей «Человек есть то, что он ест», — исчезла из ресторана «Ферейна» сама героиня очерка — Раиса Федорова? Почему? Ей что, надоело получать приличную зарплату? Ведь вот только что с охотой, с юмором отвечала на все вопросы докучливой «Москвички»:
« — Рая, извините, а каким образом вам удалось устроиться на такое престижное место? По знакомству?
— Представьте себе, нет. Случайно услышала от коллеги, что недалеко от дома (я почти рядом живу) открылся при предприятии небольшой ресторанчик. Ну и пошла наниматься, что называется, с улицы. Рассказала, что умею, чему обучалась, в каких всесоюзных конкурсах участвовала. Меня и взяли. Шесть лет с тех пор прошло. Нареканий в свой адрес не слышала. Надеюсь, что хозяин моей работой доволен.
Вроде все на месте и у Раисы Федоровой, и Владимира Довбыша — толково, с увлечением рассказали они о своей работе…
Только почему, почему аккурат после этой статьи ушла с работы Раиса Федорова? Отчего уже совсем неправдоподобно звучит уверение: «Кажется, выстраивается профессиональная династия. Вслед за мамой, метрдотелем, тонкости сервировки и светского обращения осваивает ее дочь Светлана, официантка в ресторане „У Ферейна“. Ничего этого нет! Хотя и мама улыбается со страниц газеты, и очаровательная юная Светлана… „Ферейн“ от них отказался? Или они — от „Ферейна“?
— А может, господину Брынцалову вдруг какое-то кушанье не понравилось? — спросила я у Александра Толмачева.
— Такого не может быть, — был ответ. — Брынцалов не мелочный.
Присутствующая при нашем разговоре молодая женщина улыбнулась многозначительно и, вздохнув, сказала:
— Отчего? Почему? У нас здесь позволено быть умным и красивым только избранным. Владимир Алексеевич тут действительно ни при чем, но… что можно поставить на пути женщины, которая почувствовала себя оскорбленной только потому, что на этот раз нее портрет красуется в газете, а какой-то «холопки»?
— Неужто так круто? — не поверила я.
— Вы, значит, уж точно все еще живете при социализме! — усмехнулась моя собеседница. — А мы… мы уже хлебаем капитализм полными ложками, уже со всеми плюсами-минусами на дружеской ноге…
Впрочем, спустя время Раиса объявилась на «Ферейне» и приступила к работе.
— Александр, — спрашиваю в надцатый раз, — так когда же наконец состоится наш разговор с Натальей Геннадиевной?
— Так ведь… да ведь… ну, понимаешь, что такое «кошка, которая гуляет сама по себе»?
— Ну что ж, бужу ждать, — смирилась и на этот раз. Хотя бы потому, что любую женщину всегда сложно понять. Тем более что она и сама подчас себя плохо понимает… Мужчины — и это общепризнанно — куда как проще, прямолинейнее по своему внутреннему устройству…
А «Москвичка» все еще висела а воздухе, сотрудники редакции все еще не сыскали надежного спонсора и работали, считай, все на том же неистребимом женском энтузиазме, давая своим верным читательницам массу деловых советов, вроде: «Если из старого мехового пальто получается только жилет — также не стоит огорчаться. Посадите его на легкую подкладку и носите как хотите, например, на работе, если там прохладно». Такие вот дела…
И уже ушел на другую работу Николай Г., бывший помощник пресс-секретаря, один из тех, которые помогали В.А. Брынцалову проводить предвыборную кампанию, когда Владимир Алексеевич баллотировался в президенты.
И было бы вполне естественно, если бы Николай остался с обидой в сердце… Никто же не хочет, чтобы его разлюбливали, чтобы — «вот бог, вот порог»… Мне почему-то понятнее было бы, если бы Николай «понес» своего недавнего шефа… Женская у меня логика, так сказать… И потому в последнем с ним разговоре не таила про себя никаких резких вопросов.
— Не жалеете, что нанялись работать на Брынцалова?
— Не жалею, очень доволен. Мне нравилось общаться с людьми. А людей приходило в предвыборную кампанию очень много, очень интересных людей, разных по характеру. Это мне доставляло огромное удовольствие: объяснять, помогать, даже просто сочувствовать. Они приходили со своими мыслями, предложениями, хотели сотрудничать с Владимиром Алексеевичем.
Присылали письма. Среди этих писем много было наивных, со всякого рода просьбами подарит машину, квартиру, дачу, мотоцикл… Но были и достойные серьезного анализа. Если хотите, я могу показать вам эти письма. Они уже не нужны…
— Хочу. Это интересно.
(Потом мы сходим с Николаем в красиво, добротно отделанный дом на территории «Ферейна», где сыщем на дне шкафа стопки с письмами, и я смогу их прочесть и окунусь в атмосферу «предвыборной гонки», в атмосферу раскрепощенных желаний многих бедствующих людишек, которые почему-то решат, что самое время заставить миллиардера раскошелиться.)
— Николай, никак не могу поверить, что совсем недавно Брынцалов был общительный, принимал в сякого рода «ходоков», удовлетворял чьи-то просьбы, вообще вел себя доброжелательно.
