Но тут могут возникнуть трудности, так что, дай бог, чтобы дело обошлось миром.
– Только, ваше благородие, про хитрости этих англичанов тоже забывать нельзя…
– Ясное дело… Вот мы и хотим к тебе обратиться, чтобы ты нам помог. Конечно, когда английский посол к аге придет, ага обязательно захочет, чтобы ты на страже стоял – не провели вас чтобы…
Маш-Касем ухмыльнулся:
– Чтоб англичаны меня провели? Пусть лучше вспомнят, как я в Гиясабаде против десятерых англичанов выстоял… С вечера до утра так лопатой размахивал, что ни один не осмелился подойти. Под конец ихний начальник – нижняя-то деревня его была – товарищам своим говорит: «Давай пошли отсюда! Я этого Маш-Касема знаю! Лучше с ним и не связываться…» Повесили головы и ушли. А я им вслед кричу: «Эй вы, подлецы, скажите вашим хозяевам, Маш-Касем не из таких, только на труп мой вам удастся ногу поставить, воду забрать…» Ссора-то из-за, воды была.
– Маш-Касем, какое дело англичанам до гиясабадской воды?.. – заорал дядя Полковник.
Маш-Касем покачал головой:
– За столько-то лет могли бы вы в англичанах разобраться… Да во всей стране другого такого места нет, чтобы у англичанов столько врагов было, как в Гиясабаде. Они хотели воду отвести, чтобы, значит, с Гиясабадом покончить, порушить его совсем и надругаться…
– Господин Полковник, Маш-Касем не зря говорит, – вмешался Асадолла-мирза. – Конечно, если отрезать город или селенье от воды, жители в конце концов вынуждены будут сдаться.
– Вот спасибо, что разъяснили.
– Так вот, Маш-Касем, просьба у нас к тебе такая. Когда английский посланец придет повидать агу, договорятся они или нет – ты наблюдай, чтобы этому послу вреда никто не причинил. Ведь английская армия здесь стоит! Если одному из них удар нанести, они весь наш род уничтожат! Пусть придет, побеседует, если договорится с агой – чего уж лучше, а если нет… Даже если ага тебе в сердцах прикажет, ты знай остерегайся: посол должен целым и невредимым из дому выйти.
Маш-Касем, высказав свои возражения против этой идеи, затем все же дал себя убедить, что так или иначе он должен заботиться о безопасности представителя англичан.
После того как Маш-Касем удалился, Асадолла-мирза сказал:
– Нет, просто бред какой-то… Теперь и Маш-Касем совершенно определенно вообразил себя Талейраном!.. Да, вот еще какое обстоятельство. Сардар Махарат-хан говорит, что этот ефрейтор, его приятель, соглашается сыграть роль, только если ему дадут в виде вознаграждения исфаханский коврик. Лично у меня в доме всего-то два ковра. Может быть, господин Полковник…
– У братца есть исфаханские ковры, возможно, один из них мы сумеем…
– Моменто, моменто, господин Полковник, вы хотите сказать аге, что надо дать ковер полковнику английской армии, личному представителю Черчилля, чтобы они простили аге грехи?..
– Не хочу, но ведь другого выхода нет.
Отец, который сидел, задумавшись, и, казалось, не слушал их, вмешался:
– Нет, господин Полковник, тут вы должны уступить. Ну что стоит какой-то коврик по сравнению с душевным спокойствием аги?
– Для успокоения братца я жизнь готов отдать, но ведь мои ковры все парные, если разделить, эффект пропадет…
Прошло немала времени, прежде чем дядю Полковника уговорили передать сардару Махарат-хану какой-нибудь коврик в качестве вознаграждения индийскому ефрейтору.
Результаты этих совещаний не замедлили сказаться. Асадолла-мирзе при поддержке отца и дяди Полковника удалось склонить дядюшку Наполеона на встречу с представителем англичан. Конечно, сказать ему, что этот представитель индиец, они не решились, так как еле-еле уговорили его встретиться с полковником вместо генерала. Дядюшка настаивал, чтобы посланец явился к нему в дом, а Асадолла-мирза и его помощник твердили, что дядюшка должен ехать в ставку английского командования. Наконец сошлись на том, что встреча состоится на нейтральной территории, то есть в нашем доме. Коврик полковника переправили с помощью сардара Махарат-хана индийцу-ефрейтору. Договорились, что сначала, в среду вечером, Асадолла-мирза и отец повидаются с ефрейтором в доме сардара и обсудят с ним детали операции. Дядюшка, который, вероятно, чувствовал себя Наполеоном в Фонтенбло перед прибытием представителей союзников, в ожидании встречи не покидал своей комнаты.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Наступила среда, день, когда представитель англичан должен был прийти для переговоров с дядюшкой Наполеоном.
