«Юрий Башмет. Вокзал мечты»: Вагриус; М.; 2003
ISBN 5-264-00794-2
Аннотация
Знаменитый музыкант, победитель международных конкурсов, руководитель камерного оркестра «Солисты Москвы» и профессор Московской консерватории, ведущий телевизионной программы «Вокзал мечты» — откровенно и очень интересно рассказывает в этой книге, изданной к его 50-летию, о себе, о жизни, о своей работе и о людях, с которыми его сводила судьба. И о самых разных случаях и историях.
«Жизнь артиста — это не только сцена, но и чемоданы, дороги, гостиницы, вокзалы… и встречи на них. Особенно сейчас, когда расстояния сократились, а течение времени, кажется, становится всё быстрее и быстрее. Сегодня вокзал для гастролера или человека, ведущего активный образ жизни, подобен автобусной остановке рядом с домом. Ты можешь встретить там соседа по даче, однокашника, коллегу по работе. В конце концов, неожиданная встреча с кем-то незнакомым или малознакомым может оказаться поворотной в течении твоей жизни... Я назвал эту книгу „Вокзалом мечты“, можно сказать, по инерции. Она полна имен дорогих мне людей, которые помогали мне стать таким, каким я стал. Они дарили мне свою дружбу, свои работы, свои надежды и мечты...»
Юрий БАШМЕТ
ВОКЗАЛ МЕЧТЫ
Вместо предисловия
Почему у этой книжки такое название? Так случилось, что это словосочетание — «Вокзал мечты» — прочно вошло в мою жизнь благодаря моей авторской телевизионной передаче. Придумал ее художник Борис Краснов. Он же создал для первого «Вокзала» декорации. Но на самом деле история началась гораздо раньше. Это было так давно… и в то же время совсем недавно…
Один из фестивалей, где я был артистическим директором более десяти лет, проходил, начиная с 1986 года, в Германии, в маленьком местечке Роландсек под Бонном.
Как и в любом уважающем себя немецком городке, в Роландсеке есть вокзал. Зданием вокзала владел близкий друг Святослава Рихтера — Иоганнес Васмут. Впоследствии он стал и моим другом, но сейчас его, к сожалению, уже нет с нами. Так вот, это здание вокзала абсолютно уникально! Начнем с того, что на первом этаже располагается постоянная выставка знаменитого немецкого скульптора Ханса Арпа, чьи работы Иоганнес с удовольствием собирал на протяжении всей своей жизни. Здесь же в течение года устраивались передвижные выставки. А на втором этаже — концертный зал, на открытии которого выступали ни больше ни меньше как Иоганнес Брамс и Клара Шуман-Вик. Сам же вокзал построен так, что поезда, останавливающиеся у перронов, в зале практически не слышны. Прибавьте к этому широкий балкон с видом на Рейн, идущий вдоль всего фасада здания, а также возможность для артиста жить здесь же в маленькой квартирке под самой крышей и соответственно репетировать столь долго, сколько нужно, — и вы поймете, что лучшего названия, чем «Вокзал мечты», для места, где различные виды искусств встречаются с повседневностью, не найти.
Честно сказать — не я был инициатором этой программы. Даже долго сопротивлялся. При моем графике концертов, гастролей, при том, что у меня фактически не оставалось времени для дома, для семьи, соглашаться еще и на телевизионную кабалу было по меньшей мере легкомысленно. Меня уговорили, пообещав удовольствие, от которого невозможно отказаться. Я имею в виду общение с выдающимися людьми — писателями, артистами, художниками.
В качестве музыкального пролога «Вокзала мечты» использовали тему из альтового концерта Альфреда Шнитке. В этом прологе (телевизионщики называют его «шапкой») снялся мой, маленький тогда, сын Саша.
Как и все вокруг, телевизионный «Вокзал» изменился коренным образом. Сменилась команда, сменилась формула, исчезли собеседники, но появилось некое новое качество. Теперь, вот уже пять лет, это фактически летопись жизни. Моей. «Солистов Москвы». «Декабрьских вечеров Святослава Рихтера», фестиваля «Эльба — музыкальный остров Европы».
Я назвал книгу «Вокзал мечты», можно сказать, по инерции. Она полна имен дорогих мне людей. Они дарили мне свою дружбу, делились своими мыслями и надеждами. Я всех их искренне люблю. Поэтому вы не встретите на этих страницах плохих людей. Не потому, что их не было в моей жизни. Просто не хочется вспоминать о них. Хороших, добрых, умных было гораздо больше. Единственное, чего я боюсь, — что мне не хватит места в книге и кто-то останется «за кадром». Не обессудьте!
