IV Пока они шли, Фенелла не проронила ни слова. Вместе с ней Агата поднялась на второй этаж, прошла через бесконечную картинную галерею и два длинных коридора, потом взобралась по головокружительно крутой винтовой лестнице и очутилась перед дверью, на которой висела деревянная табличка с надписью «Сиддонс>. Фенелла открыла дверь – на белых крашеных стенах, будто приветствуя Агату, закачались розовые блики от пылающего камина. Камчатные занавеси с узором из веночков, овечья шкура на полу, низкая кровать, викторианский фарфоровый умывальник, и над ним – да, все правильно – заключенная в рамку миссис Сиддонс. Краски и кисти Агаты были сложены в углу.– Какая чудная комната!– Рада, что вам нравится, – сдавленным голосом отозвалась Фенелла. Агата с удивлением отметила, что девушка вот-вот взорвется от гнева. – Хочу перед вами извиниться за моих скотов родственников, – запинаясь, добавила она.– Вот те на. О чем это вы?– Они должны быть счастливы, что вы вообще согласились! Да напишите вы дедушку хоть стоящим на голове, да пусть у него на вашей картине хоть чеснок из носа растет – они все равно должны быть счастливы! Какая наглость! Даже Седрик, этот гаденыш, и тот сгорел со стыда.– Было бы от чего расстраиваться. Это в порядке вещей. Когда дело касается портрета, люди ведут себя так, что только диву даешься.– Я их ненавижу! Вы слышали, как они чуть желчью не изошли, когда я сказала, что мама тоже приедет? Старые бабы – это жуть, и никто меня не переубедит! А эта стерва Соня развалилась на софе и слушала с упоением. Да как они смели, и еще при ней! Нам с Полем было так стыдно.Фенелла топнула ногой, потом упала на колени перед камином и разразилась слезами.– Простите, ради бога, – заикаясь, пролепетала она. – Я еще хуже, чем они, но мне все это уже поперек горла стоит. Лучше бы я сюда не приезжала. Анкретон мне отвратителен. Если бы вы только знали, до чего здесь мерзко!– Послушайте, – мягко сказала Агата, – может быть, вам не стоит все это мне говорить?– Я понимаю, это ужасно некрасиво, но ничего не могу с собой поделать. А если бы ваш дедушка привел в дом какую-нибудь дешевую блондинку? Каково бы вам было? Агата на миг представила себе своего деда, ныне уже покойного. Строгий и немного церемонный, он был профессором Оксфорда.– Над ним все смеются, – всхлипывая, продолжала Фенелла. – Я ведь раньше очень его любила. А теперь он ведет себя как настоящий дурак. Старый влюбленный дурак. И сам же виноват. А когда я пошла… когда я пошла к… впрочем, неважно. Простите меня, пожалуйста. Надоедаю вам тут своими глупостями. Позор!Агата села в низкое кресло у камина и задумчиво посмотрела на Фенеллу. «Девочка в самом деле расстроена», – подумала она, вдруг поняв, что эмоции Анкредов перестали вызывать у нее доверие.– Никакой это не позор, – сказала она. – И вы нисколько мне не надоели. Только лучше не говорите ничего такого, за что сами себя будете потом ругать.– Хорошо. – Фенелла поднялась на ноги. Природа наградила ее счастливым свойством: в слезах она была поистине очаровательна. Тряхнув головой, девушка прикусила губу и взяла себя в руки.«Актриса из нее выйдет отличная, – подумала Агата и тотчас себя укорила: – Если девочке идет, когда она расстроена, почему я спешу заключить, что расстроена она далеко не так сильно, как кажется? Нужно быть добрее».Она погладила Фенеллу по плечу и, хотя нежности были не в ее привычке, легонько сжала пальцы девушки, когда та горячо схватила ее за руку.– Успокойтесь. Разве не вы сегодня говорили, что ваше поколение Анкредов ничем не прошибешь?– Да, мы стараемся не распускаться. Но вы так добры ко мне, что я не выдержала и дала себе волю. Больше не буду, клянусь!«О боже мой, хватит!» – взмолилась про себя Агата, а вслух сказала:– Я вряд ли могу вам чем-то помочь. К сожалению, от меня в таких ситуациях мало толку. Мой муж говорит, что я шарахаюсь от любого проявления эмоций, как нервная лошадь. Но если вам надо выговориться, не стесняйтесь.