Теперь его с полным правом будут считать самодуром. Вологдина окончательно отвернётся от него, Нырков никогда больше не придёт к нему за советом. Рыбаки будут показывать на него пальцами и посмеиваться ему вслед…
Кроме всего прочего, ему придётся отвечать за самоуправство и, вероятно, понести заслуженно суровое наказание.
Но не это больше всего мучило Доронина. Его угнетало то, что теперь он потеряет доверие людей, завоёванное с таким трудом. Ведь он уже перестал быть чужим для этих людей. Вместе с ними он пилил и корчевал пни, спал под одним брезентовым полотнищем у лесного костра. Теперь всё это было зачёркнуто его самонадеянным, тупым упрямством…
Доронин ощутил такую злобу на самого себя, что не выдержал и пошевелился.
В это время дверь отворилась, и кто-то неслышно вошёл в комнату. Увидев Вологдину, Доронин поспешно закрыл глаза. «Убедится, что я сплю, – подумал он, – и оставит меня в покое».
Но, подойдя к кровати, на которой лежал Доронин, Вологдина не только не ушла, а, наоборот, села в плетёное кресло и уставилась на Доронина.
Он чувствовал на себе её внимательный, пристальный взгляд.
«Что ей надо? – подумал он, крепче зажмуривая глаза, – Поиздеваться пришла, что ли?»
Так прошло пять минут, десять, пятнадцать. Наконец Доронин не выдержал и открыл глаза.
– Я знала, что вы не спите, – негромко сказала Вологдина. – Как вам… лучше?
– Вот что, – медленно, с трудом выговорил Доронин, – если вы пришли для того, чтобы ещё раз доказать мне свою правоту и насладиться победой, то все это напрасно.
Ему трудно было говорить, и он сделал паузу, выжидая, когда утихнет боль в виске. Вологдина молчала.
– Вы оказались правы. Я не сумел наладить работу. Больше того: я совершил крупную ошибку и буду за неё наказан. Вот и всё. Можете торжествовать. – Доронин перевёл взгляд на потолок и закрыл глаза.
Но Вологдина как будто вовсе не собиралась торжествовать. Она молча сидела в своём плетёном кресле, и Доронин по-прежнему чувствовал на себе её пристальный взгляд.
Тогда он резко повернулся к ней и приподнялся на локте.
– А всё-таки я хочу сказать вам, что вы не правы, – с усилием проговорил Доронин. – Так нельзя относиться к людям, как вы тогда отнеслись ко мне. Я приехал сюда потому, что меня прислала партия.
У него закружилась голова, и он упал на подушку.
– Что с вами? – испуганно наклонилась над ним Вологдина.
«Этого ещё не хватало!» – с раздражением подумал Доронин и заставил себя открыть глаза.
– Ничего, ничего, всё в порядке, – пробормотал он. Вологдина снова села в кресло.
– Получена телеграмма, – тихо сказала она, – к нам едут люди. Пароход через несколько дней выходит из Владивостока. На нём рыбаки… Человек тридцать придётся на нашу долю.
Доронин промолчал, но сердце его забилось учащённо.
– Я думаю, – продолжала Вологдина, – хорошо было бы выехать в порт, встретить пароход и отобрать людей на месте. А то неизвестно ещё, кого пришлют.
– Поезжайте, – сказал Доронин.
– Это будет через неделю, не раньше. К тому времени вы сами могли бы поехать.
В голосе Вологдиной послышалась новая, незнакомая Доронину нотка.
– К тому времени, – усмехнулся он, – к вам, может быть, приедет новый директор. Только не встречайте его, как встретили меня.
– Я считаю, – тихо сказала Вологдина, – что вам нельзя уходить с комбината.
– Вам меня жалко? – язвительно спросил Доронин.
– Нисколько! – резко ответила Вологдина. – Вы сделали серьёзную ошибку и получите за неё по заслугам. А обиды разыгрывать ни к чему! Вы должны остаться директором комбината.
Доронин с удивлением посмотрел на неё. А она подошла к кровати и присела у Доронина в ногах. Губы её стали как будто тоньше, щёки покраснели.
– Что же касается нашей встречи… Как вы не понимаете!… Приехал человек, моря не знает, я и подумала: карьерист, честолюбец, ему всё равно, где работать, лишь бы было директорское кресло… А для меня море – ведь это вся жизнь, понимаете? У каждого в жизни своё: вы армию любили, другой – землю, третий – заводы… А для меня жизнь – это море!
Она все ниже наклонялась над лицом Доронина.
