Ресторан на твой выбор. Куда прикажешь?
Падовани с минуту подумал и сказал:
– Гвидо, завтра я возвращаюсь в Рим, а у меня полный дом еды. Приходи-ка ты ко мне и помоги доесть. Ничего особенного, паста и так еще, по мелочи.
– С удовольствием. Скажи мне, где ты живешь.
– В Дорсодуро Район Венеции
. Знаешь Рамо дельи Инкурабили?
Это была маленькая площадь в двух шагах от Дзаттере Одна из набережных в Венеции
.
– Знаю.
– Если встанешь к каналу передом, к фонтану задом, то по правую руку у тебя будет моя дверь. – Вот так. И не надо ни улицы, ни номера дома. Венецианец найдет.
– Хорошо. Когда?
– В восемь.
– Мне что-нибудь принести?
– И не вздумай. Все, что ты принесешь, мы обязаны будем съесть, а тут и так провизии на футбольную команду. Пожалуйста, ничего не надо.
– Хорошо. Тогда до встречи в восемь. Спасибо, Дамиано.
– Всегда рад помочь. А о чем ты хотел спросить? Или может быть, о ком? Пока есть время, я бы пошерстил свою память или даже сделал бы пару звонков, если нужно.
– Меня интересуют два человека. Леонардо Маскари и…
– Впервые слышу, – перебил Падовани.
– И Джанкарло Сантомауро.
Падовани присвистнул:
– Значит, твои люди добрались-таки до этого преподобного?
– Увидимся в восемь, – сказал Брунетти.
– Скотина, – засмеялся Падовани и повесил трубку.
Ровно в восемь Брунетти, выбритый и освеженный душем, с бутылкой «Барберы» в руках, звонил в дверь дома Падовани справа от фонтана. Единственный звонок на двери означал, что других жильцов в доме нет, а иметь собственный дом было самой большой роскошью для венецианца. Пахучие ветви жасмина, который рос из двух терракотовых горшков по обеим сторонам от входа, оплели весь фасад. Не успел Брунетти позвонить, а Падовани уже распахнул дверь. Он крепко стиснул руку Брунетти своей лапой и потащил его в дом.
– Какая жара, ужас! Заходи быстрее. Я, наверное, рехнулся, раз еду в Рим в такую погоду. Но у меня там кондиционер.
Отпустив наконец руку Брунетти, он отступил, чтобы хорошенько рассмотреть его. Когда люди долго не видятся, то при встрече первым делом стремятся подметить произошедшие в другом перемены. Похудел? Растолстел? Поседел? Постарел? Что же до самого Падовани, то он едва ли изменился. Он был все такой же толстый обормот, каким Брунетти помнил его всегда. Потому Брунетти, едва взглянув на друга, стал рассматривать его жилище. Центральная часть состояла из единственной комнаты в два этажа с окнами в потолке. С трех сторон, на уровне второго этажа, ее опоясывала открытая галерея, куда вела открытая деревянная лестница. За дверью в четвертой стене, по-видимому, скрывалась спальня.
– Что это? Лодочный сарай? – Брунетти вспомнил про канал возле дома. Сюда легко можно было затаскивать лодки.
– Верно, ты угадал. Когда я купил его, здесь еще валялись старые лодки, а в крыше зияли дыры размером с арбуз.
– И давно ты здесь живешь? – поинтересовался Брунетти, оглядываясь и прикидывая, во сколько обошелся ремонт и отделка.
– Восемь лет.
– Да, ты поработал на славу. Счастливчик, у тебя нет соседей. – Брунетти вручил хозяину бутылку в подарочной бумаге.
– Я же просил ничего не приносить.
– Это не помешает, – улыбнулся Брунетти.
– Спасибо, но ты, ей-богу, зря, – проворчал Падовани, прекрасно зная, что к ужину не полагается являться с пустыми руками – это неприлично. – Располагайся. Я мигом. Только посмотрю, как там ужин. Если ты захочешь коктейль, то имей в виду, что лед у меня готов.
