Впрочем, может, американцы выносливее итальянцев, и она выйдет из этой передряги такой же, какой была, но он все равно сочувствовал ей.
Когда он вошел в управление, к нему обратился полицейский в форме.
– Dottore Патта ищет вас, синьор, – сказал он тихим спокойным голосом. Похоже, они все тут говорят тихо и без выражения, когда речь идет о вице-квесторе.
Брунетти поблагодарил его и двинулся самым коротким путем – по дальней лестнице – к своему кабинету. Когда он вошел, зазвонил интерком. Он поставил портфель на стол и взял трубку.
– Брунетти? – без всякой на то необходимости спросил Патта. – Это вы?
– Да, синьор, – ответил он, пролистывая бумаги, накопившиеся на столе за время его отсутствия.
– Я вас пытаюсь поймать по телефону все утро, Брунетти. Нам надо решить вопрос о конференции в Стреза. Спустись сейчас же в мой кабинет, – приказал Патта, потом смягчил приказ ворчливым «пожалуйста».
– Да, синьор. Немедленно. – Брунетти повесил трубку, перелистал остаток бумаг, вскрыл один конверт и дважды прочел письмо. Он подошел к стойке у окна и еще раз перечитал отчет о нападении на Бретт, потом спустился к кабинету Патты.
Синьорины Элеттры не было за конторкой, но низкая ваза с желтыми фрезиями наполняла комнату почти таким же сладким ароматом, как ее присутствие.
Он постучал и подождал, пока позволят войти. Сдавленное хмыканье означало «добро». Патта стоял, как в раме, в проеме одного из больших окон, взирая на фасад церкви Сан-Лоренцо в вечных строительных лесах. Как ни сумрачно было в помещении, свет все же поблескивал на отражающих поверхностях туалета Патты: на носках ботинок, на золотой цепочке, свисавшей из кармана жилетки, и маленьком рубине, тускло мерцавшем в булавке для галстука. Он взглянул на Брунетти и направился через комнату к столу. Брунетти поразился тому, насколько его передвижение по комнате напоминало шествие Флавии Петрелли по двору больницы. Разница заключалась в том, что ей было совершенно безразлично, какое впечатление она производит, для Патты же это было целью каждого движения. Вице-квестор занял свое место за столом и указал Брунетти на стул перед собой.
– Где вы были все утро? – спросил Патта без предисловий.
– Я ходил поговорить с жертвой неудавшегося ограбления, – объяснил Брунетти. Он постарался сделать это заявление настолько расплывчатым и, как он надеялся, незначимым, насколько возможно.
– На это у нас есть люди в форме.
Брунетти ничего не ответил.
Переключившись на текущие дела, Патта спросил:
– Что там насчет конференции в Стреза? Кто из нас будет участвовать?
Две недели назад Брунетти получил приглашение на конференцию, организуемую Интерполом, которая должна была состояться в курортном городишке Стреза на Лаго Маджоре. Брунетти хотел бы принять в ней участие, потому что это позволило бы ему возобновить дружбу и контакты с полицейскими из разных служб Интерпола, и еще потому, что в программу входил практикум по последним компьютерным технологиям хранения и восстановления информации. Патта, который знал, что Стреза – один из самых модных итальянских курортов, грезил о погоде, которая избавила бы его от промозглости поздней венецианской зимы, и потому высказал предположение, что, может, лучше поехать ему самому. Но поскольку приглашение было специально направлено Брунетти и в нем была приписка от организаторов конференции, Патта опасался, что будет сложно убедить Брунетти уступить свое право на поездку. Патта гнул свою линию, с трудом удерживаясь от того, чтобы просто приказать ему не ехать. Брунетти скрестил ноги и вытянул из кармана блокнот. Как обычно, там не было ничего, относящегося к делам полиции, но Патта, как обычно, не заметил этого.
– Дайте-ка я сверю даты, – сказал Брунетти, листая страницы. – Шестнадцатое, не так ли? И до двадцатого? – Он сделал театральную паузу, подыгрывал растущему нетерпению Патты. – Я не уверен, что буду свободен на той неделе.
– Какие числа, говорите? – переспросил Патта, перекидывая свой настольный календарь вперед на несколько недель. – С шестнадцатого по двадцатое? – Его пауза была еще более театральной, чем у Брунетти. – Ну, если не можете, я бы поехал. Придется перенести встречу с министром внутренних дел, но я думаю, что это я улажу.
– Может, так будет лучше, синьор. Вы уверены, что найдете время?
Взгляд Патты был непроницаем.
– Да.
– Хорошо, значит, это решено, – сказал Брунетти с притворной сердечностью.