Еще с утра отец под предлогом, что ждет к себе нескольких мужчин, услал всех домашних, даже слуг, погостить к маминой тетке, которая жила около моста Тадж-риш. Я кое-как уговорил его разрешить мне остаться. Встреча была назначена на четыре часа дня. Начиная с двух часов Асадолла-мирза и отец несколько раз ходили к сардару и обратно, лица их при этом то светлели, то мрачнели, как будто им приходилось разрешать многочисленные затруднения. Потом к нам пришел и дядя Полковник. По их шушуканью, по отдельным обрывкам разговора я понял, что единственным неразрешимым препятствием оставалось то обстоятельство, что посол – индиец. Наиболее оптимистично был настроен Асадолла-мирза, который несколько раз повторил:
– Бог даст, все образуется!
Немного позже трех дядя Полковник послал за дядюшкой Наполеоном.
Я уже два дня избегал разговаривать с Лейли и даже приближаться к ней, так как не знал, что ей говорить. Если она случайно узнала что-нибудь о предстоящей встрече и станет спрашивать меня, что я ей скажу? Ведь я был уверен, что дядюшка не разрешит мне присутствовать, и отыскал себе подходящее потайное местечко за одной из дверей нашей гостиной, в маленькой комнатенке. Она открывалась также в коридор, так что мой тайник не мог обернуться для меня тюрьмой – ведь Асадолла-мирза поручил мне, где бы я ни был, быть готовым в случае необходимости прибежать на помощь.
Когда дядюшка Наполеон проходил по нашему двору, я наблюдал за ним из окошка верхнего этажа. Дядюшка надел темный костюм, к борту был прикреплен орден, который, по его словам, он получил из рук самого Мохаммада Али-шаха. Белая рубашка, черный в белую полоску галстук… Его вид напомнил мне Даладье, довоенного французского президента, которого я видел в кинохронике о. подписании Мюнхенского пакта. Маш-Касем следовал за ним. Вероятно, на него напялили один из дядюшкиных костюмов, так как рукава и брюки были ему очень длинны. Отец и Асадолла-мирза вышли дядюшке навстречу. На их сердечные приветствия дядюшка отвечал крайне сухо и холодно.
Я бросился в свой тайник. Едва войдя в гостиную, дядюшка занялся размещением присутствующих.
– Братец Полковник станет здесь… Ты тоже здесь, Асадолла…
– Моменто, я должен находиться справа от английского представителя.
– Это кто ж так решил? Нет, станешь, как я сказал.
– Примите во внимание, что мне предстоит выполнять обязанности переводчика, я оттуда не смогу… Мне нужно быть между вами и послом.
– А разве сардар Махарат-хан не придет?
– Вы же сами были против того, чтобы он приходил.
– Да, присутствие индийца на таких важных переговорах представляется нежелательным.
Асадолла-мирза, отец и дядя Полковник обменялись безнадежными взглядами, а дядюшка Наполеон продолжал:
– Ну ладно, тогда становись тут. Маш-Касем будет стоять чуть позади меня, слева.
– Я очень рад, что вы отказались от прежней мысли насчет Маш-Касема – в часовом за занавеской вообще нет необходимости.
Маш-Касем, который едва мог передвигаться в слишком просторной для него одежде, сказал:
– Дай вам господь здоровья, ага… Я этих англичанов столько на войне перебил – на семь вьюков хватит… Что теперь бога гневить, кровью еще одного англичанишки руки марать… Вот, помню я, один мой земляк…
Дядюшка суровым взглядом оборвал его разглагольствования и проговорил:
– Для этого дела нужен человек совершенно надежный.
Асадолла-мирза и отец удивленно посмотрели друг на друга, но не успели ничего спросить, как дверь гостиной открылась и появился Пури с двустволкой в руках.
– Пури, ты все это время, как я тебе наказывал, будешь стоять в коридоре за дверью и держать палец на спусковом крючке, – твердо сказал дядюшка. – Как только я подам знак, откроешь огонь.
– О-о, святые предки! – не выдержал Асадолла-мирза, с изумлении созерцавший эту сцену. – Но как же, ага!.. Ведь мы договаривались, что посол явится без оружия. Это нарушение всех правил, обычаев гостеприимства и даже законов ведения войны.