– Нет, на сегодня, пожалуй, достаточно, – здраво рассудила Фенелла. – Вы ангел! Ужин в полдевятого. Вы услышите гонг. – Девушка шагнула к двери. – И все равно, – обернувшись, добавила она, – в Анкретоне случится что-то ужасное. Вот увидите.Унаследованное актерское чутье подсказало ей, что на этой эффектной реплике стоит закончить. Спиной выйдя из комнаты, Фенелла изящно закрыла за собой дверь. Глава четвертая СЭР ГЕНРИ I В расстройстве чувств Фенелла забыла о традиционных обязанностях хозяйки и не объяснила Агате, где что находится. Ближайшая ванная могла быть или в другой башне, или в одном из бесконечных коридоров – Агате оставалось только гадать. Но не дергать же за расшитый шнур звонка и не заставлять же старушку горничную карабкаться на эту верхотуру! Предпочтя поискам ванной общество миссис Сиддонс, Агата решила, что обойдется кувшином теплой воды, который кто-то приготовил для нее возле умывальника.До ужина оставался еще целый час. Было приятно неторопливо одеваться перед полыхающим камином – после экономно отапливаемого Татлерс-энда такое тепло казалось царской роскошью. Смакуя это удовольствие, она намеренно не спешила и попутно анализировала свои впечатления об Анкредах. Пока что в этом семействе ей больше всех нравится чудак Томас, решила она, хотя Поль и Фенелла тоже вроде приятные ребята. Может быть, они хотят пожениться, а сэр Генри против? Не потому ли с Фенеллой приключилась такая истерика? Что касается остальных Анкредов, то Полина, похоже, в чем угодно склонна усматривать личное оскорбление, Миллеман – величина неизвестная, а ее сын Седрик откровенно гнусный тип. Ах да, еще же есть Соня! Агата хихикнула. Соня – это действительно штучка.За стеной, где-то там, в промозглом внешнем мире, часы басовито пробили восемь. Камин уже угас. Что ж, можно потихоньку двинуться в обратный путь, к Большому залу. Спустившись по винтовой лестнице, она увидела на нижней площадке дверь – а здесь чья комната? Агата была напрочь лишена топографической памяти. Когда она дошла до первого длинного коридора, то, хоть убей, не могла вспомнить, налево ей повернуть или направо. Темно-малиновая ковровая дорожка, тая вдали, тянулась в обе стороны; повешенные через равные промежутки псевдоантичные канделябры горели и там, и там. «Ну и ладно», – Агата повернула направо. По дороге ей попались четыре двери, и она прочла таблички: «Дузе» (это была комната Фенеллы), «Бернар» (здесь жила Полина), «Терри Эллен Алисия Терри (1848–1928) – знаменитая английская актриса.
», «Леди Банкрофт Мари Эффи Банкрофт (1839–1921) – знаменитая английская актриса и режиссер-постановщик.
»; а в самом конце коридора находилась презренная «Брейсгердл». Когда Агата шла в свою башню, ни одной из этих дверей она, помнится, не заметила. «Тьфу ты, черт! – ругнулась она про себя. – Я не туда свернула». Но все равно неуверенно зашагала дальше. Коридор, заворачивая под прямым углом, переходил в другой коридор, упиравшийся в лестничную площадку, вроде той, что была в ее башне. Бедняжка Агата почти не сомневалась, что именно эту площадку она видела внизу, когда поднималась к себе в комнату. «Нет, должно быть, это другая башня, та, которая напротив моей, – подумала она. – Если я правильно помню, этот идиотский замок как бы обрамляет собой квадрат, и в каждом крыле – по три башни: одна в центре, две по углам. В таком случае если я буду все время поворачивать налево, то в конце концов вернусь в картинную галерею. Или нет?»Она все еще стояла в раздумье, когда дверь у подножия лестницы приоткрылась и в коридор проскользнул роскошный кот.