Понимаешь, в этом мире, где мы с тобой находимся, идея первична над материей. Есть идея руки — значит, эту руку можно создать, хоть из дерьма слепить. Есть идея человека — будет человек какой угодно, хоть стеклянный, хоть песочный, хоть гуталиновый. Можно как угодно трансформировать материальную форму, подгоняя ее под идею. Но саму идею, увы, изменить нельзя. Нам это, во всяком случае, не дано.
— Мир идеальных вещей, — пробормотал Странник. — Эйдосфера. Прямо как у Платона...
— Мы можем влиять только на самих себя, — грустно произнес Джек. — Только на то, что составляет нашу сущность, выраженную идеей. И не можем изменить окружающий мир. Вот если бы мы смогли изменить саму идею человеческого тела таким образом, чтобы найти лазейку в барьерах...
— А человек может создать себя из воды? — спросил Странник.
— Может. Только здесь воды мало. Придется из камня выжимать — это долго.
— А из воздуха? Из ветра? Из солнечного света? Может?
Джек пожал плечами.
— Из света — вряд ли. А из ветра... Почему нет. Только вряд ли у тебя получится. Нет здесь ветра и никогда не бывает.
— Тогда создай его, — сказал Странник и сбросил с себя одежду.
Джек молча встал перед ним и развел в стороны руки. Затем начал вращаться, сначала медленно, но постепенно увеличивая скорость. Его ладони-лопасти загребали воздух, и в грудь Страннику ударил ветер. Странник раскинул руки навстречу плотному воздушному потоку, который облегал тело упругим полотном; на него можно было лечь, заворачиваться в него, одеваться им. И Странник начал примерять к себе ткань воздуха.
Он почувствовал, как сбрасываются частицы кожи, словно сухие чешуйки облетая с лица, плеч, груди и ворохом ссохшейся плоти уносясь назад. А на место сползающей, как истлевшая рубашка, человеческой ткани ложился, застывая дрожащими от внутренней энергии волнами, упругий ветер. И так клетка за клеткой отлетела человеческая плоть, замещаясь идеально чистым материалом — не просто воздух, не просто молекулы азота и кислорода поймал Странник, но само их движение, саму энергию частиц поставил на уровень строительного материала для своего тела.
— Я — ветер! Я лечу! — воскликнул он, и Джек остановился и посмотрел на то, что парило перед ним — человеческое существо, руки которого были крылья, а тело — порыв стихии; человека, воплотившего в своей сущности другую идею и тем самым эту сущность изменившего.
— Ты все-таки был послан мне, чтобы освободить меня, — сказал Джек.
И Странник превратился в смерч, столбом протянувшийся от усыпанного желтым песком пола до раскрашенного в голубые тона потолка странной комнаты, казавшейся целой реальностью. Он разметал смешные барьеры, сдерживавшие мир изнутри одной лишь идеей барьера, — и мир разлетелся, как лоскуты разбросанного ветром тряпья.
В тот последний миг, когда исчезал мир-тюрьма, созданный для единственного узника, смуглый человек с орлиным носом, черными, как смола, глазами и шрамом на щеке сказал, давая поглотить себя набегающей тени:
— Спасибо тебе, брат, — и исчез вместе с очередным разрушающимся миром, впервые не им самим сокрушенным.
Но Странник не услышал слов Джека. Ибо он перешагнул границы материального мира — он изменил идею самого себя, то, что принадлежит миру абстрактных сущностей. И изменился сам.
\Out-of-life
• Open file 'deadman.jazz'
• Deadman — file is packed. Open with zip/rar/grave?
В начале марта, незадолго до того, как мы с Шелестом легли на дно, произошел этот эпизод, о котором пойдет речь ниже. Сама сцена была настолько тяжелой, что я небезуспешно пытался ее забыть; в результате остались лишь символы — символические видения, символические слова, символические слезы.
...Шелест шел, привычно раздвигая плечом невидящих людей; я поспевал за ним с трудом — еще не освоился с тем, что для окружающих я неотличим от пустого места. Меня всякий раз коробило, когда по мне проскальзывал очередной безразличный взгляд. Люди-привидения шли через толпу, незамеченные и неузнанные. Это были мы с Шелестом.
— Куда ты меня ведешь? — спросил я в который раз и получил привычный ответ: «Увидишь».