И он скрылся за дверью из цветного стекла, где находилась кухня. Вскоре оттуда послышался звон кастрюль, тарелок и журчание воды. Брунетти продолжил осмотр. Комната была великолепна. Ему даже стало не по себе, когда он заметил перед камином черный полукруг, который прожгли искры в превосходном паркете мореного дуба. Вообще-то он придерживался мнения, что аккуратностью можно пренебречь ради комфорта, но испорченной красоты все равно было жаль. На каминной полке выстроились керамические статуэтки персонажей Commedia dell'Arte. Две стены занимали картины всех подряд жанров и направлений, но подобранные так, что при взгляде на них глаза положительно разбегались. Каждая была не более и не менее как шедевр, сражавшийся за внимание зрителя с соседними. Острота этого соревнования наводила на мысль, что Падовани все-таки большой спец по части живописи. Брунетти отметил одного Гуттузо, которого не любил, и Моранди, который ему наоборот, нравился. Также были три работы Ферруцци, отдававшие должное красотам города, и слева от камина – небольшая Мадонна, явно флорентийская, пятнадцатого, вероятно, века, с обожанием глядящая на уродливого младенца. У Брунетти и Паолы была одна общая тайная страсть: в течение многих лет они искали самого безобразного Христа-младенца в европейском искусстве. Пока что титул удерживал один особенно мерзкий карапуз из зала номер 13 в Пинакотеке Сиены. Этому же, хоть он был и не красавец, до того было далеко. Вдоль одной из стен тянулась резная полка, бывшая некогда деталью гардероба или буфета. На ней стояли расписные глиняные плошки, чей декор – яркий геометрический орнамент и арабская вязь – говорил об их несомненно исламском происхождении.
Открылась дверь, и в комнату вошел Падовани:
– Коктейль?
– Нет, спасибо, лучше вина. Слишком жарко.
– Понимаю. Последние три года я не приезжал сюда летом и уже успел позабыть, каково это тут бывает. Ночью на той стороне Большого Канала совсем дышать нечем от вони.
– А здесь?
– Нет, канал Джудекка, наверное, глубже, или там течение, или еще что-нибудь. Запаха почти нет. Пока, во всяком случае. Но если они не перестанут расширять каналы, чтобы могли проходить эти… как их? танкеры, то неизвестно, чем дело кончится для лагуны.
Продолжая говорить, Падовани прошел к длинному деревянному столу, накрытому на двоих, взял стоявшую там откупоренную заранее бутылку «Дольчетто» и наполнил бокалы.
– Вот говорят, что город затопит или приключится еще какая-нибудь природная катастрофа. А я верю, что все будет иначе. – Он подал бокал Брунетти.
– И что же будет? – спросил Брунетти и пригубил вино – вино было отличное.
– Мне кажется, что раз мы отравили воду, то процесс гниения уже не остановить. А поскольку лагуна – это часть Адриатики, которая сама часть Средиземного моря, которое… ну и так далее, ты понимаешь. Короче, вонь такая поднимется, что нам всем придется либо сматываться из города, либо засыпать каналы. Но без них не будет Венеции.
Это был один из новейших прогнозов на будущее, и не менее удручающий, чем те, что ему приходилось слышать ранее. Он не знал, верить им или не верить. Все вокруг говорили о надвигающейся и неминуемой гибели Венеции, однако цены на жилье удваивались каждые пять лет, арендная плата росла еще быстрее, так что людям с обычным средним достатком жизнь в Венеции становилась не по карману. Чума ли, крестовые походы, войны, дурные запахи – торговцы недвижимостью из всего извлекали выгоду. И это, возможно, был залог вечного существования Венеции.
– Все готово, – сказал Падовани, усаживаясь в глубокое кресло. – Осталось только забросить в воду пасту. Кстати, пока она будет вариться, у меня будет время подумать. Дай мне тему для размышлений.
Брунетти опустился на диван напротив, глотнул вина и сказал, тщательно подбирая слова:
– У меня есть подозрения насчет связи Сантомауро с трансвеститом, который живет и, очевидно, работает в Местре.
– О какого рода связи? – деловито осведомился Падовани.
– О сексуальной связи. Но он утверждает, что он просто адвокат этого типа.
– Одно другому не мешает, не правда ли?
– Нет. Но я застал его в квартире молодого человека, и он не дал мне его расспросить.
– Кто кого не дал расспросить?
– Сантомауро – этого парня.
– Понятно, – кивнул Падовани и пригубил вино. – И это все?
– Второй человек, имя которого я упоминал, Леонардо Маскари, в понедельник был обнаружен мертвым на пустыре под Местре.
– Тоже трансвестит?
– Вроде бы.
– Ну и какая тут связь?
– Этот парень, клиент Сантомауро, узнал Маскари на фотографии, хотя и не сознался в этом.
– Откуда ты знаешь?
– Поверь мне, Дамиано, я знаю. Я достаточно повидал таких, как он, я не могу ошибаться. Он узнал Маскари, но сделал вид, что нет.
– Как его зовут?
– Я не вправе открывать его имени.
