– Не надо вопросов. Поле в Маргере, а скотобойня, которой оно принадлежит, относится к Местре, так что это их дело.
Брунетти, не желая тратить время на выяснение тонкостей имущественного права и муниципальных границ городов, спросил только:
– Откуда им известно, что убитый занимался проституцией, синьор?
– Понятия не имею, откуда им это известно, Брунетти, – раздраженно отвечал Патта, повышая голос. – Я вам передаю их слова: мужчина, проститутка, в женском платье, голова всмятку.
– Когда его обнаружили, синьор?
Делать записи было не в обычаях Патты, и он, конечно, и не подумал зафиксировать подробности, которые ему сообщили по телефону. Вообще, сам факт убийства его не волновал. Шлюхой меньше, шлюхой больше – какая разница? Плохо только, что его людям придется выполнять чужую работу и в случае успешного раскрытия преступления все заслуги припишут коллегам из Местре. Но, поразмыслив, он решил, что с учетом последних событий в его личной жизни не надо лишний раз привлекать к себе внимание – даже лучше, что Местре достанется вся слава – и добрая, и худая.
– Мне звонил квесторе из Местре и спрашивал, не могли бы мы взять на себя расследование. Чем вы трое сейчас заняты?
– Мариани в отпуске, Росси до сих пор изучает материалы дела Бортолоцци.
– А вы?
– А я ухожу в отпуск со следующей недели.
– Это подождет, – уверенно заявил Патта, и от этой уверенности все планы Брунетти на отпуск сразу повисли в воздухе. – Ничего, дело ерундовое, вы быстро с ним разделаетесь. Выйдете на сутенера, достанете у него список клиентов. Один из них и есть преступник.
– А у них бывают сутенеры?
– У проституток? Конечно бывают.
– А если это трансвестит? Да и был ли он проституткой?
– Это вы меня спрашиваете, Брунетти? – рявкнул Патта, вне себя от злости, что снова напомнило Брунетти о семейных неприятностях начальника, и он поспешил сменить тему:
– Когда он вам звонил, синьор?
– Несколько часов тому назад. А что?
– Интересно, тело уже убрали?
– Скорее всего, не оставлять же его на жаре.
– Да, конечно, – согласился Брунетти, – а куда его отвезли?
– Понятия не имею. Наверное, в какую-нибудь больницу. Может, в Умберто Примо. Там есть морг и производят вскрытия. А что?
– Хотелось бы взглянуть, и на место, где это случилось, тоже.
Патта был не из тех, кого увлекают подробности.
– Раз это дело Местре, возьмите у них машину и водителя. Наших не берите.
– Что-нибудь еще, синьор вице-квесторе?
– Нет. Я уверен, что там ничего сложного. За неделю вы успеете сдать его в архив и поедете в свой отпуск, как собирались.
Как это было похоже на Патту: он и не подумал поинтересоваться планами Брунетти или тем, во что ему обойдется изменение этих планов вроде отмены брони в гостиницах. Все это были незначительные детали, мелочи.
Выйдя из кабинета, Брунетти увидал, что, пока он беседовал с Паттой, в приемной у шефа успели поменять мебель. В маленькой комнате, примыкающей к кабинету, стоял теперь письменный стол, а под окном – круглый журнальный столик.
Брунетти спустился на первый этаж, где размещались низшие чины – те, что носили форму. Дежурный, сержант Вьянелло, разбирал за столом какие-то бумаги. Не успел Брунетти ничего спросить, он поднял голову, улыбнулся и сказал:
– Да, комиссар, это правда. Тито Бурраска.
Услышав его слова, Брунетти испытал второе потрясение, не меньшее, чем за несколько часов до того, когда до него дошли слухи о случившемся. В Италии Тито Бурраска был человек-легенда, если можно так выразиться. Он начал снимать кино в шестидесятых, фильмы ужасов, полные крови и вывороченных внутренностей, таких откровенно бутафорских, что фильмы вызывали смех и иначе как пародия на жанр не воспринимались. Но Бурраска был хоть и бездарь, но не дурак. Он быстро оценил вкусы публики и стал выпускать еще более откровенные подделки. Вампиры в его картинах могли щеголять в наручных часах, будто бы забывали снять их перед съемкой, о бегстве графа Дракулы сообщали по телефону, актерские приемы были ходульные, как у марионеток. Вскоре он прославился и превратился в культовую фигуру. Народ валом валил на его фильмы, с азартом выискивая его «промахи» и веселясь от души.
