Профессор Маргарин старалась объяснить, чем она и муж занимались в пустыне, где им, двум ученым, пришлось вести жизнь бедуинов, правда, с «лендроверами» и сейсмическим оборудованием.
– Нет, э, мы, э, вызывали эти petit Маленькие (фр.).
взрывы.
Профессор Маргарин была низенькой полноватой женщиной с седыми волосами и челкой на лбу. Она погружала свои пальцы в толстый ковер, а потом выдергивала их с громким возгласом: бум!
– Brava! – воскликнула маленькая итальянка. – Tu sei molto carina У тебя нежное сердце (ит.)
.
– Дамы, – начала терпеливо Лейла, – думаю, что для вас это был не самый обычный вечер. Он, наверное, был бы более характерен для Дамаска или Эр-Рияда. И вот сейчас мой брат по ближневосточной традиции пригласил мужчин в один из кабаков, находящихся в Северном Лондоне, где можно увидеть танец живота.
Поскольку все промолчали, Лейла обратилась к любовнице киношника.
– Gli uomini, capisce, gli uomini vanno fuori senza donne.
– Ma, perche?
– Perche c'e uno spettacolo con, um, ballerine, yes? La danza di stomaco, capisce?
Итальянка разразилась хохотом.
– Bene! E le donne? C'e vino, no? C'e qualche cose da mangiare, no? Benissimo!
– Что она говорит? – спросила профессор Маргарин.
– Она сказала: пусть мужчины отправляются куда угодно, а мы останемся здесь и будем пить вино. Почему бы и нет?
Мадам Люссак пожала плечами и спросила:
– Ну, в этом нет особого разнообразия, а?
– А позже, дамы, я развезу вас по домам в моем чудном «даймлере». – Лейла, излагая программу для женщин, внимательно наблюдала за профессором геологии, единственной, кто не высказал своих мыслей по этому поводу. Ее светлые глаза смотрели из-под густой седой челки, которая придавала этой женщине вид мальчика, хотя ей могло уже быть около семидесяти.
– Прекрасно, – сказала Маргарин, поворачиваясь к итальянке. – Взрывы, capisce? Бум! А потом guardiamo il сейсмограф, чтобы посмотреть...
* * *
П. Дж. Р. Паркер тоже был в этот вечер на встрече, которую нельзя назвать приемом. Встретились старые приятели по Спецотделу, симпатичные друг другу люди; они все работали в подразделении полиции, официально занимающемся только подрывной деятельностью – той, что угрожает благоденствию страны. Неофициально же, конечно, как и всякая тайная полиция в любом государстве, – расследованием всего, что ей хочется.
Уходя из паба в девять вечера, чтобы вовремя попасть домой, разделить холодный ужин со своей матерью миссис Паркинс – П. Дж. Р. был холостяком – и посмотреть любимую передачу по телевизору, он вспомнил о бегуне и о «мини». А пройдя по улице и уже собираясь спуститься в подземку на Уоррен-стрит, он вдруг застыл так, словно не мог пошевелить головой и должен повернуться всем корпусом, чтобы последовать в нужном направлении. При этом, наморщив обычно гладкий лоб, он пытался вспомнить название полицейского участка, который мог бы помочь ему нужной информацией.
Как он припоминал, несчастный случай произошел к северу от Мэрилбоун на Бейкер-стрит, то есть в районе NW-1. Значит, зарегистрировать его должны были ребята в участке на Олбани-стрит. Это было недалеко. Поэтому, повернув на запад, Паркинс, как глыба, двинулся к Олбани-стрит, а затем пошел направо к участку. Дежурного инспектора он знал – тот лет десять назад проходил подготовку под его началом в Хендоне.
– Джемпот! Джемпот – в переводе с английского это прозвище означает «горшок варенья».
– воскликнул Паркинс, обращаясь к рослому парню лет тридцати с суровой внешностью.
Полицейский важно повернулся и увидел того, кто назвал его прозвищем, от которого он за время работы здесь постарался избавиться.
– Бог ты мой, майор Паркинс. Ну и удивили вы меня.
– Вот что парень, слушай, Малвей, я не буду величать тебя Джемпотом, если ты не станешь называть меня майором.
Малвей рассмеялся и повел Паркинса в свой кабинет – настоящий кабинет в настоящем полицейском участке. Его хозяин не стал предлагать гостю ни кофе, ни чая, ни других напитков, а сразу перешел к делу.
– Энтони К. Риордан, – вспомнил он сразу, – паспорт США. Ему около тридцати пяти. Ушибы. Ссадины. Сломан большой палец. Сотрясение мозга.