– Ах, Гвидо, – укоризненно воскликнул Падовани и подался вперед со своего кресла, – у меня есть несколько знакомых мальчиков из Местре. Раньше у меня их было больше. Раз уж я твой консультант по делам гомосексуалистов, – он произнес это без тени иронии или осуждения, – я должен знать его имя, иначе я не смогу ничем тебе помочь. Я обещаю, что сохраню его в тайне. – Брунетти молчал. – Гвидо, это ты мне позвонил, а не я тебе. – Падовани поднялся. – Пойду положу пасту. Пятнадцать минут, и ужин готов.
Пока Брунетти ждал, его внимание привлекли книги, занимавшие одну из стен. Он вытащил альбом с фотографиями археологических находок в Китае и уселся с ним обратно на диван. Вскоре вернулся Падовани.
– A tavolo, tutti a tavolo. Mangiamo, За стол, все за стол. Кушать (ит.)
– возгласил он.
Захлопнув книгу, Брунетти поставил ее обратно на полку и пошел к столу.
– Садись вот здесь, слева, – скомандовал Падовани и стал накладывать ему в тарелку макароны.
Брунетти дождался, пока он положит и себе, и принялся за еду. Помидоры, лук, кубики pancetta Итальянский бекон
, немного pepperoncino Острый красный стручковый перец
вместе с penne rigate – его любимой твердой пастой.
– Очень вкусно, – искренне похвалил он, – я люблю pepperoncino.
– Я рад, что тебе нравится. Я боялся переперчить.
– Нет, что ты, в самый раз, – промычал Брунетти с набитым ртом.
Когда на тарелке ничего не осталось и Падовани стал подкладывать, он сказал:
– Его зовут Франческо Креспо.
– А… как это я раньше не догадался, – устало вздохнул Падовани. А затем, с куда большим интересом, спросил: – Ты уверен, что соус не слишком острый?
Брунетти отрицательно покачал головой и прикончил вторую порцию. Видя, что Падовани тянется за большой ложкой, Брунетти закрыл ладонями свою тарелку.
– Ешь, а то больше почти ничего нет, – настаивал хозяин.
– Нет, правда, хватит, Дамиано.
– Ну как хочешь. Только пусть Паола не ругает меня потом, что я уморил тебя голодом.
Он взял обе тарелки и пошел на кухню. Прежде чем снова усесться за стол, он два раза уходил и возвращался. В первый раз он принес жареную грудку индейки, завернутую в pancetta, с картофельным гарниром, а затем большое блюдо тушенного в оливковом масле перца и салатницу, полную свежих овощей и зелени.
– Ну вот, это все, – объявил он, и Брунетти послышалось в этом извинение за столь скромное угощение.
Брунетти положил себе мяса с картошкой. Падовани наполнил бокалы и тоже принялся за индейку с картофелем.
– Креспо, я полагаю, родом из Мантуи. Года четыре назад он поехал в Падую учиться на фармацевта, но быстро понял, что, следуя своим природным наклонностям, он добьется гораздо больших успехов в жизни, чем если будет грызть науки, и что лучше всего найти какого-нибудь состоятельного господина, который станет его содержать, купит ему квартиру, машину, будет оплачивать счета и все такое. Взамен от него потребуются сущие пустяки. Изредка, когда патрону удастся улизнуть на минутку с работы, с совещания в городском совете, и от жены, они будут проводить время вместе. В то время ему было лет восемнадцать. И он был прехорошенький.
Падовани замер на мгновение, подняв вилку.
– Знаешь, он напомнил мне Вакха у Караваджо – прекрасный, но слишком искушенный и уже отчасти порочный. – Падовани положил перец Брунетти, потом себе. – Последнее, что я слышал о нем, так это то, что он связался с каким-то бухгалтером из Тревизо, а потом бухгалтер его крепко избил и выгнал, поскольку Франко – неисправимый потаскун. Не знаю, с чего он подался в трансвеститы. Я никогда не понимал, что в них толку. Если уж ты хочешь бабу, так бери бабу.
– Возможно, это род самообмана. Человек желает верить, что это женщина, – предположил Брунетти, вспомнив теорию Паолы. Теперь она представлялась ему не лишенной смысла.
– Вероятно. Но как это печально, а? – Падовани, отставив тарелку, откинулся на спинку кресла. – Мы и так все время себе врем – в любви, в поступках, в мыслях. Но хоть в постели-то можно не врать? Господи, это не так уж и трудно. – Он взял салат, посолил, добавил оливкового масла и напоследок сбрызнул уксусом.
