– Конечно, – рассмеялся он. – Я же начальник.
– А ничего, если я зайду повидать тебя? Ненавижу разговаривать по телефону.
– Конечно. Приходи, когда хочешь. Давай сейчас. Я должен дождаться звонка, но какой смысл тебе весь день бродить под дождем. И потом, – добавил он, внутренне улыбнувшись, – здесь тепло.
– Хорошо. Мне тебя спросить?
– Да, скажешь охраннику, что тебе назначена встреча, и он проведет тебя в мой кабинет.
– Спасибо. Я скоро буду. – Она отключилась, не дожидаясь, когда он попрощается.
Как только он повесил трубку, телефон снова зазвонил, он ответил, и там обнаружился Каррара.
– Гвидо, твой синьор Ла Капра был в компьютере.
– Да ну?
– Его оказалось легко найти по китайской керамике.
– Как?
– По двум делам. Была селадоновая чаша, которая исчезла из частной коллекции в Лондоне около трех лет назад. Человек, которого наконец за это привлекли, сказал, что ему заплатил некий итальянец, чтобы взять именно этот предмет.
– Ла Капра?
– Он не знал. Но тот, который его выдал, сообщил, что имя Ла Капры упоминал один из посредников, которые устраивали сделку.
– Устраивали сделку? – спросил Брунетти. – Вот прямо так – устроили ограбление из-за одного предмета?
– Да. И так случается все чаще и чаще, – ответил Каррара.
– А второе дело? – спросил Брунетти.
– Ну, это на уровне слухов. У нас оно значится в списке «неподтвержденных».
– И что это?
– Около двух лет назад один парижский торговец китайскими произведениями искусства, некий Филипп Бернадотт, был убит хулиганами, когда выгуливал вечером собаку. У него забрали бумажник и ключи. Ключи использовали, чтобы проникнуть в его дом, но, что странно, ничего не украли. Но все его бумаги прошерстили, и похоже, что часть их забрали.
– А Ла Капра?
– Партнер покойного смог припомнить только, что за несколько дней до убийства месье Бернадотт имел серьезный спор с клиентом, который обвинял его в том, что он продал ему предмет, зная, что тот фальшивый.
– И клиент был синьор Ла Капра?
– Партнер имени не знал. Он говорил, что месье Бернадотт постоянно называл клиента «козой», как казалось партнеру – в шутку.
– А месье Бернадотт и его партнер способны были продать предмет, зная, что он фальшивый? – спросил Брунетти.
– Партнер – нет. Но Бернадотт, похоже, участвовал в нескольких очень сомнительных сделках.
– Сомнительных с точки зрения спецов по хищению художественных ценностей?
– Да. В Париже на него уже собрано приличное досье.
– Но когда его убили, из дома ничего не пропало?
– Вроде бы нет, но убийцы не пожалели времени на то, чтобы кое-что изъять из его папок и инвентарных списков.
– Значит, возможно, что синьор Ла Капра и был той козой, которую Бернадотт упоминал при своем партнере?
– Похоже на то, – согласился Каррара.
– Еще что-нибудь?
– Нет. Но мы были бы признательны, если бы ты мог о нем рассказать что-то еще.
– Я попрошу мою секретаршу отправить тебе все, что у нас есть на него и Семенцато.
– Спасибо, Гвидо. – И Каррара отключился. Что там пел граф Альмавива? «Еmifardildestinoritrovarquestopaggioinogniloco!» Такая судьба, похоже, была и у Брунетти – куда он ни совался, везде находил Ла Каиру. Однако Керубино выглядел сущим ангелом по сравнению с Ла Капрой. Брунетти узнал достаточно, чтобы убедиться, что Ла Капра причастен к делу Семенцато, а возможно, и виновен в его смерти. Но все это были косвенные улики, не имевшие ни малейшей весомости для суда.
Он услышал стук в дверь и крикнул: «Avanti». Полицейский в форме открыл дверь, отступил назад и пропустил Флавию Петрелли. Когда она шла мимо полицейского, тот эффектно отсалютовал, прежде чем закрыть дверь. Брунетти нисколько не сомневался, кому была отдана эта честь.
На Флавии был темно-коричневый плащ, отороченный мехом. Холодок раннего вечера добавил цвета ее лицу, снова ненакрашенному. Она быстро прошла по комнате и взяла его протянутую руку.
– Значит, тут ты работаешь? – спросила она.
Он обошел стол и забрал ее плащ, необходимость в котором мгновенно отпала. Пока Флавия оглядывала кабинет, Брунетти повесил плащ на вешалку за дверью. Плащ был снаружи мокрый, как и волосы Флавии.