Паркинс подавил улыбку.
– Какой палец?
Малвей уставился на него.
– На левой руке, точно?
– А почему, находясь в таком горячем местечке, как это, ты так точно вспомнил беднягу Риордана?
– Да потому, что этот орел улетел из больницы.
– Черт возьми!
Малвей кивнул, глядя мимо Паркинса.
– А еще потому, что вы интересовались этим делом с самого начала. И еще из-за этого таинственного «форда-фиесты». К тому же этот странный парень-бегун, который крепко приложил водителя. Кстати, вы не единственный, кто задает подобные вопросы. Здесь был какой-то мужик, который размахивал удостоверением военно-морской разведки США. Я припоминаю, что такие удостоверения начало печатать ЦРУ, правильно?
Паркинс отрицательно покачал головой.
– В этом месяце они используют поддельные удостоверения налоговой полиции. Я думаю, что ты бы сдох от изумления, если бы кто-нибудь из этих ослов показал тебе свое настоящее удостоверение, а? А у меня просто кровь закипает от того, что они постоянно лезут в наши дела. В прошлом месяце один пытался что-то вынюхать во вполне заурядной компьютерной английской фирме. Причем вопросы задавал только политические: сколько специалистов в компании работает, ну и всякую подобную ерунду. Паршиво, а? Представляешь, он будто и не знал, что у нас уже несколько лет лейбористы у власти! Да и вообще, какое дело дяде Сэму, что в таком-то английском концерне столько-то людей голосуют за лейбористов, я тебя спрашиваю?!
Он вздохнул и, казалось, немного успокоился. Потом вдруг спросил:
– А как Риордан смылся? Сам?
– В четыре утра с перевязанной головой? Маловероятно, правда?
Малвей пытался смягчить постоянно хмурое выражение своего лица.
– Так вы говорите, что это дело Спецотдела?
– Джемпот, давай неофициально, просто как два приятеля поболтаем.
Малвей кивнул.
– Но у меня ничего нет по этому делу. Риордан не англичанин. Его ни в чем не обвиняют, так? То, что удрал из госпиталя, – просто опасения за собственную шкуру, правильно?
Паркинс промолчал, задумавшись над создавшимся положением. Малвей, конечно, прав, отказываясь заниматься делом Риордана. Да и ему, Паркинсу, тоже не стоит лезть в это, тем более что Риорданом теперь интересуются и ФБР и ЦРУ, не говоря уж об этом хитром, лживом полковнике Френче, который во всем этом по уши завяз. Притом, вдруг вспомнил Паркинс, исчезновение из госпиталя – это именно то, о чем Ройс Коннел просил фэбээровца Гривса.
Паркинс поднялся со стула.
– Спасибо, Малвей. Я думаю, что нам с тобой следует держаться от всего этого в стороне. Я даже чертовски сожалею, что пытался вытаскивать для янки каштаны из огня.
Однако, снова подходя к станции подземки Паркинс вспомнил, что Гривс получил инструкцию примерно в восемь тридцать утра, то есть через несколько часов после исчезновения Риордана. А это меняло дело, которое становилось более запутанным, чем казалось сначала.
Ладно, решил он, утро вечера мудренее.
* * *
Джейн подумала, что два члена конгресса символизируют кровь и плоть американской республики. Один из них – Чак Грец, республиканец из Южной Дакоты, был тощий ботаник, который еще в 60-е годы перестал заниматься сельским хозяйством, но зато добился успеха как конгрессмен. Джейн пришло в голову, что можно спорить с идиотским законом, заставляющим проводить перевыборы каждые два года, но заслуживал уважения любой из тех, кому удавалось удержаться в своем кресле два десятка лет, как это удалось Грецу, несмотря на эту узаконенную нервотрепку.
Его «подружкой» на приеме была негритянка мисс Кэтрин Хирнс – демократ из Бронкса, штат Нью-Йорк, она работала в конгрессе уже третий срок. Это была полная, но энергичная женщина и мать троих детей. Подрабатывая днем уборщицей в отеле «Шератон», получила диплом юриста на вечернем отделении университета. Политические оппоненты знали ее как Кэти. В палате представителей их мнения с Грецом почти всегда расходились: когда Кэти была «за», Грец был «против».
– Весело здесь, правда? – спросил Грец у Джейн.
– Так вы приятели?
– Мы больше, чем приятели, – объяснила Кэти. – Мы смертельные враги.
И она могучей рукой обняла Греца.