Брунетти отдал ему свою тарелку и взамен получил тарелку для салата. Падовани подвинул ему салатницу:
– Угощайся. Десерта не будет. Только фрукты.
– К счастью, я неприхотлив, – пошутил Брунетти.
Падовани рассмеялся.
Брунетти положил себе две ложки салата, а Падовани себе – и того меньше.
– Что ты знаешь о Креспо?
– Я слышал, что он одевается, как женщина, и называет себя Франческой. Но я не знал, что он докатился до виа Капуччина. Или до городских парков?
– Он бывал и там и там. Хотя сейчас, по-моему, ему нет нужды шляться по улицам и паркам. У него отличная квартира в хорошем районе, и на двери его фамилия.
– Фамилия на двери может быть любая, – заметил Падовани. – Зависит от желания того, кто платит ренту. – Он был явно более осведомлен в этом вопросе.
– Пожалуй, ты прав, – согласился Брунетти.
– Ну вот, больше я о нем ничего и не знаю. Он не мерзавец. По крайней мере, не был таким, когда мы с ним общались. Но трусливый, слабовольный, легко внушаемый, а это не лечится. Так что он вполне может соврать, если почует выгоду.
– Как и большинство из тех, с кем мне приходится иметь дело, – сказал Брунетти.
– Как и большинство людей, с которыми нам всем постоянно приходится иметь дело, – с улыбкой уточнил Падовани.
Брунетти мрачно усмехнулся. Падовани и тут был прав.
– Я принесу фрукты.
Собрав со стола посуду, Падовани пошел на кухню и вскоре вернулся, неся голубую глиняную вазу с шестью большими персиками, которую поставил перед гостем. Затем Брунетти получил очередную чистую тарелку, взял персик и стал его очищать ножом и вилкой.
– Как насчет Сантомауро? – спросил он, не отрываясь от дела.
– Ах! Президента – или как его там величать – Лиги по защите нравственности? – Последние Слова Падовани произнес торжественным басом.
– Да.
– Понимаешь ли, я достаточно о нем наслышан и уверяю тебя, что когда впервые Лига заявила о своем существовании и о своих целях, то людей определенного круга все это сильно позабавило. Ну, как, например, нас всех раньше в кино забавлял Рок Хадсон, покушавшийся на честь Дорис Дэй Рок Хадсон (1925–1985) – знаменитый американский киноактер, умерший от СПИДа. Герой-любовник и супермен на экране, в жизни он был гомосексуалистом. Здесь речь идет об эпизоде из кинокомедии «Разговор на подушке» (1959)
. Да и до сих пор не перевелись такие бравые парни среди актеров, возьми хоть наших, хоть американцев.
– Ты хочешь сказать, что это общеизвестно?
– Ну, и да и нет. Большинство из нас в курсе, но мы и поныне блюдем наш кодекс чести и не носимся со старыми школьными сплетнями, как политики. Будь это иначе, некому было бы заседать в правительстве, ну или, скажем, в Ватикане.
Брунетти был рад увидеть прежнего Падовани, то есть веселого живого остряка, каким, он полагал, является настоящий Падовани.
– Но организация вроде Лиги? Как ему удалось обмануть их?
– Интересный вопрос. Однако если оглянуться на прошлое Лиги, то можно увидеть, что в ее младые годы Сантомауро был не более чем eminence grise Серый кардинал (фр.)
. На самом деле, мне представляется, что вначале его имя не было связано с Лигой, по крайней мере официально. Это произошло лишь два года назад. А в прошлом году он пошел на повышение, когда его избрали домоправительницей, экономкой, или как там называется его должность? Gran priore Отец-настоятель (ит.)
? Что-то помпезное, в этом духе.
– Почему же тогда все молчат?
– Наверное, потому, что Лигу мало кто воспринимает всерьез. По-моему, это непростительное заблуждение.
Падовани внезапно помрачнел.
– Почему?
– Потому что я считаю, что политическое будущее за такими группами, как Лига, малютками, которые добиваются расчленения более крупных объединений, растаскивают их по кусочкам. Видишь, что сделали с Восточной Европой, с Югославией? А у нас? Посмотри: наши политические партии так и норовят развалить Италию, чтобы на месте единой страны стало много мелких независимых государств, как раньше.
– А ты не преувеличиваешь, Дамиано?
– Если только самую малость. Конечно, на поверку вполне может оказаться, что Лига по защите нравственности состоит из дюжины безобидных старушек, которые любят собраться за чашкой кофе и повздыхать о старых добрых временах. Но для чего тогда вся эта конспирация? Почему никто не знает ни сколько там членов, ни кто они, ни что они делают в этой самой Лиге?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Падовани с минуту подумал и сказал:
– Гвидо, завтра я возвращаюсь в Рим, а у меня полный дом еды. Приходи-ка ты ко мне и помоги доесть. Ничего особенного, паста и так еще, по мелочи.