Мы шли по каким-то помещениям, где сновали люди; мы шли по коридорам с чистыми стенами и рядами пластмассовых сидений возле дверей, оснащенных табличками; это была городская больница. Шелест уверенно шагал, не теряясь в бесконечных переходах, а я спешил за ним, снедаемый смутной и мучительной догадкой. Наконец мы спустились в подвал, где было меньше народа и больше дверей, которые приходилось открывать, прислонив к электронному замку коробочку магнитного взломщика, оснащенного программой подбора кодов.
За одной из дверей оказалась небольшая чистая палата с одной-единственной кроватью. У стены стояла аппаратура жизнеобеспечения; человек в больничном халате, лежащий на кровати, находился полностью во власти приборов, и с жизнью его связывало не больше, чем связывает опавший лист, зацепившийся за выступ коры, с породившим его деревом.
На кровати лежала Виктория. В белом чепчике, под который были убраны волосы, с россыпью угрей на подурневшем, бледном и осунувшемся, но сохраняющем следы былой красоты лице. Ее руки лежали вдоль туловища, тонкие белые пальцы были неестественно ровно расположены поверх простыни. Рядом с головой стоял прибор, по экрану которого ползла нарушаемая редкими всплесками линия сердцебиения.
— Она уже два года находится в коме, — сказал Шелест. — Хорошие врачи не берутся ее вывести, а другим я не доверяю. В этой больнице ее содержат на средства, которые я перевел анонимно с помощью Кэти.
— Но... — пробормотал я, — но ведь я встречался с ней буквально месяц назад! Как же так?..
— Ты встречался в Иллюзионе. Ты же видел модули Омнисенса, которые способны взаимодействовать с Иллюзионом, включая в картину псевдореальности виртуальные предметы и персонажей так, что ты не замечаешь подмены. Ваши встречи проходили именно в таких модулях.
— Она... Она живет в виртуальном пространстве?
Шелест пожал плечами.
— Существует. Не уверен, что мне удалось захватить ее сознание или хотя бы часть его, но если так, то она живет там. Возможно даже, что она нашла себе занятие по вкусу.
— Невероятно, — прошептал я, осторожно касаясь руки — белой, высохшей, неподвижной. — Так значит, все это было неправдой — наши встречи, разговоры, прикосновения, слова, любовь! Все оказалось обманом!
— Для нее тот мир настоящий! — резко возразил Шелест. — Да и ты верил в реальность ваших встреч. И теперь ты готов так просто отказаться от нее — только потому, что в действительности она такая? Да ты законченный эгоист!
— Но кто устраивал нам встречи? — спросил я. — Уж не ты ли, Шелест? Зачем?! Для чего тебе это было нужно?
— Я заботился о ней, — глухо ответил Шелест. — Я хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы она жила — хотя бы так. Понимаешь, она была... моей подругой.
Я ошеломленно замолчал. Потом спросил:
— Так она была твоей девушкой? И, наверное, любила тебя? Что же с ней произошло? Несчастный случай, катастрофа? Автомобильная авария?
Шелест нехотя кивнул. Слова обвинения сами собой полились из меня.
— И ты выбросил ее в виртуальность и подкинул мне? Виртуальный сводник! А почему ты не остался с ней, здесь, у этой постели? Ты, обвиняющий меня в эгоизме! Почему не посвятил свою жизнь ей, а? В память о вашей нетленной любви не остался разделить ее судьбу? Или не такой уж она была нетленной?
— После того, что произошло, — тихо ответил Шелест. — После того, что случилось, я уже не смог с ней встречаться... там. Я ведь помнил, какой она была здесь... живой. А приковать себя к постели безнадежного человека — это, поверь, не лучший способ чтить его память.
Я распалился и уже не мог контролировать себя; слова сами просились наружу.
— Да ты просто подонок, Шелест! Тебе нравилось ее использовать, но когда она оказалась вне твоей игры, ты приспособил ее для других целей, как свою игрушку. Соблазнить меня, например! Завлечь в твои сети. Так вот какова цена твоей любви! Да и способен ли ты любить, проклятый фанатик!
— А ты?! — не выдержал Шелест. — Ты-то сам кто? Ведь ты любил ее, наверное, не меньше, чем я. И стоило тебе увидеть неподвижное тело, быстро же ты переменился! Вместо того чтобы, как ты сказал, приковать себя к ее постели, увековечив тем самым вашу любовь, ты набрасываешься с обвинениями на меня! А я ведь сделал для нее все, что мог. Спроси себя, способен ли ты еще любить ее, спроси!