– У тебя что, зонтика нет? – спросил он.
Она бессознательно провела рукой по волосам и с удивлением посмотрела на сырую ладонь.
– Нет. Когда я выходила, дождя не было.
– Во сколько это было? – спросил он, подходя к ней.
– После обеда. Кажется, после двух. – Ее ответ был неточным, скорее всего она и правда не помнила.
Он подтащил второй стул к тому, который стоял перед его столом, и подождал, пока она сядет, прежде чем сесть напротив нее. Хотя Брунетти видел ее лишь несколько часов назад, он был поражен переменой в ее внешности. Этим утром она казалась спокойной и расслабленной, готовой по-итальянски солидаризироваться с ним в его доводах. Но теперь она была напряжена, о чем свидетельствовали морщинки вокруг ее рта, которых утром там точно не наблюдалось.
– Как там Бретт? – спросил он.
Она вздохнула, небрежным жестом пытаясь отмахнуться от вопроса.
– С ней сейчас разговаривать – все равно что с одним из моих детей. Она со всем соглашается, кивает, а потом делает то, что ей хочется.
– И что это в данном случае? – спросил Брунетти.
– Оставаться здесь и не ехать со мной ни в какой Милан.
– Когда ты уезжаешь?
– Завтра. Есть вечерний рейс, прибывающий туда в девять. У меня будет время, чтобы привести в жилой вид квартиру, а потом утром съездить в аэропорт еще раз и забрать детей.
– А она объясняет, почему не хочет ехать?
Флавия пожала плечами, как будто объяснения Бретт и реальность – совершенно разные вещи.
– Она говорит, что не позволит вытравить себя из собственного дома, что не побежит прятаться у меня.
– Это настоящая причина?
– Кто ее знает, что у нее за причина? – сказала она почти сердито. – Для Бретт достаточно хотеть или не хотеть. Ей не нужны доводы или оправдания. Она просто делает, и все.
Брунетти подумалось, что лишь человек с такой же силой воли может находить это качество таким возмутительным.
Хотя его подмывало спросить Флавию, зачем она пришла его повидать, он задал такой вопрос:
– Есть ли способ убедить ее поехать с тобой?
– Ясно, что ты ее плохо знаешь, – сухо сказала Флавия, но потом улыбнулась. – Думаю, что нет. Может, помогло бы, если б ей кто-нибудь велел не ехать, тогда она, вероятно, поехала бы назло. – Она покачала головой и повторила: – Ну точно как мои дети.
– Хочешь, чтобы я с ней поговорил? – спросил Брунетти.
– Думаешь, будет какая-то польза?
Теперь настала его очередь пожать плечами.
– Не знаю. Со своими детьми я не слишком хорошо справляюсь.
Она удивленно подняла глаза.
– А я не знала, что у тебя есть дети.
– Довольно естественно для человека моего возраста, не так ли?
– Да, наверно, – ответила она и подумала, прежде чем выдать следующее замечание: – Это потому, что я тебя знаю как полицейского, как будто ты не настоящий человек. – Прежде чем он успел что-то сказать, она добавила: – Ну да, понимаю, и ты меня знаешь как певицу.
– Разве знаю?
– Ты о чем? Мы же встретились, когда я пела.
– Да, но спектакль тогда уже кончился. А с тех пор я слышал твое пение только на дисках. Боюсь, что это не одно и то же.
Она долго смотрела на него, потом опустила глаза, потом опять подняла взгляд на него.
– Если бы я дала тебе билеты на спектакль в «Ла Скала», ты бы приехал?
– Да. С радостью.
Она открыто улыбнулась.
– А с кем бы ты пришел?
– С женой, – просто ответил он.
– А-а, – так же просто сказала она. Как содержателен может быть единственный слог. Улыбка на миг пропала, а когда вернулась, то была столь же дружеской, но чуть менее теплой.
Он повторил свой вопрос:
– Так ты хочешь, чтобы я с ней поговорил?
– Да. Она тебе очень доверяет, так что тебя может и послушать. Кто-нибудь должен убедить ее покинуть Венецию. Я не смогла.
Обеспокоенный отчаянием, прозвучавшим в ее голосе, он сказал:
– Я не думаю, что ей здесь грозит реальная опасность. Ее квартира надежна, и ей хватит здравого смысла никого не впускать. Так что она мало чем рискует.
– Да, – помедлив, согласилась Флавия, всем своим видом показывая, как все это для нее неубедительно. И как будто вдруг вернувшись откуда-то издалека и обнаружив себя в незнакомом месте, она огляделась и спросила, оттягивая горловину свитера от шеи:
– Ты должен здесь еще сидеть?