Дядюшка, сквозь дымчатые очки устремив взор в неизвестном направлении, спокойно отвечал:
– Военные законы мне получше твоего известны. Но не следует забывать о врожденном вероломстве врага. Пури! Выполняй приказ твоего командира!
Дядя Полковник, который некоторое время молча слушал этот разговор, наконец вмешался:
– Братец, этот ребенок вообще не умеет стрелять. Вдруг, не дай бог…
– Не умеет?.. Что же он тогда в армии делал?
– Да ведь он служил писарем… Ну, конечно, стрелять тоже приходилось, но не из дробовика!
Дядюшка Наполеон повернулся к Пури, который, побледнев, слушал этот спор с весьма дурацким видом.
– Пури, если ты в самом деле не умеешь, прежде чем заступить на пост, скажи откровенно! По словам Наполеона, признание в неспособности – своего рода способность!..
Пури, заикаясь и пришепетывая, выдавил из себя:
– Я… дядюшка… Я как только вы прикажете… Я готов жизнь за вас отдать.
– Тогда иди на свой пост. Твой командир приказывает тебе!
Асадолла-мирза вмешался:
– Моменто, моменто, стрельба из боевой винтовки сильно отличается от стрельбы из дробовика. С вашего разрешения, я разъясню Пури некоторые детали.
И прежде чем дядюшка успел ответить, он увлек Пури в коридор и захлопнул дверь. Я тотчас высунул нос из своего убежища.
Асадолла-мирза, взяв винтовку из рук Пури, говорил:
– Ну-ка, посмотрим, голубчик… Вот так штука! Винтовка-то, оказывается, заряжена…
– Вот и я того же боюсь, – залопотал Пури. – Но ведь дядюшка приказал.
– Моменто, моменто, ты ведь человек взрослый, должен соображать, что к чему. Мы с таким трудом устроили, чтобы пришел этот английский представитель, уладил бы кое-какие противоречия, – а там, глядишь, и дядюшкино состояние улучшилось бы… Теперь представь себе, что переговоры не приведут к желаемому результату или зайдут в тупик… Что же, надо всадить послу пулю в живот? Тебе не приходит в голову, что потом тебя повесят за убийство?
– А я на самом деле не буду стрелять, дядя Асадолла.
– Знаешь, когда ружье заряжено, достаточно пальцем за курок задеть – оно и выстрелит.
Пури опять начал заикаться:
– А разве здесь нет предохранителя?
– Ты что, какие предохранители у этих дедовских винтовок? А потом, ты забыл про шок, который с тобой случился от взрыва бомбы? Хорошо еще, если винтовку у тебя в руках не разорвет! За последние несколько месяцев четыре таких дробовика разорвались в руках охотников.
– Я тоже очень этого боюсь, дядя Асадолла.
– И правильно делаешь, что боишься… Я сейчас вот что сделаю… так… и так!
– Да вы же патроны вынули!
– Тс-с! Не поднимай шума, ходи себе здесь с этой винтовкой, я тебе слово даю, что до стрельбы все равно не дойдет… С винтовками шутки плохи. В пятидесяти случаях из ста они разрываются в замковой части, а дробовики – те весь заряд в живот владельцу отправляют… Хорошо будет остаться молодым калекой?.. Или у тебя всякое желание пропало в Сан-Франциско кататься?
Пури от страха дрожь разобрала. Он разинул рот, но выговорить ничего не мог.
Когда Асадолла-мирза вернулся в гостиную, дядюшка Наполеон сидел в кресле, а остальные стояли. Асадолла-мирза несколько раз подмигнул дяде Полковнику. Тот некоторое время только гримасничал в ответ, а потом все-таки начал:
– Знаете, братец, я должен вам кое-что сообщить…
Дядюшка Наполеон резко повернул к нему голову. Полковник голосом, выдававшим его волнение и нерешительность, продолжал:
– Англичане при переговорах с противником стараются в каждой стране использовать граждан этой страны или ее провинций… и, так сказать… поскольку они считают, что местные жители лучше понимают психологию…
– Не пойму, к чему ты ведешь.
– То есть… как известно… Этот полковник, который сейчас прибудет, он… один из выдающихся военачальников английской армии…
– А иначе какой мог быть разговор? – сухо парировал дядюшка Наполеон. – Им следует бога благодарить, что я согласился вместо генерала разговаривать с полковником.
Бедняга бросил обеспокоенный взгляд на Асадолла-мирзу и моего отца и продолжал:
– Так вот, этот полковник… который пользуется большим доверием Черчилля… говорят даже, что он его правая рука и подлинный руководитель всех английских войск, он – индиец…
Асадолла-мирза зажмурился. Дядюшка Наполеон как-то странно скривил губы. Лицо его побелело. Глухим, сразу севшим голосом, он повторил:
– Индиец… индиец!
