Ответов на эти вопросы он не находил, прекрасно понимая, что поведение его граничит с безумством, и был не в состоянии противиться манящей силе ее губ, притягательности нежного тела. Проклиная себя за глупость, Габриэль дал страсти, настойчиво требовавшей выхода, свободу, и его губы снова потянулись к Марии, чтобы насладиться пьянящим вином ее поцелуя.
От обилия незнакомых ей доселе чувств и ощущений Мария обо всем забыла и не замечала ничего, кроме обнимающего и целующего ее человека, чьи уверенные руки скользили по телу, вызывая приятное возбуждение. Какое необыкновенное чувство она испытала, когда его ладонь мягко легла ей на грудь! А когда, склонившись над нею, он нежно коснулся губами ее соска и принялся жадно ласкать языком, Мария громко застонала от наслаждения. Она ощущала растущее в ней напряжение и страстно хотела лишь одного — дать ему выход, сама до конца не осознавая смысл своего желания. Ее бедра инстинктивно прижимались к бедрам Габриэля. Ощущение напряженно пульсирующей плоти между их тесно прижатыми друг к другу телами привело Марию в страшное возбуждение, она заметалась, неумело пытаясь утолить растущую где-то внутри нее голодную боль, становившуюся с каждой секундой все настойчивее и требовательнее. Ее руки обхватили голову Габриэля, побуждая оторваться от ее груди, — она жаждала поцелуев — ив его затуманившемся взгляде она прочитала страстное желание, которое отозвалось в ней новой волной возбуждения. Она стала осыпать поцелуями его лоб, нос, щеки, и эти прикосновения рождали в ней новые сладостные ощущения.
Когда их губы встретились, Мария вся пылала — разбуженная Габриэлем страсть рвалась наружу. В этот момент она была готова на все. Не имело значения ни то, что она лежала на смятом папоротнике, ни то, что в любую минуту их могли обнаружить. Весь мир, все вокруг отошло куда-то на задний план. Для нее сейчас существовал только англичанин и его губы.., поцелуи, о которых она всегда мечтала.
Габриэль тоже дал волю своим чувствам, погружаясь в мир желания, которое, как никогда, беспощадно пожирало его изнутри. Он хотел эту женщину, хотел так отчаянно, так безрассудно, что ее нежные ласки были для него мучительны. Ее руки, гладящие его волосы, естественные движения ее тела, когда в порыве чувств она прижималась к нему, кончик языка, неуверенно исследовавший его рот, — он не мог сопротивляться этому. Руки Габриэля лихорадочно заскользили по телу Марии, и пальцы нащупали мягкие завитки волос между ног. Его ласки становились все настойчивее.
Мария уже не владела собой, ее трясло, как в лихорадке. Дыхание стало прерывистым, и частые, короткие вздохи, казалось, причиняли ей боль. Она ни о чем не могла думать — слишком много новых, неведомых ранее ощущений пришлось ей испытать в эти минуты. Все происходило как будто во сне. Она инстинктивно отвечала на чувственные ласки, неожиданно проснувшиеся в молодом теле желания требовали удовлетворения. И только тогда, когда, раздвинув ей ноги, он потянулся к веревке, стягивающей вместо пояса его штаны, Мария наконец поняла смысл происходящего.
Она замерла в испуге, как будто на нее вылили ушат холодной воды. Ужас сковал ее. О Боже! Что на нее нашло? Не дьявол ли околдовал ее? С трудом оторвавшись от его губ, она решительно уперлась руками ему в плечи.
— Остановитесь, сеньор! Умоляю вас, остановитесь!
Габриэлю показалось, что он слышит чей-то голос, но смысл слов оставался ему непонятен. Он пребывал в каком-то странном состоянии, будто находился в тумане, и даже попытки Марии высвободиться не сразу дошли до его сознания. Он смутно ощущал, что что-то произошло, изменилось, что девушка, еще минуту назад тесно прижимавшаяся к нему, вдруг перестала быть податливой, а ее упоительные губы избегают его. Все еще находясь во власти гипнотического чувства, он замотал головой, как бы отказываясь верить тому, что Мария, не желая быть добровольной жертвой, оттолкнула его, и, вновь припав к ее губам, погрузился в водоворот чувств. В этот-то момент Габриэль и услышал звуки, заставившие его вернуться к действительности.