Я повернулся к Виктории. Она слушала наши слова, слушала и не слышала их, за закрытыми веками плутая в электронных лабиринтах компьютерных сетей, куда спряталось ее лишившееся тела сознание. Да и кто знает, осталось ли у нее вообще сознание или перед нами лежит человекообразное растение, живой сосуд жалости окружающих, безразличный к их стенаниям.
— К черту! — прошептал я, давясь слезами отчаяния. — К черту этот мир, к черту тебя, Шелест! Ты несешь одну лишь боль. Уж лучше бы ты просто убивал, проклятый ублюдок! Почему ты наказываешь меня ею?! Зачем ты свел нас?! Чтобы повесить камень своего несчастья на мою шею? Предатель! Ты предал ее и распял меня! Потому что я не смогу простить себе эту любовь, которую я так легко променял на бесполезную горькую жалость! Не смогу простить себе и тебе!
Я плакал, сжимая в руках пальцы Вики; но это не приносило облегчения, наоборот, иссушающий зной самобичевания проникал все глубже внутрь меня, скручивая внутренности. И в тот момент, когда я не смог больше это выносить, я вскочил и, едва различая окружающее сквозь пелену выедающих глаза жгучих слез, бросился на Шелеста. И напоролся на руку, железной хваткой сжавшую мое горло.
— Запомни то, что ты увидел, как следует запомни, — сказал Шелест. — Потому что я даю тебе причину бороться. Генная вакцина сможет вернуть ее к жизни, перестроив полностью ее тело и мозг. Будет ли она прежней — не знаю, но она будет жить. Ради любви, твоей и моей, верни ее к жизни. И если для тебя это недостаточный повод сражаться не на жизнь, а на смерть, значит, ублюдок здесь не я, а ты.
Я долго стоял на коленях, пытаясь отдышаться. Горло першило от удушья, слезы выкатывались из глаз крупными каплями. Наконец я смог подняться и взглянуть в глаза Шелесту.
— Я ненавижу тебя, — произнес я, размеряя каждый слог. — Но ты действительно дал мне повод бороться. Только я скажу тебе: из нас двоих ты — настоящий монстр. Потому что человеческие страдания для тебя — ничто. Потому что ты способен взвешивать на весах рассудка боль и слезы так же легко, как золотую пыль и соленую воду. Я ненавижу тебя; но я буду тебе помогать.
С этими словами я обернулся к Виктории и долго смотрел на ее бледное спокойное лицо, стараясь запечатлеть его в памяти. А потом вышел из больничного бокса, чувствуя спиной взгляд закрытых глаз.
\Stoneage
Странник не удивился, увидев перед собой высокие каменные столбы, несущие на резных пилонах массивную арку, чей серый гладко отесанный камень источал прохладу и спокойствие, свойственное рукотворным исполинам минувших времен, одно существование которых напоминает о том, что дела сегодняшние — лишь суета и мельтешение пред лицом столетий, заключенных в незыблемую каменную плоть. Не удивился, ведь так естественно было ожидать появления чего-то фундаментального посреди безлюдных земель, через которые шел теперь Странник, так естественно было найти если не человека, то свидетельство его присутствия.
Между тем солнце начинало пригревать, словно нетерпеливая кухарка приоткрыла газовый вентиль, спеша подрумянить домашнюю выпечку. Странник, утомленный однообразием травянистой равнины, по которой он шагал со вчерашнего дня, свернул к подножию арки, туда, где лежала на кочковатой земле короткая тень — ни дать ни взять, клочок ночи, забытый кем-то посреди бела дня. Забравшись в тень и прислонившись спиной к холодному камню, Странник передохнул и сел, вытянув натруженные ноги.
Арка была вторым рукотворным сооружением после украшенных барельефами ворот, через которые Странник вошел в этот мир. То, что эта равнина отделена от других миров не просто километрами и географическими координатами, а барьером ирреальности, который обычному человеку не то что преодолеть — почувствовать не удастся, — Странник понял с первых шагов. Но его мало волновало, что это за барьер такой и где же расположены те миры, которые ему довелось посещать. В конце концов, человека, заходящего на сайты бесплатной почты и новостей, мало волнует, что один из серверов находится в Москве, а другой — в Лос-Анджелесе. Самое интересное не «как?», а «почему?».