Маш-Касем вдруг всплеснул руками:
– Ох, голубчики вы мои! Спасенья от этих индийцев нету!
Полковник, казалось, боясь потерять нить разговора, беспомощно забормотал:
– Этот Эштияг-хан такой человек, такой человек… вице-король Индии без его совета шагу не сделает…
К счастью, вмешательство Асадолла-мирзы предотвратило трагедию, которую предвещал ужасный вид дядюшки Наполеона.
– Моменто, господин Полковник, не забудьте, что полковнику Эштияг-хану пожалован титул «сэр». К нему следует обращаться сэр Эштияг-хан.
Упоминание словечка «сэр» произвело на дядюшку Наполеона чудотворное действие. Он сразу притих – будто огонь, на который плеснули водой. Через минуту он совсем другим тоном проговорил:
– Если он полномочный представитель англичан, мне-то какая разница…
Асадолла-мирза и остальные облегченно вздохнули. В этот момент отец, стоявший у окна, выглянул во двор и крикнул:
– Эй, Ширали, у вас дело какое-нибудь?
Снаружи послышался грубый, хриплый голос Ширали:
– Здравствуйте, здравствуйте…
Но прежде чем он успел ответить отцу, дядюшка Наполеон сказал:
– Пусть войдет. Я ему велел заглянуть к вам, чтобы было кому чай подать.
Отец опять высунулся во двор:
– Ширали, будьте как дома! Наши ушли все… Сами налейте себе чайку, прошу вас! Там внизу самовар стоит.
Присутствующие только взглядами обменялись, не говоря ни слова. Не было никаких сомнений, что дядюшка предусмотрел все. Даже позвал Ширали, чтобы тот был под рукой в случае необходимости.
Дядюшка по-прежнему сидел в кресле, а четверо других участников мирной конференции стояли по углам. Даже Асадолла-мирза, обычно неспособный помолчать и минуты, не разжимал рта. Наконец, тишину нарушил голос Маш-Касема:
– Так чего же этот англичанский индиец не идет? Очень я беспокоюсь. Прости господи, был у меня один земляк…
– Маш-Касем! – заворчал Полковник, но тот не умолкал:
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то…
К счастью, с лестницы послышался пропитой голос Ширали:
– Ага, гость ваш пришел.
Дядюшка поспешно встал, знаком приказал всем занять указанные места, провел рукой по ордену на лацкане пиджака и застыл в ожидании.
Ширали распахнул дверь. Ефрейтор Эштияг, то бишь полковник сэр Эштияг-хан, оказался низеньким, толстым индийцем. Он был одет в летнюю военную форму – рубашку с короткими рукавами и шорты. У пояса висела пустая кобура, которую он открыл так, чтобы отсутствие в ней револьвера бросалось в глаза.
Войдя, он щелкнул каблуками и, отдав честь по-военному, проговорил:
– Гуд афтернун, сэр! Хау ду-ю-ду!
Дядюшка, вытянувшийся по стойке «смирно» и побледневший, поднес руку к виску. Но торжественность момента, видно, так повлияла на него – впрочем, как и на остальных присутствовавших, – что никто не ответил Эштияг-хану. Только Маш-Касем откликнулся:
– И вы тоже будьте здоровы.
Вмешательство Маш-Касема пробудило Асадолла-мирзу, который поспешно сказал:
– Гуд афтернун, сэр Эштияг-хан.
Индиец что-то проговорил по-английски, – мне показалось, что он возразил против титула «сэр», поскольку, очевидно, подобное обращение было ему непривычно, но по знаку Асадолла-мирзы замолчал.
После того как дядюшка и индиец пожали друг другу руки – индиец при этом вновь щелкнул каблуками – все, кроме Маш-Касема, расселись там, где было заранее условлено. Маш-Касем остался стоять.
Хотя в школе я всегда отличался на уроках английского, разобрать речь индийца мне почти не удавалось, зато я прекрасно понимал Асадолла-мирзу и сразу замечал, когда тот ошибался и путал женский и мужской род.
После обмена приветствиями дядюшка вновь обрел свой сухой официальный тон.
