Вот тогда он и заорал в азарте:
– Хватай его, Муська!
Мимо него пробежала, рискуя угодить под копыта идущих по тракту битюгов, Ланка Лапоткова, и он кинулся вслед за ней, досадуя, что вот уж в который раз он кидается в лес безоружным, в то время как в сундуке ржавеет себе без дела дорогой матушкин подарок – кремневый пистоля. А сейчас на поясе ни черта нет, кроме четырехгранного стилета, который, конечно, опасен в кабацкой драке, но против дубины, например, выглядит просто жалко. «Интересно, – подумал Илиодор, прыгая через широкую канаву вслед за Муськой и Ланкой, – а у них есть дубины?»
Митруха, шельмец, тоже перепрыгнул через канаву и вломился в лес с таким видом, словно в одиночку собирался повязать всю банду.
– А ну вернись домой, щас уши откручу! – попробовал выкинуть его обратно Илиодор, испугавшись за ребенка.
Но пострел не только вывернулся у него из рук, но и припустил так резво, что златоградец только диву дался. Его красная, по уговору даренная Илиодором рубаха мелькала то здесь, то там. Он еще попробовал какое-то время гнаться за пареньком, но вскоре понял, что тот попросту водит его по кругу, как леший, и если так продолжится дальше, то он заблудится, выдохнется и падет, как загнанная лошадь.
– Эй! – закричал он, остановившись. – Есть тут кто-нибудь? Муська! – Потом задумался и более робко поинтересовался: – Госпожа Лана!
Оглядевшись, он обнаружил, что ломать кусты вовсе не обязательно, вокруг имелось множество тропинок, надо просто выбрать, по какой идти. И, как человек разумный, Илиодор выбрал самую широкую, на которой и столкнулся через пару шагов нос к носу с Мытным.
– Не замай! – взревел Селуян, видя, как разгоряченный Серьга собирается сделать из одного златоградца двоих. Сабля сверкнула перед самым носом Илиодора.
– Однако ж этак вы спор раньше времени выиграете, – укорил он Мытного.
– Гроссмейстерша где? – выкрикнул вместо извинения Адриан.
– А мне почем знать? Вы ж ее охраняете! – не удержавшись, съязвил Илиодор.
И тут на весь лес заблажила та, о коей шла речь.
– Там! – бросился, не разбирая дороги, Серьга, а Илиодор удивился тому, как быстро грозные выкрики гроссмейстерши перешли в простой поросячий визг. И златоградец, прикрыв голову полой куртки, чтобы ветки не выхлестнули глаза, побежал на крик, недоумевая: режут ее там, что ли?
Ланка теперь визжала не переставая, и чем дальше, тем сильнее. Покачав головой, оттого что слишком часто с ним происходит одно и то же, Илиодор покрепче уперся в землю, раскинув руки, и зажмурил глаза. И точно угадал – через миг сшибившись с неуемной девицей.
– А-а! – заорала она, глядя ему в лицо пустыми глазами.
Илиодор хотел было выдать какую-нибудь шутку, но тут на тропу со стоном осела черемуха, и он, увидев здоровенного медведя, сам едва не завизжал, как гроссмейстерша. Когда он успел вскочить с Ланой на плече и кинуться прочь – Илиодор так потом и не мог вспомнить, но при этом он смог обогнать и Мытного, и обоих его охранников.
– Врассыпную! – подал умную мысль Селуян, и они порскнули в разные стороны, как стая воробьев.
– Заломаю!!! – прорычал им вслед Медведь, тряся осины.
И тут, на беду оборотня, на тропу выскочил Митруха, оглядел зверя презрительно и с ехидцей поинтересовался:
– А такого ты видел? – напыжился, сгорбился и поднялся от земли даже не медведем, а этаким медвечудищем – белым, огромным и страшным.
– Мама! – съежился оборотень и во все лопатки кинулся прочь, швырнув на всякий случай в черта изувеченной осиной.
– Эй! А бороться? – обиделся черт, только никто его уже не слышал. Он растерянно огляделся вокруг и начал шумно втягивать ноздрями воздух, сам себе жалуясь на то, что работа у него не чертячья, а собачья.
ГЛАВА 8
Фроська ж меж тем все пела и пела, и, повинуясь ее голосу, шевелились могильные холмы на полянке, оживало забытое кладбище.
– Вставайте, вставайте! – требовательно вздымала она руки к небу, и земля стонала. Стонали мертвецы, прикрываясь костлявыми руками хоть и от закатного, но злого солнца. – Вставайте! – визжала Фроська.
И Митяй сползал по коряге, тыча пальцами вокруг.
– Эта… эта…
– Эх, утопи меня болотник! – не веря собственным глазам, сползал за Митьком по коряге царек.