Странник еще раз огляделся вокруг, отмечая темную полоску предполагаемого леса, к которой он направлялся. Встретить людей было первым и единственным желанием путника — ведь скоро желудок слипнется от голода, ноги сотрутся, а горло пересохнет, как арык в пустыне. Найти людей и понять, что за ребус ему придется разгадывать на этот раз. То, что без загадок не обойдется, что ему не удастся просто выйти в те же ворота, в которые он вошел, Странник чувствовал интуитивно. На то он и Странник.
Сидеть на земле надоело быстрее, чем по ней шагать, в силу твердости покрытия. Странник подумал, что утоптанная земля — явный признак того, что за последнюю сотню лет не он один наведывается к арке. Он оглядел арку, пару раз прошел под ней, похлопал ладонью по испещренному крошечными отверстиями, словно поры кожи, столбу. И собирался уже уйти, когда что-то вокруг начало меняться.
Ветер, дунувший в спину, сбросил горячее покрывало солнечного жара и взъерошил волосы на затылке Странника. Из-под пальцев, коснувшихся поверхности столба, закурилась невесомая каменная пыль, тонкими ручейками стекая к основанию арки, а вслед за этим затрещало, закрошилось, осыпаясь сеткой трещин, все вокруг Странника; он лишь успел отпрыгнуть в сторону, как арка рухнула на землю десятью тоннами мраморного порошка со звуком, похожим на тот, с которым насыпают зерно в трюмы сухогруза. Пыль, невообразимое количество пыли взлетело в воздух, и Странник едва успел закрыть глаза и зажать рукой нос и рот, как его окатило волной удушливой и слепящей каменной пыльцы, мгновенно забившей все поры кожи.
Осторожно переставляя ноги, утопавшие по щиколотку в чем-то сыпучем и мягком, Странник отошел от того места, где стояла арка, и попытался открыть глаза. Он стоял в густом тумане грязно-желтого цвета, причиной чему было неугомонное солнце, усердно прижимавшее пыль к земле своими горячими лучами. Странник со всеми предосторожностями приоткрыл рот и вдохнул — и надолго зашелся в спазматическом кашле. Прочистив горло и продолжая выходить из постепенно оседавшего пыльного облака, он заметил невдалеке фигуру, очертания которой едва угадывались, но несомненно выдавали человека.
Переборов мгновенное побуждение скрыться от незнакомца, Странник шагнул вперед. В конце концов, он стремился найти людей, хотя и не ожидал, что это произойдет при столь необычных обстоятельствах.
— Не думал, что она такая хрупкая, — сипло прокричал Странник, пытаясь справиться с голосом, севшим от жары и пыли. — Я только ладонью провел, а она — пшик! — и рассыпалась.
Незнакомец не ответил и не сделал шага навстречу. Странник подошел ближе и увидел перед собой невысокого человечка в легкой накидке и шароварах неопределенного цвета. Лицо коротышки, покрытое налетом пыли, словно пепельным макияжем, хранило отсутствующее выражение, но черты его не казались законченными, возможно, оттого, что постоянно находились в движении — то бровь выгнется, то дрогнет уголок губ, то дернется щека. Казалось, человечек непроизвольно играл лицевыми мышцами, в то время как общее выражение лица говорило о полнейшей отрешенности.
Страннику пришлось подождать, пока незнакомец обдумывал какие-то свои мысли. Наконец он обернулся к Страннику и окинул того быстрым безразличным взглядом. Очевидно, вид белого, как извалявшаяся в муке кошка-альбинос, Странника не пробудил в человечке ни малейшего удивления, потому что он по-деловому коротко спросил:
— Который тенг? Сможешь собрать что-нибудь поинтереснее этой загогулины?
Пока Странник разевал рот, изображая рыбу на свежем воздухе, маленький человечек начал что-то делать руками, одновременно продолжая мимическую подтанцовку лицом и ушами. Странник понял, что отвечать не обязательно, а вот смотреть на то, что делает незнакомец, просто необходимо.
Порыв ветра рванул пылевое облако, обнажая груду каменной крошки, из которой взметнулись вверх колонны новой конструкции. Столбы вихрящейся пыли застывали на глазах, затекали, словно струи стеарина, образуя нечто изысканное, витое, как рождественский серпантин. На шести закрученных винтом колоннах высотой метров десять выросла ажурная беседка, поражающая легкостью форм и воздушностью. Продолжая выполнять пассы руками, незнакомец чуть отступил в сторону, любуясь своим шедевром, и метнул быстрый взгляд на Странника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
— Мир идеальных вещей, — пробормотал Странник. — Эйдосфера. Прямо как у Платона...