И еще. В создании этой книги мне помогали многие. Прежде всего, Роман Балашов, мой ученик и главный помощник и в консерватории, и в камерном ансамбле «Солисты Москвы», собиратель и хранитель всего, что пишется, говорится, снимается, печатается обо мне и об ансамбле. Конечно, Владимир Демьяненко — мой близкий друг, который делает все, чтобы облегчить и организовать мне жизнь, размазанную буквально по всему земному шару. Александр Митрошенков, генеральный директор Благотворительного фонда Юрия Башмета, он буквально заставлял всех нас работать над книгой в течение целого года. И конечно, вся телевизионная команда во главе со Львом Николаевым, которая отнеслась к этой книге как к своей собственной. Спасибо!
На обложке был выдавлен мой профиль
Итак, мне уже 50. Хотя, говорят, какие это годы!..
Я многое успел. А хочется еще больше.
У меня уже довольно много разных званий, титулов, наград — стоит ли об этом? Как всякий артист, я человек тщеславный, но не до такой степени. Гораздо больше меня забавляют всевозможные прозвища и сравнения.
Вот, например, сосед по даче и большой мой друг Никита Михалков упорно именует меня родным братом Роберта де Ниро. Японцы сравнивали с Юрием Гагариным. Тоже Юрий. Французы находят во мне какие-то черты Наполеона Бонапарта. Но чаще всего называют Паганини. Добавляя «русский». «Русский Паганини». Не так давно в Киеве, забыв, что я родился в Ростове, но памятуя, что провел детство во Львове, меня торжественно провозгласили «украинским Паганини». Нашли во мне необъяснимую близость украинскому искрометному и безоглядному порыву, романтическую «легковоспламеняемость казацкого духа». И это после того, как я впервые выступил с концертом в Киеве только в 1997 году!
Я плохо знаю, каким был Паганини, но, судя по его музыке, манере игры с ее страстностью и силой, он обладал бешеной энергией. В этом я бы не отказался от сходства с ним. Но если имеется в виду чисто внешняя похожесть — увольте.
А еще меня долго отождествляли с «альтистом Даниловым».
Однажды я пригласил писателя Владимира Орлова на телепередачу «Вокзал мечты». Орлов пришел с альтистом из Большого театра Владимиром Гротом — настоящим прототипом Данилова.
Они долго рассказывали о том, как создавалась книга, и вроде бы убедили всех, что прототип не я. Но в конце нашего разговора меня ждал сюрприз — Орлов вдруг презентовал мне свою книгу, изданную в Японии. На обложке был выдавлен мой профиль…
Тогда, в звездные для «Альтиста Данилова» времена, меня часто спрашивали, приходилось ли мне испытывать состояние полета, как у альтиста Данилова.
Помните:
"Данилов открыл хрустальную дверцу, выбрался из Девяти Слоев, раскинул руки и полетел… Хорошо ему было… Он любил слушать музыку планет… В них была радость. Была любовь. Был разум. «Какие голоса, — думал Данилов, — какие звуки!.. Что это? Голос третьей от светила планеты, поначалу ничем не напоминающий земные звуки, вдруг изменился, и в нем, внутри его, как одно из составляющих, возникло звучание альта. Да, альта!..»
Так вот, однажды…
Дело было во Франции, нам с пианистом Михаилом Мунтяном предстояло исполнить альтовую сонату Шостаковича, незадолго до этого скончавшегося.
Накануне я неважно себя чувствовал, поднялась температура, и вообще подумывал — а не отменить ли концерт. Но потом все-таки взял себя в руки и в назначенный час вышел на сцену.
Начал я играть, и вдруг возникло ощущение — странное, удивительное: будто кто-то взял меня за руку и повел за собой. Мне самому, чувствовал я, ничего и не надо делать, кроме как слушаться своего невидимого, таинственного «поводыря»; надо только идти по предначертанному им пути и ни во что не вмешиваться…
Все, что я делал тогда на сцене, было где-то высоко-высоко НАД этим. НАД — вы понимаете? Над моими планами, интерпретаторскими замыслами. Словно играл не я, а кто-то водил моей рукой… Это было почти нереальное, буквально обжигающее приближение к идеалу. Я чувствовал во время игры, что в каждой своей фразе, интонации, звуковом и ритмическом нюансе попадаю точно в «десятку». У меня, помню, даже мурашки забегали по телу… Это было какое-то совершенно особое сомнамбулическое состояние. Описать его подробнее не смогу. Единственное, что могу добавить, — большее блаженство для артиста трудно себе представить.