В семидесятых он обратился к жанру порнографии, где тоже весьма преуспел. Проблему сюжета Бурраска решил очень просто: смахнув пыль с прежних ужастиков, он пустил их в оборот. И актеры были прежние, но только теперь вместо вурдалаков и оборотней им велели изображать насильников и сексуальных маньяков. И снова кинотеатры ломились от зрителей, но теперь зрителей иного сорта, которые приходили не за тем, чтобы тыкать пальцем в несуразицу, происходящую на экране, и смеяться.
С началом следующего десятилетия в Италии появилось множество частных телеканалов, и Тито Бурраска стал сплавлять им свою продукцию, вырезая наиболее развратные сцены, дабы пощадить чувствительные нервы телезрителей и их детей. Потом он открыл для себя видео. Пресса склоняла его имя на все лады, он был героем популярных анекдотов, шуток, его обсуждали в телевизионных ток-шоу. Такое пристальное внимание к собственному успеху заставило его переехать в Монако и принять подданство этого княжества с умеренными налогами. Двенадцатикомнатные апартаменты в Милане он оставил себе, чтобы устраивать там приемы для друзей, как он заявил налоговой полиции. А еще, как недавно выяснилось, чтобы принимать Марию Лукрецию Патту.
– Тито Бурраска, правда-правда, – повторил сержант Вьянелло, с трудом пряча улыбку. Брунетти хорошо понимал его. – Повезло вам, что вы уезжаете в Местре на эти дни.
Брунетти не удержался и спросил:
– И что, раньше никто не знал?
Вьянелло покачал головой:
– Нет. Ни одна живая душа.
– Даже дядя? – усомнился Брунетти, показывая, что и начальство в курсе подробностей.
Не успел Вьянелло ответить, как у него на столе зажужжал телефон. Он снял трубку, утопил кнопку и сказал:
– Да, вице-квесторе?
Послушав с минуту, он произнес:
– Конечно, синьор.
На этом разговор закончился, сержант положил трубку.
Брунетти ждал, что он скажет.
– Велел звонить в иммиграционную службу и спросить, как долго Бурраска может находиться в Италии. Ведь у него теперь нет гражданства.
Брунетти усмехнулся:
– Наверное, жаль вам беднягу?
Вьянелло вскинул голову и с недоумением уставился на Брунетти:
– Жаль? Кого? Этого?…
С видимым усилием оборвав себя на полуслове, он вновь склонился над бумагами.
Брунетти пошел к себе в кабинет. Оттуда он позвонил в полицию Местре, представился и попросил соединить его с тем, кто занимался делом убитого трансвестита. Несколько минут спустя подошел сержант Галло, который объяснил, что ведет дело временно, пока не найдут кого-нибудь повыше рангом. Брунетти сказал, что он и есть тот человек, и попросил через полчаса прислать за ним машину на пьяццале Рома.
На улице, куда Брунетти шагнул из сумрачного и прохладного коридора квестуры, он едва не схватил тепловой удар и почти ослеп от солнечного света и бликов в канале. Зажмурившись, он поскорее вытащил из нагрудного кармана темные очки и водрузил их на нос. Не успел он сделать и пяти шагов, а рубашка уже промокла, пот градом покатился по спине. Он повернул направо, решив идти на Сан-Дзаккария и сесть там на vaporetto Пароходик (ит.); здесь – водный трамвай, основной общественный транспорт Венеции
82-го маршрута, хотя это означало, что половину пути ему придется плестись под солнцем. Притом что в сторону моста Риальто ведет несколько затененных домами кале Узкие венецианские улочки, соединяющие набережные каналов
, этот путь получается в два раза длиннее, а мысль о лишней минуте, проведенной на улице, внушала ему ужас.
Выйдя на Рива дельи Скьявони, он огляделся и увидел, как пассажиры покидают стоящий у пристани vaporetto. Тут перед ним встала типичная для венецианца дилемма: бежать ли, чтобы успеть на трамвайчик, или подождать следующего, который придет через десять минут, но торчать на жаре, болтаясь в ловушке дебаркадера. Он побежал. Пробегая по деревянным доскам причала, он столкнулся с необходимостью принять еще одно решение: притормозить ли возле желтого компостера, чтобы пробить талончик, рискуя при этом упустить трамвай, или не тормозить и выложить пять тысяч лир штрафа? Но тут он вспомнил, что находится при исполнении и может ездить за казенный счет.