Должно быть, что-то было в его тоне, или, может, в его уступчивости, что прозвучало тревожным звоночком для Патты.
– Где вы были сегодня утром?
– Я же сказал вам, синьор, разговаривал с жертвой неудавшегося ограбления.
– Что за жертва? – спросил Патта с подозрением в голосе.
– Иностранка, живущая здесь.
– Что за иностранка?
– Dottoressa Линч, – ответил Брунетти и стал ждать, как отреагирует Патта на это имя.
Секунду его лицо было пустым, но потом, откопав в памяти, кто это, он сощурился. Брунетти точно отследил момент, когда Патта вспомнил не только кто она, но и что собой представляет.
– Лесбиянка, – буркнул он, вложив в это слово все презрение, которое к ней испытывал. – Что с ней стряслось?
– На нее напали в квартире.
– И кто же? Какой-нибудь грудастый ухажер, которого она подцепила в баре? – Когда он заметил, как его слова подействовали на Брунетти, он сменил тон и спросил: – Что там случилось?
– На нее напали двое типов, – сообщил Брунетти и добавил: – Отнюдь не грудастых. А она в больнице.
Патта с трудом удержался от замечаний по этому поводу и вместо этого спросил:
– Поэтому вы слишком заняты, чтобы участвовать в конференции?
– Конференция будет в следующем месяце, синьор. У меня огромное количество текущих дел.
Патта фыркнул, чтобы выразить недоверие, потом вдруг спросил:
– Что они взяли?
– Вообще ничего.
– Почему? Это же ограбление?
– Их остановили. И я не знаю, было ли это ограблением.
Патта пропустил мимо ушей вторую часть сказанного Брунетти и подскочил от первой.
– Кто остановил, эта певичка? – спросил он так, будто Флавия Петрелли пела на углу улицы за гроши, а не в «Ла Скала» за огромные деньги.
Увидев, что Брунетти не возмутился, Патта продолжил:
– Конечно, это было ограбление. У нее там целое состояние.
Брунетти был удивлен не явной завистью в голосе Патты – это была его нормальная реакция на богатство, – но тем, что начальник имеет представление о том, что находится в квартире Бретт.
– Может быть, – сказал Брунетти.
– Никаких «может быть», – уперся Патта. – Если два мужика, значит, ограбление.
«А что, женщины обычно совершают другие преступления?» – хотел спросить Брунетти, но сдержался. Патта смотрел прямо на него.
– Значит, это работа отдела ограблений. Оставьте им. Здесь не благотворительное общество, комиссар. Не наше дело помогать вашим друзьям, когда они влипают в неприятности, а уж тем более вашим подружкам-лесбиянкам, – сказал он тоном, который вызывал в воображении целые толпы таковых, будто Брунетти был современной святой Урсулой и за ним следовало одиннадцать тысяч молодых женщин – все как одна девственницы и все как одна лесбиянки.
За долгие годы Брунетти приспособился к фундаментальной иррациональности того, что говорит его начальник, но временами Патта все-таки умудрялся изумить его широтой и страстью некоторых своих диких высказываний. И рассердить его.
– Это все, синьор? – спросил он.
– Да, пока все. Помните, это ограбление, и с ним будет разбираться… – он прервал тираду, услышав звонок телефона. Раздраженный шумом, Патта схватил трубку и заорал: – Я говорил, чтобы никаких звонков!
Брунетти ожидал увидеть, как он швырнет трубку, но вместо этого Патта ближе поднес ее к уху, и Брунетти заметил, что он потрясен.
– Да, да, конечно, я здесь, – сказал Патта. – Соединяйте.
Патта сел попрямее и провел одной рукой по волосам, как будто звонивший мог увидеть его через трубку. Он улыбнулся, еще раз улыбнулся и стал ждать. Брунетти услышал отдаленные раскаты мужского голоса, потом Патта ответил:
– Доброе утро, синьор. Да, да, прекрасно, спасибо. А у вас?
Обрывки ответа достигли ушей Брунетти. Он смотрел, как Патта берет ручку, лежавшую у него на столе, забыв про «Монблан Майстерштюк» в кармане пиджака. Патта схватил клочок бумаги и подтянул к себе.
– Да, да, синьор. Я слышал об этом. По правде сказать, я как раз сейчас это обсуждаю.
Он замолчал, а из трубки к нему потекли новые слова, которые доходили до Брунетти в виде неясного бормотания.
– Да, синьор. Я знаю. Это ужасно. Я был шокирован, услышав об этом. – Новая выжидательная пауза. Он сверкнул глазами на Брунетти и быстро отвел взгляд. – Да, синьор. Один из моих людей уже поговорил с ней.