– Асадолла, пожалуйста, переводи все, что я говорю, слово в слово. Скажи, что я готов отдать родине свою жизнь, имущество и честь. Если он потребует, чтобы я признал превосходство англичан, перешел на их сторону, – то пусть меня лучше убьют и тело мое бросят на съедение волкам и гиенам… Переводи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
– Только, ваше благородие, про хитрости этих англичанов тоже забывать нельзя…
– Ясное дело… Вот мы и хотим к тебе обратиться, чтобы ты нам помог. Конечно, когда английский посол к аге придет, ага обязательно захочет, чтобы ты на страже стоял – не провели вас чтобы…
Маш-Касем ухмыльнулся:
– Чтоб англичаны меня провели? Пусть лучше вспомнят, как я в Гиясабаде против десятерых англичанов выстоял… С вечера до утра так лопатой размахивал, что ни один не осмелился подойти. Под конец ихний начальник – нижняя-то деревня его была – товарищам своим говорит: «Давай пошли отсюда! Я этого Маш-Касема знаю! Лучше с ним и не связываться…» Повесили головы и ушли. А я им вслед кричу: «Эй вы, подлецы, скажите вашим хозяевам, Маш-Касем не из таких, только на труп мой вам удастся ногу поставить, воду забрать…» Ссора-то из-за, воды была.
– Маш-Касем, какое дело англичанам до гиясабадской воды?.. – заорал дядя Полковник.
Маш-Касем покачал головой:
– За столько-то лет могли бы вы в англичанах разобраться… Да во всей стране другого такого места нет, чтобы у англичанов столько врагов было, как в Гиясабаде. Они хотели воду отвести, чтобы, значит, с Гиясабадом покончить, порушить его совсем и надругаться…
– Господин Полковник, Маш-Касем не зря говорит, – вмешался Асадолла-мирза. – Конечно, если отрезать город или селенье от воды, жители в конце концов вынуждены будут сдаться.
– Вот спасибо, что разъяснили.
– Так вот, Маш-Касем, просьба у нас к тебе такая. Когда английский посланец придет повидать агу, договорятся они или нет – ты наблюдай, чтобы этому послу вреда никто не причинил. Ведь английская армия здесь стоит! Если одному из них удар нанести, они весь наш род уничтожат! Пусть придет, побеседует, если договорится с агой – чего уж лучше, а если нет… Даже если ага тебе в сердцах прикажет, ты знай остерегайся: посол должен целым и невредимым из дому выйти.
Маш-Касем, высказав свои возражения против этой идеи, затем все же дал себя убедить, что так или иначе он должен заботиться о безопасности представителя англичан.
После того как Маш-Касем удалился, Асадолла-мирза сказал:
– Нет, просто бред какой-то… Теперь и Маш-Касем совершенно определенно вообразил себя Талейраном!.. Да, вот еще какое обстоятельство. Сардар Махарат-хан говорит, что этот ефрейтор, его приятель, соглашается сыграть роль, только если ему дадут в виде вознаграждения исфаханский коврик. Лично у меня в доме всего-то два ковра. Может быть, господин Полковник…
– У братца есть исфаханские ковры, возможно, один из них мы сумеем…
– Моменто, моменто, господин Полковник, вы хотите сказать аге, что надо дать ковер полковнику английской армии, личному представителю Черчилля, чтобы они простили аге грехи?..
– Не хочу, но ведь другого выхода нет.
Отец, который сидел, задумавшись, и, казалось, не слушал их, вмешался:
– Нет, господин Полковник, тут вы должны уступить. Ну что стоит какой-то коврик по сравнению с душевным спокойствием аги?
– Для успокоения братца я жизнь готов отдать, но ведь мои ковры все парные, если разделить, эффект пропадет…
Прошло немала времени, прежде чем дядю Полковника уговорили передать сардару Махарат-хану какой-нибудь коврик в качестве вознаграждения индийскому ефрейтору.
Результаты этих совещаний не замедлили сказаться. Асадолла-мирзе при поддержке отца и дяди Полковника удалось склонить дядюшку Наполеона на встречу с представителем англичан. Конечно, сказать ему, что этот представитель индиец, они не решились, так как еле-еле уговорили его встретиться с полковником вместо генерала. Дядюшка настаивал, чтобы посланец явился к нему в дом, а Асадолла-мирза и его помощник твердили, что дядюшка должен ехать в ставку английского командования. Наконец сошлись на том, что встреча состоится на нейтральной территории, то есть в нашем доме. Коврик полковника переправили с помощью сардара Махарат-хана индийцу-ефрейтору. Договорились, что сначала, в среду вечером, Асадолла-мирза и отец повидаются с ефрейтором в доме сардара и обсудят с ним детали операции. Дядюшка, который, вероятно, чувствовал себя Наполеоном в Фонтенбло перед прибытием представителей союзников, в ожидании встречи не покидал своей комнаты.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Наступила среда, день, когда представитель англичан должен был прийти для переговоров с дядюшкой Наполеоном.