Не считая нескольких полосок на спине, он был весь белый и очень пушистый, с янтарно-желтыми глазами. Остановившись, он посмотрел на Агату. Потом повел хвостом и медленно двинулся в ее сторону. Она нагнулась и протянула руку. После некоторых колебаний кот подошел ближе, обнюхал ее пальцы, милостиво ткнул в них холодным носом и побрел дальше, ступая точно посередине ковра и элегантно помахивая хвостом.– И вот еще что, – раздался за дверью пронзительный голос. – Если ты думаешь, что я собираюсь торчать тут, как последняя лахудра из массовки, и терпеть, пока твоей семейке не надоест измываться надо мной двадцать пять часов в сутки, то ты очень ошибаешься!Другой, низкий голос прогудел что-то неразборчивое в ответ.– Я про это все знаю, и мне плевать! Пусть только еще раз заикнутся, что у меня плохие манеры, – я им устрою! Так со мной обращаются, будто у меня дурная болезнь. Я бы давно их расчихвостила, просто не хочу показывать, что мне обидно. Да кто они вообще такие?! Господи, неужели они думают, я всю жизнь мечтала прозябать в этой гробнице вместе с двумя старыми кошелками и малолетней бандиткой, которой место в больнице для буйнопомешанных?Низкий голос снова принялся ее урезонивать.– Я знаю. Знаю! Да-да, в этом болоте до того весело, что даже непонятно, почему мы все еще не околели со смеху? Если ты так уж до смерти от меня без ума, то должен обеспечить мне положение, чтобы я хоть сама себя уважала… Ты передо мной в долгу… После всего, что я для тебя сделала… Я дошла до ручки. А когда я в таком состоянии, Нуф-Нуф, предупреждаю тебя – берегись!Дверь приоткрылась шире. Стряхнув с себя оцепенение, Агата подхватила юбки, развернулась на сто восемьдесят градусов и бегом помчалась по длинному коридору. II На этот раз она все-таки дошла до картинной галереи и спустилась на первый этаж. В зале она увидела Баркера, и он провел ее в огромную гостиную, напомнившую ей декорации к пьесе «Императрица Виктория». Здесь преобладали розовый, белый и золотой цвета; мебель была обита бархатом, занавеси и драпировки – камчатное полотно. По стенам были развешаны гигантские полотна Ледера и Макуэртера. На каждом столике или шкафчике стояла оправленная в серебряную рамку фотография кого-либо из корифеев английской сцены. Среди них был и сэр Генри: три фотографии отражали различные этапы в его карьере, а на четвертой он был в парадном придворном костюме. Обычно от сознания собственной нелепости у людей на подобных портретах бывает глуповатое выражение лица, но к сэру Генри это не относилось ни в малейшей степени, и Агата вначале даже подумала, что он и здесь снят в какой-нибудь роли. Его напудренный виндзорский парик ничуть не обманул ее своей явной неподдельностью. «Какая великолепная шевелюра, – восхитилась она, вглядевшись в фотографию. – Меня не проведешь».Расхаживая по гостиной, она увидела немало для себя интересного. На одном из столиков-витрин лежали под стеклом несколько орденов, медали и эмалевые миниатюры, пара мелких «предметов искусства», подписанная программка спектакля в честь королевской четы и – к удивлению Агаты – маленькая книга старинного образца в полукожаном переплете с тисненым узором. Агата принадлежала к числу тех, кто, увидев книгу, непременно должен ее полистать. Витрина была не заперта. Агата подняла стеклянную крышку и раскрыла книжицу. Титульный лист сильно выцвел, и, чтобы разобрать текст, она нагнулась пониже. Древнее ифкуффтво бальзамирования трупов, – прочла она, – ф приложением раффуждений о фофтавлении фнадобий, имеющих целью фохранение тел уфопших. Фочинение профеффора ефтефтвенных наук Уильяма Херфта. Лондон. 1678 год Трактат был полон наводящих ужас подробностей. В первой главе давались различные рекомендации по «ифпользованию древнего ифкуффтва фохранения трупов для придания уфопшим фовершенно правдоподобного фходфтва ф живыми. Фледует заметить, – продолжал автор, – что, нефмотря на многообразие фнадобий, в фофтав любого из них входит мышьяк». Одна особо жуткая главка называлась «Применение кофметики, мафкирующей фтрашный, бледный лик Фмерти». «Какой же склад ума должен быть у человека, способного так хладнокровно и даже не без удовольствия описывать манипуляции, которым, вероятно, довольно скоро может подвергнуться и его собственное тело? – спросила себя Агата, и ей вдруг стало интересно, читал ли эту книгу сэр Генри и богатое ли у него воображение. – Да, но почему я не могу оторваться от этой жути?»