– С удовольствием. Скажи мне, где ты живешь.
– В Дорсодуро Район Венеции
. Знаешь Рамо дельи Инкурабили?
Это была маленькая площадь в двух шагах от Дзаттере Одна из набережных в Венеции
.
– Знаю.
– Если встанешь к каналу передом, к фонтану задом, то по правую руку у тебя будет моя дверь. – Вот так. И не надо ни улицы, ни номера дома. Венецианец найдет.
– Хорошо. Когда?
– В восемь.
– Мне что-нибудь принести?
– И не вздумай. Все, что ты принесешь, мы обязаны будем съесть, а тут и так провизии на футбольную команду. Пожалуйста, ничего не надо.
– Хорошо. Тогда до встречи в восемь. Спасибо, Дамиано.
– Всегда рад помочь. А о чем ты хотел спросить? Или может быть, о ком? Пока есть время, я бы пошерстил свою память или даже сделал бы пару звонков, если нужно.
– Меня интересуют два человека. Леонардо Маскари и…
– Впервые слышу, – перебил Падовани.
– И Джанкарло Сантомауро.
Падовани присвистнул:
– Значит, твои люди добрались-таки до этого преподобного?
– Увидимся в восемь, – сказал Брунетти.
– Скотина, – засмеялся Падовани и повесил трубку.
Ровно в восемь Брунетти, выбритый и освеженный душем, с бутылкой «Барберы» в руках, звонил в дверь дома Падовани справа от фонтана. Единственный звонок на двери означал, что других жильцов в доме нет, а иметь собственный дом было самой большой роскошью для венецианца. Пахучие ветви жасмина, который рос из двух терракотовых горшков по обеим сторонам от входа, оплели весь фасад. Не успел Брунетти позвонить, а Падовани уже распахнул дверь. Он крепко стиснул руку Брунетти своей лапой и потащил его в дом.
– Какая жара, ужас! Заходи быстрее. Я, наверное, рехнулся, раз еду в Рим в такую погоду. Но у меня там кондиционер.
Отпустив наконец руку Брунетти, он отступил, чтобы хорошенько рассмотреть его. Когда люди долго не видятся, то при встрече первым делом стремятся подметить произошедшие в другом перемены. Похудел? Растолстел? Поседел? Постарел? Что же до самого Падовани, то он едва ли изменился. Он был все такой же толстый обормот, каким Брунетти помнил его всегда. Потому Брунетти, едва взглянув на друга, стал рассматривать его жилище. Центральная часть состояла из единственной комнаты в два этажа с окнами в потолке. С трех сторон, на уровне второго этажа, ее опоясывала открытая галерея, куда вела открытая деревянная лестница. За дверью в четвертой стене, по-видимому, скрывалась спальня.
– Что это? Лодочный сарай? – Брунетти вспомнил про канал возле дома. Сюда легко можно было затаскивать лодки.
– Верно, ты угадал. Когда я купил его, здесь еще валялись старые лодки, а в крыше зияли дыры размером с арбуз.
– И давно ты здесь живешь? – поинтересовался Брунетти, оглядываясь и прикидывая, во сколько обошелся ремонт и отделка.
– Восемь лет.
– Да, ты поработал на славу. Счастливчик, у тебя нет соседей. – Брунетти вручил хозяину бутылку в подарочной бумаге.
– Я же просил ничего не приносить.
– Это не помешает, – улыбнулся Брунетти.
– Спасибо, но ты, ей-богу, зря, – проворчал Падовани, прекрасно зная, что к ужину не полагается являться с пустыми руками – это неприлично. – Располагайся. Я мигом. Только посмотрю, как там ужин. Если ты захочешь коктейль, то имей в виду, что лед у меня готов.