– Нет, я уже освободился. Если хочешь, я пойду с тобой и посмотрим, послушает ли она меня.
Флавия поднялась на ноги и подошла к окну, где постояла, глядя на завешенный фасад Сан-Лоренцо, потом вниз, на канал.
– Прекрасно, но я не понимаю, как ты это выдерживаешь. – Уж не о женитьбе ли она, подумал Брунетти. – Я выдерживаю неделю, а потом чувствую себя как в ловушке. – Имеется в виду супружеская верность? Она повернулась лицом к нему. – Но даже со всеми неудобствами это все равно самый красивый город в мире, правда?
– Да, – просто ответил он и подал ей плащ.
Брунетти достал из шкафчика у стены два зонтика и вручил один Флавии, когда они вышли из кабинета. У входной двери квестуры оба охранника, которые обычно кидали Брунетти более чем лаконичное «Виоnаnotte», вытянулись в струнку и четко отсалютовали. Снаружи лил дождь, и вода начала перехлестывать через бортики канала и затапливать мостовую. Он остановился, чтобы надеть сапоги, но на Флавии были кожаные туфли на низком каблуке, уже промокшие от дождя.
Он взял ее под руку, и они свернули налево. Неожиданные порывы ветра бросали дождь им в лицо, потом ветер разворачивался и бил их сзади по ногам. Им попадалось очень мало прохожих, и все они были в сапогах и клеенчатых плащах, сразу видно, что это венецианцы, которые вышли из дома только по необходимости. Брунетти избегал тех улиц, где вода уже должна была подняться, и увлек ее в сторону Барберия-делле-Толле, которая вела вверх к больнице. Неподалеку от единственного моста, который им оставалось одолеть, был низкий участок мостовой, где грязная серая вода уже стояла по щиколотку. Брунетти притормозил, соображая, как перевести через нее Флавию, но та отпустила его руку и ринулась через лужу, не обращая внимания на холодную воду, хлюпавшую у нее в туфлях.
На открытом пространстве площади Санти-Джованни-э-Паоло хлестали ветер и дождь. На углу под яростно хлопающим навесом бара стояла монашка, беспомощно сжимая перед собой ободранный зонтик. Сама площадь будто сжалась, ее дальняя часть была поглощена прибывающими водами, которые превратили канал в узкое озеро со все расступающимися берегами.
Быстрым шагом, почти бегом, они устремились через площадь к мосту, который должен был привести их к Кале-делла-Теста и квартире Бретт.
С вершины моста они увидели, что впереди вода поднялась по щиколотку, но не замедлили шаг. На сходе с моста Брунетти переложил зонтик в левую руку и подхватил правой Флавию под руку. И как раз вовремя, потому что она споткнулась и плюхнулась бы, если бы Брунетти не удержал ее, притянув к себе.
– PorcoGiuda, – воскликнула она, выпрямляясь. – Туфля. Слетела.
Они оба стояли и вглядывались в темную гладь, но безрезультатно. Флавия попробовала пошарить в воде ногой. Ничего. Только дождь.
– Ну вот что, – сказал Брунетти, складывая зонтик и вручая ей.
Он быстро нагнулся и поднял ее с земли, так неожиданно для нее, что она обхватила его руками, стукнув по затылку рукояткой сложенного зонта. Он пошатнулся, держа ее в охапке, восстановил равновесие и зашагал вперед. Дважды повернув, он доставил ее к дверям дома.
Голова у него вымокла; дождь стекал ему за воротник и дальше по спине. В какой-то момент он оступился со своей ношей и ощутил, как холодная вода переливается через верх сапога и течет к ступне. Но он дотащил Флавию до порога, сгрузил и убрал волосы со лба.
Она поспешно открыла дверь в здание и прошлепала в подъезд, где вода стояла так же высоко, как и снаружи. Она прошла по ней и поднялась на вторую ступеньку, где было сухо. Услышав за спиной хлюпающие шаги, она поднялась на две ступени и повернулась к Брунетти:
– Спасибо.
Она стряхнула вторую туфлю и оставила ее, где та упала, потом пошла вверх по лестнице, он шел следом. На второй площадке они услышали музыку, которая лилась навстречу. Наверху, перед железной дверью, она достала ключ, вставила в замок и повернула. Дверь не поддалась.
Она вытащила ключ, выбрала другой и повернула его в верхнем замке, потом опять вставила первый в нижнюю скважину и отперла.
– Странно, – сказала она, оборачиваясь к нему. – Заперто на два замка.
Ему казалось довольно разумным, что Бретт надежно заперлась.