– Это и называется большой политикой? – спросила ее Джейн с притворным равнодушием дипломата, делающего карьеру. Наблюдая, как Нед разговаривает с обворожительной Джилиан Лэм и своей женой Лаверн, она заметила, что между этими женщинами есть сходство. Обе были невысокими, как и ее сестра, вертушка Эмили: обе привлекательные блондинки с пышным бюстом. Джейн до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке из-за сорвавшегося свидания, а поэтому в этот момент была не склонна идеализировать Неда.
Вдруг до нее дошло, что Грец очень пространно ответил на ее вопрос, а она и не слышала, что он сказал.
– Это поразительно, – только и смогла она сказать.
– Фантастика! – сказала Кэти Хирнс, чем вызвала взрыв хохота у своего приятеля Греца.
– Вы знаете эту шутку, мисс Вейл? Две девушки-негритянки, которые знают друг друга еще со средней школы, встречаются через десять лет после ее окончания. Та, которая одета получше, говорит: «Ой, дорогая Хаби, я очень богата». А вторая отвечает: «Фантастика!» Тогда первая добавляет: "У нас три дома и четыре «кадиллака». А ее подруга опять: «Фантастика!» Богатая девушка спрашивает: «А как ты, дорогая?» – а вторая отвечает: «Я ходила в вечернюю школу». Ну, богатой, понятно, хочется узнать, чему же ее там научили. А подруга ей и говорит: "Они научили меня говорить «фантастика» вместо «дерьмо собачье!»
Кэти закрыла глаза, потом, широко их открыв, твердо взглянула на Джейн.
– Так вот, когда мой старинный приятель Чак говорит вам, мисс Вейл, о демократическом процессе, у меня свой ответ: фантастика.
– Вы хотите сказать, что никакого демократического процесса нет? – спросила Джейн.
– Хочу сказать, что палата представителей точно так же, как и сенат, – клуб. Клуб, где друг другу почесывают спины. Фермерам Чака нужны субсидии. Вы когда-нибудь встречали фермера, который не стоит с протянутой рукой за субсидией? А моим избирателям нужны деньги на соцобеспечение. Они им всегда будут нужны. Не имеет значения, заслуживают ли они этого и может ли федеральное правительство пойти на это. Важно другое: если я помогу ему с его фермерами, он поможет мне с моими людьми. Вот это и есть демократический процесс.
Грец нервно кашлянул.
– Судя по выражению вашего лица, – сказал он Джейн, – вы думаете, что перед вами парочка, которая взяла да и нарушила замечательную систему лишь для того, чтобы остаться на своем месте в конгрессе.
– Да нет, – заверила его Джейн, – мне платят не за то, чтобы я так думала.
Оба члена палаты представителей почему-то разразились хохотом. В это время сам бармен Нунан подал им стаканы с «Джек Дэниелс» «Джек Дэниелс» – сорт виски.
и «Севен-Ап» «Севен-Ап» – разновидность лимонада.
. Нунан курсировал по залу, принимая заказы на напитки и удовлетворяя их. Вершиной мастерства Нунана было то, что он знал, кому что подать и сколько. Так, например, он заметил, что Грец выпил уже пять стаканов, а Кэти Хирнс – два. Но если бы кто-нибудь, даже его работодатель, спросил его об этом, он изобразил бы полную неосведомленность.
– Мисс Вейл? – предложил Нунан, держа поднос с бокалами.
– Ничего, спасибо.
Она подождала, пока он удалился на приличное расстояние, и продолжала:
– Слушать вас вредно. Хорошо еще, что вы не из одного штата.
– Да мы друг друга прикончили бы, – ответила Кэти.
Нед Френч извинился перед своими секс-бомбами и подошел к Джейн.
– Полковник Френч, вы встречались с нашими законодателями? – начала она холодно.
– Я видел, как вы развлекаетесь, и подумал вот о чем: не захотите ли вы поговорить с приглашенными сюда тележурналистами и газетчиками?
– Вы очень предусмотрительны, полковник Френч, – ответила миссис Хирнс, – но это пустая трата времени.
– Кэти имеет в виду, – объяснил Грец, – что нас интересуют только американские журналисты.
Нед улыбнулся.
– Немного ваших избирателей живет на этой стороне океана?
Кэти Хирнс ткнула Неда пальцем под ребро.
– Черт, приятно видеть, какой толковый народ работает за границей! Чак, ты когда-нибудь видел более симпатичную парочку, чем эта?
– Жаль, что мы не сможем провести еще несколько дней в городе, – заметил он. – Нам даже не удастся участвовать в приеме по поводу Четвертого июля.
– Кстати, нас не пригласили, – добавила Кэти.