С той стороны последовало бурное словоизвержение.
– Нет, синьор, нет конечно. Это ее знакомый. Я его специально просил ее не тревожить, только посмотреть, как она, и поговорить с ее врачами. Конечно, синьор. Я понял, синьор.
Патта поднял ручку за кончик и стал ритмично постукивать ею по столу. Он слушал.
– Конечно, конечно. Я выделю столько людей, сколько нужно, синьор. Мы знаем, как она щедра к городу.
Он метнул очередной взгляд на Брунетти, перевел глаза на постукивающее перо и заставил себя положить его на стол.
Он долго слушал, пялясь на ручку. Пару раз он пытался заговорить, но голос в трубке обрывал его. Наконец, вцепившись в трубку, он смог произнести:
– Как можно скорее. Я лично буду держать вас в курсе. Да, синьор. Конечно, синьор. Да.
Времени на «до свиданья» ему не дали; голос на том конце вырубился.
Патта осторожно повесил трубку и посмотрел на Брунетти.
– Это, как ты, наверное, понял, был мэр. Я не знаю, откуда он узнал, но узнал. – Патта ясно показал, что подозревает, что Брунетти позвонил и оставил анонимное сообщение в мэрии.
– Похоже, что Dottoressa, – начал он, произнося это слово таким тоном, который ставил под сомнение качество образования сразу и в Гарварде, и в Йеле, учебных заведениях, где Dottoressa Линч получала свои степени, – его приятельница, и… – после паузы он разродился: – благодетель города. Так что мэр хочет, чтобы это было рассмотрено и улажено как можно быстрее.
Брунетти молчал, зная, как может навредить любое его замечание. Он взглянул на бумагу на столе Патты, потом в лицо начальнику.
– Что у тебя сейчас в работе? – спросил Патта, что, как понял Брунетти, означало, что ему отдадут расследование.
– Ничего такого, что не может подождать.
– Тогда я хочу, чтобы ты занялся этим.
– Да, синьор, – сказал он, надеясь, что Патта не предложит никаких особых шагов.
Поздно.
– Отправляйся в ее квартиру. Посмотри, что удастся найти. Поговори с соседями.
– Да, синьор, – сказал Брунетти и встал, надеясь, что он закончил.
– И держи меня в курсе всего, Брунетти.
– Да, синьор.
– Я хочу это быстро уладить, Брунетти. Она приятельница мэра.
Брунетти знал, что любой друг мэра – непременно друг Патты.
Глава 5
Вернувшись в кабинет, он позвонил и попросил Вьянелло зайти. Через несколько минут сержант вошел и тяжело опустился на стул напротив стола Брунетти. Он вытащил из кармана маленький блокнот и вопросительно посмотрел на Брунетти.
– Что ты знаешь о гориллах, Вьянелло?
Вьянелло немного обдумал вопрос и зачем-то спросил:
– Которые в зоопарке или которым платят за избиение?
– Которым платят.
Вьянелло некоторое время молча проходился по спискам, которые, очевидно, были у него в голове.
– Не думаю, что сейчас кто-то из них в городе, синьор. Но в Местре четверо или пятеро есть, в основном южане. – Он помолчал, пролистывая очередные списки. – Я слышал, что несколько работает в Падуе и еще несколько – в Тревизо и Порденоне, но это провинциалы. Настоящие ребята только в Местре. А что, они где-то нашалили?
Поскольку их собратья в форме провели предварительное расследование и допрос Флавии, Брунетти знал, что Вьянелло известно о нападении.
– Я сегодня утром разговаривал с Бретт Линч. Нападавшие приказали ей отменить встречу с Dottore Семенцато.
– Из музея? – спросил Вьянелло.
– Да.
Вьянелло задумался.
– Значит, это не ограбление?
– Нет, кажется, нет. Их остановили.
– Синьора Петрелли? – спросил Вьянелло.
Секрет Швейцарского банка не продержался бы в Венеции и дня.
– Да. Она их выгнала. Но не похоже, что они хотели что-нибудь забрать.
– Недальновидно с их стороны. Там есть что пограбить.
Тут Брунетти сломался.
– Откуда ты знаешь, Вьянелло?
– Соседка моей свояченицы – ее горничная. Ходит туда три раза в неделю убирать, присматривает за всем, когда та уезжает в Китай. Она рассказывает чудеса про то, что там есть, говорит, туда, небось, вбухано целое состояние.
– Не самое лучшее, что можно болтать о квартире, которая часто пустует, а? – спросил Брунетти суровым голосом.