И он скрылся за дверью из цветного стекла, где находилась кухня. Вскоре оттуда послышался звон кастрюль, тарелок и журчание воды. Брунетти продолжил осмотр. Комната была великолепна. Ему даже стало не по себе, когда он заметил перед камином черный полукруг, который прожгли искры в превосходном паркете мореного дуба. Вообще-то он придерживался мнения, что аккуратностью можно пренебречь ради комфорта, но испорченной красоты все равно было жаль. На каминной полке выстроились керамические статуэтки персонажей Commedia dell'Arte. Две стены занимали картины всех подряд жанров и направлений, но подобранные так, что при взгляде на них глаза положительно разбегались. Каждая была не более и не менее как шедевр, сражавшийся за внимание зрителя с соседними. Острота этого соревнования наводила на мысль, что Падовани все-таки большой спец по части живописи. Брунетти отметил одного Гуттузо, которого не любил, и Моранди, который ему наоборот, нравился. Также были три работы Ферруцци, отдававшие должное красотам города, и слева от камина – небольшая Мадонна, явно флорентийская, пятнадцатого, вероятно, века, с обожанием глядящая на уродливого младенца. У Брунетти и Паолы была одна общая тайная страсть: в течение многих лет они искали самого безобразного Христа-младенца в европейском искусстве. Пока что титул удерживал один особенно мерзкий карапуз из зала номер 13 в Пинакотеке Сиены. Этому же, хоть он был и не красавец, до того было далеко. Вдоль одной из стен тянулась резная полка, бывшая некогда деталью гардероба или буфета. На ней стояли расписные глиняные плошки, чей декор – яркий геометрический орнамент и арабская вязь – говорил об их несомненно исламском происхождении.
Открылась дверь, и в комнату вошел Падовани:
– Коктейль?
– Нет, спасибо, лучше вина. Слишком жарко.
– Понимаю. Последние три года я не приезжал сюда летом и уже успел позабыть, каково это тут бывает. Ночью на той стороне Большого Канала совсем дышать нечем от вони.
– А здесь?
– Нет, канал Джудекка, наверное, глубже, или там течение, или еще что-нибудь. Запаха почти нет. Пока, во всяком случае. Но если они не перестанут расширять каналы, чтобы могли проходить эти… как их? танкеры, то неизвестно, чем дело кончится для лагуны.
Продолжая говорить, Падовани прошел к длинному деревянному столу, накрытому на двоих, взял стоявшую там откупоренную заранее бутылку «Дольчетто» и наполнил бокалы.
– Вот говорят, что город затопит или приключится еще какая-нибудь природная катастрофа. А я верю, что все будет иначе. – Он подал бокал Брунетти.
– И что же будет? – спросил Брунетти и пригубил вино – вино было отличное.
– Мне кажется, что раз мы отравили воду, то процесс гниения уже не остановить. А поскольку лагуна – это часть Адриатики, которая сама часть Средиземного моря, которое… ну и так далее, ты понимаешь. Короче, вонь такая поднимется, что нам всем придется либо сматываться из города, либо засыпать каналы. Но без них не будет Венеции.
Это был один из новейших прогнозов на будущее, и не менее удручающий, чем те, что ему приходилось слышать ранее. Он не знал, верить им или не верить. Все вокруг говорили о надвигающейся и неминуемой гибели Венеции, однако цены на жилье удваивались каждые пять лет, арендная плата росла еще быстрее, так что людям с обычным средним достатком жизнь в Венеции становилась не по карману. Чума ли, крестовые походы, войны, дурные запахи – торговцы недвижимостью из всего извлекали выгоду. И это, возможно, был залог вечного существования Венеции.
– Все готово, – сказал Падовани, усаживаясь в глубокое кресло. – Осталось только забросить в воду пасту. Кстати, пока она будет вариться, у меня будет время подумать. Дай мне тему для размышлений.
Брунетти опустился на диван напротив, глотнул вина и сказал, тщательно подбирая слова:
– У меня есть подозрения насчет связи Сантомауро с трансвеститом, который живет и, очевидно, работает в Местре.
– О какого рода связи? – деловито осведомился Падовани.
– О сексуальной связи. Но он утверждает, что он просто адвокат этого типа.
– Одно другому не мешает, не правда ли?
– Нет. Но я застал его в квартире молодого человека, и он не дал мне его расспросить.
– Кто кого не дал расспросить?
– Сантомауро – этого парня.
– Понятно, – кивнул Падовани и пригубил вино. – И это все?
– Второй человек, имя которого я упоминал, Леонардо Маскари, в понедельник был обнаружен мертвым на пустыре под Местре.
– Тоже трансвестит?
– Вроде бы.
– Ну и какая тут связь?
– Этот парень, клиент Сантомауро, узнал Маскари на фотографии, хотя и не сознался в этом.
– Откуда ты знаешь?
– Поверь мне, Дамиано, я знаю. Я достаточно повидал таких, как он, я не могу ошибаться. Он узнал Маскари, но сделал вид, что нет.
– Как его зовут?
– Я не вправе открывать его имени.