Одним движением он вскочил на ноги. Шум шагов приближающихся людей и лай собак становились все громче. Габриэль бросился туда, где на траве лежала брошенная им сабля, и только успел поднять ее, как первый испанец, вооруженный мушкетом, выбежал на поляну. Не более чем через секунду появился второй, с трудом удерживая на цепи двух лающих псов. Чувство бессильной злобы захлестнуло Габриэля. Какой же он дурак, раз потерял здесь столько времени! Вместо того чтобы бежать отсюда как можно быстрее, дал возможность своим мстительным замыслам взять над ним верх. Нет, он не просто дурак, а дурак дважды, потому что позволил себе запутаться в паутине страсти, сотканной женщиной из рода Дельгато! Но если быть честным, ему некого было винить, он хорошо знал, на какой риск шел, убегая из неволи, так же как и то, что наказанием за такой поступок может быть смерть. Габриэль был готов к ней, и рука его еще крепче сжала рукоять сабли. В какой-то момент он почувствовал сожаление, что не успел расправиться с Диего и что не успел… Ему не хотелось думать об этом, потому что даже сейчас все его чувства находились в страшном смятении, он так до конца и не осознал, что же произошло между ним и Марией Дельгато.
Ситуация складывалась драматическая. Он видел, что испанцы не дадут ему уйти — ствол мушкета был направлен ему в грудь, псы, готовые броситься на него в любой момент, с лаем рвались вперед, и только цепь, которую испанец с трудом удерживал в руках, не пускала их. Угрожающе сжимая в руке короткую саблю, Габриэль с ненавистью глядел на врагов. А рядом, всего в нескольких шагах от него, на листьях папоротника сидела красивая девушка в мятом и порванном платье и с застывшим в глазах ужасом наблюдала разворачивавшуюся перед ней трагическую картину.
Должно быть, она вскрикнула, потому что Габриэль обернулся к ней, и в этот момент на поляну вслед за другими испанцами выскочил Хуан Перес. Он тяжело дышал после быстрого бега, и на его правом виске красовался огромный лиловый синяк.
— Не дай ему уйти! Стреляй в него, идиот! Убей его!
Габриэль резко обернулся, чтобы лицом к лицу встретить новую опасность, и в этот момент мушкет выстрелил, окутав стрелявшего облаком черного дыма. Последнее, что, падая, мельком увидел Габриэль, было испуганное лицо Марии. Потом темнота заволокла все вокруг, и наступило полное забвение.
Потрясенная, Мария не отрываясь смотрела на упавшего англичанина. Этого не может быть, думала она, тупо наблюдая, как вокруг его головы расползается кровавое пятно, окрашивая землю в ярко-красный цвет. Нет, этого не может быть! Но англичанин лежал недвижим, и слова, превратившиеся в немой крик, стучали в ее голове, все существо ее кричало: “Нет! Нет! Нет! Он не может умереть! Только не он!"
Мария встала. Руки и ноги не слушались ее, она плохо понимала, что происходит вокруг. Не обращая внимания на высыпавших на поляну вооруженных слуг, машинально придерживая разорванное платье, она, пошатываясь, двинулась в сторону лежавшего на траве тела. Но прежде чем она успела сделать несколько шагов, Хуан Перес схватил ее за руку и требовательным тоном спросил:
— С вами все в порядке, сеньорита? Эта жалкая английская свинья не…
Не отрывая глаз от Габриэля, она медленно, как во сне, покачала головой. Ее взгляд как бы заклинал: пусть он пошевелится, пусть перестанет течь кровь и исчезнет это страшное пятно вокруг его головы.
Хуан Перес вздохнул с облегчением. Довольно и того, что англичанин пытался бежать, а если бы он еще успел обесчестить сестру хозяина… Пересу было страшно даже подумать о том, что бы Диего с ним сделал в этом случае. Он мягко подтолкнул Марию к одному из слуг.
— Сейчас же проводи сеньориту домой. Пусть женщины позаботятся о ней. Быстро!
Все еще находясь под впечатлением только что происшедшего кошмара, Мария была не в силах сопротивляться. Она ничего не понимала, кроме того, что человек, страстно сжимавший ее в объятиях всего несколько минут назад, безжизненно распростерт на земле. Из ее груди вдруг вырвался стон, и Мария разрыдалась, оплакивая свои еще не сбывшиеся, но уже разбитые надежды. Ее быстро увели домой. Она ни о чем не могла думать, ни о чем не хотела слышать, в голове ее болезненно пульсировала одна только мысль — Ланкастера нет в живых!