– Вот и я ей сказал.
– Надеюсь, она послушала.
– Я тоже.
Косвенный выговор не сработал, и Брунетти вернулся к гориллам.
– Проверь еще раз больницы, не обращался ли за помощью тот, которого она ранила. Похоже, она его сильно порезала. А как насчет отпечатков на том конверте?
Вьянелло поднял глаза от блокнота:
– Я послал копии в Рим и попросил их дать нам знать, когда что-нибудь появится.
Оба понимали, что это может затянуться.
– Попробуй еще через Интерпол.
Вьянелло кивнул и добавил это предложение к своим заметкам.
– А что насчет Семенцато? – спросил Вьянелло. – По какому поводу намечалась встреча?
– Не знаю. Думаю, по поводу керамики, но Линч была под действием сильных лекарств и не могла ясно объяснить. Ты о нем что-нибудь знаешь?
– Не лучше, чем любой в городе, синьор. Он в музее лет семь. Женат, жена из Мессины, по-моему. Где-то на Сицилии. Детей нет. Хорошая семья, и его репутация в музее неплохая.
Брунетти не стал спрашивать Вьянелло об источниках этой информации, больше не удивляясь тому, что у сержанта в голове целый личный архив, накопленный за годы службы в полиции. Вместо этого он сказал:
– Вот что надо узнать о нем. Где он работал до того, как приехал сюда, и почему он оттуда уехал, и где учился.
– Вы собираетесь побеседовать с ним, синьор?
Брунетти поразмыслил.
– Нет. Если тот, кто их послал, хотел ее отпугнуть от него, то пусть лучше думает, что ему это удалось. Давай посмотрим, не найдется ли на него чего-нибудь. И поинтересуйся этими людьми из Местре.
– Да, синьор, – ответил Вьянелло, помечая для себя и это. – Вы спросили ее про их акцент?
Брунетти уже подумал об этом, но он слишком мало разговаривал с Бретт. Она хорошо владела итальянским, так что их произношение могло подсказать ей, из какой части страны они явились.
– Завтра спрошу.
– А я пока займусь гориллами из Местре, – сказал Вьянелло. Он с рыком поднялся со стула и покинул кабинет.
Брунетти отклонился назад вместе со стулом, вытянул носком ноги нижний ящик стола и положил на него скрещенные ноги. Он выгнулся назад, сцепив пальцы на затылке, потом повернулся и выглянул в окно. С этого угла фасад Сан-Лоренцо не просматривался, а виден был только клочок облачного неба – однообразие, способное пробудить мысли.
Она сказала что-то о керамике на выставке, а это могло означать только ту выставку, которую она организовывала четыре или пять лет назад, когда впервые за долгие годы посетители музеев на Западе имели возможность увидеть диковинки, выкопанные в Китае. Он и думал, что она еще в Китае.
Он с удивлением увидел ее имя в утреннем полицейском рапорте, был потрясен видом ее размозженного лица. Давно ли она вернулась? Сколько собиралась здесь пробыть? И что привело ее снова в Венецию? Флавия Петрелли могла бы ответить на часть этих вопросов; Флавия Петрелли сама могла оказаться ответом на один из них. Но эти вопросы могли подождать; в данный момент его больше интересовал Dottore Семенцато.
Он с грохотом уронил стул на передние ножки, дотянулся до телефона и набрал по памяти номер.
– Слушаю, – сказал знакомый низкий голос.
– Ciao, Леле, – ответил Брунетти. – Почему ты не на пленэре?
– Ciao, Гвидо, come stai? – И, не ожидая ответа, объяснил: – Сегодня света маловато. Я пошел на Дзаттере утром, но вернулся, ничего не сделав. Свет плоский, мертвый. Так что вернулся сюда приготовить Клаудии ланч.
– Как она?
– Хорошо, прекрасно. А Паола?
– Нормально, и дети тоже. Слушай, Леле, мне бы потолковать с тобой. Можешь уделить мне время сегодня после обеда?
– Потолковать по-дружески или по-полицейски?
– Боюсь, по-полицейски. Вернее, не боюсь, а думаю.
– Я буду в студии после трех, подходи туда, если хочешь. И до пяти примерно.
Брунетти услышал в трубке шипящий звук, сдавленное ругательство «PuttanaEva», а потом Леле сказал:
– Гвидо, я пошел. У меня тут макароны выкипают.
Брунетти едва успел попрощаться, как трубка замолчала.
Если кто и знал о репутации Семенцато, это был Леле. Габриэле Коссато, художник, антиквар, любитель красоты, был такой же неотъемлемой частью Венеции, как четыре вечно беседующих мавра справа от собора Святого Марка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Когда он вошел в управление, к нему обратился полицейский в форме.