– Ах, Гвидо, – укоризненно воскликнул Падовани и подался вперед со своего кресла, – у меня есть несколько знакомых мальчиков из Местре. Раньше у меня их было больше. Раз уж я твой консультант по делам гомосексуалистов, – он произнес это без тени иронии или осуждения, – я должен знать его имя, иначе я не смогу ничем тебе помочь. Я обещаю, что сохраню его в тайне. – Брунетти молчал. – Гвидо, это ты мне позвонил, а не я тебе. – Падовани поднялся. – Пойду положу пасту. Пятнадцать минут, и ужин готов.
Пока Брунетти ждал, его внимание привлекли книги, занимавшие одну из стен. Он вытащил альбом с фотографиями археологических находок в Китае и уселся с ним обратно на диван. Вскоре вернулся Падовани.
– A tavolo, tutti a tavolo. Mangiamo, За стол, все за стол. Кушать (ит.)
– возгласил он.
Захлопнув книгу, Брунетти поставил ее обратно на полку и пошел к столу.
– Садись вот здесь, слева, – скомандовал Падовани и стал накладывать ему в тарелку макароны.
Брунетти дождался, пока он положит и себе, и принялся за еду. Помидоры, лук, кубики pancetta Итальянский бекон
, немного pepperoncino Острый красный стручковый перец
вместе с penne rigate – его любимой твердой пастой.
– Очень вкусно, – искренне похвалил он, – я люблю pepperoncino.
– Я рад, что тебе нравится. Я боялся переперчить.
– Нет, что ты, в самый раз, – промычал Брунетти с набитым ртом.
Когда на тарелке ничего не осталось и Падовани стал подкладывать, он сказал:
– Его зовут Франческо Креспо.
– А… как это я раньше не догадался, – устало вздохнул Падовани. А затем, с куда большим интересом, спросил: – Ты уверен, что соус не слишком острый?
Брунетти отрицательно покачал головой и прикончил вторую порцию. Видя, что Падовани тянется за большой ложкой, Брунетти закрыл ладонями свою тарелку.
– Ешь, а то больше почти ничего нет, – настаивал хозяин.
– Нет, правда, хватит, Дамиано.
– Ну как хочешь. Только пусть Паола не ругает меня потом, что я уморил тебя голодом.
Он взял обе тарелки и пошел на кухню. Прежде чем снова усесться за стол, он два раза уходил и возвращался. В первый раз он принес жареную грудку индейки, завернутую в pancetta, с картофельным гарниром, а затем большое блюдо тушенного в оливковом масле перца и салатницу, полную свежих овощей и зелени.
– Ну вот, это все, – объявил он, и Брунетти послышалось в этом извинение за столь скромное угощение.
Брунетти положил себе мяса с картошкой. Падовани наполнил бокалы и тоже принялся за индейку с картофелем.
– Креспо, я полагаю, родом из Мантуи. Года четыре назад он поехал в Падую учиться на фармацевта, но быстро понял, что, следуя своим природным наклонностям, он добьется гораздо больших успехов в жизни, чем если будет грызть науки, и что лучше всего найти какого-нибудь состоятельного господина, который станет его содержать, купит ему квартиру, машину, будет оплачивать счета и все такое. Взамен от него потребуются сущие пустяки. Изредка, когда патрону удастся улизнуть на минутку с работы, с совещания в городском совете, и от жены, они будут проводить время вместе. В то время ему было лет восемнадцать. И он был прехорошенький.
Падовани замер на мгновение, подняв вилку.
– Знаешь, он напомнил мне Вакха у Караваджо – прекрасный, но слишком искушенный и уже отчасти порочный. – Падовани положил перец Брунетти, потом себе. – Последнее, что я слышал о нем, так это то, что он связался с каким-то бухгалтером из Тревизо, а потом бухгалтер его крепко избил и выгнал, поскольку Франко – неисправимый потаскун. Не знаю, с чего он подался в трансвеститы. Я никогда не понимал, что в них толку. Если уж ты хочешь бабу, так бери бабу.
– Возможно, это род самообмана. Человек желает верить, что это женщина, – предположил Брунетти, вспомнив теорию Паолы. Теперь она представлялась ему не лишенной смысла.
– Вероятно. Но как это печально, а? – Падовани, отставив тарелку, откинулся на спинку кресла. – Мы и так все время себе врем – в любви, в поступках, в мыслях. Но хоть в постели-то можно не врать? Господи, это не так уж и трудно. – Он взял салат, посолил, добавил оливкового масла и напоследок сбрызнул уксусом.
Брунетти отдал ему свою тарелку и взамен получил тарелку для салата. Падовани подвинул ему салатницу:
– Угощайся. Десерта не будет. Только фрукты.