– Да что вы? – удивилась Джейн. – Наверняка миссис Фулмер не знала, что вы будете в городе.
Чак Грец кисло улыбнулся.
– Наш комитет не из влиятельных. Только те, кто связан с конгрессом, знают о нем, но уж никак не посол, для которого внове политическая жизнь.
– Вот если бы сенатский комитет... – сказала миссис Хирнс. Ее лицо стало серьезным. – Просто стыдно, что люди, начавшие заниматься политикой, не усвоили основных правил.
– Правила? – вежливо поинтересовался Нед. – Я знаю только одно правило: «Добейся избрания».
– Это правило первое. Второе правило гласит: «Добейся переизбрания», – объяснила Кэти. – А правило третье: «Позаботься о своих друзьях».
– И о своих врагах, – мягко добавил Грец. – Четвертое правило: "Никогда не забывай ни услуг, ни обид. – На этот раз он одарил слушателей широкой улыбкой.
Джейн почувствовала, что в этом разговоре посвященных было что-то соблазнительное, заставляющее ослабить контроль над собой. Иначе непонятна следующая реплика Неда.
– Мне сказали, что воскресный прием будет весьма политизирован, – сообщил он членам Конгресса. – Ожидают мощную поддержку позиции президента по разным вопросам.
– Да? – резко спросил Грец. – Но мероприятия по поводу Четвертого июля никогда не бывают политическими. Нет, никогда.
– Это пока вы, республиканцы, не начнете ими заниматься, – возразила Кэти Хирнс с довольно злорадной ухмылкой. – А вы двое не обращайте на нас внимания. Мы хуже, чем пара боксеров на тренировке. Чак, пойдем-ка со мной, дорогой.
Она направилась с ним в дальний конец зала.
– Мне надо было бы придержать язык, – тихо сказал Нед.
– Не валяйте дурака, полковник Френч.
– Что это значит?
– Вы любите заводить, – заметила она жестко. – Я видела, как вы заводили Ля Лэм. И сама завелась, так как никогда не думала, что ты можешь делать это сознательно. Но оказывается, у тебя просто талант. А зная твое настоящее отношение к политикам, уверена, что ты использовал этих замечательных людей в своих целях. Не так ли?
– О чем ты так долго разговаривала с Лаверн?
Джейн пожала плечами.
– Может, она сама скажет тебе об этом.
– Ну, и кто на самом деле провокатор?
К полуночи муж профессора Маргарин и мэтр Люссак, французский адвокат, откровенно зевали, несмотря на самые соблазнительные движения девушки, исполнявшей танец живота. Только кинопродюсер, синьор Альдо Сгрои, с интересом наблюдал ее завораживающие телодвижения. Его блестящие глаза выдавали пристрастие к женскому полу. После одиннадцати Берт дважды пытался уговорить Хефте позвонить по телефону. Один из его помощников все время сидел у телефона, ожидая звонка, однако Мамуд и Мерак не звонили и не появлялись.
Хефте притворялся, что ему это безразлично. Но Берт знал, почему он это делает: проявить беспокойство перед спонсорами – все равно, что потерять лицо. Берт не был так сдержан, потому и не слишком старался скрыть от Хефте свое беспокойство.
– Так всегда бывает с неопытными бойцами, – шепнул он Хефте, когда доктор Хаккад отвлекся.
– Товарищ, – улыбнулся Хефте, – ты начинаешь причитать, как старуха. Опытный командир должен уметь ждать.
– Не читай мне нотации.
Берт, чуть не потеряв контроль над собой, заставил себя рассмеяться, хотя это вышло не слишком натурально, он пошутил:
– Ты прав, брат. Ожидание – искусство: чтобы его освоить, нужно долго тренироваться.
Журналист Мак-Налти уснул сразу после того, как они приехали, и спал до сих пор, то есть уже больше часа, в своем кресле, убаюканный гипнотизирующей музыкой и, вероятно, неумеренной дозой ракии.
После ужина Берт стоял на улице и смотрел, как Хефте помогал рассаживать гостей в два лимузина, потом сказал:
– Я приеду позже.
Когда лимузины тронулись, он вернулся в ресторан и вызвал такси. На нем добрался до Сент-Джонс-Вуда. Там сел за руль темно-серого «фиата-фиорино» и на предельной скорости помчался по пустому шоссе. Через полчаса он был в Амершэме. Там, всматриваясь в редких прохожих и стоящих парней, он медленно проехал мимо станции, где проходили поезда подземки линий «Метрополитен» и «Бритиш-Рэйл». Но ни Мерака, ни Мамуда не обнаружил.