Даже от такой короткой пробежки он вымок как мышь и потому остался на палубе, обдуваемый легким ветерком, пока vaporetto тащился вдоль Большого Канала. Вокруг были полуголые туристы, мужчины и женщины, в купальных костюмах, шортах, майках, и на секунду он позавидовал им, хотя и мог представить себя в подобном наряде разве только на пляже.
Зависть, впрочем, испарилась так же быстро, как и пот, и уступила место его обыкновенному раздражению, которое он испытывал всегда, глядя на этакое бесстыдство. Нет, будь у них идеальные фигуры и красивая одежда, он бы, может быть, и не злился. Но эти заурядные тряпки и обилие еще более заурядной наготы заставляли его с вожделением мечтать о принудительной скромности, заведенной в исламских странах. Он не был «эстетом», как говорила иногда Паола, но искренне полагал, что красота лучше уродства. Он отвернулся и стал смотреть на палаццо, мимо которых проплывал трамвайчик. Многие из них тоже имели весьма потрепанный вид, но это происходило не от бедности или лени хозяев, а от их собственной старости. Город был очень стар, но Брунетти любил его печальное, изрытое морщинами лицо.
Машина ждала его у отделения полиции на пьяццале Рома – сине-белый полицейский седан из Местре. Он постучал в окошко водителю. Когда сидевший за рулем молодой человек опустил стекло, в грудь Брунетти ударила волна холодного воздуха.
– Комиссар? – спросил молодой человек. Брунетти кивнул.
– Меня прислал сержант Галло. – Водитель вышел из машины и распахнул для него заднюю дверь.
Брунетти сел в машину и откинулся на спинку сиденья. Кондиционер слишком усердно остужал его потные плечи и грудь. Такое положение вещей угрожало простудой.
– Куда вы хотите ехать, синьор? – Водитель включил зажигание.
В отпуск, вздохнул про себя Брунетти, а вслух сказал:
– Туда, где вы его подобрали.
Проехав через мост, соединяющий Венецию с материком, они свернули на шоссе, ведущее к Маргере. Вскоре лагуна скрылась из глаз. Шоссе было забито машинами, которые и так едва тащились, да еще вынуждены были останавливаться у светофоров на каждом перекрестке.
– Это вы были там сегодня утром?
Парень на секунду оглянулся. Воротник его рубашки был свежий и хрустящий. Похоже, он целый день просидел в своей кондиционированной машине.
– Нет, синьор. Там были Буффо и Рубелли.
– Мне сказали, что он занимался проституцией. Его удалось опознать?
– Я не знаю, синьор. Но звучит логично, не правда ли?
– Почему?
– Видите ли, это произошло в районе, где дешевые проститутки обычно ловят клиентов. Они стоят по обочинам возле заводов. Их там всегда не меньше дюжины. На тот случай, если работяге после смены захочется сделать это по-быстрому.
– И мужчины?
– Простите, синьор? А кому еще нужны шлюхи?
– Я имел в виду: проститутки-мужчины. Разве они стоят у дороги, где любой может увидеть их клиентов? Подобные пристрастия, кажется, принято скрывать от друзей и знакомых.
Водитель на минуту задумался.
– Где они обычно работают?
– Кто? – Парень решил на всякий случай уточнить, чтобы снова не попасть впросак.
– Голубые.
– А, на виа Капуччина. Иногда на вокзале, но летом их оттуда гоняют, потому что слишком много туристов.
– А этот работал там же, наверное?
– Кто его знает, синьор.
Седан резко повернул влево, на узкую грунтовую дорогу, потом направо, где дорога расширялась и по обеим сторонам ее стояли низкие каменные домишки. Брунетти взглянул на часы: почти пять.
Дома по обочинам попадались все реже, между ними росла чахлая травка, иногда кустарник. Мелькнуло несколько разбитых и покореженных машин с выдранными внутренностями. Каждый из домов, по-видимому, некогда был огорожен. Теперь лишь жалкие куски тех изгородей кое-где висели, уцепившись за покосившиеся столбы, как пьяницы.
Вот они увидали группку женщин на обочине. Двое прятались в тени пляжного зонтика, воткнутого в грязь у их ног.
– Они знают, что здесь сегодня случилось? – спросил Брунетти.
– Наверняка знают, синьор. Такие новости быстро становятся известны всем.
– И они до сих пор тут? – искренне удивился Брунетти.
– Им надо зарабатывать на жизнь, правда? И потом, убили-то мужчину, и это их не касается. Я думаю, они так рассуждают. – Водитель притормозил и остановился на обочине. – Приехали, синьор.