После ухода Марии на поляне наступила гнетущая тишина. Хуан подошел к телу и с отвращением ткнул его сапогом в бок. Обидно, что англичанин мертв, подумал он рассеянно и приказал увести собак. Отослав всех слуг, кроме двоих своих прихвостней, он еще раз взглянул на лежавшего перед ним Габриэля. Потом, вздохнув, пожал плечами, как бы отвечая своим мыслям. В конце концов, какое это имеет значение? Ведь после сегодняшнего побега от англичанина все равно пришлось бы избавляться.
Грубый и жестокий, Хуан Перес управлял невольниками с помощью страха. Он мог себе позволить не бояться хозяина и, хотя прекрасно знал, что Диего придет в ярость, узнав о смерти Ланкастера, ничуть не волновался. Он сплюнул себе под ноги. На острове полно других плантаций, где он всегда сможет найти себе место. Правда, со смертью англичанина уплывало выгодное дельце, которое он наметил с одним из работорговцев в Санто-Доминго…
В Каса де ла Палома Хуан Перес был человеком новым — дон Педро никогда бы не потерпел подобного субъекта на своих плантациях, — но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что плантации мало заботят Диего и что, пока урожаи будет приносить приличный доход, хозяин не будет совать нос в его дела. Разработав целую схему случайных “смертей”, Перес в течение полутора лет время от времени осторожно продавал рабов своему знакомому в Санто-Доминго. Это оказалось очень выгодным делом, и за англичанина он мог бы получить хорошую цену…
Он еще раз с сожалением посмотрел на Габриэля и уже собрался было уходить, как вдруг услышал слабый стон. Перес резко повернулся и увидел, что англичанин дышит. Он склонился над ним и внимательно осмотрел рану. Хитрая улыбка заиграла на его мясистых губах, когда он понял, что рана не смертельная, хотя достаточно серьезная и сильно кровоточит. Потирая руки в предвкушении приличных денег, которые он получит за англичанина, Перес подозвал своих подручных.
Три дня спустя, когда Габриэль с трудом пришел в себя, он обнаружил, что находится не в Каса де ла Палома, а в трюме какого-то корабля. На мгновение ему показалось, что это трюм “Санто Кристо” и ему вновь придется пережить весь кошмар неволи. Когда же глаза привыкли к темноте, он понял, что, опять закованный в кандалы, лежит в трюме совершенно незнакомого корабля. Невольничьего корабля!
С трудом повернув адски болевшую голову к лежащему рядом с ним и так же закованному в цепи жалкому существу, Габриэль безучастно спросил:
— Где мы? Куда идем?
— Мы в море, нас везут, чтобы продать на шахты в Перу, — последовал такой же безразличный ответ.
Габриэль в отчаянии застонал. Шахты в Перу! Уж там-то его ждет неминуемая смерть. И впервые с того проклятого дня, когда он увидел на горизонте белые паруса “Санто Кристо”, Габриэль пал духом. Впереди не было никакой надежды. Ничего! Только смерть!
Два дня он провел в невыразимых мучениях, лежа в темноте в собственных испражнениях, задыхаясь от зловония, исходящего от таких же несчастных, как и он сам. Но на рассвете третьего дня Габриэль вдруг почувствовал, как изменился ход корабля, усилилось движение на верхней палубе, а когда он уловил звук выкатываемых на орудийную палубу пушек, то понял, что на судне готовятся к бою.
Грохот пушечных выстрелов и звуки рвущихся на корабле неприятельских снарядов зародили в нем надежду. Может быть, все-таки его минует судьба безымянного раба, умершего от непосильного труда на одной из перуанских шахт.
Внизу звуки боя были хорошо слышны — вот упала мачта, другая, вот рушится обшивка корабля от прямых попаданий ядер. Вдруг весь корабль содрогнулся — это нос неприятельского судна протаранил его борт. По раздававшимся крикам раненых и умирающих, по звону стали Габриэль понял, что на верхней палубе, прямо над ним, начался рукопашный бой.
Внезапно наступила тишина.
Габриэль до звона в ушах напряг слух, ему показалось, что он услышал английскую речь, и сердце его радостно забилось, когда он понял, что это не галлюцинации. Раздался громкий топот ног — кто-то спускался в трюм. Яркий свет фонаря прорезал темноту.