– Мы Северный Сахалин знаете во что превратили? А здесь стена была, пятидесятая параллель… Мы эту стену разрушили… Теперь здесь люди, люди нужны… А тут вас прислали… Я и подумала: не тот человек!… Ну, а потом…
Она резко встала с кровати и подошла к окну.
– Ну, а потом? – тихо спросил Доронин.
– Потом, – ответила Вологдина, и плечи её стали острее, – потом я наблюдала за вами. Вы затеяли эту историю с лесозаготовками… Знаете, когда я поняла, что ошиблась? – Голос её дрогнул, и она обернулась. – Когда вы пошли с Весельчаковым в море.
– И когда меня укачало, как мальчишку? – спросил Доронин, чувствуя, как утихает боль в виске.
– Не в том дело, – поспешно ответила Вологдина, – главное в том, что вы пошли. Сами, сами хотели узнать! А море и не таких дядей укачивает.
Доронин почувствовал, как что-то сдавило ему горло.
– Ну… спасибо, – с трудом выговорил он.
Вологдина подошла к нему и некоторое время стояла молча, словно хотела ещё что-то сказать, но потом раздумала.
ГЛАВА VIII
Советская страна щедро посылала свои дары на Южный Сахалин. Во Владивостоке на товарной станции вырастали горы грузов, пришедших сюда из Москвы, Ленинграда, Свердловска, Горького, Челябинска, Ростова…
Не существовало такого предмета, который не был бы нужен на Южном Сахалине.
Лебёдки для шахт и портов, сеялки и плуги для колхозов, семена для посевов, суда для рыбников, книги, медикаменты, мебель, посуда, оборудование для бумажных комбинатов и для нефтепромыслов – всё это было здесь необходимо.
И люди тоже были очень нужны. И они готовы были ехать сюда. Во Владивостоке за билетами на Сахалин выстраивались нескончаемые очереди. В Хабаровске люди штурмовали «Аэрофлот». Шутка сказать: вместо нескольких суток изнурительного морского пути всего два с небольшим лётных часа! Правда, лететь нужно над Татарским проливом, иногда в густом тумане, над Сихотэ-Алиньским хребтом, где болтанка бывает посильнее, чем в море, но бог с ней, с болтанкой! Зато всего два часа с небольшим!
В Москве действовал Русанов. Во всех правительственных и партийных учреждениях его вопросы ставились вне всякой очереди. Он беседовал с президентом Академии наук: на Сахалине должна быть база Академии! А пока её нет, нельзя ли срочно поручить учёным разработку жизненно важных для Сахалина вопросов: как наладить местное производство строительных материалов, особенно кирпича и асфальта, как вырастить на сахалинской земле овощи…
Русанов штурмовал министров: срочно требовались оборудование и кадры, кадры и оборудование. Десятки вербовщиков разъезжали по стране. И первым из них, самым убеждённым, страстным, настойчивым, был сам Русанов.
Разрешив в Москве сотни сложнейших вопросов, он скоростным рейсом летел домой: сутки с небольшим до Хабаровска плюс два с половиной часа до острова. Едва успев появиться в своём кабинете, он уже снова говорил с Москвой, с Хабаровском, с Владивостоком, с секретарями райкомов, директорами предприятий, капитанами пароходов…
Через неделю Доронин поехал в порт, чтобы встретить пароход с людьми, прибывающими на Сахалин.
Он выехал на полуторке, погрузив в кузов брезентовую палатку, чан для кипячения воды – так называемый «титан», посуду, несколько табуреток и небольшой запас провизии. «Уж не думает ли наш директор открыть в порту чайную?» – острили ему вслед.
Доронин отмалчивался. Он хорошо помнил, чего ему хотелось, когда он высадился на этом острове. Очень хотелось выпить чего-нибудь горячего – чаю, кипятку хотя бы. А ещё больше хотелось, чтобы кто-нибудь встретил…
«Где-то теперь выступает тот фокусник? – подумал Доронин. – Наверное, уже успел вернуться на материк!»
До порта добирались долго, но приехали как раз вовремя – пароход уже бросал якорь на рейде.
Доронина поразил внешний вид порта. Здесь стало гораздо оживлённей. Около пирса стояли тракторы, видимо только что привезённые на берег; у самой воды поднимались горы грузов. Рабочие катили к пристани рулоны бумаги. Мычали коровы, пугливо озираясь и поводя рогами. Грузовые машины задним ходом подбирались к башне, сложенной из ящиков.
Поручив сопровождавшим его рабочим раскинуть палатку и вскипятить воду, Доронин забрался на первый же катер и минут через пятнадцать уже болтался на штормтрапе.
Перемахнув через палубные поручни, он увидел людей, столпившихся в ожидании высадки.