— Тем не менее это было так. Тогда он верил, что нужен России, ее народу. Но с его невоспитанностью… Да, это так, это не изживается легко, просто. Скажу больше — богатство, по-моему наблюдению, провоцирует человека на бесцеремонные поступки. Ему все дозволено. Человек, который богат, считает, что может все. Может себе позволить в присутствии женщины выразиться нецензурным словом, может даже на телевидении, в интервью, сказать такое, что все покраснеют. Вот эта вседозволенность его — она как раз и испортила, мне кажется, его имидж.
— Объяснить ему это, остановить… можно было?
— Знаете, он человек очень самолюбивый, он не любит, когда его учат.
— Выходит, я ему одна сказала то, что думали многие?
— Вы — очень смелый человек. Я бы, скажем, не отважился.
Между прочим, и Николай пытался помочь мне встретиться с женой Брынцалова. Но тоже ничего не вышло.
Так что самый момент спросить его:
— А вы-то сами общаетесь с Натальей Геннадиевной? Находите с ней общий язык? Вернее, находили?
— Знаете, в некоторых случаях я даже сочувствовал ей. Я был у нее несколько раз дома, и она была в таком заплаканном состоянии, и мне хотелось ее пожалеть. Она все говорила: «Какие у вас добрые глаза!» И мне хотелось как-то по-доброму к ней отнестись, чтобы как-то, ну, просто пожалеть человека, сказать ей хорошие, теплые слова. Может, и ей чего-то не хватает…
— Может, она одинокая очень?
— Может. Может, ей не хватает взаимопонимания от Владимира Алексеевича, хочется больше нежности, доброты, тепла. Может, ей не хватает чисто человеческих отношений, теплых, дружеских таких, чтобы он ее понимал, и она его понимала, чтобы в трудную минуту он ее мог выслушать и сделать так, как она хочет. Я думаю, этого нет в их семье. Когда я с ней общался, были случаи, когда просто приходилось ее жалеть. А иногда были случаи противоположные, когда она была не в настроении, могла резко сказать: «Вы не так делаете! Чтобы в дальнейшем так больше не поступали!»
— Насчет чего, например?
— Ну, например, когда я пришел с журналистами. Они хотели взят интервью у Владимира Алексеевича. Кстати, он их сам пригласил. Они принялись снимать его, когда он раздевался для массажа. То есть полуголым, в трусах. Наталья Геннадиевна была возмущена, она протестовала, чтобы они не снимали его в таком виде. А Владимир Алексеевич отнесся к этому по-своему: мол, подумаешь, какое дело, пусть снимают, как хотят. Я оказался между двух огней. Или быть заодно с Натальей Геннадиевной и закрыть камеру рукой, или не мешать Владимиру Алексеевичу и тележурналистам. Как быть? Что лучше? Наталья Геннадиевна потом меня отчитала за это, что не был с ней заодно. Возможно, она и права, но… Или второй случай, когда я привел к ней журналистов, а она рассердилась, мол, без согласования с ней… Хотя я ей звонил по телефону, и она свое согласие дала… Что поделаешь? Человек настроения… Когда доброжелательно встречает, а иногда как будто не замечает. Не только меня, разумеется…
— Если это все кому-то не по вкусу — может уходить, но не «выступать»?
— Разумеется. Не ты платишь — тебе. Обычные капиталистические отношения. Но нам они, конечно, еще в диковинку.
Что же получается? Зачем далеко ходить за ответом, почему Владимир Алексеевич пренебрегает нынче прессой, самой Величественной, Вездесущей четвертой, а возможно, и первой властью? Все очень просто — не оправдали доверия, надоели все эти бессчетные журналисты, опротивели?
Выходит, я попала в самое неподходяще время. Вполне возможно, и Наталья Геннадиевна в том же состоянии — не хочет больше отвечать ни на какие журналистские вопросы?.. Мол, толку-то!
— Вот если бы раньше вы пришли! — уверяют меня в отделе рекламы. — К тому же, посмотрите, с какими вопросами обращаются к жене Владимира Алексеевича из этих новых, лощеных журналистов…
Взяла в руки листок, отпечатанный на компьютере, прочла:
«1. Удовлетворяет ли вас сексуально ваш муж?
2. Какой секс вы предпочитаете, не пренебрегаете ли оральным?
3. В какое время суток вы испытываете наиболее сильное сексуальное влечение к мужу или какому-нибудь другому мужчине?..»
— Ну как? — спросили меня в отделе рекламы. — Вы бы после этого побежали в объятия журналистов?
— Нет, — ответила честно, — ни за что. Но, с другой стороны, нельзя же валить в одну кучу всех и вся…
Пожали плечами. А когда Николай вышел, просветили меня с очень женской щепетильностью:
— Приехал к нам на «Жигуле», Каких-то семь месяцев назад. А уезжает на «форде». Плохо ли?
Да кто говорит… Просто замечательно! Тем более, если сравнивать с другими судьбами, с другими внезапностями…
А ведь мы в последнее время так и поступаем, чуть чего:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39