– Dottore Патта ищет вас, синьор, – сказал он тихим спокойным голосом. Похоже, они все тут говорят тихо и без выражения, когда речь идет о вице-квесторе.
Брунетти поблагодарил его и двинулся самым коротким путем – по дальней лестнице – к своему кабинету. Когда он вошел, зазвонил интерком. Он поставил портфель на стол и взял трубку.
– Брунетти? – без всякой на то необходимости спросил Патта. – Это вы?
– Да, синьор, – ответил он, пролистывая бумаги, накопившиеся на столе за время его отсутствия.
– Я вас пытаюсь поймать по телефону все утро, Брунетти. Нам надо решить вопрос о конференции в Стреза. Спустись сейчас же в мой кабинет, – приказал Патта, потом смягчил приказ ворчливым «пожалуйста».
– Да, синьор. Немедленно. – Брунетти повесил трубку, перелистал остаток бумаг, вскрыл один конверт и дважды прочел письмо. Он подошел к стойке у окна и еще раз перечитал отчет о нападении на Бретт, потом спустился к кабинету Патты.
Синьорины Элеттры не было за конторкой, но низкая ваза с желтыми фрезиями наполняла комнату почти таким же сладким ароматом, как ее присутствие.
Он постучал и подождал, пока позволят войти. Сдавленное хмыканье означало «добро». Патта стоял, как в раме, в проеме одного из больших окон, взирая на фасад церкви Сан-Лоренцо в вечных строительных лесах. Как ни сумрачно было в помещении, свет все же поблескивал на отражающих поверхностях туалета Патты: на носках ботинок, на золотой цепочке, свисавшей из кармана жилетки, и маленьком рубине, тускло мерцавшем в булавке для галстука. Он взглянул на Брунетти и направился через комнату к столу. Брунетти поразился тому, насколько его передвижение по комнате напоминало шествие Флавии Петрелли по двору больницы. Разница заключалась в том, что ей было совершенно безразлично, какое впечатление она производит, для Патты же это было целью каждого движения. Вице-квестор занял свое место за столом и указал Брунетти на стул перед собой.
– Где вы были все утро? – спросил Патта без предисловий.
– Я ходил поговорить с жертвой неудавшегося ограбления, – объяснил Брунетти. Он постарался сделать это заявление настолько расплывчатым и, как он надеялся, незначимым, насколько возможно.
– На это у нас есть люди в форме.
Брунетти ничего не ответил.
Переключившись на текущие дела, Патта спросил:
– Что там насчет конференции в Стреза? Кто из нас будет участвовать?
Две недели назад Брунетти получил приглашение на конференцию, организуемую Интерполом, которая должна была состояться в курортном городишке Стреза на Лаго Маджоре. Брунетти хотел бы принять в ней участие, потому что это позволило бы ему возобновить дружбу и контакты с полицейскими из разных служб Интерпола, и еще потому, что в программу входил практикум по последним компьютерным технологиям хранения и восстановления информации. Патта, который знал, что Стреза – один из самых модных итальянских курортов, грезил о погоде, которая избавила бы его от промозглости поздней венецианской зимы, и потому высказал предположение, что, может, лучше поехать ему самому. Но поскольку приглашение было специально направлено Брунетти и в нем была приписка от организаторов конференции, Патта опасался, что будет сложно убедить Брунетти уступить свое право на поездку. Патта гнул свою линию, с трудом удерживаясь от того, чтобы просто приказать ему не ехать. Брунетти скрестил ноги и вытянул из кармана блокнот. Как обычно, там не было ничего, относящегося к делам полиции, но Патта, как обычно, не заметил этого.
– Дайте-ка я сверю даты, – сказал Брунетти, листая страницы. – Шестнадцатое, не так ли? И до двадцатого? – Он сделал театральную паузу, подыгрывал растущему нетерпению Патты. – Я не уверен, что буду свободен на той неделе.
– Какие числа, говорите? – переспросил Патта, перекидывая свой настольный календарь вперед на несколько недель. – С шестнадцатого по двадцатое? – Его пауза была еще более театральной, чем у Брунетти. – Ну, если не можете, я бы поехал. Придется перенести встречу с министром внутренних дел, но я думаю, что это я улажу.
– Может, так будет лучше, синьор. Вы уверены, что найдете время?
Взгляд Патты был непроницаем.
– Да.
– Хорошо, значит, это решено, – сказал Брунетти с притворной сердечностью.