— Мы можем влиять только на самих себя, — грустно произнес Джек. — Только на то, что составляет нашу сущность, выраженную идеей. И не можем изменить окружающий мир. Вот если бы мы смогли изменить саму идею человеческого тела таким образом, чтобы найти лазейку в барьерах...
— А человек может создать себя из воды? — спросил Странник.
— Может. Только здесь воды мало. Придется из камня выжимать — это долго.
— А из воздуха? Из ветра? Из солнечного света? Может?
Джек пожал плечами.
— Из света — вряд ли. А из ветра... Почему нет. Только вряд ли у тебя получится. Нет здесь ветра и никогда не бывает.
— Тогда создай его, — сказал Странник и сбросил с себя одежду.
Джек молча встал перед ним и развел в стороны руки. Затем начал вращаться, сначала медленно, но постепенно увеличивая скорость. Его ладони-лопасти загребали воздух, и в грудь Страннику ударил ветер. Странник раскинул руки навстречу плотному воздушному потоку, который облегал тело упругим полотном; на него можно было лечь, заворачиваться в него, одеваться им. И Странник начал примерять к себе ткань воздуха.
Он почувствовал, как сбрасываются частицы кожи, словно сухие чешуйки облетая с лица, плеч, груди и ворохом ссохшейся плоти уносясь назад. А на место сползающей, как истлевшая рубашка, человеческой ткани ложился, застывая дрожащими от внутренней энергии волнами, упругий ветер. И так клетка за клеткой отлетела человеческая плоть, замещаясь идеально чистым материалом — не просто воздух, не просто молекулы азота и кислорода поймал Странник, но само их движение, саму энергию частиц поставил на уровень строительного материала для своего тела.
— Я — ветер! Я лечу! — воскликнул он, и Джек остановился и посмотрел на то, что парило перед ним — человеческое существо, руки которого были крылья, а тело — порыв стихии; человека, воплотившего в своей сущности другую идею и тем самым эту сущность изменившего.
— Ты все-таки был послан мне, чтобы освободить меня, — сказал Джек.
И Странник превратился в смерч, столбом протянувшийся от усыпанного желтым песком пола до раскрашенного в голубые тона потолка странной комнаты, казавшейся целой реальностью. Он разметал смешные барьеры, сдерживавшие мир изнутри одной лишь идеей барьера, — и мир разлетелся, как лоскуты разбросанного ветром тряпья.
В тот последний миг, когда исчезал мир-тюрьма, созданный для единственного узника, смуглый человек с орлиным носом, черными, как смола, глазами и шрамом на щеке сказал, давая поглотить себя набегающей тени:
— Спасибо тебе, брат, — и исчез вместе с очередным разрушающимся миром, впервые не им самим сокрушенным.
Но Странник не услышал слов Джека. Ибо он перешагнул границы материального мира — он изменил идею самого себя, то, что принадлежит миру абстрактных сущностей. И изменился сам.
\Out-of-life
• Open file 'deadman.jazz'
• Deadman — file is packed. Open with zip/rar/grave?
В начале марта, незадолго до того, как мы с Шелестом легли на дно, произошел этот эпизод, о котором пойдет речь ниже. Сама сцена была настолько тяжелой, что я небезуспешно пытался ее забыть; в результате остались лишь символы — символические видения, символические слова, символические слезы.
...Шелест шел, привычно раздвигая плечом невидящих людей; я поспевал за ним с трудом — еще не освоился с тем, что для окружающих я неотличим от пустого места. Меня всякий раз коробило, когда по мне проскальзывал очередной безразличный взгляд. Люди-привидения шли через толпу, незамеченные и неузнанные. Это были мы с Шелестом.
— Куда ты меня ведешь? — спросил я в который раз и получил привычный ответ: «Увидишь».
Мы шли по каким-то помещениям, где сновали люди; мы шли по коридорам с чистыми стенами и рядами пластмассовых сидений возле дверей, оснащенных табличками; это была городская больница. Шелест уверенно шагал, не теряясь в бесконечных переходах, а я спешил за ним, снедаемый смутной и мучительной догадкой. Наконец мы спустились в подвал, где было меньше народа и больше дверей, которые приходилось открывать, прислонив к электронному замку коробочку магнитного взломщика, оснащенного программой подбора кодов.