— Вставайте, ребята! Мы перебили этих испанских собак, и под защитой добрых и честных английских пиратов вы в безопасности! — послышался веселый голос.
Только спустя какое-то время, с большим трудом выбравшись на нетвердых ногах на палубу и привыкнув к яркому солнечному свету, Габриэль получил возможность как следует рассмотреть своих освободителей. Вид их мало обнадежил его.
Более грязного и разношерстного сборища он в своей жизни еще не встречал: их пестрая, чаще всего не по размеру одежда была запачкана кровью — вероятно, ее совсем недавно сняли с бывших владельцев; головы большинства были давно не мыты, и грязные волосы висели патлами; некоторые носили черные повязки на глазах, и что самое главное, все были вооружены до зубов — сабли, ножи, пистолеты украшали их и без того живописные фигуры. Но внимание Габриэля привлек стоявший на шканцах предводитель этой шайки головорезов.
Он был невысок, но его крепкая фигура источала такую жизненную силу, что это, казалось, придает ему роста. Очень смуглый, он мог сойти за испанца, длинные черные волосы ниспадали на плечи, и, когда он поворачивал голову, было видно, как в одном ухе у него поблескивает золотая серьга. Хитрый взгляд черных глаз подмечал все, что происходило вокруг. Его одежда, более опрятная, чем у большинства, была так же цветиста — расшитый золотом малиновый камзол дополняли изумрудного цвета штаны и лиловые чулки. Подбоченившись, он подошел к невольникам, среди которых был и Габриэль. Взгляд его внимательно заскользил по лицам стоявших перед ним мужчин.
— У меня возникла идея пополнить мою команду, — сказал он мелодичным низким голосом. — Не хотели бы вы, ребята, использовать свой шанс и попытать счастья?
Среди толпы жалких, несчастных оборванцев, только что выпущенных из трюма, послышался глухой одобрительный шум.
— Кто вы? — через силу выговорил Габриэль. Ответом ему был громовой хохот толпившихся вокруг пиратов.
— Кто я? — Черные глаза весело блеснули. — Ну что ж, я Гарри Морган, и я буду величайшим из когда-либо живших на земле морских разбойников. Если вы сомневаетесь в моих словах, присоединяйтесь ко мне и убедитесь в этом сами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ
Порт-Рояль, Ямайка, 1668 год
Глава 1
Паруса четырнадцатипушечного фрегата “Черный ангел”, стоявшего на якоре в гавани Порт-Рояля, были аккуратно убраны, и три высокие мачты гордо тянулись ввысь. Яркие лучи жаркого тропического солнца танцевали на стеклах створчатых окон кормы, усиливая блеск и без того обильно золоченных резных украшений кают.
В этот теплый мартовский день 1668 года в гавани швартовалось большое количество судов: на рейде бок о бок покачивались на волнах двух— и трехмачтовые шхуны, бриги, английские галеоны. Вдали виднелись зеленые холмы Ямайки, а здесь на острове Кагуа — узкой полоске песка и известняка — расположился Порт-Рояль, причалы которого щетинились бушпритами тесно прижатых друг к другу кораблей. Пьяный хохот, хриплые крики и радостный визг, доносившиеся из многочисленных винных погребков и борделей, расположенных по обеим сторонам узких извилистых улочек, наполняли город.
У створчатого окна большой, с тонким вкусом отделанной каюты фрегата стоял Габриэль Ланкастер и смотрел на тихо плещущиеся внизу бирюзовые волны. Он был не один; за его спиной, удобно развалившись в обитом черной кожей дубовом кресле, сидел Гарри Морган и внимательно смотрел на Габриэля.