Еще с утра отец под предлогом, что ждет к себе нескольких мужчин, услал всех домашних, даже слуг, погостить к маминой тетке, которая жила около моста Тадж-риш. Я кое-как уговорил его разрешить мне остаться. Встреча была назначена на четыре часа дня. Начиная с двух часов Асадолла-мирза и отец несколько раз ходили к сардару и обратно, лица их при этом то светлели, то мрачнели, как будто им приходилось разрешать многочисленные затруднения. Потом к нам пришел и дядя Полковник. По их шушуканью, по отдельным обрывкам разговора я понял, что единственным неразрешимым препятствием оставалось то обстоятельство, что посол – индиец. Наиболее оптимистично был настроен Асадолла-мирза, который несколько раз повторил:
– Бог даст, все образуется!
Немного позже трех дядя Полковник послал за дядюшкой Наполеоном.
Я уже два дня избегал разговаривать с Лейли и даже приближаться к ней, так как не знал, что ей говорить. Если она случайно узнала что-нибудь о предстоящей встрече и станет спрашивать меня, что я ей скажу? Ведь я был уверен, что дядюшка не разрешит мне присутствовать, и отыскал себе подходящее потайное местечко за одной из дверей нашей гостиной, в маленькой комнатенке. Она открывалась также в коридор, так что мой тайник не мог обернуться для меня тюрьмой – ведь Асадолла-мирза поручил мне, где бы я ни был, быть готовым в случае необходимости прибежать на помощь.
Когда дядюшка Наполеон проходил по нашему двору, я наблюдал за ним из окошка верхнего этажа. Дядюшка надел темный костюм, к борту был прикреплен орден, который, по его словам, он получил из рук самого Мохаммада Али-шаха. Белая рубашка, черный в белую полоску галстук… Его вид напомнил мне Даладье, довоенного французского президента, которого я видел в кинохронике о. подписании Мюнхенского пакта. Маш-Касем следовал за ним. Вероятно, на него напялили один из дядюшкиных костюмов, так как рукава и брюки были ему очень длинны. Отец и Асадолла-мирза вышли дядюшке навстречу. На их сердечные приветствия дядюшка отвечал крайне сухо и холодно.
Я бросился в свой тайник. Едва войдя в гостиную, дядюшка занялся размещением присутствующих.
– Братец Полковник станет здесь… Ты тоже здесь, Асадолла…
– Моменто, я должен находиться справа от английского представителя.
– Это кто ж так решил? Нет, станешь, как я сказал.
– Примите во внимание, что мне предстоит выполнять обязанности переводчика, я оттуда не смогу… Мне нужно быть между вами и послом.
– А разве сардар Махарат-хан не придет?
– Вы же сами были против того, чтобы он приходил.
– Да, присутствие индийца на таких важных переговорах представляется нежелательным.
Асадолла-мирза, отец и дядя Полковник обменялись безнадежными взглядами, а дядюшка Наполеон продолжал:
– Ну ладно, тогда становись тут. Маш-Касем будет стоять чуть позади меня, слева.
– Я очень рад, что вы отказались от прежней мысли насчет Маш-Касема – в часовом за занавеской вообще нет необходимости.
Маш-Касем, который едва мог передвигаться в слишком просторной для него одежде, сказал:
– Дай вам господь здоровья, ага… Я этих англичанов столько на войне перебил – на семь вьюков хватит… Что теперь бога гневить, кровью еще одного англичанишки руки марать… Вот, помню я, один мой земляк…
Дядюшка суровым взглядом оборвал его разглагольствования и проговорил:
– Для этого дела нужен человек совершенно надежный.
Асадолла-мирза и отец удивленно посмотрели друг на друга, но не успели ничего спросить, как дверь гостиной открылась и появился Пури с двустволкой в руках.
– Пури, ты все это время, как я тебе наказывал, будешь стоять в коридоре за дверью и держать палец на спусковом крючке, – твердо сказал дядюшка. – Как только я подам знак, откроешь огонь.
– О-о, святые предки! – не выдержал Асадолла-мирза, с изумлении созерцавший эту сцену. – Но как же, ага!.. Ведь мы договаривались, что посол явится без оружия. Это нарушение всех правил, обычаев гостеприимства и даже законов ведения войны.
Дядюшка, сквозь дымчатые очки устремив взор в неизвестном направлении, спокойно отвечал:
– Военные законы мне получше твоего известны. Но не следует забывать о врожденном вероломстве врага. Пури! Выполняй приказ твоего командира!