– К счастью, я неприхотлив, – пошутил Брунетти.
Падовани рассмеялся.
Брунетти положил себе две ложки салата, а Падовани себе – и того меньше.
– Что ты знаешь о Креспо?
– Я слышал, что он одевается, как женщина, и называет себя Франческой. Но я не знал, что он докатился до виа Капуччина. Или до городских парков?
– Он бывал и там и там. Хотя сейчас, по-моему, ему нет нужды шляться по улицам и паркам. У него отличная квартира в хорошем районе, и на двери его фамилия.
– Фамилия на двери может быть любая, – заметил Падовани. – Зависит от желания того, кто платит ренту. – Он был явно более осведомлен в этом вопросе.
– Пожалуй, ты прав, – согласился Брунетти.
– Ну вот, больше я о нем ничего и не знаю. Он не мерзавец. По крайней мере, не был таким, когда мы с ним общались. Но трусливый, слабовольный, легко внушаемый, а это не лечится. Так что он вполне может соврать, если почует выгоду.
– Как и большинство из тех, с кем мне приходится иметь дело, – сказал Брунетти.
– Как и большинство людей, с которыми нам всем постоянно приходится иметь дело, – с улыбкой уточнил Падовани.
Брунетти мрачно усмехнулся. Падовани и тут был прав.
– Я принесу фрукты.
Собрав со стола посуду, Падовани пошел на кухню и вскоре вернулся, неся голубую глиняную вазу с шестью большими персиками, которую поставил перед гостем. Затем Брунетти получил очередную чистую тарелку, взял персик и стал его очищать ножом и вилкой.
– Как насчет Сантомауро? – спросил он, не отрываясь от дела.
– Ах! Президента – или как его там величать – Лиги по защите нравственности? – Последние Слова Падовани произнес торжественным басом.
– Да.
– Понимаешь ли, я достаточно о нем наслышан и уверяю тебя, что когда впервые Лига заявила о своем существовании и о своих целях, то людей определенного круга все это сильно позабавило. Ну, как, например, нас всех раньше в кино забавлял Рок Хадсон, покушавшийся на честь Дорис Дэй Рок Хадсон (1925–1985) – знаменитый американский киноактер, умерший от СПИДа. Герой-любовник и супермен на экране, в жизни он был гомосексуалистом. Здесь речь идет об эпизоде из кинокомедии «Разговор на подушке» (1959)
. Да и до сих пор не перевелись такие бравые парни среди актеров, возьми хоть наших, хоть американцев.
– Ты хочешь сказать, что это общеизвестно?
– Ну, и да и нет. Большинство из нас в курсе, но мы и поныне блюдем наш кодекс чести и не носимся со старыми школьными сплетнями, как политики. Будь это иначе, некому было бы заседать в правительстве, ну или, скажем, в Ватикане.
Брунетти был рад увидеть прежнего Падовани, то есть веселого живого остряка, каким, он полагал, является настоящий Падовани.
– Но организация вроде Лиги? Как ему удалось обмануть их?
– Интересный вопрос. Однако если оглянуться на прошлое Лиги, то можно увидеть, что в ее младые годы Сантомауро был не более чем eminence grise Серый кардинал (фр.)
. На самом деле, мне представляется, что вначале его имя не было связано с Лигой, по крайней мере официально. Это произошло лишь два года назад. А в прошлом году он пошел на повышение, когда его избрали домоправительницей, экономкой, или как там называется его должность? Gran priore Отец-настоятель (ит.)
? Что-то помпезное, в этом духе.
– Почему же тогда все молчат?
– Наверное, потому, что Лигу мало кто воспринимает всерьез. По-моему, это непростительное заблуждение.
Падовани внезапно помрачнел.
– Почему?
– Потому что я считаю, что политическое будущее за такими группами, как Лига, малютками, которые добиваются расчленения более крупных объединений, растаскивают их по кусочкам. Видишь, что сделали с Восточной Европой, с Югославией? А у нас? Посмотри: наши политические партии так и норовят развалить Италию, чтобы на месте единой страны стало много мелких независимых государств, как раньше.
– А ты не преувеличиваешь, Дамиано?
– Если только самую малость. Конечно, на поверку вполне может оказаться, что Лига по защите нравственности состоит из дюжины безобидных старушек, которые любят собраться за чашкой кофе и повздыхать о старых добрых временах. Но для чего тогда вся эта конспирация? Почему никто не знает ни сколько там членов, ни кто они, ни что они делают в этой самой Лиге?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25