Царившая в комнате тишина служила как бы продолжением неоконченного разговора, и, глядя на сильного, широкоплечего человека у окна, Морган не мог не подумать о метаморфозе, происшедшей с полуголодным и грязным беднягой, которого он впервые увидел два с половиной года тому назад. Тогда несчастный едва мог подняться, а нынешний Габриэль твердо стоял на ногах, и жизнь уже неоднократно доказала это. Тот человек из трюма испанского невольничьего корабля был давно не мыт, и казалось, не было никакой возможности расчесать его грязные спутанные волосы, а внешний вид и привычки капитана фрегата отличались изысканностью. Несмотря на молчаливое неодобрение команды и большинства членов берегового братства, как любили себя величать морские разбойники, он почти ежедневно принимал ванну. Его ухоженные, длинные волосы блестели и переливались, а одежда всегда была чистой и опрятной, что отличало его от многих членов экипажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39
От обилия незнакомых ей доселе чувств и ощущений Мария обо всем забыла и не замечала ничего, кроме обнимающего и целующего ее человека, чьи уверенные руки скользили по телу, вызывая приятное возбуждение. Какое необыкновенное чувство она испытала, когда его ладонь мягко легла ей на грудь! А когда, склонившись над нею, он нежно коснулся губами ее соска и принялся жадно ласкать языком, Мария громко застонала от наслаждения. Она ощущала растущее в ней напряжение и страстно хотела лишь одного — дать ему выход, сама до конца не осознавая смысл своего желания. Ее бедра инстинктивно прижимались к бедрам Габриэля. Ощущение напряженно пульсирующей плоти между их тесно прижатыми друг к другу телами привело Марию в страшное возбуждение, она заметалась, неумело пытаясь утолить растущую где-то внутри нее голодную боль, становившуюся с каждой секундой все настойчивее и требовательнее. Ее руки обхватили голову Габриэля, побуждая оторваться от ее груди, — она жаждала поцелуев — ив его затуманившемся взгляде она прочитала страстное желание, которое отозвалось в ней новой волной возбуждения. Она стала осыпать поцелуями его лоб, нос, щеки, и эти прикосновения рождали в ней новые сладостные ощущения.
Когда их губы встретились, Мария вся пылала — разбуженная Габриэлем страсть рвалась наружу. В этот момент она была готова на все. Не имело значения ни то, что она лежала на смятом папоротнике, ни то, что в любую минуту их могли обнаружить. Весь мир, все вокруг отошло куда-то на задний план. Для нее сейчас существовал только англичанин и его губы.., поцелуи, о которых она всегда мечтала.
Габриэль тоже дал волю своим чувствам, погружаясь в мир желания, которое, как никогда, беспощадно пожирало его изнутри. Он хотел эту женщину, хотел так отчаянно, так безрассудно, что ее нежные ласки были для него мучительны. Ее руки, гладящие его волосы, естественные движения ее тела, когда в порыве чувств она прижималась к нему, кончик языка, неуверенно исследовавший его рот, — он не мог сопротивляться этому. Руки Габриэля лихорадочно заскользили по телу Марии, и пальцы нащупали мягкие завитки волос между ног. Его ласки становились все настойчивее.
Мария уже не владела собой, ее трясло, как в лихорадке. Дыхание стало прерывистым, и частые, короткие вздохи, казалось, причиняли ей боль. Она ни о чем не могла думать — слишком много новых, неведомых ранее ощущений пришлось ей испытать в эти минуты. Все происходило как будто во сне. Она инстинктивно отвечала на чувственные ласки, неожиданно проснувшиеся в молодом теле желания требовали удовлетворения. И только тогда, когда, раздвинув ей ноги, он потянулся к веревке, стягивающей вместо пояса его штаны, Мария наконец поняла смысл происходящего.
Она замерла в испуге, как будто на нее вылили ушат холодной воды. Ужас сковал ее. О Боже! Что на нее нашло? Не дьявол ли околдовал ее? С трудом оторвавшись от его губ, она решительно уперлась руками ему в плечи.
— Остановитесь, сеньор! Умоляю вас, остановитесь!
Габриэлю показалось, что он слышит чей-то голос, но смысл слов оставался ему непонятен. Он пребывал в каком-то странном состоянии, будто находился в тумане, и даже попытки Марии высвободиться не сразу дошли до его сознания. Он смутно ощущал, что что-то произошло, изменилось, что девушка, еще минуту назад тесно прижимавшаяся к нему, вдруг перестала быть податливой, а ее упоительные губы избегают его. Все еще находясь во власти гипнотического чувства, он замотал головой, как бы отказываясь верить тому, что Мария, не желая быть добровольной жертвой, оттолкнула его, и, вновь припав к ее губам, погрузился в водоворот чувств. В этот-то момент Габриэль и услышал звуки, заставившие его вернуться к действительности.