Должно быть, что-то было в его тоне, или, может, в его уступчивости, что прозвучало тревожным звоночком для Патты.
– Где вы были сегодня утром?
– Я же сказал вам, синьор, разговаривал с жертвой неудавшегося ограбления.
– Что за жертва? – спросил Патта с подозрением в голосе.
– Иностранка, живущая здесь.
– Что за иностранка?
– Dottoressa Линч, – ответил Брунетти и стал ждать, как отреагирует Патта на это имя.
Секунду его лицо было пустым, но потом, откопав в памяти, кто это, он сощурился. Брунетти точно отследил момент, когда Патта вспомнил не только кто она, но и что собой представляет.
– Лесбиянка, – буркнул он, вложив в это слово все презрение, которое к ней испытывал. – Что с ней стряслось?
– На нее напали в квартире.
– И кто же? Какой-нибудь грудастый ухажер, которого она подцепила в баре? – Когда он заметил, как его слова подействовали на Брунетти, он сменил тон и спросил: – Что там случилось?
– На нее напали двое типов, – сообщил Брунетти и добавил: – Отнюдь не грудастых. А она в больнице.
Патта с трудом удержался от замечаний по этому поводу и вместо этого спросил:
– Поэтому вы слишком заняты, чтобы участвовать в конференции?
– Конференция будет в следующем месяце, синьор. У меня огромное количество текущих дел.
Патта фыркнул, чтобы выразить недоверие, потом вдруг спросил:
– Что они взяли?
– Вообще ничего.
– Почему? Это же ограбление?
– Их остановили. И я не знаю, было ли это ограблением.
Патта пропустил мимо ушей вторую часть сказанного Брунетти и подскочил от первой.
– Кто остановил, эта певичка? – спросил он так, будто Флавия Петрелли пела на углу улицы за гроши, а не в «Ла Скала» за огромные деньги.
Увидев, что Брунетти не возмутился, Патта продолжил:
– Конечно, это было ограбление. У нее там целое состояние.
Брунетти был удивлен не явной завистью в голосе Патты – это была его нормальная реакция на богатство, – но тем, что начальник имеет представление о том, что находится в квартире Бретт.
– Может быть, – сказал Брунетти.
– Никаких «может быть», – уперся Патта. – Если два мужика, значит, ограбление.
«А что, женщины обычно совершают другие преступления?» – хотел спросить Брунетти, но сдержался. Патта смотрел прямо на него.
– Значит, это работа отдела ограблений. Оставьте им. Здесь не благотворительное общество, комиссар. Не наше дело помогать вашим друзьям, когда они влипают в неприятности, а уж тем более вашим подружкам-лесбиянкам, – сказал он тоном, который вызывал в воображении целые толпы таковых, будто Брунетти был современной святой Урсулой и за ним следовало одиннадцать тысяч молодых женщин – все как одна девственницы и все как одна лесбиянки.
За долгие годы Брунетти приспособился к фундаментальной иррациональности того, что говорит его начальник, но временами Патта все-таки умудрялся изумить его широтой и страстью некоторых своих диких высказываний. И рассердить его.
– Это все, синьор? – спросил он.
– Да, пока все. Помните, это ограбление, и с ним будет разбираться… – он прервал тираду, услышав звонок телефона. Раздраженный шумом, Патта схватил трубку и заорал: – Я говорил, чтобы никаких звонков!
Брунетти ожидал увидеть, как он швырнет трубку, но вместо этого Патта ближе поднес ее к уху, и Брунетти заметил, что он потрясен.
– Да, да, конечно, я здесь, – сказал Патта. – Соединяйте.
Патта сел попрямее и провел одной рукой по волосам, как будто звонивший мог увидеть его через трубку. Он улыбнулся, еще раз улыбнулся и стал ждать. Брунетти услышал отдаленные раскаты мужского голоса, потом Патта ответил:
– Доброе утро, синьор. Да, да, прекрасно, спасибо. А у вас?
Обрывки ответа достигли ушей Брунетти. Он смотрел, как Патта берет ручку, лежавшую у него на столе, забыв про «Монблан Майстерштюк» в кармане пиджака. Патта схватил клочок бумаги и подтянул к себе.
– Да, да, синьор. Я слышал об этом. По правде сказать, я как раз сейчас это обсуждаю.
Он замолчал, а из трубки к нему потекли новые слова, которые доходили до Брунетти в виде неясного бормотания.
– Да, синьор. Я знаю. Это ужасно. Я был шокирован, услышав об этом. – Новая выжидательная пауза. Он сверкнул глазами на Брунетти и быстро отвел взгляд. – Да, синьор. Один из моих людей уже поговорил с ней.