Услышав в зале чей-то голос, она с непонятным чувством вины быстро положила книгу на место и закрыла стеклянную крышку. В гостиную вошла Миллеман, одетая в еще вполне приличное, но невыразительное вечернее платье.– Я тут пока хожу смотрю, – сказала Агата.– Смотрите? – как эхо, повторила Миллеман и по своему обыкновению неопределенно засмеялась.– Тут у вас под стеклом эта страшноватая книжечка… Книги моя слабость, так что, извините, я не удержалась и открыла витрину. Надеюсь, это разрешается?– Да, конечно. – Миллеман посмотрела на витрину. – А что за книжка?– Как ни странно, про бальзамирование. Она очень старая. Думаю, представляет собой немалую ценность.– Возможно, мисс Оринкорт потому ею и заинтересовалась, – сказала Миллеман и с презрительным видом самодовольно проследовала к камину.– Мисс Оринкорт? – переспросила Агата.– На днях я зашла сюда, смотрю, она читает какую-то книжицу. А когда меня увидела, сразу положила ее в витрину и захлопнула крышку. Вы бы слышали, с каким грохотом! Удивительно, что стекло не разбилось. Должно быть, вы как раз про эту книжку говорите.– Да, вероятно, – кивнула Агата, торопливо пересматривая свои и без того хаотичные впечатления о мисс Оринкорт.– Папочка сегодня не в лучшей форме, но все же спустится к столу, – сообщила Миллеман. – Вообще-то, когда ему нездоровится, он ужинает у себя.– Мне бы не хотелось, чтобы наши сеансы его слишком утомляли.– В любом случае он ждет их с нетерпением и, я уверена, постарается позировать каждый день. В последнее время ему намного лучше, но иногда он слишком возбуждается, – последнее слово Миллеман произнесла как-то двусмысленно. – Он, знаете ли, натура очень тонкая и чувствительная. Анкреды, я считаю, все такие. Кроме Томаса. Мой бедняжка Седрик, к несчастью, тоже унаследовал их темперамент.На это Агате сказать было нечего, и она с облегчением вздохнула, когда в гостиную вошли Поль Кентиш и его мать, а следом за ними – Фенелла. Баркер внес поднос с хересом. В зале раздался необычайно зловещий удар гонга.– Кто-нибудь видел Седрика? – спросила Миллеман. – Хорошо бы он не опоздал.– Десять минут назад он был еще в ванной, – сказал Поль, – я из-за него не мог туда попасть.– О господи, – Миллеман покачала головой.В комнату вплыла разодетая в пух и прах мисс Оринкорт, в выражении ее лица странным образом сочетались обида, торжество и агрессивность. За спиной у Агаты кто-то сдавленно ахнул, и, повернувшись, она увидела, что взоры Анкредов прикованы к бюсту мисс Оринкорт.Бюст был украшен большой бриллиантовой звездой.– Милли… – пробормотала Полина.– Ты тоже увидела? – тихо прошипела Миллеман.Мисс Оринкорт прошла к камину и положила руку на мраморную полку.– Надеюсь, Нуф-Нуф не будет опаздывать, – сказала она. – Есть хочу – умираю. – Критически оглядев свои ярко-розовые ногти, она поправила бриллиантовую брошь. – Хорошо бы выпить.На это заявление никто не ответил, только Поль смущенно откашлялся. Из зала донеслось постукивание палки.– Вот и папочка, – нервно сказала Полина, и все Анкреды зашевелились. «Прямо как перед появлением августейшей особы», – отметила про себя Агата. В воздухе повисло настороженное ожидание.