Брунетти открыл дверь и вышел. Тут же ватным одеялом навалилась духота. Перед ним была низкая приземистая постройка: с одной стороны четыре крутых бетонных пандуса вели к металлическим воротам. На одном из них стоял сине-белый полицейский седан. Хотя снаружи не было ни вывески, ни другого знака, который бы давал понять, что это за постройка, но стоило учуять запах, сразу все становилось ясно.
– Мне кажется, его нашли подальше, на задворках, синьор, – сказал водитель.
Обогнув здание справа, Брунетти увидал поле, еще одну дырявую ограду, чудом выжившую акацию, и под ней – полицейского, который сидел на деревянном стуле и спал, уронив голову на грудь.
Не успел Брунетти раскрыть рта, как водитель выкрикнул:
– Скарпа! Комиссар прибыл!
Голова полицейского дернулась, он в ту же секунду проснулся, вскочил на ноги и, увидав Брунетти, выпалил:
– Капрал Скарпа, синьор!
Форменная куртка стража висела на спинке стула, насквозь сырая рубашка прилипла к телу, из белой став бледно-розовой.
– Как долго вы здесь находитесь, Скарпа? – спросил Брунетти, подойдя к полицейскому.
– С того времени, как уехали эксперты, синьор.
– Когда это было?
– Примерно в три часа.
– Для чего вы остались?
– Сержант приказал мне оставаться здесь, чтобы помочь дознавателям расспросить рабочих, когда они приедут.
– А почему вы сидите на жаре?
– Я не мог оставаться внутри, синьор, из-за запаха, – честно признался полицейский. – Я вышел, и меня вырвало. Я больше не мог войти обратно. Первый час я был на ногах, но потом подумал, что все равно, раз здесь есть такой маленький кусочек тени и нельзя ходить туда-сюда, то уж лучше я сяду, чем буду столбом торчать.
Пока он говорил, Брунетти и водитель инстинктивно подвинулись в тень акации.
– Так дознаватели приехали или нет? – спросил Брунетти.
– Да, синьор. Около часа назад.
– Почему же вы до сих пор здесь?
Полицейский тупо таращился на него.
– Я просил у сержанта позволения вернуться в город, но он хотел, чтобы я остался и помог. Я сказал, что не могу, если только рабочие сами не выйдут сюда. Он не разрешил, а внутри такая вонь, что с ног валит.
Как бы в подтверждение его слов, легкий ветерок игриво окатил их этим самым ароматом скотобойни.
– Ну а здесь-то вы что делаете? Почему вы не пошли в машину?
– Он сказал, чтобы я ждал здесь. Я просил разрешить посидеть в машине, там кондиционер, но он не позволил. Он сказал, чтобы я сидел здесь, если не хочу помогать. – И, опережая следующий вопрос Брунетти, добавил: – А автобус за рабочими придет сюда только в семь пятнадцать, после смены.
Помолчав, Брунетти спросил:
– Где он лежал?
Полицейский обернулся и указал на заросли по другую сторону ограды:
– Вон там, синьор.
– Кто его обнаружил?
– Один из рабочих. Он вышел на перекур и увидал туфли, ну, туфли этого парня. Красные. Ну и подошел поближе, чтобы получше их рассмотреть.
– А следы были?
– Наверное, были, синьор. Я точно не знаю. Этот рабочий, что первым увидал его, наверняка наследил, да и мы тоже… – Он замолчал, утирая пот со лба.
– Кто ходил туда? Ваш сержант?
– Да, синьор.
Брунетти взглянул на кустарник, затем снова на промокшую от пота рубашку полицейского.
– Идите садитесь в нашу машину, Скарпа. Там работает кондиционер. А вы, – он повернулся к водителю, – проводите его. И оба ждите меня там.
– Спасибо, синьор, – благодарно вздохнул капрал и взял свою форменную куртку, собираясь надеть ее.
– Не беспокойтесь, – сжалился Брунетти, увидав, что он продевает руку в рукав.
– Спасибо, синьор, – повторил тот, подхватил стул, и они вдвоем с водителем побрели к скотобойне. Прежде чем свернуть за угол, Скарпа оставил стул на заднем дворе. Брунетти поглядел им вслед и, низко нагнувшись, полез в дыру.
Сразу можно было догадаться, что на месте побывали эксперты-криминалисты: они продырявили землю вокруг колышками своих нивелиров, они так шаркали ногами, что свезли всю грязь, вырвали целую копну острой осоки, – наверное, для того, чтобы невзначай не изрезать тело, когда его будут доставать.