С той стороны последовало бурное словоизвержение.
– Нет, синьор, нет конечно. Это ее знакомый. Я его специально просил ее не тревожить, только посмотреть, как она, и поговорить с ее врачами. Конечно, синьор. Я понял, синьор.
Патта поднял ручку за кончик и стал ритмично постукивать ею по столу. Он слушал.
– Конечно, конечно. Я выделю столько людей, сколько нужно, синьор. Мы знаем, как она щедра к городу.
Он метнул очередной взгляд на Брунетти, перевел глаза на постукивающее перо и заставил себя положить его на стол.
Он долго слушал, пялясь на ручку. Пару раз он пытался заговорить, но голос в трубке обрывал его. Наконец, вцепившись в трубку, он смог произнести:
– Как можно скорее. Я лично буду держать вас в курсе. Да, синьор. Конечно, синьор. Да.
Времени на «до свиданья» ему не дали; голос на том конце вырубился.
Патта осторожно повесил трубку и посмотрел на Брунетти.
– Это, как ты, наверное, понял, был мэр. Я не знаю, откуда он узнал, но узнал. – Патта ясно показал, что подозревает, что Брунетти позвонил и оставил анонимное сообщение в мэрии.
– Похоже, что Dottoressa, – начал он, произнося это слово таким тоном, который ставил под сомнение качество образования сразу и в Гарварде, и в Йеле, учебных заведениях, где Dottoressa Линч получала свои степени, – его приятельница, и… – после паузы он разродился: – благодетель города. Так что мэр хочет, чтобы это было рассмотрено и улажено как можно быстрее.
Брунетти молчал, зная, как может навредить любое его замечание. Он взглянул на бумагу на столе Патты, потом в лицо начальнику.
– Что у тебя сейчас в работе? – спросил Патта, что, как понял Брунетти, означало, что ему отдадут расследование.
– Ничего такого, что не может подождать.
– Тогда я хочу, чтобы ты занялся этим.
– Да, синьор, – сказал он, надеясь, что Патта не предложит никаких особых шагов.
Поздно.
– Отправляйся в ее квартиру. Посмотри, что удастся найти. Поговори с соседями.
– Да, синьор, – сказал Брунетти и встал, надеясь, что он закончил.
– И держи меня в курсе всего, Брунетти.
– Да, синьор.
– Я хочу это быстро уладить, Брунетти. Она приятельница мэра.
Брунетти знал, что любой друг мэра – непременно друг Патты.
Глава 5
Вернувшись в кабинет, он позвонил и попросил Вьянелло зайти. Через несколько минут сержант вошел и тяжело опустился на стул напротив стола Брунетти. Он вытащил из кармана маленький блокнот и вопросительно посмотрел на Брунетти.
– Что ты знаешь о гориллах, Вьянелло?
Вьянелло немного обдумал вопрос и зачем-то спросил:
– Которые в зоопарке или которым платят за избиение?
– Которым платят.
Вьянелло некоторое время молча проходился по спискам, которые, очевидно, были у него в голове.
– Не думаю, что сейчас кто-то из них в городе, синьор. Но в Местре четверо или пятеро есть, в основном южане. – Он помолчал, пролистывая очередные списки. – Я слышал, что несколько работает в Падуе и еще несколько – в Тревизо и Порденоне, но это провинциалы. Настоящие ребята только в Местре. А что, они где-то нашалили?
Поскольку их собратья в форме провели предварительное расследование и допрос Флавии, Брунетти знал, что Вьянелло известно о нападении.
– Я сегодня утром разговаривал с Бретт Линч. Нападавшие приказали ей отменить встречу с Dottore Семенцато.
– Из музея? – спросил Вьянелло.
– Да.
Вьянелло задумался.
– Значит, это не ограбление?
– Нет, кажется, нет. Их остановили.
– Синьора Петрелли? – спросил Вьянелло.
Секрет Швейцарского банка не продержался бы в Венеции и дня.
– Да. Она их выгнала. Но не похоже, что они хотели что-нибудь забрать.
– Недальновидно с их стороны. Там есть что пограбить.
Тут Брунетти сломался.
– Откуда ты знаешь, Вьянелло?
– Соседка моей свояченицы – ее горничная. Ходит туда три раза в неделю убирать, присматривает за всем, когда та уезжает в Китай. Она рассказывает чудеса про то, что там есть, говорит, туда, небось, вбухано целое состояние.
– Не самое лучшее, что можно болтать о квартире, которая часто пустует, а? – спросил Брунетти суровым голосом.
– Вот и я ей сказал.
– Надеюсь, она послушала.