За одной из дверей оказалась небольшая чистая палата с одной-единственной кроватью. У стены стояла аппаратура жизнеобеспечения; человек в больничном халате, лежащий на кровати, находился полностью во власти приборов, и с жизнью его связывало не больше, чем связывает опавший лист, зацепившийся за выступ коры, с породившим его деревом.
На кровати лежала Виктория. В белом чепчике, под который были убраны волосы, с россыпью угрей на подурневшем, бледном и осунувшемся, но сохраняющем следы былой красоты лице. Ее руки лежали вдоль туловища, тонкие белые пальцы были неестественно ровно расположены поверх простыни. Рядом с головой стоял прибор, по экрану которого ползла нарушаемая редкими всплесками линия сердцебиения.
— Она уже два года находится в коме, — сказал Шелест. — Хорошие врачи не берутся ее вывести, а другим я не доверяю. В этой больнице ее содержат на средства, которые я перевел анонимно с помощью Кэти.
— Но... — пробормотал я, — но ведь я встречался с ней буквально месяц назад! Как же так?..
— Ты встречался в Иллюзионе. Ты же видел модули Омнисенса, которые способны взаимодействовать с Иллюзионом, включая в картину псевдореальности виртуальные предметы и персонажей так, что ты не замечаешь подмены. Ваши встречи проходили именно в таких модулях.
— Она... Она живет в виртуальном пространстве?
Шелест пожал плечами.
— Существует. Не уверен, что мне удалось захватить ее сознание или хотя бы часть его, но если так, то она живет там. Возможно даже, что она нашла себе занятие по вкусу.
— Невероятно, — прошептал я, осторожно касаясь руки — белой, высохшей, неподвижной. — Так значит, все это было неправдой — наши встречи, разговоры, прикосновения, слова, любовь! Все оказалось обманом!
— Для нее тот мир настоящий! — резко возразил Шелест. — Да и ты верил в реальность ваших встреч. И теперь ты готов так просто отказаться от нее — только потому, что в действительности она такая? Да ты законченный эгоист!
— Но кто устраивал нам встречи? — спросил я. — Уж не ты ли, Шелест? Зачем?! Для чего тебе это было нужно?
— Я заботился о ней, — глухо ответил Шелест. — Я хотел, чтобы ей было хорошо, чтобы она жила — хотя бы так. Понимаешь, она была... моей подругой.
Я ошеломленно замолчал. Потом спросил:
— Так она была твоей девушкой? И, наверное, любила тебя? Что же с ней произошло? Несчастный случай, катастрофа? Автомобильная авария?
Шелест нехотя кивнул. Слова обвинения сами собой полились из меня.
— И ты выбросил ее в виртуальность и подкинул мне? Виртуальный сводник! А почему ты не остался с ней, здесь, у этой постели? Ты, обвиняющий меня в эгоизме! Почему не посвятил свою жизнь ей, а? В память о вашей нетленной любви не остался разделить ее судьбу? Или не такой уж она была нетленной?
— После того, что произошло, — тихо ответил Шелест. — После того, что случилось, я уже не смог с ней встречаться... там. Я ведь помнил, какой она была здесь... живой. А приковать себя к постели безнадежного человека — это, поверь, не лучший способ чтить его память.
Я распалился и уже не мог контролировать себя; слова сами просились наружу.
— Да ты просто подонок, Шелест! Тебе нравилось ее использовать, но когда она оказалась вне твоей игры, ты приспособил ее для других целей, как свою игрушку. Соблазнить меня, например! Завлечь в твои сети. Так вот какова цена твоей любви! Да и способен ли ты любить, проклятый фанатик!
— А ты?! — не выдержал Шелест. — Ты-то сам кто? Ведь ты любил ее, наверное, не меньше, чем я. И стоило тебе увидеть неподвижное тело, быстро же ты переменился! Вместо того чтобы, как ты сказал, приковать себя к ее постели, увековечив тем самым вашу любовь, ты набрасываешься с обвинениями на меня! А я ведь сделал для нее все, что мог. Спроси себя, способен ли ты еще любить ее, спроси!