– Бретт! – окликнула Флавия, распахивая дверь. Их встретили звуки музыки, но Бретт не отозвалась.
– Это я! – крикнула Флавия. – Со мной Гвидо. Никто не ответил.
Флавия, с которой на пол капала вода, босиком пошла в гостиную, потом в глубину квартиры, чтобы посмотреть в обеих спальнях. Когда она вернулась, лицо ее было бледным. За ее спиной воспаряли к небесам скрипки, гремели трубы и воцарялась вселенская гармония.
– Ее тут нет, Гвидо. Она куда-то делась.
Глава 21
После того как Флавия сердито выскочила из квартиры после обеда, Бретт села и уставилась на страницы заметок, устилавшие ее стол. Она взирала на схемы и таблицы с температурами горения дерева разных пород, размерами печей, раскопанных в Западном Китае, изотопами, найденными в глазури керамических погребальных сосудов из той же области, и экологическими реконструкциями флоры двухтысячелетней давности. Если она соотносила эти данные в одной последовательности, то получала один способ обжига керамики, но если она располагала их иначе, то ее тезис оказывался несостоятельным, полной ерундой, и ей следовало сидеть в Китае, где ей и место.
Последнее слово заставило ее задуматься над тем, найдется ли ей там место в будущем, если Флавия и Брунетти как-нибудь все уладят – лучшего слова она не подобрала – так, чтобы она могла продолжать работу. Она с отвращением отодвинула бумаги. Нет смысла заканчивать статью, если ее автор скоро будет дискредитирован как участник крупной махинации с предметами искусства.
Она вышла из-за стола и подошла к рядам аккуратно расставленных компакт-дисков, ища музыку, подходящую к ее нынешнему настроению. Никакого вокала. Никаких жирных придурков, поющих о любви и утратах. Любовь и утраты. И только не клавесин: его резкий звук будет дергать ее нервы. Ну ладно, тогда симфония «Юпитер»: если что и способно доказать ей, что рассудок, радость и любовь остались в мире, так это она. Бретт поверила в разум и радость и уже начинала снова верить в любовь, когда зазвонил телефон. Она ответила только потому, что думала, что это может быть Флавия, которая ушла больше часа назад.
– Pronto, – сказала она, сообразив, что впервые говорит по телефону больше чем за неделю.
– Professoressa Линч? – поинтересовался мужской голос.
– Да.
– Мои друзья нанесли вам визит на прошлой неделе, – сказал человек хорошо поставленным спокойным голосом с почти неразличимым сицилианским акцентом, слегка растягивая звуки. Когда Бретт ничего не ответила, он добавил: – Я уверен, что вы помните.
Она так и молчала, ее рука сжимала телефонную трубку, а глаза закрылись при воспоминании об этом визите.
– Professoressa, я думаю, вас заинтересует, что ваша подруга, – и его голос иронично понизился на этом слове, – ваша подруга синьора Петрелли беседует с теми же моими друзьями. Да, мы вот тут с вами разговариваем, вы и я, а мои друзья разговаривают с ней.
– Что вам нужно? – спросила Бретт.
– Ах, я и забыл, как прямолинейны американцы. Что ж, я бы хотел поговорить с вами, Professoressa.
После долгого молчания Бретт спросила его:
– О чем?
– О, конечно, о китайском искусстве, особенно о некоторых керамических изделиях времен династии Хань, которые, я думаю, вы бы захотели посмотреть. Но перед этим нам надо обсудить синьору Петрелли.
– Я не хочу с вами разговаривать.
– Я боялся этого, Dottoressa. Вот поэтому я позволил себе попросить синьору Петрелли присоединиться ко мне.
Бретт сказала единственное, что смогла придумать:
– Она тут со мной.
Человек рассмеялся.
– Пожалуйста, Dottoressa, я знаю, как вы умны, так не глупите со мной. Если бы она была с вами, вы бы повесили трубку и сейчас вызывали бы полицию, а не разговаривали со мной. – Он дал ей время подумать и спросил: – Не прав ли я?
– Откуда я знаю, что она у вас?
– Ниоткуда, Dottoressa. Это, видите ли, часть игры. Но вы знаете, что она не с вами, и знаете, что она ушла в четырнадцать минут третьего, вышла из квартиры и направилась к Риальто. Для прогулки день очень неприятный. Очень сильный дождь. Она бы уже вернулась. На самом деле, я дерзну предположить, она уже давно должна была вернуться, не так ли? – Когда Бретт не ответила ему, он повторил более суровым голосом: – Не так ли?
– Чего вы хотите? – устало спросила Бретт.
– Так-то лучше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27