Оказавшись в сельской местности, Берт проехал одну-две мили, проскочил темную главную улицу Литтл-Миссендена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
– Нет, э, мы, э, вызывали эти petit Маленькие (фр.).
взрывы.
Профессор Маргарин была низенькой полноватой женщиной с седыми волосами и челкой на лбу. Она погружала свои пальцы в толстый ковер, а потом выдергивала их с громким возгласом: бум!
– Brava! – воскликнула маленькая итальянка. – Tu sei molto carina У тебя нежное сердце (ит.)
.
– Дамы, – начала терпеливо Лейла, – думаю, что для вас это был не самый обычный вечер. Он, наверное, был бы более характерен для Дамаска или Эр-Рияда. И вот сейчас мой брат по ближневосточной традиции пригласил мужчин в один из кабаков, находящихся в Северном Лондоне, где можно увидеть танец живота.
Поскольку все промолчали, Лейла обратилась к любовнице киношника.
– Gli uomini, capisce, gli uomini vanno fuori senza donne.
– Ma, perche?
– Perche c'e uno spettacolo con, um, ballerine, yes? La danza di stomaco, capisce?
Итальянка разразилась хохотом.
– Bene! E le donne? C'e vino, no? C'e qualche cose da mangiare, no? Benissimo!
– Что она говорит? – спросила профессор Маргарин.
– Она сказала: пусть мужчины отправляются куда угодно, а мы останемся здесь и будем пить вино. Почему бы и нет?
Мадам Люссак пожала плечами и спросила:
– Ну, в этом нет особого разнообразия, а?
– А позже, дамы, я развезу вас по домам в моем чудном «даймлере». – Лейла, излагая программу для женщин, внимательно наблюдала за профессором геологии, единственной, кто не высказал своих мыслей по этому поводу. Ее светлые глаза смотрели из-под густой седой челки, которая придавала этой женщине вид мальчика, хотя ей могло уже быть около семидесяти.
– Прекрасно, – сказала Маргарин, поворачиваясь к итальянке. – Взрывы, capisce? Бум! А потом guardiamo il сейсмограф, чтобы посмотреть...
* * *
П. Дж. Р. Паркер тоже был в этот вечер на встрече, которую нельзя назвать приемом. Встретились старые приятели по Спецотделу, симпатичные друг другу люди; они все работали в подразделении полиции, официально занимающемся только подрывной деятельностью – той, что угрожает благоденствию страны. Неофициально же, конечно, как и всякая тайная полиция в любом государстве, – расследованием всего, что ей хочется.
Уходя из паба в девять вечера, чтобы вовремя попасть домой, разделить холодный ужин со своей матерью миссис Паркинс – П. Дж. Р. был холостяком – и посмотреть любимую передачу по телевизору, он вспомнил о бегуне и о «мини». А пройдя по улице и уже собираясь спуститься в подземку на Уоррен-стрит, он вдруг застыл так, словно не мог пошевелить головой и должен повернуться всем корпусом, чтобы последовать в нужном направлении. При этом, наморщив обычно гладкий лоб, он пытался вспомнить название полицейского участка, который мог бы помочь ему нужной информацией.
Как он припоминал, несчастный случай произошел к северу от Мэрилбоун на Бейкер-стрит, то есть в районе NW-1. Значит, зарегистрировать его должны были ребята в участке на Олбани-стрит. Это было недалеко. Поэтому, повернув на запад, Паркинс, как глыба, двинулся к Олбани-стрит, а затем пошел направо к участку. Дежурного инспектора он знал – тот лет десять назад проходил подготовку под его началом в Хендоне.
– Джемпот! Джемпот – в переводе с английского это прозвище означает «горшок варенья».
– воскликнул Паркинс, обращаясь к рослому парню лет тридцати с суровой внешностью.
Полицейский важно повернулся и увидел того, кто назвал его прозвищем, от которого он за время работы здесь постарался избавиться.
– Бог ты мой, майор Паркинс. Ну и удивили вы меня.
– Вот что парень, слушай, Малвей, я не буду величать тебя Джемпотом, если ты не станешь называть меня майором.
Малвей рассмеялся и повел Паркинса в свой кабинет – настоящий кабинет в настоящем полицейском участке. Его хозяин не стал предлагать гостю ни кофе, ни чая, ни других напитков, а сразу перешел к делу.
– Энтони К. Риордан, – вспомнил он сразу, – паспорт США. Ему около тридцати пяти. Ушибы. Ссадины. Сломан большой палец. Сотрясение мозга.
Паркинс подавил улыбку.
– Какой палец?
Малвей уставился на него.
– На левой руке, точно?