Вдруг позади хлопнула дверь, и мужской голос крикнул:
– Эй, вы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Брунетти, не желая тратить время на выяснение тонкостей имущественного права и муниципальных границ городов, спросил только:
– Откуда им известно, что убитый занимался проституцией, синьор?
– Понятия не имею, откуда им это известно, Брунетти, – раздраженно отвечал Патта, повышая голос. – Я вам передаю их слова: мужчина, проститутка, в женском платье, голова всмятку.
– Когда его обнаружили, синьор?
Делать записи было не в обычаях Патты, и он, конечно, и не подумал зафиксировать подробности, которые ему сообщили по телефону. Вообще, сам факт убийства его не волновал. Шлюхой меньше, шлюхой больше – какая разница? Плохо только, что его людям придется выполнять чужую работу и в случае успешного раскрытия преступления все заслуги припишут коллегам из Местре. Но, поразмыслив, он решил, что с учетом последних событий в его личной жизни не надо лишний раз привлекать к себе внимание – даже лучше, что Местре достанется вся слава – и добрая, и худая.
– Мне звонил квесторе из Местре и спрашивал, не могли бы мы взять на себя расследование. Чем вы трое сейчас заняты?
– Мариани в отпуске, Росси до сих пор изучает материалы дела Бортолоцци.
– А вы?
– А я ухожу в отпуск со следующей недели.
– Это подождет, – уверенно заявил Патта, и от этой уверенности все планы Брунетти на отпуск сразу повисли в воздухе. – Ничего, дело ерундовое, вы быстро с ним разделаетесь. Выйдете на сутенера, достанете у него список клиентов. Один из них и есть преступник.
– А у них бывают сутенеры?
– У проституток? Конечно бывают.
– А если это трансвестит? Да и был ли он проституткой?
– Это вы меня спрашиваете, Брунетти? – рявкнул Патта, вне себя от злости, что снова напомнило Брунетти о семейных неприятностях начальника, и он поспешил сменить тему:
– Когда он вам звонил, синьор?
– Несколько часов тому назад. А что?
– Интересно, тело уже убрали?
– Скорее всего, не оставлять же его на жаре.
– Да, конечно, – согласился Брунетти, – а куда его отвезли?
– Понятия не имею. Наверное, в какую-нибудь больницу. Может, в Умберто Примо. Там есть морг и производят вскрытия. А что?
– Хотелось бы взглянуть, и на место, где это случилось, тоже.
Патта был не из тех, кого увлекают подробности.
– Раз это дело Местре, возьмите у них машину и водителя. Наших не берите.
– Что-нибудь еще, синьор вице-квесторе?
– Нет. Я уверен, что там ничего сложного. За неделю вы успеете сдать его в архив и поедете в свой отпуск, как собирались.
Как это было похоже на Патту: он и не подумал поинтересоваться планами Брунетти или тем, во что ему обойдется изменение этих планов вроде отмены брони в гостиницах. Все это были незначительные детали, мелочи.
Выйдя из кабинета, Брунетти увидал, что, пока он беседовал с Паттой, в приемной у шефа успели поменять мебель. В маленькой комнате, примыкающей к кабинету, стоял теперь письменный стол, а под окном – круглый журнальный столик.
Брунетти спустился на первый этаж, где размещались низшие чины – те, что носили форму. Дежурный, сержант Вьянелло, разбирал за столом какие-то бумаги. Не успел Брунетти ничего спросить, он поднял голову, улыбнулся и сказал:
– Да, комиссар, это правда. Тито Бурраска.
Услышав его слова, Брунетти испытал второе потрясение, не меньшее, чем за несколько часов до того, когда до него дошли слухи о случившемся. В Италии Тито Бурраска был человек-легенда, если можно так выразиться. Он начал снимать кино в шестидесятых, фильмы ужасов, полные крови и вывороченных внутренностей, таких откровенно бутафорских, что фильмы вызывали смех и иначе как пародия на жанр не воспринимались. Но Бурраска был хоть и бездарь, но не дурак. Он быстро оценил вкусы публики и стал выпускать еще более откровенные подделки. Вампиры в его картинах могли щеголять в наручных часах, будто бы забывали снять их перед съемкой, о бегстве графа Дракулы сообщали по телефону, актерские приемы были ходульные, как у марионеток. Вскоре он прославился и превратился в культовую фигуру. Народ валом валил на его фильмы, с азартом выискивая его «промахи» и веселясь от души.