И когда мы с Мишей окончили играть и направились к выходу со сцены, то тут произошло самое удивительное. Где-то над дверью, ведущей в артистическую, я вдруг совершенно отчетливо увидел лицо Шостаковича. Есть среди его фотографий одна, всем хорошо известная: Дмитрий Дмитриевич на ней смотрит вполоборота, глубоко задумавшись о чем-то своем…
Я долго не прикасался потом к альтовой сонате Шостаковича. Хотелось сохранить в неприкосновенности звуковой образ, оставшийся в моем сознании…
Концерт был записан на пленку. Копия этой пленки более чем на две недели у меня не задерживалась: терялась вместе с кейсом, выкрадывалась вместе с магнитофоном из машины. Каждый раз, возвращаясь в тот город, я просил сделать мне новую копию. И странная история: поначалу и я, и все слышали, что запись на этой кассете зафиксировала какое-то необычное исполнение. Но постепенно это впечатление стало теряться.
Как-то совсем недавно на радиостанции «Эхо Москвы» Матвей Ганапольский зачитал вопрос какой-то слушательницы: «Существует легенда, что Паганини помогал сам дьявол. Кто вам помогает в вашем творчестве?» Я ответил тогда так:
«Я знаю, что энергия, которая мне сопутствует и как бы кормит меня, — это энергия светлая. Это я давно выяснил. А кто помогает — я думаю, что моя мама, которой нет уже очень много лет. Но она продолжает, как звезда, меня вести…» Мама — это все. Это я. Это человек, который сделал меня. Вопреки всему — спорту, джазу, Львову и даже папе…
Вокзал мечты
«Мне не нужны талантливые дети, мне нужны талантливые мамы»
Я родился в тот самый год, когда умер Сталин. Буквально за месяц с небольшим до всенародного плача, в котором родители мои, кажется, не участвовали. У них уже был трехлетний сын, и врачи всячески убеждали отказаться от меня, так как у мамы было больное сердце и диабет. Никто не мог поручиться за благополучный исход… 24 января 1953 года я и родился — «очень смуглым и некрасивым», как говорил папа.
— Ничего, подожди, — пообещала мама. — Юрочка будет красивым и особенным!..
И я постарался ее не подвести.
Случилось это в Ростове-на-Дону, куда папа получил распределение после окончания Ленинградского института инженеров железнодорожного транспорта. Однако запомнить этот город, прикипеть к нему сердцем я не успел, потому что скоро все семейство перекочевало во Львов. Опять-таки вслед за папой, которого перевели в управление Львовской железной дороги. Мы поселились на улице Руднева (ныне улица Ференца Листа) неподалеку от консерватории. И этот уголок земли я и считаю своей настоящей родиной. Здесь я вырос. Здесь получил все, без чего меня бы просто не было. Здесь начинал и как музыкант.
Мама моя считала, что для того, чтобы ребенок не стал уличной шпаной, у него должны быть увлечения, какое-то занятие помимо школы. Тогда появятся разные интересы, а не только улица. В то же время она была не против футбола и велосипеда, скорее даже поощряла это. Ведь ребенок должен развиваться еще и физически, должен вырасти здоровым человеком.
Спорт спортом, но довольно скоро выяснилось, что заниматься каким-либо видом, связанным с руками, вредно. (К этому времени стало ясно, что музыка — это серьезно.) Например, мяч. Я поначалу увлекся ватерполо, но какой-то мальчик вывихнул палец, принимая мяч, и мама немедленно забрала меня из секции. Я занимался фехтованием, даже имел юношеский разряд, — мама все волновалась, что будет с кистью. Она не была профессиональным музыкантом, но понимала все опасности, подстерегающие здесь.
Конечно, были и коньки, и лыжи, но самым мощным увлечением стал велосипед. Тут я побеждал уличных друзей и в скорости, и во всевозможных трюках.
Прошел я и через метание ножей. Перочинный ножик помню, стоил рубль двадцать. У нас у всех были одинаковые, с длинным лезвием. Тогда впервые показывали знаменитый вестерн «Великолепная семерка», и под впечатлением от этого фильма мы все приобрели такие ножи. Всеми правдами и неправдами умоляли старших братьев, знакомых или просто прохожих купить их в магазине, потому что детям не продавали.