Баркер распахнул дверь, и в гостиную, словно ожившая фотография, медленно вошел сэр Генри Анкред в сопровождении белого кота. III Говоря о сэре Генри Анкреде, нужно прежде всего отметить, что в собственный образ он вживался с наводящей оторопь виртуозностью. Красив он был невероятно. Волосы – чистое серебро; под тяжелыми бровями пронзительно-голубые глаза. Царственно выдающийся вперед нос. Под ним густые белоснежные усы, закрученные наверх, дабы оставить свободным доступ к устам великого актера. Четкий выпуклый подбородок, украшенный эспаньолкой. Одет сэр Генри был так, словно модельеры специально разработали этот костюм для публичных показов: бархатный вечерний сюртук, старомодный высокий воротничок, широкий галстук и висящий на длинной ленте монокль. «Даже не верится, что это человек из плоти и крови», – подумала Агата. Шел он медленно и опирался – но отнюдь не наваливался – на черную с серебром трость. Она для него не столько опора, сколько аксессуар, догадалась Агата. При своем чрезвычайно высоком росте он, несмотря на возраст, держался прямо.– Папочка, это миссис Аллен, – сказала Полина.Агата подошла поздороваться. «Так и тянуло сделать реверанс, – рассказывала она впоследствии Родерику. – Еле с собой совладала».– Значит, это и есть наша знаменитая художница? – Сэр Генри взял ее протянутую руку. – Очень рад.Он задержал ее руку в своей и внимательно посмотрел на Агату. На миг она представила себе молодого Генри Анкреда в зените славы и поняла, как, наверно, таяли женщины, когда он вот таким же взглядом смотрел на них с высоты своего роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
», «Леди Банкрофт Мари Эффи Банкрофт (1839–1921) – знаменитая английская актриса и режиссер-постановщик.
»; а в самом конце коридора находилась презренная «Брейсгердл». Когда Агата шла в свою башню, ни одной из этих дверей она, помнится, не заметила. «Тьфу ты, черт! – ругнулась она про себя. – Я не туда свернула». Но все равно неуверенно зашагала дальше. Коридор, заворачивая под прямым углом, переходил в другой коридор, упиравшийся в лестничную площадку, вроде той, что была в ее башне. Бедняжка Агата почти не сомневалась, что именно эту площадку она видела внизу, когда поднималась к себе в комнату. «Нет, должно быть, это другая башня, та, которая напротив моей, – подумала она. – Если я правильно помню, этот идиотский замок как бы обрамляет собой квадрат, и в каждом крыле – по три башни: одна в центре, две по углам. В таком случае если я буду все время поворачивать налево, то в конце концов вернусь в картинную галерею. Или нет?»Она все еще стояла в раздумье, когда дверь у подножия лестницы приоткрылась и в коридор проскользнул роскошный кот.Не считая нескольких полосок на спине, он был весь белый и очень пушистый, с янтарно-желтыми глазами. Остановившись, он посмотрел на Агату. Потом повел хвостом и медленно двинулся в ее сторону. Она нагнулась и протянула руку. После некоторых колебаний кот подошел ближе, обнюхал ее пальцы, милостиво ткнул в них холодным носом и побрел дальше, ступая точно посередине ковра и элегантно помахивая хвостом.– И вот еще что, – раздался за дверью пронзительный голос. – Если ты думаешь, что я собираюсь торчать тут, как последняя лахудра из массовки, и терпеть, пока твоей семейке не надоест измываться надо мной двадцать пять часов в сутки, то ты очень ошибаешься!Другой, низкий голос прогудел что-то неразборчивое в ответ.– Я про это все знаю, и мне плевать! Пусть только еще раз заикнутся, что у меня плохие манеры, – я им устрою! Так со мной обращаются, будто у меня дурная болезнь. Я бы давно их расчихвостила, просто не хочу показывать, что мне обидно. Да кто они вообще такие?! Господи, неужели они думают, я всю жизнь мечтала прозябать в этой гробнице вместе с двумя старыми кошелками и малолетней бандиткой, которой место в больнице для буйнопомешанных?Низкий голос снова принялся ее урезонивать.– Я знаю. Знаю! Да-да, в этом болоте до того весело, что даже непонятно, почему мы все еще не околели со смеху? Если ты так уж до смерти от меня без ума, то должен обеспечить мне положение, чтобы я хоть сама себя уважала… Ты передо мной в долгу… После всего, что я для тебя сделала… Я дошла до ручки. А когда я в таком состоянии, Нуф-Нуф, предупреждаю тебя – берегись!