В семидесятых он обратился к жанру порнографии, где тоже весьма преуспел. Проблему сюжета Бурраска решил очень просто: смахнув пыль с прежних ужастиков, он пустил их в оборот. И актеры были прежние, но только теперь вместо вурдалаков и оборотней им велели изображать насильников и сексуальных маньяков. И снова кинотеатры ломились от зрителей, но теперь зрителей иного сорта, которые приходили не за тем, чтобы тыкать пальцем в несуразицу, происходящую на экране, и смеяться.
С началом следующего десятилетия в Италии появилось множество частных телеканалов, и Тито Бурраска стал сплавлять им свою продукцию, вырезая наиболее развратные сцены, дабы пощадить чувствительные нервы телезрителей и их детей. Потом он открыл для себя видео. Пресса склоняла его имя на все лады, он был героем популярных анекдотов, шуток, его обсуждали в телевизионных ток-шоу. Такое пристальное внимание к собственному успеху заставило его переехать в Монако и принять подданство этого княжества с умеренными налогами. Двенадцатикомнатные апартаменты в Милане он оставил себе, чтобы устраивать там приемы для друзей, как он заявил налоговой полиции. А еще, как недавно выяснилось, чтобы принимать Марию Лукрецию Патту.
– Тито Бурраска, правда-правда, – повторил сержант Вьянелло, с трудом пряча улыбку. Брунетти хорошо понимал его. – Повезло вам, что вы уезжаете в Местре на эти дни.
Брунетти не удержался и спросил:
– И что, раньше никто не знал?
Вьянелло покачал головой:
– Нет. Ни одна живая душа.
– Даже дядя? – усомнился Брунетти, показывая, что и начальство в курсе подробностей.
Не успел Вьянелло ответить, как у него на столе зажужжал телефон. Он снял трубку, утопил кнопку и сказал:
– Да, вице-квесторе?
Послушав с минуту, он произнес:
– Конечно, синьор.
На этом разговор закончился, сержант положил трубку.
Брунетти ждал, что он скажет.
– Велел звонить в иммиграционную службу и спросить, как долго Бурраска может находиться в Италии. Ведь у него теперь нет гражданства.
Брунетти усмехнулся:
– Наверное, жаль вам беднягу?
Вьянелло вскинул голову и с недоумением уставился на Брунетти:
– Жаль? Кого? Этого?…
С видимым усилием оборвав себя на полуслове, он вновь склонился над бумагами.
Брунетти пошел к себе в кабинет. Оттуда он позвонил в полицию Местре, представился и попросил соединить его с тем, кто занимался делом убитого трансвестита. Несколько минут спустя подошел сержант Галло, который объяснил, что ведет дело временно, пока не найдут кого-нибудь повыше рангом. Брунетти сказал, что он и есть тот человек, и попросил через полчаса прислать за ним машину на пьяццале Рома.
На улице, куда Брунетти шагнул из сумрачного и прохладного коридора квестуры, он едва не схватил тепловой удар и почти ослеп от солнечного света и бликов в канале. Зажмурившись, он поскорее вытащил из нагрудного кармана темные очки и водрузил их на нос. Не успел он сделать и пяти шагов, а рубашка уже промокла, пот градом покатился по спине. Он повернул направо, решив идти на Сан-Дзаккария и сесть там на vaporetto Пароходик (ит.); здесь – водный трамвай, основной общественный транспорт Венеции
82-го маршрута, хотя это означало, что половину пути ему придется плестись под солнцем. Притом что в сторону моста Риальто ведет несколько затененных домами кале Узкие венецианские улочки, соединяющие набережные каналов
, этот путь получается в два раза длиннее, а мысль о лишней минуте, проведенной на улице, внушала ему ужас.
Выйдя на Рива дельи Скьявони, он огляделся и увидел, как пассажиры покидают стоящий у пристани vaporetto. Тут перед ним встала типичная для венецианца дилемма: бежать ли, чтобы успеть на трамвайчик, или подождать следующего, который придет через десять минут, но торчать на жаре, болтаясь в ловушке дебаркадера. Он побежал. Пробегая по деревянным доскам причала, он столкнулся с необходимостью принять еще одно решение: притормозить ли возле желтого компостера, чтобы пробить талончик, рискуя при этом упустить трамвай, или не тормозить и выложить пять тысяч лир штрафа? Но тут он вспомнил, что находится при исполнении и может ездить за казенный счет.
Даже от такой короткой пробежки он вымок как мышь и потому остался на палубе, обдуваемый легким ветерком, пока vaporetto тащился вдоль Большого Канала. Вокруг были полуголые туристы, мужчины и женщины, в купальных костюмах, шортах, майках, и на секунду он позавидовал им, хотя и мог представить себя в подобном наряде разве только на пляже.