Дядя Полковник, который некоторое время молча слушал этот разговор, наконец вмешался:
– Братец, этот ребенок вообще не умеет стрелять. Вдруг, не дай бог…
– Не умеет?.. Что же он тогда в армии делал?
– Да ведь он служил писарем… Ну, конечно, стрелять тоже приходилось, но не из дробовика!
Дядюшка Наполеон повернулся к Пури, который, побледнев, слушал этот спор с весьма дурацким видом.
– Пури, если ты в самом деле не умеешь, прежде чем заступить на пост, скажи откровенно! По словам Наполеона, признание в неспособности – своего рода способность!..
Пури, заикаясь и пришепетывая, выдавил из себя:
– Я… дядюшка… Я как только вы прикажете… Я готов жизнь за вас отдать.
– Тогда иди на свой пост. Твой командир приказывает тебе!
Асадолла-мирза вмешался:
– Моменто, моменто, стрельба из боевой винтовки сильно отличается от стрельбы из дробовика. С вашего разрешения, я разъясню Пури некоторые детали.
И прежде чем дядюшка успел ответить, он увлек Пури в коридор и захлопнул дверь. Я тотчас высунул нос из своего убежища.
Асадолла-мирза, взяв винтовку из рук Пури, говорил:
– Ну-ка, посмотрим, голубчик… Вот так штука! Винтовка-то, оказывается, заряжена…
– Вот и я того же боюсь, – залопотал Пури. – Но ведь дядюшка приказал.
– Моменто, моменто, ты ведь человек взрослый, должен соображать, что к чему. Мы с таким трудом устроили, чтобы пришел этот английский представитель, уладил бы кое-какие противоречия, – а там, глядишь, и дядюшкино состояние улучшилось бы… Теперь представь себе, что переговоры не приведут к желаемому результату или зайдут в тупик… Что же, надо всадить послу пулю в живот? Тебе не приходит в голову, что потом тебя повесят за убийство?
– А я на самом деле не буду стрелять, дядя Асадолла.
– Знаешь, когда ружье заряжено, достаточно пальцем за курок задеть – оно и выстрелит.
Пури опять начал заикаться:
– А разве здесь нет предохранителя?
– Ты что, какие предохранители у этих дедовских винтовок? А потом, ты забыл про шок, который с тобой случился от взрыва бомбы? Хорошо еще, если винтовку у тебя в руках не разорвет! За последние несколько месяцев четыре таких дробовика разорвались в руках охотников.
– Я тоже очень этого боюсь, дядя Асадолла.
– И правильно делаешь, что боишься… Я сейчас вот что сделаю… так… и так!
– Да вы же патроны вынули!
– Тс-с! Не поднимай шума, ходи себе здесь с этой винтовкой, я тебе слово даю, что до стрельбы все равно не дойдет… С винтовками шутки плохи. В пятидесяти случаях из ста они разрываются в замковой части, а дробовики – те весь заряд в живот владельцу отправляют… Хорошо будет остаться молодым калекой?.. Или у тебя всякое желание пропало в Сан-Франциско кататься?
Пури от страха дрожь разобрала. Он разинул рот, но выговорить ничего не мог.
Когда Асадолла-мирза вернулся в гостиную, дядюшка Наполеон сидел в кресле, а остальные стояли. Асадолла-мирза несколько раз подмигнул дяде Полковнику. Тот некоторое время только гримасничал в ответ, а потом все-таки начал:
– Знаете, братец, я должен вам кое-что сообщить…
Дядюшка Наполеон резко повернул к нему голову. Полковник голосом, выдававшим его волнение и нерешительность, продолжал:
– Англичане при переговорах с противником стараются в каждой стране использовать граждан этой страны или ее провинций… и, так сказать… поскольку они считают, что местные жители лучше понимают психологию…
– Не пойму, к чему ты ведешь.
– То есть… как известно… Этот полковник, который сейчас прибудет, он… один из выдающихся военачальников английской армии…
– А иначе какой мог быть разговор? – сухо парировал дядюшка Наполеон. – Им следует бога благодарить, что я согласился вместо генерала разговаривать с полковником.
Бедняга бросил обеспокоенный взгляд на Асадолла-мирзу и моего отца и продолжал:
– Так вот, этот полковник… который пользуется большим доверием Черчилля… говорят даже, что он его правая рука и подлинный руководитель всех английских войск, он – индиец…
Асадолла-мирза зажмурился. Дядюшка Наполеон как-то странно скривил губы. Лицо его побелело. Глухим, сразу севшим голосом, он повторил:
– Индиец… индиец!