Я повернулся к Виктории. Она слушала наши слова, слушала и не слышала их, за закрытыми веками плутая в электронных лабиринтах компьютерных сетей, куда спряталось ее лишившееся тела сознание. Да и кто знает, осталось ли у нее вообще сознание или перед нами лежит человекообразное растение, живой сосуд жалости окружающих, безразличный к их стенаниям.
— К черту! — прошептал я, давясь слезами отчаяния. — К черту этот мир, к черту тебя, Шелест! Ты несешь одну лишь боль. Уж лучше бы ты просто убивал, проклятый ублюдок! Почему ты наказываешь меня ею?! Зачем ты свел нас?! Чтобы повесить камень своего несчастья на мою шею? Предатель! Ты предал ее и распял меня! Потому что я не смогу простить себе эту любовь, которую я так легко променял на бесполезную горькую жалость! Не смогу простить себе и тебе!
Я плакал, сжимая в руках пальцы Вики; но это не приносило облегчения, наоборот, иссушающий зной самобичевания проникал все глубже внутрь меня, скручивая внутренности. И в тот момент, когда я не смог больше это выносить, я вскочил и, едва различая окружающее сквозь пелену выедающих глаза жгучих слез, бросился на Шелеста. И напоролся на руку, железной хваткой сжавшую мое горло.
— Запомни то, что ты увидел, как следует запомни, — сказал Шелест. — Потому что я даю тебе причину бороться. Генная вакцина сможет вернуть ее к жизни, перестроив полностью ее тело и мозг. Будет ли она прежней — не знаю, но она будет жить. Ради любви, твоей и моей, верни ее к жизни. И если для тебя это недостаточный повод сражаться не на жизнь, а на смерть, значит, ублюдок здесь не я, а ты.
Я долго стоял на коленях, пытаясь отдышаться. Горло першило от удушья, слезы выкатывались из глаз крупными каплями. Наконец я смог подняться и взглянуть в глаза Шелесту.
— Я ненавижу тебя, — произнес я, размеряя каждый слог. — Но ты действительно дал мне повод бороться. Только я скажу тебе: из нас двоих ты — настоящий монстр. Потому что человеческие страдания для тебя — ничто. Потому что ты способен взвешивать на весах рассудка боль и слезы так же легко, как золотую пыль и соленую воду. Я ненавижу тебя; но я буду тебе помогать.
С этими словами я обернулся к Виктории и долго смотрел на ее бледное спокойное лицо, стараясь запечатлеть его в памяти. А потом вышел из больничного бокса, чувствуя спиной взгляд закрытых глаз.
\Stoneage
Странник не удивился, увидев перед собой высокие каменные столбы, несущие на резных пилонах массивную арку, чей серый гладко отесанный камень источал прохладу и спокойствие, свойственное рукотворным исполинам минувших времен, одно существование которых напоминает о том, что дела сегодняшние — лишь суета и мельтешение пред лицом столетий, заключенных в незыблемую каменную плоть. Не удивился, ведь так естественно было ожидать появления чего-то фундаментального посреди безлюдных земель, через которые шел теперь Странник, так естественно было найти если не человека, то свидетельство его присутствия.
Между тем солнце начинало пригревать, словно нетерпеливая кухарка приоткрыла газовый вентиль, спеша подрумянить домашнюю выпечку. Странник, утомленный однообразием травянистой равнины, по которой он шагал со вчерашнего дня, свернул к подножию арки, туда, где лежала на кочковатой земле короткая тень — ни дать ни взять, клочок ночи, забытый кем-то посреди бела дня. Забравшись в тень и прислонившись спиной к холодному камню, Странник передохнул и сел, вытянув натруженные ноги.
Арка была вторым рукотворным сооружением после украшенных барельефами ворот, через которые Странник вошел в этот мир. То, что эта равнина отделена от других миров не просто километрами и географическими координатами, а барьером ирреальности, который обычному человеку не то что преодолеть — почувствовать не удастся, — Странник понял с первых шагов. Но его мало волновало, что это за барьер такой и где же расположены те миры, которые ему довелось посещать. В конце концов, человека, заходящего на сайты бесплатной почты и новостей, мало волнует, что один из серверов находится в Москве, а другой — в Лос-Анджелесе. Самое интересное не «как?», а «почему?».