Зависть, впрочем, испарилась так же быстро, как и пот, и уступила место его обыкновенному раздражению, которое он испытывал всегда, глядя на этакое бесстыдство. Нет, будь у них идеальные фигуры и красивая одежда, он бы, может быть, и не злился. Но эти заурядные тряпки и обилие еще более заурядной наготы заставляли его с вожделением мечтать о принудительной скромности, заведенной в исламских странах. Он не был «эстетом», как говорила иногда Паола, но искренне полагал, что красота лучше уродства. Он отвернулся и стал смотреть на палаццо, мимо которых проплывал трамвайчик. Многие из них тоже имели весьма потрепанный вид, но это происходило не от бедности или лени хозяев, а от их собственной старости. Город был очень стар, но Брунетти любил его печальное, изрытое морщинами лицо.
Машина ждала его у отделения полиции на пьяццале Рома – сине-белый полицейский седан из Местре. Он постучал в окошко водителю. Когда сидевший за рулем молодой человек опустил стекло, в грудь Брунетти ударила волна холодного воздуха.
– Комиссар? – спросил молодой человек. Брунетти кивнул.
– Меня прислал сержант Галло. – Водитель вышел из машины и распахнул для него заднюю дверь.
Брунетти сел в машину и откинулся на спинку сиденья. Кондиционер слишком усердно остужал его потные плечи и грудь. Такое положение вещей угрожало простудой.
– Куда вы хотите ехать, синьор? – Водитель включил зажигание.
В отпуск, вздохнул про себя Брунетти, а вслух сказал:
– Туда, где вы его подобрали.
Проехав через мост, соединяющий Венецию с материком, они свернули на шоссе, ведущее к Маргере. Вскоре лагуна скрылась из глаз. Шоссе было забито машинами, которые и так едва тащились, да еще вынуждены были останавливаться у светофоров на каждом перекрестке.
– Это вы были там сегодня утром?
Парень на секунду оглянулся. Воротник его рубашки был свежий и хрустящий. Похоже, он целый день просидел в своей кондиционированной машине.
– Нет, синьор. Там были Буффо и Рубелли.
– Мне сказали, что он занимался проституцией. Его удалось опознать?
– Я не знаю, синьор. Но звучит логично, не правда ли?
– Почему?
– Видите ли, это произошло в районе, где дешевые проститутки обычно ловят клиентов. Они стоят по обочинам возле заводов. Их там всегда не меньше дюжины. На тот случай, если работяге после смены захочется сделать это по-быстрому.
– И мужчины?
– Простите, синьор? А кому еще нужны шлюхи?
– Я имел в виду: проститутки-мужчины. Разве они стоят у дороги, где любой может увидеть их клиентов? Подобные пристрастия, кажется, принято скрывать от друзей и знакомых.
Водитель на минуту задумался.
– Где они обычно работают?
– Кто? – Парень решил на всякий случай уточнить, чтобы снова не попасть впросак.
– Голубые.
– А, на виа Капуччина. Иногда на вокзале, но летом их оттуда гоняют, потому что слишком много туристов.
– А этот работал там же, наверное?
– Кто его знает, синьор.
Седан резко повернул влево, на узкую грунтовую дорогу, потом направо, где дорога расширялась и по обеим сторонам ее стояли низкие каменные домишки. Брунетти взглянул на часы: почти пять.
Дома по обочинам попадались все реже, между ними росла чахлая травка, иногда кустарник. Мелькнуло несколько разбитых и покореженных машин с выдранными внутренностями. Каждый из домов, по-видимому, некогда был огорожен. Теперь лишь жалкие куски тех изгородей кое-где висели, уцепившись за покосившиеся столбы, как пьяницы.
Вот они увидали группку женщин на обочине. Двое прятались в тени пляжного зонтика, воткнутого в грязь у их ног.
– Они знают, что здесь сегодня случилось? – спросил Брунетти.
– Наверняка знают, синьор. Такие новости быстро становятся известны всем.
– И они до сих пор тут? – искренне удивился Брунетти.
– Им надо зарабатывать на жизнь, правда? И потом, убили-то мужчину, и это их не касается. Я думаю, они так рассуждают. – Водитель притормозил и остановился на обочине. – Приехали, синьор.