– А почему, находясь в таком горячем местечке, как это, ты так точно вспомнил беднягу Риордана?
– Да потому, что этот орел улетел из больницы.
– Черт возьми!
Малвей кивнул, глядя мимо Паркинса.
– А еще потому, что вы интересовались этим делом с самого начала. И еще из-за этого таинственного «форда-фиесты». К тому же этот странный парень-бегун, который крепко приложил водителя. Кстати, вы не единственный, кто задает подобные вопросы. Здесь был какой-то мужик, который размахивал удостоверением военно-морской разведки США. Я припоминаю, что такие удостоверения начало печатать ЦРУ, правильно?
Паркинс отрицательно покачал головой.
– В этом месяце они используют поддельные удостоверения налоговой полиции. Я думаю, что ты бы сдох от изумления, если бы кто-нибудь из этих ослов показал тебе свое настоящее удостоверение, а? А у меня просто кровь закипает от того, что они постоянно лезут в наши дела. В прошлом месяце один пытался что-то вынюхать во вполне заурядной компьютерной английской фирме. Причем вопросы задавал только политические: сколько специалистов в компании работает, ну и всякую подобную ерунду. Паршиво, а? Представляешь, он будто и не знал, что у нас уже несколько лет лейбористы у власти! Да и вообще, какое дело дяде Сэму, что в таком-то английском концерне столько-то людей голосуют за лейбористов, я тебя спрашиваю?!
Он вздохнул и, казалось, немного успокоился. Потом вдруг спросил:
– А как Риордан смылся? Сам?
– В четыре утра с перевязанной головой? Маловероятно, правда?
Малвей пытался смягчить постоянно хмурое выражение своего лица.
– Так вы говорите, что это дело Спецотдела?
– Джемпот, давай неофициально, просто как два приятеля поболтаем.
Малвей кивнул.
– Но у меня ничего нет по этому делу. Риордан не англичанин. Его ни в чем не обвиняют, так? То, что удрал из госпиталя, – просто опасения за собственную шкуру, правильно?
Паркинс промолчал, задумавшись над создавшимся положением. Малвей, конечно, прав, отказываясь заниматься делом Риордана. Да и ему, Паркинсу, тоже не стоит лезть в это, тем более что Риорданом теперь интересуются и ФБР и ЦРУ, не говоря уж об этом хитром, лживом полковнике Френче, который во всем этом по уши завяз. Притом, вдруг вспомнил Паркинс, исчезновение из госпиталя – это именно то, о чем Ройс Коннел просил фэбээровца Гривса.
Паркинс поднялся со стула.
– Спасибо, Малвей. Я думаю, что нам с тобой следует держаться от всего этого в стороне. Я даже чертовски сожалею, что пытался вытаскивать для янки каштаны из огня.
Однако, снова подходя к станции подземки Паркинс вспомнил, что Гривс получил инструкцию примерно в восемь тридцать утра, то есть через несколько часов после исчезновения Риордана. А это меняло дело, которое становилось более запутанным, чем казалось сначала.
Ладно, решил он, утро вечера мудренее.
* * *
Джейн подумала, что два члена конгресса символизируют кровь и плоть американской республики. Один из них – Чак Грец, республиканец из Южной Дакоты, был тощий ботаник, который еще в 60-е годы перестал заниматься сельским хозяйством, но зато добился успеха как конгрессмен. Джейн пришло в голову, что можно спорить с идиотским законом, заставляющим проводить перевыборы каждые два года, но заслуживал уважения любой из тех, кому удавалось удержаться в своем кресле два десятка лет, как это удалось Грецу, несмотря на эту узаконенную нервотрепку.
Его «подружкой» на приеме была негритянка мисс Кэтрин Хирнс – демократ из Бронкса, штат Нью-Йорк, она работала в конгрессе уже третий срок. Это была полная, но энергичная женщина и мать троих детей. Подрабатывая днем уборщицей в отеле «Шератон», получила диплом юриста на вечернем отделении университета. Политические оппоненты знали ее как Кэти. В палате представителей их мнения с Грецом почти всегда расходились: когда Кэти была «за», Грец был «против».
– Весело здесь, правда? – спросил Грец у Джейн.
– Так вы приятели?
– Мы больше, чем приятели, – объяснила Кэти. – Мы смертельные враги.
И она могучей рукой обняла Греца.