Есть высказывание знаменитого учителя музыки Петра Соломоновича Столярского, чье имя носит музыкальная школа в Одессе. (С этой школой связаны очень большие имена, ну хотя бы Ойстраха Давида Федоровича.) Так вот, Столярский говорил:
— Мне не нужны талантливые дети, мне нужны талантливые мамы.
И он был, конечно, прав. Моя мама была той самой, в классическом смысле, талантливой мамой, которая подняла меня, провела через все соблазны и опасности.
Когда я занимался дома музыкой, мама иногда сама выпроваживала меня на улицу. Видя, что сын мучается, но не решается подойти к ней и отпроситься, она говорила:
— Ну, боже мой, поезжай на час, на два, сколько тебе надо. Возьми велосипед, созвонись с Игорем (у меня был школьный друг Игорь, мы вместе катались), поезжай. Накатаешься, проголодаешься — приедешь, поешь и еще позанимаешься.
Вот примерно так она мудро руководила моей жизнью.
Конечно, иногда я ее обманывал. Например, пока она была в другой комнате, ставил на пульт «Три мушкетера» и как бы занимался. Вожу смычком по струнам как попало, а на самом деле читаю. Она слышит, что звуки какие-то есть… и спокойна. Как-то у меня появилась идея воспроизвести звуками альта собственный голос, интонацию, максимально приближающуюся к слову. Например, позвать маму. И в конце концов я этого добился. Мама пришла ко мне, спрашивает:
— Ты меня звал?
Это было высшей наградой моего творческого поиска.
Много лет спустя я повторил этот эксперимент еще раз. Наше консерваторское общежитие практически примыкало к зоопарку. И вот какое-то животное, регулярно просыпаясь в половине седьмого утра, бешено кричало. И будило меня. Почему-то я решил подобрать в звуках и голос, и интонацию зверя. У меня это тоже получилось. Но это был последний такой опыт.
«Нет у него слуха, нет!»
Итак, чтобы я не стал бандитом, мне купили самый дешевый инструмент. Это была скрипка за 9 рублей 25 копеек. Хорошо помню этот момент. Я учился в первом классе, мама встретила меня после школы и за пятнадцать минут прогулки через парк мягко-мягко подвела к этой теме:
— Вот хорошо бы музыкой заняться, как ты к этому относишься? Понимаешь, ведь ты будешь меньше гулять, придется много учиться.
Я говорю:
— Да, да, понимаю.
А внутри — жуткий протест. Но обидеть маму, отказать ей — невозможно. Хотя на душе тяжело, плакать хочется. Но это еще ничего! Мы вошли в квартиру, а на столе в гостиной лежит цвета хаки маленький мешок, — у меня в душе все опустилось. Я понял, что все, конец. Это скрипка. Уже купленная, она лежала на столе…
Потом меня повели в консерваторию, в студию — проверить данные. Выяснилось, что я не могу повторить мелодию. Нет слуха! Эту проверку устроила Валя Стрельченко — студентка консерватории, певица, родная сестра знаменитой потом народной певицы Александры Стрельченко. Валя дружила с мамой, снимала у нас угол какое-то время, вот и привела к своему сокурснику «на испытание». А тот говорит:
— Нет у него слуха.
Валя на него кричит:
— Как нет? Я знаю, что есть. Ты ритм, ритм проверь.
Он простучал какой-то сложный ритм, она вновь на него напустилась:
— Это же ребенок, ты что вытворяешь?! Надо просто — есть ритм или нет. Раз есть ритм, значит, есть слух.
И мне стали развивать способности. Оказалось, что слух, конечно, был, а связки не отвечали, и я пел «В лесу родилась елочка» на одной ноте.
Слух мне развили буквально за две недели.
В нашей семье профессиональных музыкантов не было. Но музыка в доме звучала постоянно. Между прочим, родители и познакомились-то в театральной студии. У отца был приятный баритон, у мамы — хороший музыкальный слух и безупречный вкус.
Борис Абрамович, дедушка по папиной линии, знал много советских и еврейских песен, неплохо пел и танцевал. Другой дедушка был репрессирован, я его не знал, но слышал рассказы о том, что у него был абсолютный музыкальный слух и он насвистывал фрагменты симфоний, а скрипичный концерт Мендельсона мог по памяти воспроизвести от первой до последней ноты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20