Августа и Рогнеда шипели, приседая около молодцев, требуя указать им на ведьму. Да только Фроську ни тот ни другой не видели, поскольку стояла она на другом конце полянки, и только эхо доносило ее визгливый голос, путая ведьм еще больше.
– Где ты, покажись! – не выдержала Рогнеда.
Августа ткнула ее в бок, да было поздно, поскольку Фроська, услыхав их, захохотала.
– Ну, теперь держись, – расстроенно хлопнула себя по ляжкам носатая архиведьма, а Рогнеда, поняв свою ошибку, испуганно забормотала:
– Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите. Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите.
Августа, напротив, присев прямо на землю, закрыла глаза и, словно перед детской зыбкой, затянула колыбельную.
– Чего они? – испуганно пополз Митяй, боясь даже взглянуть на лужок, где натужно, через силу из могил поднимались мертвецы.
Васек кривился от боли, но, поняв, что с саблей, раненный, не управится, поймал за штаны Кожемяку.
– Куда, дурень? На тебе саблю, хотя нет, сломаешь, медведище! Вон выверни ту березку – кажись, еле сидит – и бей всех, кто подойдет.
– Всех? – не понял перепуганный Митяй, заставив разбойника тяжело вздохнуть.
– Вот по виду ты парень – просто загляденье, но рот тебе лучше не раскрывать.
Митяй пристыженно замолк и, повиснув на березе, сумел-таки вывернуть ее из земли. Взял ее покрепче и стиснул зубы, чтобы не клацали от страха. На далеких, но отлично видимых хуторках собаки завыли, да забеспокоились лошади на дороге. Люди вертели головами, не понимая в чем дело, а по лужку шли, покачиваясь, мертвецы.
Ефросинья стояла, закрыв глаза, и чувствовала то, о чем раньше читала только в книгах, будто каждый из поднятых ею мертвецов стал частью и продолжением ее. Она смотрела их пустыми глазницами, слышала их давно сгнившими ушами. И в воображении ее мелькали одна за другой возможности расправы над двумя старухами, пока в какой-то момент она не поняла, что попросту засыпает вместе со своими мертвецами под колыбельную носатой грымзы.
– Ах ты! – взвизгнула она, обиженная, и ближайший к Августе мертвец вскинул заржавленный меч.
Но тотчас ноги его опутала трава, а из леса хлынула волна разнообразного зверья. Мыши, белки, лисицы, куницы так яростно вгрызлись в умертвие, что от него вмиг осталась одна труха.
– А лечить их потом, чтобы чуму не разнесли, кто будет? – буркнула Августа, отвлекаясь от колыбельной.
Но Рогнеде некогда было думать про потом, потому что мертвые вставали и вставали, словно здесь зарыли целое войско.
Марта Лапоткова корила себя за безголовость, потому что нет ничего глупее, чем носиться вот так по лесу за одним-единственным человеком. Отвыкла она все-таки за годы безмятежной жизни думать быстро и правильно, забыла, как саму облавами в болото загоняли, а она утекала, как вода промеж пальцев.
– И Фроська утекет, если ее так бестолково ловить! – попеняла себе Марта. – А ну думай, старуха, думай впредь.
Сначала она кинулась на Ланкин визг, который очень скоро удалился и затих, так что немыслимо его было и догнать. Но потом ее заставил повернуться не менее истошный визг Митяя.
– Это что ж такое?! – удивилась она. И, подтыкая надоевшие юбки, развернулась обратно, охнула, увидев толпы мертвецов, и поняла, что толку от нее здесь мало. Можно, конечно, отыскать обнаглевшую Подаренку да тихонечко ей по темени стукнуть. Понадеявшись, что архиведьмы продержатся и без нее, стала красться в обход лужка, жалея, что ни осинового кола при ней нет, ни какого другого оружия.
– Привыкла, старая балаболка, авторитетом давить! – костерила она себя. – Вот щас как схватят тебя за дряблый попец, как выпьют всю кровушку! – Но намерений своих не оставляла, иначе не была б она Мартой Лапотковой, магистершей Ведьминого Круга, которой сама Аглая завещала свой великий пост, и не за красивые глазки.
Солнце лениво, но неуклонно падало за горизонт. Становилось все темнее. Илиодору очень не нравились багрово-черные тени вокруг.
– Сиди здесь. Я осмотрюсь. Если что – ори, – сбросил он с плеча давно замолкшую Ланку, та согласно икнула.
Лес вокруг казался знакомым, во всяком случае, на одной из веток он нашел обрывок знакомого манжета с рисунком точь-в-точь как у него.
– А ведь я здесь был, – обрадовался Илиодор, не замечая, как из-под ели на него смотрят, не мигая, в упор холодные волчьи глаза.