Странник еще раз огляделся вокруг, отмечая темную полоску предполагаемого леса, к которой он направлялся. Встретить людей было первым и единственным желанием путника — ведь скоро желудок слипнется от голода, ноги сотрутся, а горло пересохнет, как арык в пустыне. Найти людей и понять, что за ребус ему придется разгадывать на этот раз. То, что без загадок не обойдется, что ему не удастся просто выйти в те же ворота, в которые он вошел, Странник чувствовал интуитивно. На то он и Странник.
Сидеть на земле надоело быстрее, чем по ней шагать, в силу твердости покрытия. Странник подумал, что утоптанная земля — явный признак того, что за последнюю сотню лет не он один наведывается к арке. Он оглядел арку, пару раз прошел под ней, похлопал ладонью по испещренному крошечными отверстиями, словно поры кожи, столбу. И собирался уже уйти, когда что-то вокруг начало меняться.
Ветер, дунувший в спину, сбросил горячее покрывало солнечного жара и взъерошил волосы на затылке Странника. Из-под пальцев, коснувшихся поверхности столба, закурилась невесомая каменная пыль, тонкими ручейками стекая к основанию арки, а вслед за этим затрещало, закрошилось, осыпаясь сеткой трещин, все вокруг Странника; он лишь успел отпрыгнуть в сторону, как арка рухнула на землю десятью тоннами мраморного порошка со звуком, похожим на тот, с которым насыпают зерно в трюмы сухогруза. Пыль, невообразимое количество пыли взлетело в воздух, и Странник едва успел закрыть глаза и зажать рукой нос и рот, как его окатило волной удушливой и слепящей каменной пыльцы, мгновенно забившей все поры кожи.
Осторожно переставляя ноги, утопавшие по щиколотку в чем-то сыпучем и мягком, Странник отошел от того места, где стояла арка, и попытался открыть глаза. Он стоял в густом тумане грязно-желтого цвета, причиной чему было неугомонное солнце, усердно прижимавшее пыль к земле своими горячими лучами. Странник со всеми предосторожностями приоткрыл рот и вдохнул — и надолго зашелся в спазматическом кашле. Прочистив горло и продолжая выходить из постепенно оседавшего пыльного облака, он заметил невдалеке фигуру, очертания которой едва угадывались, но несомненно выдавали человека.
Переборов мгновенное побуждение скрыться от незнакомца, Странник шагнул вперед. В конце концов, он стремился найти людей, хотя и не ожидал, что это произойдет при столь необычных обстоятельствах.
— Не думал, что она такая хрупкая, — сипло прокричал Странник, пытаясь справиться с голосом, севшим от жары и пыли. — Я только ладонью провел, а она — пшик! — и рассыпалась.
Незнакомец не ответил и не сделал шага навстречу. Странник подошел ближе и увидел перед собой невысокого человечка в легкой накидке и шароварах неопределенного цвета. Лицо коротышки, покрытое налетом пыли, словно пепельным макияжем, хранило отсутствующее выражение, но черты его не казались законченными, возможно, оттого, что постоянно находились в движении — то бровь выгнется, то дрогнет уголок губ, то дернется щека. Казалось, человечек непроизвольно играл лицевыми мышцами, в то время как общее выражение лица говорило о полнейшей отрешенности.
Страннику пришлось подождать, пока незнакомец обдумывал какие-то свои мысли. Наконец он обернулся к Страннику и окинул того быстрым безразличным взглядом. Очевидно, вид белого, как извалявшаяся в муке кошка-альбинос, Странника не пробудил в человечке ни малейшего удивления, потому что он по-деловому коротко спросил:
— Который тенг? Сможешь собрать что-нибудь поинтереснее этой загогулины?
Пока Странник разевал рот, изображая рыбу на свежем воздухе, маленький человечек начал что-то делать руками, одновременно продолжая мимическую подтанцовку лицом и ушами. Странник понял, что отвечать не обязательно, а вот смотреть на то, что делает незнакомец, просто необходимо.
Порыв ветра рванул пылевое облако, обнажая груду каменной крошки, из которой взметнулись вверх колонны новой конструкции. Столбы вихрящейся пыли застывали на глазах, затекали, словно струи стеарина, образуя нечто изысканное, витое, как рождественский серпантин. На шести закрученных винтом колоннах высотой метров десять выросла ажурная беседка, поражающая легкостью форм и воздушностью. Продолжая выполнять пассы руками, незнакомец чуть отступил в сторону, любуясь своим шедевром, и метнул быстрый взгляд на Странника.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33