Дверь приоткрылась шире. Стряхнув с себя оцепенение, Агата подхватила юбки, развернулась на сто восемьдесят градусов и бегом помчалась по длинному коридору. II На этот раз она все-таки дошла до картинной галереи и спустилась на первый этаж. В зале она увидела Баркера, и он провел ее в огромную гостиную, напомнившую ей декорации к пьесе «Императрица Виктория». Здесь преобладали розовый, белый и золотой цвета; мебель была обита бархатом, занавеси и драпировки – камчатное полотно. По стенам были развешаны гигантские полотна Ледера и Макуэртера. На каждом столике или шкафчике стояла оправленная в серебряную рамку фотография кого-либо из корифеев английской сцены. Среди них был и сэр Генри: три фотографии отражали различные этапы в его карьере, а на четвертой он был в парадном придворном костюме. Обычно от сознания собственной нелепости у людей на подобных портретах бывает глуповатое выражение лица, но к сэру Генри это не относилось ни в малейшей степени, и Агата вначале даже подумала, что он и здесь снят в какой-нибудь роли. Его напудренный виндзорский парик ничуть не обманул ее своей явной неподдельностью. «Какая великолепная шевелюра, – восхитилась она, вглядевшись в фотографию. – Меня не проведешь».Расхаживая по гостиной, она увидела немало для себя интересного. На одном из столиков-витрин лежали под стеклом несколько орденов, медали и эмалевые миниатюры, пара мелких «предметов искусства», подписанная программка спектакля в честь королевской четы и – к удивлению Агаты – маленькая книга старинного образца в полукожаном переплете с тисненым узором. Агата принадлежала к числу тех, кто, увидев книгу, непременно должен ее полистать. Витрина была не заперта. Агата подняла стеклянную крышку и раскрыла книжицу. Титульный лист сильно выцвел, и, чтобы разобрать текст, она нагнулась пониже. Древнее ифкуффтво бальзамирования трупов, – прочла она, – ф приложением раффуждений о фофтавлении фнадобий, имеющих целью фохранение тел уфопших. Фочинение профеффора ефтефтвенных наук Уильяма Херфта. Лондон. 1678 год Трактат был полон наводящих ужас подробностей. В первой главе давались различные рекомендации по «ифпользованию древнего ифкуффтва фохранения трупов для придания уфопшим фовершенно правдоподобного фходфтва ф живыми. Фледует заметить, – продолжал автор, – что, нефмотря на многообразие фнадобий, в фофтав любого из них входит мышьяк». Одна особо жуткая главка называлась «Применение кофметики, мафкирующей фтрашный, бледный лик Фмерти». «Какой же склад ума должен быть у человека, способного так хладнокровно и даже не без удовольствия описывать манипуляции, которым, вероятно, довольно скоро может подвергнуться и его собственное тело? – спросила себя Агата, и ей вдруг стало интересно, читал ли эту книгу сэр Генри и богатое ли у него воображение. – Да, но почему я не могу оторваться от этой жути?»Услышав в зале чей-то голос, она с непонятным чувством вины быстро положила книгу на место и закрыла стеклянную крышку. В гостиную вошла Миллеман, одетая в еще вполне приличное, но невыразительное вечернее платье.– Я тут пока хожу смотрю, – сказала Агата.– Смотрите? – как эхо, повторила Миллеман и по своему обыкновению неопределенно засмеялась.– Тут у вас под стеклом эта страшноватая книжечка… Книги моя слабость, так что, извините, я не удержалась и открыла витрину. Надеюсь, это разрешается?– Да, конечно. – Миллеман посмотрела на витрину. – А что за книжка?– Как ни странно, про бальзамирование. Она очень старая. Думаю, представляет собой немалую ценность.– Возможно, мисс Оринкорт потому ею и заинтересовалась, – сказала Миллеман и с презрительным видом самодовольно проследовала к камину.– Мисс Оринкорт? – переспросила Агата.