«Разве ж это лес? – с тоской думал Волк. – Не, это не лес, это гостиный двор какой-то! Ступить нельзя, чтобы с кем-нибудь не столкнуться!» Он чувствовал, как его изо всех сил тянет призыв чужой ведьмы схлестнуться с нежитью. Хорек в сумке бился так, что его пришлось придушить слегка. Он хохотнул, представив, как Медведь сейчас пластает когтями, на удивление хозяйки, нежить и тут же сам припал к земле, едва не застонав. «Нет, терпеть нельзя!» – решился он и, легко оттолкнувшись от земли, кинулся прочь, отшвырнув златоградца с дороги.
Илиодор же перед этим, бросив рассматривать манжет, с удивлением услышал стон, идущий как бы из-под земли, и заинтересовался. Под разлапистой елью, в небольшой ямине, зашевелилась хвоя. Он наклонился ниже и вздрогнул, когда девичья рука вцепилась в землю прямо перед его носом, а потом со стоном поднялась и сама девица. Знакомая до дрожи.
– Бася?! – неуверенно удивился Илиодор.
– Черт! – поприветствовала его знакомая покойница. – Сколько я тут лежу?
Илиодор поспешно попытался подсчитать, когда было последнее нашествие с запада, и получалось, что лет пятьсот, хотя если судить по ее монетам, то и больше. Однако сказать этого он не успел, неведомая сила подняла его над тропой, а потом швырнула прямо в покойницу, завизжавшую так пронзительно, что Илиодору сделалось дурно. В обнимку они рухнули в ямину, и, прежде чем в глазах потемнело, он еще успел с интересом подумать: «А где ж ее могилка? Что она, как крот, все время в новых местах вылазит?»
– Ну надо же! – с досадой простонала я.
На дне ямины был один-единственный камень, о который златоградец и приложился виском. Глаза его закатились, а тело обмякло. Я испуганно припала к его груди и поблагодарила Пречистую Деву, услышав, что сердце бьется.
– Вы чего это там делаете? – склонилась над нами серая тень.
Косы сестрицы мелькнули так соблазнительно близко перед моим лицом, что я не удержалась и вцепилась в них обеими руками, по косе в руку.
– Кстати, с каких пор мы отбиваем парней у сестры?
– А-а! – заблеяла Лана по-козьи на весь лес, и, словно услышав ее, на нашу тропу вышел Мытный.
Вид у него был как у пьяного. Глаза закрывались, а ноги подкашивались. Он вяло хватался руками за гибкие ветки, которые никак не могли служить ему опорой, и оттого приседал вдвое чаще, чем следовало. Добравшись до моей ямины, он мутными глазами оглядел нас и, невнятно пробормотав:
– Я всегда к вашим услугам, – головой вперед ухнул на Ланку.
– Чего это с ним? – заинтересовались мы с сестрой.
А Мытный беззаботно храпел поверх раненого Илиодора, всем своим видом намекая, что он опоен.
– Здесь еще где-то медведь ходит, – не к месту добавила Ланка, – говорит, всех заломает.
Мне сразу захотелось к бабуле – пусть отругает, но ведь потом все равно пожалеет. Вдалеке что-то скрежетало и стонало, словно боролись деревья-великаны, а прямо по нашим спинам проскакал барсук, так целеустремленно, словно его настойчиво звали в гости.
– Пошли отсюда, – предложила я сестре.
– А этих? Бросим?
Я посмотрела на боярина со златоградцем и поняла, что мне совесть не позволит бросить их вот так здесь, но на всякий случай проворчала:
– Твои же оба, вот и забирай.
Ланка тут же обиженно засопела, у Маргоши научилась, а я цыкнула, как бабуля:
– А ну не смей! – и, порывшись в памяти, добавила: – Сопля вертихвосточная!
– Чего не смей! – тут же обиделась Ланка. – Я просто возмущаюсь. Чего это две слабые девушки должны таскать этих обломов? Когда у нас под командой столько парней. Где они все, а? – И от ее визгливого «а?» что-то произошло в лесу.
Стало так тихо-тихо, что даже страшно. А потом как бабахнуло, и мы, не сговариваясь, вцепились в обморочных и потащили их из ямины, матюгаясь и плача.
– А вдруг это медведь идет? – шептала Ланка. – Ломать?
– Дура, – нервно оглядывалась я, волоча Илиодора за руки, – ты уж не медведя расписала, а просто чудище какое-то!
– Ух и тяжелый! – жаловалась Ланка. – Как бы грыжа не выскочила!
И я ее понимала. Тяжело было до слез и бросить было страшно. Вот сожрут его – и ходи потом с грузом вины до самой старости. Дураку ж понятно, что это не медведь гуляет.