Брунетти открыл дверь и вышел. Тут же ватным одеялом навалилась духота. Перед ним была низкая приземистая постройка: с одной стороны четыре крутых бетонных пандуса вели к металлическим воротам. На одном из них стоял сине-белый полицейский седан. Хотя снаружи не было ни вывески, ни другого знака, который бы давал понять, что это за постройка, но стоило учуять запах, сразу все становилось ясно.
– Мне кажется, его нашли подальше, на задворках, синьор, – сказал водитель.
Обогнув здание справа, Брунетти увидал поле, еще одну дырявую ограду, чудом выжившую акацию, и под ней – полицейского, который сидел на деревянном стуле и спал, уронив голову на грудь.
Не успел Брунетти раскрыть рта, как водитель выкрикнул:
– Скарпа! Комиссар прибыл!
Голова полицейского дернулась, он в ту же секунду проснулся, вскочил на ноги и, увидав Брунетти, выпалил:
– Капрал Скарпа, синьор!
Форменная куртка стража висела на спинке стула, насквозь сырая рубашка прилипла к телу, из белой став бледно-розовой.
– Как долго вы здесь находитесь, Скарпа? – спросил Брунетти, подойдя к полицейскому.
– С того времени, как уехали эксперты, синьор.
– Когда это было?
– Примерно в три часа.
– Для чего вы остались?
– Сержант приказал мне оставаться здесь, чтобы помочь дознавателям расспросить рабочих, когда они приедут.
– А почему вы сидите на жаре?
– Я не мог оставаться внутри, синьор, из-за запаха, – честно признался полицейский. – Я вышел, и меня вырвало. Я больше не мог войти обратно. Первый час я был на ногах, но потом подумал, что все равно, раз здесь есть такой маленький кусочек тени и нельзя ходить туда-сюда, то уж лучше я сяду, чем буду столбом торчать.
Пока он говорил, Брунетти и водитель инстинктивно подвинулись в тень акации.
– Так дознаватели приехали или нет? – спросил Брунетти.
– Да, синьор. Около часа назад.
– Почему же вы до сих пор здесь?
Полицейский тупо таращился на него.
– Я просил у сержанта позволения вернуться в город, но он хотел, чтобы я остался и помог. Я сказал, что не могу, если только рабочие сами не выйдут сюда. Он не разрешил, а внутри такая вонь, что с ног валит.
Как бы в подтверждение его слов, легкий ветерок игриво окатил их этим самым ароматом скотобойни.
– Ну а здесь-то вы что делаете? Почему вы не пошли в машину?
– Он сказал, чтобы я ждал здесь. Я просил разрешить посидеть в машине, там кондиционер, но он не позволил. Он сказал, чтобы я сидел здесь, если не хочу помогать. – И, опережая следующий вопрос Брунетти, добавил: – А автобус за рабочими придет сюда только в семь пятнадцать, после смены.
Помолчав, Брунетти спросил:
– Где он лежал?
Полицейский обернулся и указал на заросли по другую сторону ограды:
– Вон там, синьор.
– Кто его обнаружил?
– Один из рабочих. Он вышел на перекур и увидал туфли, ну, туфли этого парня. Красные. Ну и подошел поближе, чтобы получше их рассмотреть.
– А следы были?
– Наверное, были, синьор. Я точно не знаю. Этот рабочий, что первым увидал его, наверняка наследил, да и мы тоже… – Он замолчал, утирая пот со лба.
– Кто ходил туда? Ваш сержант?
– Да, синьор.
Брунетти взглянул на кустарник, затем снова на промокшую от пота рубашку полицейского.
– Идите садитесь в нашу машину, Скарпа. Там работает кондиционер. А вы, – он повернулся к водителю, – проводите его. И оба ждите меня там.
– Спасибо, синьор, – благодарно вздохнул капрал и взял свою форменную куртку, собираясь надеть ее.
– Не беспокойтесь, – сжалился Брунетти, увидав, что он продевает руку в рукав.
– Спасибо, синьор, – повторил тот, подхватил стул, и они вдвоем с водителем побрели к скотобойне. Прежде чем свернуть за угол, Скарпа оставил стул на заднем дворе. Брунетти поглядел им вслед и, низко нагнувшись, полез в дыру.
Сразу можно было догадаться, что на месте побывали эксперты-криминалисты: они продырявили землю вокруг колышками своих нивелиров, они так шаркали ногами, что свезли всю грязь, вырвали целую копну острой осоки, – наверное, для того, чтобы невзначай не изрезать тело, когда его будут доставать.
Вдруг позади хлопнула дверь, и мужской голос крикнул:
– Эй, вы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25