Маш-Касем вдруг всплеснул руками:
– Ох, голубчики вы мои! Спасенья от этих индийцев нету!
Полковник, казалось, боясь потерять нить разговора, беспомощно забормотал:
– Этот Эштияг-хан такой человек, такой человек… вице-король Индии без его совета шагу не сделает…
К счастью, вмешательство Асадолла-мирзы предотвратило трагедию, которую предвещал ужасный вид дядюшки Наполеона.
– Моменто, господин Полковник, не забудьте, что полковнику Эштияг-хану пожалован титул «сэр». К нему следует обращаться сэр Эштияг-хан.
Упоминание словечка «сэр» произвело на дядюшку Наполеона чудотворное действие. Он сразу притих – будто огонь, на который плеснули водой. Через минуту он совсем другим тоном проговорил:
– Если он полномочный представитель англичан, мне-то какая разница…
Асадолла-мирза и остальные облегченно вздохнули. В этот момент отец, стоявший у окна, выглянул во двор и крикнул:
– Эй, Ширали, у вас дело какое-нибудь?
Снаружи послышался грубый, хриплый голос Ширали:
– Здравствуйте, здравствуйте…
Но прежде чем он успел ответить отцу, дядюшка Наполеон сказал:
– Пусть войдет. Я ему велел заглянуть к вам, чтобы было кому чай подать.
Отец опять высунулся во двор:
– Ширали, будьте как дома! Наши ушли все… Сами налейте себе чайку, прошу вас! Там внизу самовар стоит.
Присутствующие только взглядами обменялись, не говоря ни слова. Не было никаких сомнений, что дядюшка предусмотрел все. Даже позвал Ширали, чтобы тот был под рукой в случае необходимости.
Дядюшка по-прежнему сидел в кресле, а четверо других участников мирной конференции стояли по углам. Даже Асадолла-мирза, обычно неспособный помолчать и минуты, не разжимал рта. Наконец, тишину нарушил голос Маш-Касема:
– Так чего же этот англичанский индиец не идет? Очень я беспокоюсь. Прости господи, был у меня один земляк…
– Маш-Касем! – заворчал Полковник, но тот не умолкал:
– Ей-богу, зачем врать? До могилы-то…
К счастью, с лестницы послышался пропитой голос Ширали:
– Ага, гость ваш пришел.
Дядюшка поспешно встал, знаком приказал всем занять указанные места, провел рукой по ордену на лацкане пиджака и застыл в ожидании.
Ширали распахнул дверь. Ефрейтор Эштияг, то бишь полковник сэр Эштияг-хан, оказался низеньким, толстым индийцем. Он был одет в летнюю военную форму – рубашку с короткими рукавами и шорты. У пояса висела пустая кобура, которую он открыл так, чтобы отсутствие в ней револьвера бросалось в глаза.
Войдя, он щелкнул каблуками и, отдав честь по-военному, проговорил:
– Гуд афтернун, сэр! Хау ду-ю-ду!
Дядюшка, вытянувшийся по стойке «смирно» и побледневший, поднес руку к виску. Но торжественность момента, видно, так повлияла на него – впрочем, как и на остальных присутствовавших, – что никто не ответил Эштияг-хану. Только Маш-Касем откликнулся:
– И вы тоже будьте здоровы.
Вмешательство Маш-Касема пробудило Асадолла-мирзу, который поспешно сказал:
– Гуд афтернун, сэр Эштияг-хан.
Индиец что-то проговорил по-английски, – мне показалось, что он возразил против титула «сэр», поскольку, очевидно, подобное обращение было ему непривычно, но по знаку Асадолла-мирзы замолчал.
После того как дядюшка и индиец пожали друг другу руки – индиец при этом вновь щелкнул каблуками – все, кроме Маш-Касема, расселись там, где было заранее условлено. Маш-Касем остался стоять.
Хотя в школе я всегда отличался на уроках английского, разобрать речь индийца мне почти не удавалось, зато я прекрасно понимал Асадолла-мирзу и сразу замечал, когда тот ошибался и путал женский и мужской род.
После обмена приветствиями дядюшка вновь обрел свой сухой официальный тон.
– Асадолла, пожалуйста, переводи все, что я говорю, слово в слово. Скажи, что я готов отдать родине свою жизнь, имущество и честь. Если он потребует, чтобы я признал превосходство англичан, перешел на их сторону, – то пусть меня лучше убьют и тело мое бросят на съедение волкам и гиенам… Переводи!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53