Черный от копоти Пантерий сказал что-то похожее на «Й-ех!» и сел посреди обгоревшей полянки, а потом тихо завалился на бок. От хуторков прытко бежал народ с кольями и вилами, но разгулявшихся мертвецов уж не было и в помине. Только по окраине лужка валялись обугленные косточки. Фроська изо всех сил улепетывала, пытаясь на ходу сообразить: что ж это такое было? По виду белый зверь походил на медведя, однако не бывает от медведей такой волны жара. Что-то рвануло во все стороны. Перебрав все небогатое количество вариантов, она сообразила, что это дал о себе знать колдун, и зябко передернула плечами.
– Все, – сказала я, устало плюхаясь задом на придорожный камень. Тащить Илиодора последние десять шагов было сущим наказанием. По дороге метался народ, среди которого я увидела Сашко и Маргошу. Вяло махнула рукой и расслабилась, понимая, что вымотана до предела. «Зато спина не болит», – попробовала я утешить себя. Ланка села рядом, тяжело отпыхиваясь.
– Ну вы как, поймали Фроську? – спрыгнула с телеги Марго.
– Да как тебе сказать… – начала было дипломатично Ланка.
– Мы ее даже не видели, – отрезала я.
Народ вдалеке зашумел, заволновался, и я по восклицаниям поняла, что прославленные дурневские архиведьмы совершили очередной подвиг, усмирив целое кладбище упырей, ни с того ни с сего поднявшихся средь бела дня.
Бабуля же вынырнула оттуда, откуда мы совсем не ожидали. Раздвинула ветки придорожных кустов, с ехидцей посмотрела на нас, убедилась, что живы, и снова растворилась в стремительно чернеющем лесу, откуда через минуту, пристыженные и виноватые, вышли Серьга с Селуяном.
– Ну, чего расселись? Трогаем? – раздалось у нас за спиной.
Мы с Ланой удивленно оглянулись, видя, что бабуля уже гордо восседает на телеге с поводьями в руках.
– У! – сказала Ланка.
– Сущая ведьма, – подтвердила я. Вставать совершенно не хотелось, а на лбу еще и зрела шишка.
В «Веселую ночку» мы явились так: сначала Митяй внес Васька и протопал мимо хозяина, не замечая его, прямо в комнаты боярина; следом нес самого боярина Серьга, а за Серьгою вошел Селуян с Илиодором на плече. Последней вошла Ланка, держа для разнообразия на руках кошку.
– А с вами еще мальчик был, – вспомнил хозяин «Веселой ночки», и, словно дожидаясь его слов, дверь скрипнула, и на пороге показался Сашко с прокопченным мальчиком на руках.
– Ваше? – лицемерно поинтересовался он.
Черт застонал и картинно свесил руку, заставив всех кухарок засуетиться и забегать.
Умывалась я без всякого желания, к тому же голова разболелась так, что, встреться мы сейчас с Подаренкой, я сдалась бы без боя – попросту не смогла бы прочесть ни одного заклинания. То ли от переживаний, то ли от ломоты во всем теле, но уснуть я никак не могла, а стало быть, и сестрице не давала, лежала бревном, тупо пялясь в потолок, и канючила:
– Не поймаем мы так Подаренку.
– Почему? – зевала во весь рот Лана.
– Потому что бестолково все как-то. Этак мы ее десять лет ловить будем.
– С чего б десять? – вяло возражала сестрица. – Она ж вон какая наглая, я думала, что за десять верст сбежала, а она рядом трется, словно ей тут медом намазано.
– Вот это тоже не понимаю, – нудила я, – неужто она всерьез думает Ведьмин Круг в одиночку одолеть?
– А чего ты хочешь от лягушки помойной? Мозгов-то нету! – хмыкнула сестра.
За стеной игриво взвизгнули и завозились. Я насторожилась:
– Чего это?
– Ну дак Илиодор твой очнулся, – улыбнулась невидимая в темноте сестра, – ему как раз нюхательные соли несли, когда я воду выплескивала. А у него этот… хватательный рефлекс гипертрофирован.
Я минуту помолчала, а потом вдруг сообразила, что уже сплю, и снились мне одни медведи, которые танцевали со мной в обнимку, самозабвенно рыча: «Бася».
Утром случился конфуз. Гаврила Спиридоныч, Серебрянский князь, кое-как успокоивший малгородцев и отправившийся себе потихоньку за Мытным, в надежде, что сумеет усмирить этого молодого буяна, если тот еще что-то учудит в его землях, – явился на постоялый двор. Он был румян и улыбчив, как весеннее утро, поскольку слухи ходили самые радужные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Хватай его, Муська!