Одним движением он вскочил на ноги. Шум шагов приближающихся людей и лай собак становились все громче. Габриэль бросился туда, где на траве лежала брошенная им сабля, и только успел поднять ее, как первый испанец, вооруженный мушкетом, выбежал на поляну. Не более чем через секунду появился второй, с трудом удерживая на цепи двух лающих псов. Чувство бессильной злобы захлестнуло Габриэля. Какой же он дурак, раз потерял здесь столько времени! Вместо того чтобы бежать отсюда как можно быстрее, дал возможность своим мстительным замыслам взять над ним верх. Нет, он не просто дурак, а дурак дважды, потому что позволил себе запутаться в паутине страсти, сотканной женщиной из рода Дельгато! Но если быть честным, ему некого было винить, он хорошо знал, на какой риск шел, убегая из неволи, так же как и то, что наказанием за такой поступок может быть смерть. Габриэль был готов к ней, и рука его еще крепче сжала рукоять сабли. В какой-то момент он почувствовал сожаление, что не успел расправиться с Диего и что не успел… Ему не хотелось думать об этом, потому что даже сейчас все его чувства находились в страшном смятении, он так до конца и не осознал, что же произошло между ним и Марией Дельгато.
Ситуация складывалась драматическая. Он видел, что испанцы не дадут ему уйти — ствол мушкета был направлен ему в грудь, псы, готовые броситься на него в любой момент, с лаем рвались вперед, и только цепь, которую испанец с трудом удерживал в руках, не пускала их. Угрожающе сжимая в руке короткую саблю, Габриэль с ненавистью глядел на врагов. А рядом, всего в нескольких шагах от него, на листьях папоротника сидела красивая девушка в мятом и порванном платье и с застывшим в глазах ужасом наблюдала разворачивавшуюся перед ней трагическую картину.
Должно быть, она вскрикнула, потому что Габриэль обернулся к ней, и в этот момент на поляну вслед за другими испанцами выскочил Хуан Перес. Он тяжело дышал после быстрого бега, и на его правом виске красовался огромный лиловый синяк.
— Не дай ему уйти! Стреляй в него, идиот! Убей его!
Габриэль резко обернулся, чтобы лицом к лицу встретить новую опасность, и в этот момент мушкет выстрелил, окутав стрелявшего облаком черного дыма. Последнее, что, падая, мельком увидел Габриэль, было испуганное лицо Марии. Потом темнота заволокла все вокруг, и наступило полное забвение.
Потрясенная, Мария не отрываясь смотрела на упавшего англичанина. Этого не может быть, думала она, тупо наблюдая, как вокруг его головы расползается кровавое пятно, окрашивая землю в ярко-красный цвет. Нет, этого не может быть! Но англичанин лежал недвижим, и слова, превратившиеся в немой крик, стучали в ее голове, все существо ее кричало: “Нет! Нет! Нет! Он не может умереть! Только не он!"
Мария встала. Руки и ноги не слушались ее, она плохо понимала, что происходит вокруг. Не обращая внимания на высыпавших на поляну вооруженных слуг, машинально придерживая разорванное платье, она, пошатываясь, двинулась в сторону лежавшего на траве тела. Но прежде чем она успела сделать несколько шагов, Хуан Перес схватил ее за руку и требовательным тоном спросил:
— С вами все в порядке, сеньорита? Эта жалкая английская свинья не…
Не отрывая глаз от Габриэля, она медленно, как во сне, покачала головой. Ее взгляд как бы заклинал: пусть он пошевелится, пусть перестанет течь кровь и исчезнет это страшное пятно вокруг его головы.
Хуан Перес вздохнул с облегчением. Довольно и того, что англичанин пытался бежать, а если бы он еще успел обесчестить сестру хозяина… Пересу было страшно даже подумать о том, что бы Диего с ним сделал в этом случае. Он мягко подтолкнул Марию к одному из слуг.
— Сейчас же проводи сеньориту домой. Пусть женщины позаботятся о ней. Быстро!
Все еще находясь под впечатлением только что происшедшего кошмара, Мария была не в силах сопротивляться. Она ничего не понимала, кроме того, что человек, страстно сжимавший ее в объятиях всего несколько минут назад, безжизненно распростерт на земле. Из ее груди вдруг вырвался стон, и Мария разрыдалась, оплакивая свои еще не сбывшиеся, но уже разбитые надежды. Ее быстро увели домой. Она ни о чем не могла думать, ни о чем не хотела слышать, в голове ее болезненно пульсировала одна только мысль — Ланкастера нет в живых!