«Так, так, – подумал он, – вот и я совсем недавно тоже стоял на палубе и с опаской смотрел на эту неприветливую суровую землю…»
Теперь он чувствовал себя совсем иначе. Теперь он приехал сюда как хозяин, как представитель той земли, на которой этим людям предстояло жить и работать.
И вдруг ему захотелось крикнуть громко, на весь пароход:
«Слушайте меня, товарищи! Многие из вас с опаской глядят на эту землю… Не бойтесь, товарищи! Честное слово, это неплохая земля, и вы сами в этом скоро убедитесь… Правда, здесь надо трудиться, но где же на советской земле можно жить лодырем?»
Но он не произнёс ни слова и медленно пошёл по палубе, пристально вглядываясь в лица приехавших.
Строго говоря, то, что он задумал, было не вполне законно. Все вновь прибывшие рыбаки обычно поступали в распоряжение главка, и уже главк распределял их по комбинатам. Но Доронин точно знал, что на его комбинат будет послано тридцать рыбаков. Он не видел решительно ничего плохого в том, что заранее познакомится с этими рыбаками. Ведь главку, в конце концов, совершенно безразлично, Иванов или Петров поедет работать на рыбокомбинат, где директором товарищ Доронин…
Пробравшись к твиндеку, Доронин увидел высокого, широкоплечего парня в коротком, выше колен, пальто-пиджаке. Наклонившись над люком, он вытягивал оттуда другого парня, ростом поменьше, но такого же крепкого и широкого в плечах.
«Ну и сила!»-с восхищением подумал Доронин, вглядываясь в молодое, дышащее здоровьем лицо высокого парня. На вид ему было не больше двадцати пяти.
– Товарищ, – обратился он к парню, – вы, часом, не рыбак?
– А что? – не слишком приветливо ответил парень.
– Ничего особенного. Если вы рыбак, мы могли бы поговорить насчёт работы.
– Какой работы? – Парень сверху вниз посмотрел па Доронина.
– На комбинате. Западному комбинату нужны рыбаки.
– Смотри, Алёха, и тут вербовщик, – обратился парень к своему товарищу.
– Я не вербовщик, – улыбнулся Доронин, – я директор западного комбината.
– Директор? – с недоверием протянул тот, кого звали Алёхой. – Гляди, Митяй, сам директор нас встречает. Вы, может, по хозяйственной части, товарищ? У нас был агент по снабжению, все себя директором называл…
– Нет, ребята, – совсем уже весело сказал Доронин. – Я действительно директор. Если вы подождёте, пока я вернусь, у нас может выйти интересный разговор.
Он полез в твиндек, потолкался среди людей и, познакомившись с десятком рыбаков, договорился, что они зайдут в палатку на берегу. Затем он торопливо поднялся по трапу.
Алёха и Митяй ждали его.
– Давайте на берег, – сказал им Доронин, – на земле разговоры надёжнее…
Палатка была уже поставлена. Доронин гостеприимно откинул перед рыбаками полог. Изнутри повеяло теплом. Весело шумел горячий «титан». На табуретке была выставлена батарея чашек.
– Давайте разговаривать, – сказал Доронин. – Вас как зовут?
– Дмитрий Алексеевич, – с достоинством ответил высокий парень.
– Вы откуда же приехали, Дмитрий Алексеевич?
– С Черноморья, – коротко ответил парень и тут же добавил: – Вот что, товарищ директор, чтобы дело не затягивать, скажу вам прямо: вербоваться по кустарщине не хочу, буду работать там, куда направит обком.
– Вы коммунист?
– Кандидат партии.
«Этого парня упускать нельзя», – подумал Доронин.
– Разумеется, посоветуйтесь с обкомом, – с деланным равнодушием сказал он. – Но вряд ли там будут возражать, если вы заявите о желании работать у нас. Впрочем, может быть, вы ищете работу полегче…
– То есть как это полегче? – нахмурился парень.
– Может быть, хотите работать на берегу, – невозмутимо продолжал Доронин. – Может, вам здоровье не позволяет…
Не выдержав этого тона, Доронин вдруг махнул рукой, точно отметая свои собственные слова, и сказал:
– Давай-ка, Дмитрий Алексеевич, бросим эту дипломатию. Ты коммунист, и я коммунист. Скажу прямо: нам такие, как ты, нужны до зарезу.
– Прямой разговор, – улыбнулся парень. – Алёху тоже возьмёте?
– Возьмём и Алёху.
– Как? – повернулся к своему товарищу Дмитрий Алексеевич.
Тот покрутил головой.
– Ты старшой, ты – решай.