– На днях я зашла сюда, смотрю, она читает какую-то книжицу. А когда меня увидела, сразу положила ее в витрину и захлопнула крышку. Вы бы слышали, с каким грохотом! Удивительно, что стекло не разбилось. Должно быть, вы как раз про эту книжку говорите.– Да, вероятно, – кивнула Агата, торопливо пересматривая свои и без того хаотичные впечатления о мисс Оринкорт.– Папочка сегодня не в лучшей форме, но все же спустится к столу, – сообщила Миллеман. – Вообще-то, когда ему нездоровится, он ужинает у себя.– Мне бы не хотелось, чтобы наши сеансы его слишком утомляли.– В любом случае он ждет их с нетерпением и, я уверена, постарается позировать каждый день. В последнее время ему намного лучше, но иногда он слишком возбуждается, – последнее слово Миллеман произнесла как-то двусмысленно. – Он, знаете ли, натура очень тонкая и чувствительная. Анкреды, я считаю, все такие. Кроме Томаса. Мой бедняжка Седрик, к несчастью, тоже унаследовал их темперамент.На это Агате сказать было нечего, и она с облегчением вздохнула, когда в гостиную вошли Поль Кентиш и его мать, а следом за ними – Фенелла. Баркер внес поднос с хересом. В зале раздался необычайно зловещий удар гонга.– Кто-нибудь видел Седрика? – спросила Миллеман. – Хорошо бы он не опоздал.– Десять минут назад он был еще в ванной, – сказал Поль, – я из-за него не мог туда попасть.– О господи, – Миллеман покачала головой.В комнату вплыла разодетая в пух и прах мисс Оринкорт, в выражении ее лица странным образом сочетались обида, торжество и агрессивность. За спиной у Агаты кто-то сдавленно ахнул, и, повернувшись, она увидела, что взоры Анкредов прикованы к бюсту мисс Оринкорт.Бюст был украшен большой бриллиантовой звездой.– Милли… – пробормотала Полина.– Ты тоже увидела? – тихо прошипела Миллеман.Мисс Оринкорт прошла к камину и положила руку на мраморную полку.– Надеюсь, Нуф-Нуф не будет опаздывать, – сказала она. – Есть хочу – умираю. – Критически оглядев свои ярко-розовые ногти, она поправила бриллиантовую брошь. – Хорошо бы выпить.На это заявление никто не ответил, только Поль смущенно откашлялся. Из зала донеслось постукивание палки.– Вот и папочка, – нервно сказала Полина, и все Анкреды зашевелились. «Прямо как перед появлением августейшей особы», – отметила про себя Агата. В воздухе повисло настороженное ожидание.Баркер распахнул дверь, и в гостиную, словно ожившая фотография, медленно вошел сэр Генри Анкред в сопровождении белого кота. III Говоря о сэре Генри Анкреде, нужно прежде всего отметить, что в собственный образ он вживался с наводящей оторопь виртуозностью. Красив он был невероятно. Волосы – чистое серебро; под тяжелыми бровями пронзительно-голубые глаза. Царственно выдающийся вперед нос. Под ним густые белоснежные усы, закрученные наверх, дабы оставить свободным доступ к устам великого актера. Четкий выпуклый подбородок, украшенный эспаньолкой. Одет сэр Генри был так, словно модельеры специально разработали этот костюм для публичных показов: бархатный вечерний сюртук, старомодный высокий воротничок, широкий галстук и висящий на длинной ленте монокль. «Даже не верится, что это человек из плоти и крови», – подумала Агата. Шел он медленно и опирался – но отнюдь не наваливался – на черную с серебром трость. Она для него не столько опора, сколько аксессуар, догадалась Агата. При своем чрезвычайно высоком росте он, несмотря на возраст, держался прямо.– Папочка, это миссис Аллен, – сказала Полина.Агата подошла поздороваться. «Так и тянуло сделать реверанс, – рассказывала она впоследствии Родерику. – Еле с собой совладала».– Значит, это и есть наша знаменитая художница? – Сэр Генри взял ее протянутую руку. – Очень рад.Он задержал ее руку в своей и внимательно посмотрел на Агату. На миг она представила себе молодого Генри Анкреда в зените славы и поняла, как, наверно, таяли женщины, когда он вот таким же взглядом смотрел на них с высоты своего роста.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34