Мимо него пробежала, рискуя угодить под копыта идущих по тракту битюгов, Ланка Лапоткова, и он кинулся вслед за ней, досадуя, что вот уж в который раз он кидается в лес безоружным, в то время как в сундуке ржавеет себе без дела дорогой матушкин подарок – кремневый пистоля. А сейчас на поясе ни черта нет, кроме четырехгранного стилета, который, конечно, опасен в кабацкой драке, но против дубины, например, выглядит просто жалко. «Интересно, – подумал Илиодор, прыгая через широкую канаву вслед за Муськой и Ланкой, – а у них есть дубины?»
Митруха, шельмец, тоже перепрыгнул через канаву и вломился в лес с таким видом, словно в одиночку собирался повязать всю банду.
– А ну вернись домой, щас уши откручу! – попробовал выкинуть его обратно Илиодор, испугавшись за ребенка.
Но пострел не только вывернулся у него из рук, но и припустил так резво, что златоградец только диву дался. Его красная, по уговору даренная Илиодором рубаха мелькала то здесь, то там. Он еще попробовал какое-то время гнаться за пареньком, но вскоре понял, что тот попросту водит его по кругу, как леший, и если так продолжится дальше, то он заблудится, выдохнется и падет, как загнанная лошадь.
– Эй! – закричал он, остановившись. – Есть тут кто-нибудь? Муська! – Потом задумался и более робко поинтересовался: – Госпожа Лана!
Оглядевшись, он обнаружил, что ломать кусты вовсе не обязательно, вокруг имелось множество тропинок, надо просто выбрать, по какой идти. И, как человек разумный, Илиодор выбрал самую широкую, на которой и столкнулся через пару шагов нос к носу с Мытным.
– Не замай! – взревел Селуян, видя, как разгоряченный Серьга собирается сделать из одного златоградца двоих. Сабля сверкнула перед самым носом Илиодора.
– Однако ж этак вы спор раньше времени выиграете, – укорил он Мытного.
– Гроссмейстерша где? – выкрикнул вместо извинения Адриан.
– А мне почем знать? Вы ж ее охраняете! – не удержавшись, съязвил Илиодор.
И тут на весь лес заблажила та, о коей шла речь.
– Там! – бросился, не разбирая дороги, Серьга, а Илиодор удивился тому, как быстро грозные выкрики гроссмейстерши перешли в простой поросячий визг. И златоградец, прикрыв голову полой куртки, чтобы ветки не выхлестнули глаза, побежал на крик, недоумевая: режут ее там, что ли?
Ланка теперь визжала не переставая, и чем дальше, тем сильнее. Покачав головой, оттого что слишком часто с ним происходит одно и то же, Илиодор покрепче уперся в землю, раскинув руки, и зажмурил глаза. И точно угадал – через миг сшибившись с неуемной девицей.
– А-а! – заорала она, глядя ему в лицо пустыми глазами.
Илиодор хотел было выдать какую-нибудь шутку, но тут на тропу со стоном осела черемуха, и он, увидев здоровенного медведя, сам едва не завизжал, как гроссмейстерша. Когда он успел вскочить с Ланой на плече и кинуться прочь – Илиодор так потом и не мог вспомнить, но при этом он смог обогнать и Мытного, и обоих его охранников.
– Врассыпную! – подал умную мысль Селуян, и они порскнули в разные стороны, как стая воробьев.
– Заломаю!!! – прорычал им вслед Медведь, тряся осины.
И тут, на беду оборотня, на тропу выскочил Митруха, оглядел зверя презрительно и с ехидцей поинтересовался:
– А такого ты видел? – напыжился, сгорбился и поднялся от земли даже не медведем, а этаким медвечудищем – белым, огромным и страшным.
– Мама! – съежился оборотень и во все лопатки кинулся прочь, швырнув на всякий случай в черта изувеченной осиной.
– Эй! А бороться? – обиделся черт, только никто его уже не слышал. Он растерянно огляделся вокруг и начал шумно втягивать ноздрями воздух, сам себе жалуясь на то, что работа у него не чертячья, а собачья.
ГЛАВА 8
Фроська ж меж тем все пела и пела, и, повинуясь ее голосу, шевелились могильные холмы на полянке, оживало забытое кладбище.
– Вставайте, вставайте! – требовательно вздымала она руки к небу, и земля стонала. Стонали мертвецы, прикрываясь костлявыми руками хоть и от закатного, но злого солнца. – Вставайте! – визжала Фроська.
И Митяй сползал по коряге, тыча пальцами вокруг.
– Эта… эта…
– Эх, утопи меня болотник! – не веря собственным глазам, сползал за Митьком по коряге царек.