– Это и называется большой политикой? – спросила ее Джейн с притворным равнодушием дипломата, делающего карьеру. Наблюдая, как Нед разговаривает с обворожительной Джилиан Лэм и своей женой Лаверн, она заметила, что между этими женщинами есть сходство. Обе были невысокими, как и ее сестра, вертушка Эмили: обе привлекательные блондинки с пышным бюстом. Джейн до сих пор чувствовала себя не в своей тарелке из-за сорвавшегося свидания, а поэтому в этот момент была не склонна идеализировать Неда.
Вдруг до нее дошло, что Грец очень пространно ответил на ее вопрос, а она и не слышала, что он сказал.
– Это поразительно, – только и смогла она сказать.
– Фантастика! – сказала Кэти Хирнс, чем вызвала взрыв хохота у своего приятеля Греца.
– Вы знаете эту шутку, мисс Вейл? Две девушки-негритянки, которые знают друг друга еще со средней школы, встречаются через десять лет после ее окончания. Та, которая одета получше, говорит: «Ой, дорогая Хаби, я очень богата». А вторая отвечает: «Фантастика!» Тогда первая добавляет: "У нас три дома и четыре «кадиллака». А ее подруга опять: «Фантастика!» Богатая девушка спрашивает: «А как ты, дорогая?» – а вторая отвечает: «Я ходила в вечернюю школу». Ну, богатой, понятно, хочется узнать, чему же ее там научили. А подруга ей и говорит: "Они научили меня говорить «фантастика» вместо «дерьмо собачье!»
Кэти закрыла глаза, потом, широко их открыв, твердо взглянула на Джейн.
– Так вот, когда мой старинный приятель Чак говорит вам, мисс Вейл, о демократическом процессе, у меня свой ответ: фантастика.
– Вы хотите сказать, что никакого демократического процесса нет? – спросила Джейн.
– Хочу сказать, что палата представителей точно так же, как и сенат, – клуб. Клуб, где друг другу почесывают спины. Фермерам Чака нужны субсидии. Вы когда-нибудь встречали фермера, который не стоит с протянутой рукой за субсидией? А моим избирателям нужны деньги на соцобеспечение. Они им всегда будут нужны. Не имеет значения, заслуживают ли они этого и может ли федеральное правительство пойти на это. Важно другое: если я помогу ему с его фермерами, он поможет мне с моими людьми. Вот это и есть демократический процесс.
Грец нервно кашлянул.
– Судя по выражению вашего лица, – сказал он Джейн, – вы думаете, что перед вами парочка, которая взяла да и нарушила замечательную систему лишь для того, чтобы остаться на своем месте в конгрессе.
– Да нет, – заверила его Джейн, – мне платят не за то, чтобы я так думала.
Оба члена палаты представителей почему-то разразились хохотом. В это время сам бармен Нунан подал им стаканы с «Джек Дэниелс» «Джек Дэниелс» – сорт виски.
и «Севен-Ап» «Севен-Ап» – разновидность лимонада.
. Нунан курсировал по залу, принимая заказы на напитки и удовлетворяя их. Вершиной мастерства Нунана было то, что он знал, кому что подать и сколько. Так, например, он заметил, что Грец выпил уже пять стаканов, а Кэти Хирнс – два. Но если бы кто-нибудь, даже его работодатель, спросил его об этом, он изобразил бы полную неосведомленность.
– Мисс Вейл? – предложил Нунан, держа поднос с бокалами.
– Ничего, спасибо.
Она подождала, пока он удалился на приличное расстояние, и продолжала:
– Слушать вас вредно. Хорошо еще, что вы не из одного штата.
– Да мы друг друга прикончили бы, – ответила Кэти.
Нед Френч извинился перед своими секс-бомбами и подошел к Джейн.
– Полковник Френч, вы встречались с нашими законодателями? – начала она холодно.
– Я видел, как вы развлекаетесь, и подумал вот о чем: не захотите ли вы поговорить с приглашенными сюда тележурналистами и газетчиками?
– Вы очень предусмотрительны, полковник Френч, – ответила миссис Хирнс, – но это пустая трата времени.
– Кэти имеет в виду, – объяснил Грец, – что нас интересуют только американские журналисты.
Нед улыбнулся.
– Немного ваших избирателей живет на этой стороне океана?
Кэти Хирнс ткнула Неда пальцем под ребро.
– Черт, приятно видеть, какой толковый народ работает за границей! Чак, ты когда-нибудь видел более симпатичную парочку, чем эта?
– Жаль, что мы не сможем провести еще несколько дней в городе, – заметил он. – Нам даже не удастся участвовать в приеме по поводу Четвертого июля.
– Кстати, нас не пригласили, – добавила Кэти.
– Да что вы? – удивилась Джейн. – Наверняка миссис Фулмер не знала, что вы будете в городе.