– Ладно, товарищ директор, – сказал парень, протягивая Доронину руку, – может, и порыбачим вместе. Человек вы, видать, подходящий. Только сначала я всё-таки в обком загляну. А там и до вас. Дорогу найду, не объясняйте, на своей земле живём, не на чужой. Спасибо за чай.
Подхватив свои чемоданы, парни вышли из палатки.
В тот же вечер, заручившись согласием пятнадцати рыбаков работать на западном берегу, Доронин тронулся в обратный путь.
Приближаясь на своей полуторке к комбинату, Доронин впервые почувствовал, что возвращается домой. Здесь, вблизи комбината, и сопки показались ему родными, и море приветливым, и небо весёлым. Когда он увидел знакомые длинные строения, сердце у него забилось чаще. Это было его место на земле; здесь жили люди, которых он успел полюбить.
Первый дом, построенный по инициативе Доронина, был готов.
В сущности, он больше походил на большую деревенскую избу, состоящую из четырёх просторных светлых комнат.
Но дело было не в этом. На фоне вечнозелёных сопок, в окружении жалких японских лачуг появился настоящий русский дом. Он стоял на земле прочно, основательно, словно уйдя в неё корнями.
Торжественное открытие дома было назначено на пять часов вечера.
Задолго до торжества Доронин и Нырков поднялись по широким ступеням крытого крыльца и, глубоко вдыхая бодрящий, пряный запах смолы и свежего тёса, вошли в сени.
Немалых трудов стоила людям постройка этого дома! Они врубались в тайгу, корчевали пни, прокладывая дорогу тягачами, сутками жили в лесу, спали у костров, целыми днями бродили в поисках железа и стекла, собирали мох, чтобы прошпаклевать стены, мастерили оконные и дверные петли…
Осторожно ступая по свежевыструганным, ещё не выкрашенным (не хватило краски!) половицам, Доронин миновал сени и вошёл в светлую большую комнату.
Некоторое время он и следовавший за ним Нырков стояли молча.
– Будто на материке, – тихо, словно боясь разбудить кого-то, сказал наконец Нырков. – Никакой разницы нету.
Они неторопливо обошли весь дом и остановились у одного из окон. Отсюда открывался вид на серо-зелёное, вдоль и поперёк изрезанное морщинами море.
В доме было светло и радостно. Низкое, осеннее солнце чуть золотило оконные стёкла. На белом, некрашеном полу играли солнечные зайчики.
– Ребята хотели сюда японских циновок натаскать, – сказал Нырков. – Я запретил. Пыль, говорю, разводить ни к чему.
Доронин с улыбкой посмотрел на Ныркова. Пыль из циновок ребята могли, конечно, выколотить, но дело было не в этом. Дело было прежде всего в том, что Ныркову не хотелось видеть в своём новом русском доме ничего старого и чужого.
– Мебели вот только маловато, – продолжал Нырков, – правда, на лесозаводе кое-что мастерят – столы, табуретки… А так – живи, лучше не надо…
Разумеется, Доронин отлично понимал, что этот дом ещё очень далёк от совершенства. Стекла были плохо вмазаны в рамы, стены неравномерно проконопачены. Крышу следовало как можно скорее покрасить, чтобы не заржавело железо.
Но обо всём этом Доронину сейчас не хотелось думать. Начало было положено, а за продолжением дело не станет!
В назначенное время люди собрались вокруг дома. На крыльцо поднялись Доронин, Нырков, Вологдина и Венцов.
Солнце уже скрылось, но было ещё светло. Туман, окутавший горизонт, казался розоватым. Деревья на сопках потемнели. С моря дул резкий ветер.
Нырков открыл митинг и предоставил слово Доронину.
– Товарищи, – сказал Доронин, – наш первый дом построен.
Десятки глаз внимательно смотрели на оратора из-под солдатских ушанок, из-под рыбацких шлемов, из-под косынок и платков.
– Вы сами построили этот дом, своими собственными руками. Пусть же это будет началом. Пусть этот дом будет первым домом нового, советского города на западном берегу Сахалина. Я знаю, верю: многие из вас останутся здесь на всю жизнь. Будут рождаться дети. Позаботимся и о них!
Доронин говорил все громче, а люди все плотнее придвигав лись к дому, охватывая его тесным полукольцом.
– Нам нелегко было построить этот дом, но мы его построили. Почему? Потому, что захотели построить. Давайте же будем так же дружно решать все другие наши задачи. А теперь позвольте передать этот дом во владение тем людям, которые будут в нём жить…
Медленно, точно читая приказ по войскам, Доронин перечислил имена пятнадцати новосёлов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34