Августа и Рогнеда шипели, приседая около молодцев, требуя указать им на ведьму. Да только Фроську ни тот ни другой не видели, поскольку стояла она на другом конце полянки, и только эхо доносило ее визгливый голос, путая ведьм еще больше.
– Где ты, покажись! – не выдержала Рогнеда.
Августа ткнула ее в бок, да было поздно, поскольку Фроська, услыхав их, захохотала.
– Ну, теперь держись, – расстроенно хлопнула себя по ляжкам носатая архиведьма, а Рогнеда, поняв свою ошибку, испуганно забормотала:
– Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите. Лес-батюшка, земля-матушка, помогите, защитите.
Августа, напротив, присев прямо на землю, закрыла глаза и, словно перед детской зыбкой, затянула колыбельную.
– Чего они? – испуганно пополз Митяй, боясь даже взглянуть на лужок, где натужно, через силу из могил поднимались мертвецы.
Васек кривился от боли, но, поняв, что с саблей, раненный, не управится, поймал за штаны Кожемяку.
– Куда, дурень? На тебе саблю, хотя нет, сломаешь, медведище! Вон выверни ту березку – кажись, еле сидит – и бей всех, кто подойдет.
– Всех? – не понял перепуганный Митяй, заставив разбойника тяжело вздохнуть.
– Вот по виду ты парень – просто загляденье, но рот тебе лучше не раскрывать.
Митяй пристыженно замолк и, повиснув на березе, сумел-таки вывернуть ее из земли. Взял ее покрепче и стиснул зубы, чтобы не клацали от страха. На далеких, но отлично видимых хуторках собаки завыли, да забеспокоились лошади на дороге. Люди вертели головами, не понимая в чем дело, а по лужку шли, покачиваясь, мертвецы.
Ефросинья стояла, закрыв глаза, и чувствовала то, о чем раньше читала только в книгах, будто каждый из поднятых ею мертвецов стал частью и продолжением ее. Она смотрела их пустыми глазницами, слышала их давно сгнившими ушами. И в воображении ее мелькали одна за другой возможности расправы над двумя старухами, пока в какой-то момент она не поняла, что попросту засыпает вместе со своими мертвецами под колыбельную носатой грымзы.
– Ах ты! – взвизгнула она, обиженная, и ближайший к Августе мертвец вскинул заржавленный меч.
Но тотчас ноги его опутала трава, а из леса хлынула волна разнообразного зверья. Мыши, белки, лисицы, куницы так яростно вгрызлись в умертвие, что от него вмиг осталась одна труха.
– А лечить их потом, чтобы чуму не разнесли, кто будет? – буркнула Августа, отвлекаясь от колыбельной.
Но Рогнеде некогда было думать про потом, потому что мертвые вставали и вставали, словно здесь зарыли целое войско.
Марта Лапоткова корила себя за безголовость, потому что нет ничего глупее, чем носиться вот так по лесу за одним-единственным человеком. Отвыкла она все-таки за годы безмятежной жизни думать быстро и правильно, забыла, как саму облавами в болото загоняли, а она утекала, как вода промеж пальцев.
– И Фроська утекет, если ее так бестолково ловить! – попеняла себе Марта. – А ну думай, старуха, думай впредь.
Сначала она кинулась на Ланкин визг, который очень скоро удалился и затих, так что немыслимо его было и догнать. Но потом ее заставил повернуться не менее истошный визг Митяя.
– Это что ж такое?! – удивилась она. И, подтыкая надоевшие юбки, развернулась обратно, охнула, увидев толпы мертвецов, и поняла, что толку от нее здесь мало. Можно, конечно, отыскать обнаглевшую Подаренку да тихонечко ей по темени стукнуть. Понадеявшись, что архиведьмы продержатся и без нее, стала красться в обход лужка, жалея, что ни осинового кола при ней нет, ни какого другого оружия.
– Привыкла, старая балаболка, авторитетом давить! – костерила она себя. – Вот щас как схватят тебя за дряблый попец, как выпьют всю кровушку! – Но намерений своих не оставляла, иначе не была б она Мартой Лапотковой, магистершей Ведьминого Круга, которой сама Аглая завещала свой великий пост, и не за красивые глазки.
Солнце лениво, но неуклонно падало за горизонт. Становилось все темнее. Илиодору очень не нравились багрово-черные тени вокруг.
– Сиди здесь. Я осмотрюсь. Если что – ори, – сбросил он с плеча давно замолкшую Ланку, та согласно икнула.
Лес вокруг казался знакомым, во всяком случае, на одной из веток он нашел обрывок знакомого манжета с рисунком точь-в-точь как у него.
– А ведь я здесь был, – обрадовался Илиодор, не замечая, как из-под ели на него смотрят, не мигая, в упор холодные волчьи глаза.