– Я тоже.
Косвенный выговор не сработал, и Брунетти вернулся к гориллам.
– Проверь еще раз больницы, не обращался ли за помощью тот, которого она ранила. Похоже, она его сильно порезала. А как насчет отпечатков на том конверте?
Вьянелло поднял глаза от блокнота:
– Я послал копии в Рим и попросил их дать нам знать, когда что-нибудь появится.
Оба понимали, что это может затянуться.
– Попробуй еще через Интерпол.
Вьянелло кивнул и добавил это предложение к своим заметкам.
– А что насчет Семенцато? – спросил Вьянелло. – По какому поводу намечалась встреча?
– Не знаю. Думаю, по поводу керамики, но Линч была под действием сильных лекарств и не могла ясно объяснить. Ты о нем что-нибудь знаешь?
– Не лучше, чем любой в городе, синьор. Он в музее лет семь. Женат, жена из Мессины, по-моему. Где-то на Сицилии. Детей нет. Хорошая семья, и его репутация в музее неплохая.
Брунетти не стал спрашивать Вьянелло об источниках этой информации, больше не удивляясь тому, что у сержанта в голове целый личный архив, накопленный за годы службы в полиции. Вместо этого он сказал:
– Вот что надо узнать о нем. Где он работал до того, как приехал сюда, и почему он оттуда уехал, и где учился.
– Вы собираетесь побеседовать с ним, синьор?
Брунетти поразмыслил.
– Нет. Если тот, кто их послал, хотел ее отпугнуть от него, то пусть лучше думает, что ему это удалось. Давай посмотрим, не найдется ли на него чего-нибудь. И поинтересуйся этими людьми из Местре.
– Да, синьор, – ответил Вьянелло, помечая для себя и это. – Вы спросили ее про их акцент?
Брунетти уже подумал об этом, но он слишком мало разговаривал с Бретт. Она хорошо владела итальянским, так что их произношение могло подсказать ей, из какой части страны они явились.
– Завтра спрошу.
– А я пока займусь гориллами из Местре, – сказал Вьянелло. Он с рыком поднялся со стула и покинул кабинет.
Брунетти отклонился назад вместе со стулом, вытянул носком ноги нижний ящик стола и положил на него скрещенные ноги. Он выгнулся назад, сцепив пальцы на затылке, потом повернулся и выглянул в окно. С этого угла фасад Сан-Лоренцо не просматривался, а виден был только клочок облачного неба – однообразие, способное пробудить мысли.
Она сказала что-то о керамике на выставке, а это могло означать только ту выставку, которую она организовывала четыре или пять лет назад, когда впервые за долгие годы посетители музеев на Западе имели возможность увидеть диковинки, выкопанные в Китае. Он и думал, что она еще в Китае.
Он с удивлением увидел ее имя в утреннем полицейском рапорте, был потрясен видом ее размозженного лица. Давно ли она вернулась? Сколько собиралась здесь пробыть? И что привело ее снова в Венецию? Флавия Петрелли могла бы ответить на часть этих вопросов; Флавия Петрелли сама могла оказаться ответом на один из них. Но эти вопросы могли подождать; в данный момент его больше интересовал Dottore Семенцато.
Он с грохотом уронил стул на передние ножки, дотянулся до телефона и набрал по памяти номер.
– Слушаю, – сказал знакомый низкий голос.
– Ciao, Леле, – ответил Брунетти. – Почему ты не на пленэре?
– Ciao, Гвидо, come stai? – И, не ожидая ответа, объяснил: – Сегодня света маловато. Я пошел на Дзаттере утром, но вернулся, ничего не сделав. Свет плоский, мертвый. Так что вернулся сюда приготовить Клаудии ланч.
– Как она?
– Хорошо, прекрасно. А Паола?
– Нормально, и дети тоже. Слушай, Леле, мне бы потолковать с тобой. Можешь уделить мне время сегодня после обеда?
– Потолковать по-дружески или по-полицейски?
– Боюсь, по-полицейски. Вернее, не боюсь, а думаю.
– Я буду в студии после трех, подходи туда, если хочешь. И до пяти примерно.
Брунетти услышал в трубке шипящий звук, сдавленное ругательство «PuttanaEva», а потом Леле сказал:
– Гвидо, я пошел. У меня тут макароны выкипают.
Брунетти едва успел попрощаться, как трубка замолчала.
Если кто и знал о репутации Семенцато, это был Леле. Габриэле Коссато, художник, антиквар, любитель красоты, был такой же неотъемлемой частью Венеции, как четыре вечно беседующих мавра справа от собора Святого Марка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27