После ухода Марии на поляне наступила гнетущая тишина. Хуан подошел к телу и с отвращением ткнул его сапогом в бок. Обидно, что англичанин мертв, подумал он рассеянно и приказал увести собак. Отослав всех слуг, кроме двоих своих прихвостней, он еще раз взглянул на лежавшего перед ним Габриэля. Потом, вздохнув, пожал плечами, как бы отвечая своим мыслям. В конце концов, какое это имеет значение? Ведь после сегодняшнего побега от англичанина все равно пришлось бы избавляться.
Грубый и жестокий, Хуан Перес управлял невольниками с помощью страха. Он мог себе позволить не бояться хозяина и, хотя прекрасно знал, что Диего придет в ярость, узнав о смерти Ланкастера, ничуть не волновался. Он сплюнул себе под ноги. На острове полно других плантаций, где он всегда сможет найти себе место. Правда, со смертью англичанина уплывало выгодное дельце, которое он наметил с одним из работорговцев в Санто-Доминго…
В Каса де ла Палома Хуан Перес был человеком новым — дон Педро никогда бы не потерпел подобного субъекта на своих плантациях, — но ему не потребовалось много времени, чтобы понять, что плантации мало заботят Диего и что, пока урожаи будет приносить приличный доход, хозяин не будет совать нос в его дела. Разработав целую схему случайных “смертей”, Перес в течение полутора лет время от времени осторожно продавал рабов своему знакомому в Санто-Доминго. Это оказалось очень выгодным делом, и за англичанина он мог бы получить хорошую цену…
Он еще раз с сожалением посмотрел на Габриэля и уже собрался было уходить, как вдруг услышал слабый стон. Перес резко повернулся и увидел, что англичанин дышит. Он склонился над ним и внимательно осмотрел рану. Хитрая улыбка заиграла на его мясистых губах, когда он понял, что рана не смертельная, хотя достаточно серьезная и сильно кровоточит. Потирая руки в предвкушении приличных денег, которые он получит за англичанина, Перес подозвал своих подручных.
Три дня спустя, когда Габриэль с трудом пришел в себя, он обнаружил, что находится не в Каса де ла Палома, а в трюме какого-то корабля. На мгновение ему показалось, что это трюм “Санто Кристо” и ему вновь придется пережить весь кошмар неволи. Когда же глаза привыкли к темноте, он понял, что, опять закованный в кандалы, лежит в трюме совершенно незнакомого корабля. Невольничьего корабля!
С трудом повернув адски болевшую голову к лежащему рядом с ним и так же закованному в цепи жалкому существу, Габриэль безучастно спросил:
— Где мы? Куда идем?
— Мы в море, нас везут, чтобы продать на шахты в Перу, — последовал такой же безразличный ответ.
Габриэль в отчаянии застонал. Шахты в Перу! Уж там-то его ждет неминуемая смерть. И впервые с того проклятого дня, когда он увидел на горизонте белые паруса “Санто Кристо”, Габриэль пал духом. Впереди не было никакой надежды. Ничего! Только смерть!
Два дня он провел в невыразимых мучениях, лежа в темноте в собственных испражнениях, задыхаясь от зловония, исходящего от таких же несчастных, как и он сам. Но на рассвете третьего дня Габриэль вдруг почувствовал, как изменился ход корабля, усилилось движение на верхней палубе, а когда он уловил звук выкатываемых на орудийную палубу пушек, то понял, что на судне готовятся к бою.
Грохот пушечных выстрелов и звуки рвущихся на корабле неприятельских снарядов зародили в нем надежду. Может быть, все-таки его минует судьба безымянного раба, умершего от непосильного труда на одной из перуанских шахт.
Внизу звуки боя были хорошо слышны — вот упала мачта, другая, вот рушится обшивка корабля от прямых попаданий ядер. Вдруг весь корабль содрогнулся — это нос неприятельского судна протаранил его борт. По раздававшимся крикам раненых и умирающих, по звону стали Габриэль понял, что на верхней палубе, прямо над ним, начался рукопашный бой.
Внезапно наступила тишина.
Габриэль до звона в ушах напряг слух, ему показалось, что он услышал английскую речь, и сердце его радостно забилось, когда он понял, что это не галлюцинации. Раздался громкий топот ног — кто-то спускался в трюм. Яркий свет фонаря прорезал темноту.
— Вставайте, ребята! Мы перебили этих испанских собак, и под защитой добрых и честных английских пиратов вы в безопасности! — послышался веселый голос.