«Разве ж это лес? – с тоской думал Волк. – Не, это не лес, это гостиный двор какой-то! Ступить нельзя, чтобы с кем-нибудь не столкнуться!» Он чувствовал, как его изо всех сил тянет призыв чужой ведьмы схлестнуться с нежитью. Хорек в сумке бился так, что его пришлось придушить слегка. Он хохотнул, представив, как Медведь сейчас пластает когтями, на удивление хозяйки, нежить и тут же сам припал к земле, едва не застонав. «Нет, терпеть нельзя!» – решился он и, легко оттолкнувшись от земли, кинулся прочь, отшвырнув златоградца с дороги.
Илиодор же перед этим, бросив рассматривать манжет, с удивлением услышал стон, идущий как бы из-под земли, и заинтересовался. Под разлапистой елью, в небольшой ямине, зашевелилась хвоя. Он наклонился ниже и вздрогнул, когда девичья рука вцепилась в землю прямо перед его носом, а потом со стоном поднялась и сама девица. Знакомая до дрожи.
– Бася?! – неуверенно удивился Илиодор.
– Черт! – поприветствовала его знакомая покойница. – Сколько я тут лежу?
Илиодор поспешно попытался подсчитать, когда было последнее нашествие с запада, и получалось, что лет пятьсот, хотя если судить по ее монетам, то и больше. Однако сказать этого он не успел, неведомая сила подняла его над тропой, а потом швырнула прямо в покойницу, завизжавшую так пронзительно, что Илиодору сделалось дурно. В обнимку они рухнули в ямину, и, прежде чем в глазах потемнело, он еще успел с интересом подумать: «А где ж ее могилка? Что она, как крот, все время в новых местах вылазит?»
– Ну надо же! – с досадой простонала я.
На дне ямины был один-единственный камень, о который златоградец и приложился виском. Глаза его закатились, а тело обмякло. Я испуганно припала к его груди и поблагодарила Пречистую Деву, услышав, что сердце бьется.
– Вы чего это там делаете? – склонилась над нами серая тень.
Косы сестрицы мелькнули так соблазнительно близко перед моим лицом, что я не удержалась и вцепилась в них обеими руками, по косе в руку.
– Кстати, с каких пор мы отбиваем парней у сестры?
– А-а! – заблеяла Лана по-козьи на весь лес, и, словно услышав ее, на нашу тропу вышел Мытный.
Вид у него был как у пьяного. Глаза закрывались, а ноги подкашивались. Он вяло хватался руками за гибкие ветки, которые никак не могли служить ему опорой, и оттого приседал вдвое чаще, чем следовало. Добравшись до моей ямины, он мутными глазами оглядел нас и, невнятно пробормотав:
– Я всегда к вашим услугам, – головой вперед ухнул на Ланку.
– Чего это с ним? – заинтересовались мы с сестрой.
А Мытный беззаботно храпел поверх раненого Илиодора, всем своим видом намекая, что он опоен.
– Здесь еще где-то медведь ходит, – не к месту добавила Ланка, – говорит, всех заломает.
Мне сразу захотелось к бабуле – пусть отругает, но ведь потом все равно пожалеет. Вдалеке что-то скрежетало и стонало, словно боролись деревья-великаны, а прямо по нашим спинам проскакал барсук, так целеустремленно, словно его настойчиво звали в гости.
– Пошли отсюда, – предложила я сестре.
– А этих? Бросим?
Я посмотрела на боярина со златоградцем и поняла, что мне совесть не позволит бросить их вот так здесь, но на всякий случай проворчала:
– Твои же оба, вот и забирай.
Ланка тут же обиженно засопела, у Маргоши научилась, а я цыкнула, как бабуля:
– А ну не смей! – и, порывшись в памяти, добавила: – Сопля вертихвосточная!
– Чего не смей! – тут же обиделась Ланка. – Я просто возмущаюсь. Чего это две слабые девушки должны таскать этих обломов? Когда у нас под командой столько парней. Где они все, а? – И от ее визгливого «а?» что-то произошло в лесу.
Стало так тихо-тихо, что даже страшно. А потом как бабахнуло, и мы, не сговариваясь, вцепились в обморочных и потащили их из ямины, матюгаясь и плача.
– А вдруг это медведь идет? – шептала Ланка. – Ломать?
– Дура, – нервно оглядывалась я, волоча Илиодора за руки, – ты уж не медведя расписала, а просто чудище какое-то!
– Ух и тяжелый! – жаловалась Ланка. – Как бы грыжа не выскочила!
И я ее понимала. Тяжело было до слез и бросить было страшно. Вот сожрут его – и ходи потом с грузом вины до самой старости. Дураку ж понятно, что это не медведь гуляет.