Чак Грец кисло улыбнулся.
– Наш комитет не из влиятельных. Только те, кто связан с конгрессом, знают о нем, но уж никак не посол, для которого внове политическая жизнь.
– Вот если бы сенатский комитет... – сказала миссис Хирнс. Ее лицо стало серьезным. – Просто стыдно, что люди, начавшие заниматься политикой, не усвоили основных правил.
– Правила? – вежливо поинтересовался Нед. – Я знаю только одно правило: «Добейся избрания».
– Это правило первое. Второе правило гласит: «Добейся переизбрания», – объяснила Кэти. – А правило третье: «Позаботься о своих друзьях».
– И о своих врагах, – мягко добавил Грец. – Четвертое правило: "Никогда не забывай ни услуг, ни обид. – На этот раз он одарил слушателей широкой улыбкой.
Джейн почувствовала, что в этом разговоре посвященных было что-то соблазнительное, заставляющее ослабить контроль над собой. Иначе непонятна следующая реплика Неда.
– Мне сказали, что воскресный прием будет весьма политизирован, – сообщил он членам Конгресса. – Ожидают мощную поддержку позиции президента по разным вопросам.
– Да? – резко спросил Грец. – Но мероприятия по поводу Четвертого июля никогда не бывают политическими. Нет, никогда.
– Это пока вы, республиканцы, не начнете ими заниматься, – возразила Кэти Хирнс с довольно злорадной ухмылкой. – А вы двое не обращайте на нас внимания. Мы хуже, чем пара боксеров на тренировке. Чак, пойдем-ка со мной, дорогой.
Она направилась с ним в дальний конец зала.
– Мне надо было бы придержать язык, – тихо сказал Нед.
– Не валяйте дурака, полковник Френч.
– Что это значит?
– Вы любите заводить, – заметила она жестко. – Я видела, как вы заводили Ля Лэм. И сама завелась, так как никогда не думала, что ты можешь делать это сознательно. Но оказывается, у тебя просто талант. А зная твое настоящее отношение к политикам, уверена, что ты использовал этих замечательных людей в своих целях. Не так ли?
– О чем ты так долго разговаривала с Лаверн?
Джейн пожала плечами.
– Может, она сама скажет тебе об этом.
– Ну, и кто на самом деле провокатор?
К полуночи муж профессора Маргарин и мэтр Люссак, французский адвокат, откровенно зевали, несмотря на самые соблазнительные движения девушки, исполнявшей танец живота. Только кинопродюсер, синьор Альдо Сгрои, с интересом наблюдал ее завораживающие телодвижения. Его блестящие глаза выдавали пристрастие к женскому полу. После одиннадцати Берт дважды пытался уговорить Хефте позвонить по телефону. Один из его помощников все время сидел у телефона, ожидая звонка, однако Мамуд и Мерак не звонили и не появлялись.
Хефте притворялся, что ему это безразлично. Но Берт знал, почему он это делает: проявить беспокойство перед спонсорами – все равно, что потерять лицо. Берт не был так сдержан, потому и не слишком старался скрыть от Хефте свое беспокойство.
– Так всегда бывает с неопытными бойцами, – шепнул он Хефте, когда доктор Хаккад отвлекся.
– Товарищ, – улыбнулся Хефте, – ты начинаешь причитать, как старуха. Опытный командир должен уметь ждать.
– Не читай мне нотации.
Берт, чуть не потеряв контроль над собой, заставил себя рассмеяться, хотя это вышло не слишком натурально, он пошутил:
– Ты прав, брат. Ожидание – искусство: чтобы его освоить, нужно долго тренироваться.
Журналист Мак-Налти уснул сразу после того, как они приехали, и спал до сих пор, то есть уже больше часа, в своем кресле, убаюканный гипнотизирующей музыкой и, вероятно, неумеренной дозой ракии.
После ужина Берт стоял на улице и смотрел, как Хефте помогал рассаживать гостей в два лимузина, потом сказал:
– Я приеду позже.
Когда лимузины тронулись, он вернулся в ресторан и вызвал такси. На нем добрался до Сент-Джонс-Вуда. Там сел за руль темно-серого «фиата-фиорино» и на предельной скорости помчался по пустому шоссе. Через полчаса он был в Амершэме. Там, всматриваясь в редких прохожих и стоящих парней, он медленно проехал мимо станции, где проходили поезда подземки линий «Метрополитен» и «Бритиш-Рэйл». Но ни Мерака, ни Мамуда не обнаружил.
Оказавшись в сельской местности, Берт проехал одну-две мили, проскочил темную главную улицу Литтл-Миссендена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51