Только спустя какое-то время, с большим трудом выбравшись на нетвердых ногах на палубу и привыкнув к яркому солнечному свету, Габриэль получил возможность как следует рассмотреть своих освободителей. Вид их мало обнадежил его.
Более грязного и разношерстного сборища он в своей жизни еще не встречал: их пестрая, чаще всего не по размеру одежда была запачкана кровью — вероятно, ее совсем недавно сняли с бывших владельцев; головы большинства были давно не мыты, и грязные волосы висели патлами; некоторые носили черные повязки на глазах, и что самое главное, все были вооружены до зубов — сабли, ножи, пистолеты украшали их и без того живописные фигуры. Но внимание Габриэля привлек стоявший на шканцах предводитель этой шайки головорезов.
Он был невысок, но его крепкая фигура источала такую жизненную силу, что это, казалось, придает ему роста. Очень смуглый, он мог сойти за испанца, длинные черные волосы ниспадали на плечи, и, когда он поворачивал голову, было видно, как в одном ухе у него поблескивает золотая серьга. Хитрый взгляд черных глаз подмечал все, что происходило вокруг. Его одежда, более опрятная, чем у большинства, была так же цветиста — расшитый золотом малиновый камзол дополняли изумрудного цвета штаны и лиловые чулки. Подбоченившись, он подошел к невольникам, среди которых был и Габриэль. Взгляд его внимательно заскользил по лицам стоявших перед ним мужчин.
— У меня возникла идея пополнить мою команду, — сказал он мелодичным низким голосом. — Не хотели бы вы, ребята, использовать свой шанс и попытать счастья?
Среди толпы жалких, несчастных оборванцев, только что выпущенных из трюма, послышался глухой одобрительный шум.
— Кто вы? — через силу выговорил Габриэль. Ответом ему был громовой хохот толпившихся вокруг пиратов.
— Кто я? — Черные глаза весело блеснули. — Ну что ж, я Гарри Морган, и я буду величайшим из когда-либо живших на земле морских разбойников. Если вы сомневаетесь в моих словах, присоединяйтесь ко мне и убедитесь в этом сами.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ
Порт-Рояль, Ямайка, 1668 год
Глава 1
Паруса четырнадцатипушечного фрегата “Черный ангел”, стоявшего на якоре в гавани Порт-Рояля, были аккуратно убраны, и три высокие мачты гордо тянулись ввысь. Яркие лучи жаркого тропического солнца танцевали на стеклах створчатых окон кормы, усиливая блеск и без того обильно золоченных резных украшений кают.
В этот теплый мартовский день 1668 года в гавани швартовалось большое количество судов: на рейде бок о бок покачивались на волнах двух— и трехмачтовые шхуны, бриги, английские галеоны. Вдали виднелись зеленые холмы Ямайки, а здесь на острове Кагуа — узкой полоске песка и известняка — расположился Порт-Рояль, причалы которого щетинились бушпритами тесно прижатых друг к другу кораблей. Пьяный хохот, хриплые крики и радостный визг, доносившиеся из многочисленных винных погребков и борделей, расположенных по обеим сторонам узких извилистых улочек, наполняли город.
У створчатого окна большой, с тонким вкусом отделанной каюты фрегата стоял Габриэль Ланкастер и смотрел на тихо плещущиеся внизу бирюзовые волны. Он был не один; за его спиной, удобно развалившись в обитом черной кожей дубовом кресле, сидел Гарри Морган и внимательно смотрел на Габриэля.
Царившая в комнате тишина служила как бы продолжением неоконченного разговора, и, глядя на сильного, широкоплечего человека у окна, Морган не мог не подумать о метаморфозе, происшедшей с полуголодным и грязным беднягой, которого он впервые увидел два с половиной года тому назад. Тогда несчастный едва мог подняться, а нынешний Габриэль твердо стоял на ногах, и жизнь уже неоднократно доказала это. Тот человек из трюма испанского невольничьего корабля был давно не мыт, и казалось, не было никакой возможности расчесать его грязные спутанные волосы, а внешний вид и привычки капитана фрегата отличались изысканностью. Несмотря на молчаливое неодобрение команды и большинства членов берегового братства, как любили себя величать морские разбойники, он почти ежедневно принимал ванну. Его ухоженные, длинные волосы блестели и переливались, а одежда всегда была чистой и опрятной, что отличало его от многих членов экипажа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39