Черный от копоти Пантерий сказал что-то похожее на «Й-ех!» и сел посреди обгоревшей полянки, а потом тихо завалился на бок. От хуторков прытко бежал народ с кольями и вилами, но разгулявшихся мертвецов уж не было и в помине. Только по окраине лужка валялись обугленные косточки. Фроська изо всех сил улепетывала, пытаясь на ходу сообразить: что ж это такое было? По виду белый зверь походил на медведя, однако не бывает от медведей такой волны жара. Что-то рвануло во все стороны. Перебрав все небогатое количество вариантов, она сообразила, что это дал о себе знать колдун, и зябко передернула плечами.
– Все, – сказала я, устало плюхаясь задом на придорожный камень. Тащить Илиодора последние десять шагов было сущим наказанием. По дороге метался народ, среди которого я увидела Сашко и Маргошу. Вяло махнула рукой и расслабилась, понимая, что вымотана до предела. «Зато спина не болит», – попробовала я утешить себя. Ланка села рядом, тяжело отпыхиваясь.
– Ну вы как, поймали Фроську? – спрыгнула с телеги Марго.
– Да как тебе сказать… – начала было дипломатично Ланка.
– Мы ее даже не видели, – отрезала я.
Народ вдалеке зашумел, заволновался, и я по восклицаниям поняла, что прославленные дурневские архиведьмы совершили очередной подвиг, усмирив целое кладбище упырей, ни с того ни с сего поднявшихся средь бела дня.
Бабуля же вынырнула оттуда, откуда мы совсем не ожидали. Раздвинула ветки придорожных кустов, с ехидцей посмотрела на нас, убедилась, что живы, и снова растворилась в стремительно чернеющем лесу, откуда через минуту, пристыженные и виноватые, вышли Серьга с Селуяном.
– Ну, чего расселись? Трогаем? – раздалось у нас за спиной.
Мы с Ланой удивленно оглянулись, видя, что бабуля уже гордо восседает на телеге с поводьями в руках.
– У! – сказала Ланка.
– Сущая ведьма, – подтвердила я. Вставать совершенно не хотелось, а на лбу еще и зрела шишка.
В «Веселую ночку» мы явились так: сначала Митяй внес Васька и протопал мимо хозяина, не замечая его, прямо в комнаты боярина; следом нес самого боярина Серьга, а за Серьгою вошел Селуян с Илиодором на плече. Последней вошла Ланка, держа для разнообразия на руках кошку.
– А с вами еще мальчик был, – вспомнил хозяин «Веселой ночки», и, словно дожидаясь его слов, дверь скрипнула, и на пороге показался Сашко с прокопченным мальчиком на руках.
– Ваше? – лицемерно поинтересовался он.
Черт застонал и картинно свесил руку, заставив всех кухарок засуетиться и забегать.
Умывалась я без всякого желания, к тому же голова разболелась так, что, встреться мы сейчас с Подаренкой, я сдалась бы без боя – попросту не смогла бы прочесть ни одного заклинания. То ли от переживаний, то ли от ломоты во всем теле, но уснуть я никак не могла, а стало быть, и сестрице не давала, лежала бревном, тупо пялясь в потолок, и канючила:
– Не поймаем мы так Подаренку.
– Почему? – зевала во весь рот Лана.
– Потому что бестолково все как-то. Этак мы ее десять лет ловить будем.
– С чего б десять? – вяло возражала сестрица. – Она ж вон какая наглая, я думала, что за десять верст сбежала, а она рядом трется, словно ей тут медом намазано.
– Вот это тоже не понимаю, – нудила я, – неужто она всерьез думает Ведьмин Круг в одиночку одолеть?
– А чего ты хочешь от лягушки помойной? Мозгов-то нету! – хмыкнула сестра.
За стеной игриво взвизгнули и завозились. Я насторожилась:
– Чего это?
– Ну дак Илиодор твой очнулся, – улыбнулась невидимая в темноте сестра, – ему как раз нюхательные соли несли, когда я воду выплескивала. А у него этот… хватательный рефлекс гипертрофирован.
Я минуту помолчала, а потом вдруг сообразила, что уже сплю, и снились мне одни медведи, которые танцевали со мной в обнимку, самозабвенно рыча: «Бася».
Утром случился конфуз. Гаврила Спиридоныч, Серебрянский князь, кое-как успокоивший малгородцев и отправившийся себе потихоньку за Мытным, в надежде, что сумеет усмирить этого молодого буяна, если тот еще что-то учудит в его землях, – явился на постоялый двор. Он был румян и улыбчив, как весеннее утро, поскольку слухи ходили самые радужные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51